звучал искренне, когда она предлагала ему помощь.  Как  знать,  вдруг  она
окажется ему полезной? А быть может, лучше и нельзя отомстить  следователю
и всей его своре, чем отняв у них эту женщину и завоевав ее привязанность.
Тогда,  может  статься,  следователь  после  кропотливейшей   работы   над
составлением ложных сведений про К. придет  поздно  ночью  и  увидит,  что
постель этой женщины пуста. И потому пуста, что женщина будет принадлежать
К., что эта женщина у окна, это  пышное,  гибкое,  теплое  тело  в  темном
платье из грубой ткани будет принадлежать ему одному.
     Отбросив таким образом все сомнения  насчет  этой  женщины,  К.  стал
тихонько стучать по подмосткам  сначала  костяшками  пальцев,  потом  всем
кулаком - настолько ему  надоело  тихое  перешептывание  у  окна.  Студент
мельком через плечо женщины взглянул на К., но никакого внимания  на  него
не обратил, наоборот - он еще крепче прижался к женщине и  обнял  ее.  Она
низко наклонила голову, словно  прислушиваясь  к  его  словам,  он  звонко
чмокнул ее в склоненную шею, продолжая говорить как ни в чем не бывало. К.
увидел, что женщина права, жалуясь, что студент  имеет  над  ней  какую-то
власть, и, встав со стула, зашагал по  комнате.  Косясь  на  студента,  он
раздумывал, как бы выжить его отсюда поскорее, и даже  обрадовался,  когда
студент,  которому,  очевидно,  мешали  шаги  К.,   уже   переходившие   в
нетерпеливый топот, вдруг заметил:
     - Если вам так не терпится, можете уходить. Давно могли уйти, никто и
не заметил бы вашего отсутствия. Да, да, надо было вам уйти, как только  я
пришел, и уйти сразу, немедленно.
     В этих словах слышалась  не  только  сдержанная  злоба,  в  них  ясно
чувствовалось высокомерие будущего чиновника по  отношению  к  неприятному
для него обвиняемому. К. подошел к нему вплотную и с улыбкой сказал:
     - Да, вы правы, мне  не  терпится,  но  мое  нетерпение  проще  всего
прекратить  тем,  что  вы  нас  оставите.  Однако,  если  вы  пришли  сюда
заниматься - я слышал, что вы студент, - то я охотно уступлю вам  место  и
уйду с этой женщиной. Впрочем, вам еще немало надо будет поучиться, прежде
чем стать судьей. Правда, ваше судопроизводство мне совсем  незнакомо,  но
предполагаю,  что  одними  наглыми  речами,  которые  вы  ведете  с  таким
бесстыдством, оно не ограничивается.
     - Напрасно ему разрешили гулять на свободе, - сказал студент,  словно
хотел объяснить женщине обидные слова К. - Это несомненный промах. Я так и
сказал следователю. Надо держать его под домашним арестом, хотя  бы  между
допросами. Но иногда следователя толком не поймешь.
     - Лишние разговоры, - сказал К. и протянул руку к женщине. - Пойдем!
     - Ах вот оно что! - сказал студент. - Нет, нет, вам ее не заполучить!
     С неожиданной силой он подхватил ее на руки и, согнувшись, побежал  к
двери, нежно поглядывая на нее. По всей видимости, он и побаивался  К.,  и
все же не мог удержаться, чтобы  не  поддразнить  его,  для  чего  нарочно
гладил и пожимал  свободной  рукой  плечо  женщины.  К.  пробежал  за  ним
несколько шагов, хотел его схватить, он готов был придушить  его,  но  тут
женщина сказала:
     - Ничего не поделаешь, его за мной прислал следователь,  мне  с  вами
идти никак нельзя, этот маленький уродец, - тут она провела рукой по  лицу
студента, этот маленький уродец меня не отпустит.
     - Да вы и не хотите освободиться! - крикнул К., опустил руку на плечо
студента, и тот сразу лязгнул на него зубами.
     - Нет, - крикнула женщина и обеими руками оттолкнула К. -  Нет,  нет,
только не это, вы с ума сошли! Вы меня погубите! Оставьте его, умоляю вас,
оставьте же его! Он только выполняет приказ следователя, он несет  меня  к
нему.
     - Ну и пусть убирается, я вас я тоже видеть не желаю! - сказал К.  и,
разочарованный,  злой,  изо  всех  сил  толкнул  студента  в  спину;   тот
споткнулся, но, обрадовавшись, что удержался на ногах, еще выше  подскочил
на месте со своей ношей.
     К. медленно пошел за ними, он понял, что эти люди нанесли ему  первое
безусловное поражение. Конечно, причин для  особого  беспокойства  тут  не
было, поражение он потерпел оттого, что сам  искал  столкновений  с  ними.
Если бы он сидел дома и вел обычный образ жизни, он был бы  в  тысячу  раз
выше этих людей и  мог  бы  любого  из  них  убрать  одним  пинком.  И  он
представил себе пресмешную сцену, которая разыгралась бы,  если  бы  вдруг
этот жалкий студентишка, этот  самодовольный  мальчишка,  этот  кривоногий
бородач, очутился на коленях перед кроватью Эльзы и, сложив  руки,  умолял
ее сжалиться над ним. К. пришел  в  такой  восторг  от  этой  воображаемой
сцены, что тут же решил при случае взять студента с собой в гости к Эльзе.
     Из любопытства К. все-таки подбежал к двери - ему хотелось взглянуть,
куда понесли женщину, не станет же студент тащить ее на  руках  по  улице!
Выяснилось, что им пришлось идти совсем  не  так  далеко.  Прямо  напротив
квартиры начиналась узкая деревянная лестница  -  очевидно,  она  вела  на
чердак, но конец ее исчезал за поворотом, так что не видно было, куда  она
ведет. По этой лестнице студент и понес женщину,  уже  совсем  медленно  и
покряхтывая - его явно утомила вся эта беготня. Женщина помахала К.  рукой
и, пожимая плечами, старалась дать ему  понять,  что  ее  похитили  против
воли. Впрочем, особого сожаления ее мимика не выражала.  К.  посмотрел  на
нее  равнодушно,  как  на  незнакомую,  ему  не   хотелось   выдать   свое
разочарование, но и не хотелось показать, что он все так легко принял.
     Оба исчезли за поворотом, а К. все еще стоял в дверях. Он должен  был
признаться, что женщина не только обманула его, но и солгала, что ее несут
к следователю. Не станет же следователь сидеть на чердаке и дожидаться ее.
А на деревянную лесенку сколько ни смотри, все равно ничего не узнаешь.  И
вдруг К. заметил маленькую  бумажку  у  входа,  подошел  к  ней  и  прочел
записку,  нацарапанную  неумелым  детским  почерком:  "Вход   в   судебную
канцелярию". Значит, тут, на чердаке жилого  дома,  помещается  канцелярия
суда? Особого уважения  такое  устройство  вызвать  не  могло,  и  всякому
обвиняемому было утешительно видеть, какими жалкими средствами располагает
этот суд, раз ему приходится устраивать свою  канцелярию  в  таком  месте,
куда жильцы - всякая голь и нищета - выбрасывают ненужный хлам. Правда, не
исключалось и то, что денег отпускали достаточно, но чиновники тут  же  их
разворовывали, вместо того чтобы употребить по назначению. Судя по  всему,
что испытал К., это было вполне  вероятно,  и  хотя  такая  развращенность
судебных властей была крайне унизительна для обвиняемого, но вместе с  тем
это предположение успокаивало больше, чем мысль о нищете суда.  Теперь  К.
стало  понятно,  почему  обвиняемого  при  первом   допросе   постеснялись
пригласить на чердак  и  предпочли  напасть  на  него  в  его  собственной
квартире. Насколько же лучше было положение К., чем положение следователя:
тот сидел на чердаке, в то время  как  сам  К.  занимал  у  себя  в  банке
просторный кабинет  с  приемной  и  мог  любоваться  оживленной  городской
площадью через громадное окно. Правда,  у  К.  не  было  никаких  побочных
доходов - взяток он не брал, денег  не  утаивал  и,  уж  конечно,  не  мог
распорядиться, чтобы служитель, схватив женщину в охапку, принес ее к нему
в кабинет. Впрочем, К., по крайней мере в данных  обстоятельствах,  охотно
был готов отказаться от таких развлечений.
     Все еще стоя перед запиской, К.  увидел,  что  по  лестнице  поднялся
какой-то человек, заглянул в открытую дверь комнаты, осмотрел  оттуда  зал
заседаний и наконец спросил К., не видел ли он тут сейчас женщину.
     - Вы служитель суда, не так ли? - спросил К.
     - Да, - ответил тот, - а вы, значит, обвиняемый К.? Теперь я вас тоже
узнал, рад вас видеть. - И, к удивлению К., он протянул  ему  руку.  -  Но
ведь сегодня заседаний нет, - сказал служитель, когда К. промолчал.
     - Знаю, -  сказал  К.  и  посмотрел  на  штатский  пиджак  служителя:
единственным признаком его служебного  положения  были  две  позолоченные,
явно споротые  с  офицерской  шинели  пуговицы,  которые  виднелись  среди
обычных пуговиц.
     - Только сейчас я разговаривал с вашей женой.  Ее  тут  нет.  Студент
унес ее к следователю.
     - Вот видите! - сказал служитель. - Вечно ее от меня уносят.  Сегодня
воскресенье, работать я не обязан, а мне вдруг  дают  совершенно  ненужные
поручения, лишь бы услать отсюда. Правда, услали меня недалеко, ну, думаю,
потороплюсь и, даст Бог, вернусь вовремя. Бегу что есть мочи,  приоткрываю
дверь учреждения,  куда  меня  послали,  выкрикиваю  то,  что  мне  велели
сказать, задыхаюсь так, что меня, наверно, с трудом понимают, бегу назад -
но этот студен, видимо, еще больше спешил, чем я;  правда,  ему-то  ближе,
только сбежать с чердачной лесенки. Не будь я  человеком  подневольным,  я
этого студента давно раздавил бы об стенку. Вот  тут,  рядом  с  запиской.
Только  об  этом  и  мечтаю.  Вот  тут,  чуть  повыше  пола.  Висит   весь
расплющенный, руки врозь, пальцы растопырены, кривые  ножки  кренделем,  а
кругом все кровью забрызгано. Но пока что об этом можно только мечтать.
     - А разве другого выхода нет? - с улыбкой спросил К.
     - Другого не вижу, - сказал служитель. - И главное, с каждым днем все
хуже: до сих пор он таскал ее только к себе, а  сейчас  потащил  к  самому
следователю; впрочем, этого я давным-давно ждал.
     - А разве ваша  жена  не  сама  виновата?  -  спросил  К.,  с  трудом
сдерживаясь, до того сильно он все еще ревновал ее.
     - А как же, - сказал служитель, - она больше всех  и  виновата.  Сама
вешалась ему на шею. Он-то за всеми бабами бегает. В  одном  только  нашем
доме его уже выставили из пяти квартир, куда он втерся. А моя жена - самая
красивая женщина во всем доме, но как раз мне и нельзя защищаться.
     - Да, если дело так обстоит, значит помочь ничем нельзя, - сказал К.
     - Нет, почему же? - сказал служитель. - Надо бы этого студента, этого
труса, отколотить как следует, чтобы навсегда отбить охоту  лезть  к  моей
жене. Но мне самому никак нельзя, а другие мне тут не подмога, слишком они
боятся его власти. Только такой человек, как вы, мог бы это сделать.
     - То есть почему же я? - удивился К.
     - Ведь вы обвиняемый, - сказал служитель.
     - Да, - сказал К., - но тем больше оснований у меня бояться,  что  он
может повлиять если не на самый исход судебного процесса,  то,  во  всяком
случае, на предварительное следствие.
     -  Да,  конечно,  -  сказал  служитель,  как  будто  мнение   К.   не
противоречило его мнению. - Но ведь здесь у нас, как правило,  безнадежных
процессов не ведут.
     - Правда, я думаю несколько иначе, - сказал  К.,  -  но  это  мне  не
помешает как-нибудь взять в оборот вашего студента.
     - Я был бы  вам  очень  признателен,  -  сказал  служитель  несколько
официально;  казалось,  он  не  верит  в  исполнение  своего  сокровенного
желания.
     - Но возможно, - продолжал К., -  что  некоторые  ваши  чиновники,  а
может быть, и все заслуживают того же.
     - Да, да, - согласился служитель, словно речь шла о чем-то само собой
понятном. Тут он бросил на К. доверчивый взгляд, чего раньше, несмотря  на
всю свою приветливость, не делал, и добавил:  -  Все  бунтуют,  ничего  не
попишешь.
     Но ему, как видно, стало немножко не  по  себе  от  этих  разговоров,
потому что он сразу переменил тему и сказал:
     - Теперь мне надо явиться в канцелярию. Хотите со мной?
     - Мне там делать нечего, - сказал К.
     - Можете поглядеть на канцелярию. На вас никто не обратит внимания.
     - А стоит посмотреть? - спросил К. нерешительно: ему  очень  хотелось
пойти туда.
     - Как сказать, - ответил  служитель.  Я  подумал,  может,  вам  будет
интересно.
     - Хорошо, - сказал наконец К., - я пойду с вами. - И он быстро  пошел
по лесенке впереди служителя.
     В дверях канцелярии он чуть не упал - за порогом была еще ступенька.
     - С посетителями тут не очень-то считаются, - сказал он.
     - Тут ни с  кем  не  считаются,  -  сказал  служитель.  -  Вы  только
взгляните на приемную.
     Перед ними был длинный проход, откуда грубо сколоченные двери вели  в
разные помещения чердака. Хотя непосредственного доступа света ниоткуда не
было, все же темнота казалась неполной,  потому  что  некоторые  помещения
отделялись от прохода не сплошной  перегородкой,  а  деревянной  решеткой,
правда доходившей до потолка; оттуда проникал слабый свет,  и  даже  можно
было видеть некоторых чиновников, которые писали за столами или  стояли  у
самых решеток, наблюдая сквозь них за людьми в проходе. Вероятно,  оттого,
что было воскресенье, посетителей было немного. Держались  они  все  очень
скромно. С обеих сторон вдоль прохода стояли длинные деревянные скамьи,  и
на них, почти на одинаковом расстоянии друг от друга, сидели люди. Все они
были плохо одеты, хотя большинство из них, судя по выражению  лиц,  манере
держаться, холеным бородкам и множеству других, едва  уловимых  признаков,
явно принадлежали к высшему обществу. Никаких вешалок нигде не было,  и  у
всех шляпы стояли под скамьями - очевидно, кто-то  из  них  подал  пример.
Тот,  кто  сидел  около  дверей,  увидел  К.  и  служителя,   привстал   и
поздоровался с ними, и, заметив  это,  следующие  тоже  решили,  что  надо
здороваться, так что каждый, мимо кого они проходили, привстал перед ними.
Никто не выпрямлялся во весь рост, спины  сутулились,  коленки  сгибались,
люди стояли, как нищие. К. подождал отставшего служителя и сказал:
     - Как их всех тут унизили!
     - Да, - сказал служитель, - это все обвиняемые.
     - Неужели! - сказал К. - Но тогда все они  -  мои  коллеги!  -  И  он
обратился к высокому, стройному, почти седому  человеку.  -  Чего  вы  тут
ждете? - вежливо спросил он.
     От неожиданного обращения этот человек так растерялся,  что  на  него
тяжело было смотреть, тем более что  это  явно  был  человек  светский  и,
наверно, в любых иных обстоятельствах отлично умел владеть собой, не теряя
превосходства над людьми. А тут он не мог ответить на самый простой вопрос
и смотрел на других соседей так, словно они обязаны ему помочь и  без  них
ему не справиться. Но подошел служитель и, желая  успокоить  и  подбодрить
этого человека, сказал:
     - Господин просто спрашивает, чего вы ждете. Отвечайте же ему!
     Очевидно, знакомый голос служителя подбодрил его.
     - Я жду... - начал он и запнулся.
     По-видимому, он начал с этих слов, чтобы точно  сформулировать  ответ
на вопрос, но дальше не пошел. Некоторые из ожидающих  подошли  поближе  и
окружили стоявших, но тут служитель сказал:
     - Разойдитесь, разойдитесь, освободите проход!
     Они немного отошли, однако на прежние места не сели. Между  тем  тот,
кому задали вопрос, собрался с мыслями и ответил, даже слегка улыбаясь:
     - Месяц назад я собрал кое-какие свидетельства в свою пользу и теперь
жду решения.
     - А вы, как видно, не жалеете усилий, - сказал К.
     - О да, - сказал тот, - ведь это мое дело.
     - Не  каждый  думает,  как  вы,  -  сказал  К.  -  Я  например,  тоже
обвиняемый, но, клянусь спасением души, никаких свидетельств я не  собираю
и  вообще  ничего  такого  не  предпринимаю.  Неужели  вы   считаете   это
необходимым?
     -  Точно  я  ничего  не  знаю,  -  ответил  тот,   уже   окончательно
растерявшись; он явно решил, что К. над ним  подшучивает,  и  ему,  должно
быть, больше всего хотелось дословно повторить то, что он уже сказал,  но,
встретив нетерпеливый взгляд К., он  только  проговорил:  -  Что  касается
меня, то я подал справки.
     - Кажется, вы не верите, что я тоже обвиняемый? - спросил К.
     - Что вы, конечно, верю, - сказал тот и отступил в сторону, но в  его
ответе прозвучала не вера, а только страх.
     - Значит, вы мне не верите? - повторил К. и,  бессознательно  задетый
униженным видом этого человека, взял его за рукав, словно хотел  заставить
его поверить.
     Он совершенно не собирался сделать ему больно,  да  и  дотронулся  до
него еле-еле, но тот вдруг закричал, словно К. схватил  его  за  рукав  не
двумя пальцами, а раскаленными щипцами.  Этот  нелепый  крик  окончательно
вывел К. из себя: раз ему не верят, что он тоже обвиняемый, тем  лучше,  а
вдруг его принимают за судью? И уже крепко, с силой схватив того за плечо,
он толкнул его на скамейку и пошел дальше.
     - Все эти обвиняемые такие чувствительные, - сказал служитель. За  их
спиной почти все ожидающие собрались  вокруг  того  человека:  кричать  он
перестал,  и  теперь  все  его,  очевидно,  расспрашивали  подробно,   что
произошло. Навстречу К. шел стражник,  его  можно  было  отличить  главным
образом по сабле,  у  которой  ножны,  судя  по  цвету,  были  сделаны  из
алюминия. К. удивился этому и даже потрогал  ножны  рукой.  Стражник,  как
видно, был  привлечен  шумом  и  спросил,  что  тут  произошло.  Служитель
попытался  как-то  успокоить  его,  но  он  заявил,  что  должен  сам  все
проверить, отдал честь и пошел дальше  какими-то  торопливыми,  семенящими
шажками; по-видимому, он страдал подагрой.
     К. не стал больше обращать внимания ни на него,  ни  на  посетителей,
сидевших в проходе, так как, пройдя  половину  коридора,  он  увидел,  что
можно свернуть вправо через  дверной  проем.  Он  справился  у  служителя,
правильно ли он идет, тот кивнул, и К. прошел туда. Ему было неприятно все
время идти на два-три шага впереди служителя: именно тут, в  этом  здании,
могло  показаться,  что  ведут  арестованного.  Он  то  и  дело   поджидал
служителя, но тот сразу опять отставал. Наконец К., желая  прекратить  это
неприятное состояние, сказал:
     - Ну, вот я и посмотрел, как тут все устроено, теперь я ухожу.
     - Нет, вы еще не все видели, - небрежно бросил служитель.
     - А я и не хочу все видеть, - сказал К., уже  по-настоящему  чувствуя
усталость. - Я хочу уйти, где тут выход?
     - Неужели вы уже заблудились? - удивленно спросил служитель.  -  Надо
дойти до угла, а потом направо по тому проходу до самой двери.
     - Пойдемте со мной, - сказал К., -  покажите  мне  дорогу,  не  то  я
запутаюсь, здесь столько входов и выходов.
     - Нет, это единственный выход, - уже с упреком сказал служитель. -  А
вернуться с вами я не могу, мне еще  надо  передать  поручение,  я  и  так
потерял с вами уйму времени.
     - Нет  пойдемте!  -  уже  резче  сказал  К.,  словно  наконец  уличил
служителя во лжи.
     - Не кричите! - прошептал служитель. - Здесь кругом канцелярии.  Если
не хотите идти без меня, пройдемте еще немножко вперед, а лучше  подождите
тут, я только передам поручение, а потом с удовольствием провожу вас.
     - Нет, нет, - сказал К., - ждать я  не  буду,  вы  должны  сейчас  же
пройти со мной.
     К. еще не осмотрелся в помещении, где они находились, и только  когда
открылась одна из бесчисленных  дощатых  дверей,  он  оглянулся.  Какая-то
девушка, привлеченная, очевидно, громким голосом К., вышла и спросила:
     - Что вам угодно, сударь?
     За  ней,  поодаль,  в  полутьме,  показалась  фигура  приближающегося
мужчины. К. посмотрел на служителя. Ведь он говорил, что никто не  обратит
внимания на К., а тут уже двое подходят; еще немного  -  и  все  чиновники
обратят  на  него  внимание,  потребуют   объяснить,   зачем   он   здесь.
Единственным  понятным  и  приемлемым  объяснением  было  бы  то,  что  он
обвиняемый и пришел узнать, на какое число назначен следующий  допрос,  но
такого объяснения он давать не хотел, тем более что оно не соответствовало
бы действительности, ведь пришел он из чистого  любопытства,  а  также  из
желания установить, что внутренняя сторона этого судопроизводства  так  же
отвратительна, как  и  внешняя,  но  дать  такое  объяснение  было  совсем
невозможно. Все, что