усидишь. Показать, что испугался? Так тот
же отец первым подковырнет и высмеет: такой у него характер. С малых лет
внушал презрение к трусам, и сам был не из робких, хоть и мал ростом, а
неуступчив в драках.
   До Покровского погоста, где был комбед, три версты полями и
перелесками. Дорога исхожена, и памятен на ней каждый ухаб, каждый сугроб.
Иду, а на душе кошки скребут. Отец зря говорить и пугать не станет. Все
чаще и чаще в комбед врывались кулаки и их подпевалы и, стуча кулаками по
столу, не просили, а требовали отмены обложения и грозили. Но Лазарихин не
из робких, его не запугаешь, да и кулаки у него пудовые. Он гонит
непрошеных посетителей вон, а кого и за шиворот вытряхнет. Самого ретивого
из торгашей-прасолов - Солодягина самолично отвел в город и сдал в Чека.
   На погосте над крестьянскими избами высится церковь. Крестьяне еще
верят в ее чудотворную силу, сходятся под ее крышу на зов колоколов, как
цыплята под крыло наседки, ждут от нее милости, избавления от нужды. А она
бессильна, равнодушна, холодна.
   На углу у церкви на снегу что-то темнеет. Смотрю и вижу: лежит человек,
чуть припорошенный снегом.
   Пьяный? Наклоняюск и обомлел: Серега! Лежит ничком в своем ветхом
полушубке и заячьей шапке. Борода - веером по белому снегу.
   - Товарищ Лазарихин, вставай! - говорю, хватая лежащего за руку, желая
помочь подняться, но его рука бессильно падает на снег.
   Опрометью бегу в деревню, запинаюсь, падаю, поднимаюсь и снова бегу.
Криком взбудоражил деревню.
   На руках занесли Лазарихина в кабинет (так он велел называть свое
служебное помещение).
   Оказалось, что он живой, да все равно что мертвый: без движения, без
сознания. Крови нигде не видно.
   - Какого мужика ухлопали!
   - У нас еще не было такого злодейства...
   - Добегался, сердешный...
   Слышались бабьи приглушенные причитания.
   Кто-то пригнал запряженную в розвальни лошадь.
   Вынесли Серегу, уложили на сено и прикрыли тулупом. Я сопровождал
своего председателя в городскую больницу. Ехали торопко и молча, возница
беспрерывно понукал свою лошаденку, а у меня в голове неотступно: спасти
бы Серегу, найти бы вражину! Неужели умрет наш председатель комбеда?
   В больнице доктор, осмотрев раненого, сказал:
   - Удар по голове тупым оружием. Сотрясение мозга в тяжелой форме.
Молодой человек, все возможное для спасения твоего отца сделаем, а за
успех не ручаюсь.
   - Он мне не отец, а председатель комбеда.
   - Да-а? - протянул доктор. - Похоже на покушение. Знаете, молодой
человек, надо заявить властям о происшествии. Идите в милицию и все
расскажите.
   Ступайте!
   Я побежал в Чека к Андрею Михайловичу.
   - Совсем распоясалась контра, - сказал он, выслушав мой сбивчивый
рассказ. - Трусливые псы! Так и норовят из-за угла, в потемках. Поди
найди!.. А найти надо. Ты, Иван, поговори с мужиками, с беднотой, может,
дадут какую-то зацепку.
   В разговорах с мужиками я не знал, за что зацепиться, а помог случай.
   Легкая поземка слегка заметает дорогу. Еле передвигая ноги, плетусь из
города. Ходил в больницу проведать Лазарихина, но к нему меня не пустили -
без сознания он. От недоедания я очень ослаб. Плохо дома с едой,
впроголодь живем. Больная мать все время твердит:
   - Ты хоть бы себе какой-никакой паек выхлопотал за службу. Городским,
сказывают, дают паек.
   - Дают, - насмешничает отец, - шесть фунтов овса на месяц, как курице.
Наши комбеды богачей худо трясут, а после Сереги наш совсем притих. Митька
на бога надеется, а Ванька бумагу марает. Но ведь на бумаге, слышь, хлеб
не родится. За такую работу схлопочут по затылку - вот и весь паек.
   Митька - это церковный сторож, заменивший Лазарихина. Немного
грамотный, а что толку? Сидит за столом, бороденку поглаживает и все. Ни
разверсткой, ни трудгужповинностью не занимается. Говорит:
   - Ты, Иванушко, с Серегой служил и знаешь что к чему, распределяй, а я
подпишу.
   Невеселые мысли в'голове. На товарища Лазарихина контра напала, а
виноватого нет. Андрей Михайлович много людей допросил, а все без толку:
не может найти злодея. Он следов не оставил. Сам пострадавший ничего не
говорит и сказать не может.
   Тут навстречу Тимоха - мой одногодок из соседней деревни. Бобыль. Зимой
и летом кормится около зажиточных мужиков, работая что придется.
   Парень недалекий, простоватый.
   - Здорово, комиссар! - улыбаясь во весь рот, протягивает рукавицу для
рукопожатия. - Давай закурим!
   - Нет у меня, Тимоха, ни крошки.
   - А я думал, угостишь толстой папироской. Ну ладно, запалим моего
самосаду, комиссар.
   Тимоха говорит дружелюбно и называет меня комиссаром без издевки,
шутливо. Слыхал от кого-то - сам придумать такого прозвища не догадался бы.
   Достает кисет с табаком и листок бумаги, вырванный из какой-то книжки.
Свертываем цигарки. Тимоха свою вставляет в толстый блестящий мундштук из
алюминия. Что-то знакомое померещилось мне в этой штуке.
   - Где ты достал такую красоту? - спрашиваю.
   - А-а, - равнодушно тянет Тимоха, а самого так и распирает гордость. -
Заработал. Два раза съездил за сеном у Степки Чураева, вот и получил.
   - Разве он курит? Ведь он старовер.
   - Никто у них не курит. Говорит, что нашел.
   Тут меня и осенило! Из такого мундштука постоянно курил Лазарихин. А
ведь когда его, подбитого, в избу затащили и всего обшарили, даже кисета с
табаком не нашли.
   Андрей Михайлович потом мне рассказал:
   - В тюрьме Чураев. Скоро будет суд. Что у этого кулака сильнее всего,
так это жадность! Мундштук - безделица, а позарился и на эту малость.
Ловко, подлюга, замел следы своего преступления: никто не видал, как он
уходил из дому, как подкараулил Лазарихина, как ударил его из-за угла
увесистым поленом.
   И погоду выбрал снежную, вьюжную. Поди докажи!
   Когда он сознался в покушении на жизнь председателя комбеда, то клял
себя и ругал на чем свет стоит.
   "На кой, - говорит, - мне этот мундштук? Ведь некурящий я, а пошто взял
у Сереги? Правда, у него больше и взять было нечего. Выбросить бы ту штуку
- и концы в воду, а жалко. Вещь! Тут Тимоха подвернулся, поработал у меня
денек, накормил я его ина, пользуйся! Парень и рад тому".
   Андрей Михайлович похвалил меня:
   - Ты, Ваня, молодец! Сообразил насчет мундштука. От той ниточки и
клубок размотался.






   СОДЕРЖАНИЕ

   С глазу на глаз (повесть)
   Последний патрон (рассказ)
   Дело Фунтикова (рассказ)
   Тропинка в жизнь (повесть)


Митин Василий Иванович

ТРОПИНКА В ЖИЗНЬ

Заведующий редакцией Н. Бораненков
Редактор И. Сабова
Художник Н. Кутилов
Художественный редактор А. Беднарский
Технический редактор Н. Червякова
Корректор С. Петрова
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство "Московский рабочий",
Москва, ул. Куйбышева, 21.
Л51435. Сдано в набор 5/VIII 1974 г. Подписано
к печати 20/Х1 1974 г. Формат бумаги 84 Х 108'/"2.
Усл. печ. л. 8,82, Уч. - изд. л. 8,4. Тираж 75 ОТО.
Цена 25 коп. Зак. 3756.
Ордена Ленина типография
"Красный пролетарий".
Москва, Краснопролетарская, 16

OCR Pirat