тавленную  килем  лодки,  цепочки  собачьих  и  лошадиных  следов.   Следы
извивались  по бару на протяжении двух миль и  затем исчезали у кромки воды,
годной для  плавания. Исчезали все следы --  и  следы лошади тоже.  Репортер
возвратился в  Саскатун со своим рассказом, но, когда он  докладывал нам  об
увиденном, выражение его глаз было странным.
     О  том,  что же все-таки  произошло  в течение  тех  пяти  дней,  когда
"Лысуха"  исчезла из поля зрения, бортовой журнал моего папы  сообщает очень
мало. Журнал  содержит только очень краткие, а порой загадочные записи вроде
следующих:
     Воскр. 12.40. Снова погружаемся. Черт... Воскр.  22.00.  Шпаклевка  вся
кончилась. Пробуем ил. Не годится... Ср. 16.00.  Э. стрелял в утку  на обед,
промахнулся, попал в корову...  Черт!  Четв.  23.30. Руль  исчез запад. Черт
возьми! Пятн. 12.00. Благодарение богу за лошадь.
     Но тем не менее вот что они нам рассказали по возвращении домой.
     Папа и Эрон увидели Саскатун в последний раз,  пребывая в дружелюбном и
бодром настроении духа. Это  настроение сохранялось на протяжении трех миль,
когда "Лысуха"  продвигалась достаточно  хорошо,  так как  до того, как  они
пошли ко дну, им  пришлось приставать к берегу только четыре раза.  Во время
каждой из стоянок было  необходимо разгружать  "Лысуху" и переворачивать ее,
чтобы  вылить воду.  Эрон  каждый  раз  уверял, что в  дальнейшем  этого  не
потребуется.
     -- Швы  скоро  забухнут,  --  говорил он  папе.  -- Подожди,  пока  она
некоторое время побудет на плаву.
     По мере того как время шло, дружелюбное настроение таяло.
     -- Она, конечно, забухнет, -- горько заметил папа, когда они разгружали
"Лысуху" в двенадцатый раз. -- Но до этого она всосет в себя всю эту чертову
реку -- вот что она сделает.
     Ко   времени,  когда  они  расположились  на  ночлег,  позади  осталось
расстояние в шесть миль, а "Лысуха" потеряла то малое  количество шпаклевки,
которое еще оставалось в ее корпусе. В ту ночь ее команда часто просыпалась.
     В понедельник не составило никакого  труда не пускать воду в лодку, так
как   воды  не  было  --  только  непрерывный  песчаный  бар.  Это  был  для
путешественников сухопутный день: "Лысуху" пришлось тащить целые две мили, и
они едва справились с этой задачей к закату. Три последующих дня были похожи
один  на  другой.  От песка у  Матта начала стираться  кожа  между пальцами.
Поскольку  Эрон и  папа бесчисленное  количество  раз  скользили и падали  в
речную  грязь, когда старались  продвинуть  "Лысуху" хоть немного дальше, то
они в  конце концов совсем  отказались  от одежды и  вернулись  в  природное
состояние.
     Они делали  все новые и новые  открытия в отношении своего  судна и его
оснащения,  и  почти все  эти  открытия  были  обескураживающими. Так,  было
обнаружено, что в гигантской груде припасов, брошенных в Саскатуне, осталось
горючее для  кухонной плитки, патроны  к дробовому ружью, но не  к  винтовке
двадцать второго калибра (увы, бедная невинная  корова!), топор и, что самое
грустное,  три бутылки ямайского рома. Они  обнаружили, что большая часть их
продуктов   несъедобна  из-за  длительного  пребывания  в  сточной  воде,  а
пропитанные водой одеяла -- тоже в антисанитарном состоянии. Все этикетки на
банках с консервами смыло,  и выяснилось,  что в двух ящиках со сверкающими,
но безымянными банками, в которых они  предполагали найти свинину  с бобами,
на самом деле были собачьи консервы для Матта.
     Меня не удивляет, что бортовой журнал сообщал о тех днях так мало. Меня
удивляет лишь то,  что "Лысуха" вообще продолжала свое  путешествие... Но...
она  продолжала  его.  И в  четверг вечером  ее команда была  вознаграждена:
наконец-то удалось  добраться до относительно судоходных вод. К тому времени
уже  начало смеркаться,  но ни  помощник капитана, ни шкипер (они  оба стали
угрюмыми и необщительными) не желал первым предложить сделать привал, а Матт
не участвовал в решении этого вопроса.
     Они  столкнули  "Лысуху" с последнего песчаного  бара и поплыли вниз по
реке  навстречу тьме. В полночь они наткнулись на  трос от парома и потеряли
руль.
     Эта потеря  не была настолько серьезной, как им показалось  сперва, так
как  еще  до  рассвета  они  снова сели  на мель  --  и  им  снова  пришлось
мученически тащиться через илистые банки, причем буксирные тросы впивались в
их голые плечи, а "Лысуха" упрямо скребла килем по дну.
     Мореплаватели  сделали  короткую  остановку,  чтобы приготовить  жалкий
завтрак, когда мой папа, случайно  взглянув на высокий берег, увидел лошадь.
Его  осенила  мысль,  и  он  вскочил  на ноги, громко  крича  от радости. Он
перестал  кричать  только после  того,  как,  отмахав  пять миль по  знойной
прерии,  чтобы найти хозяина  лошади  и договориться  с ним  об ее временном
найме, усталый  вернулся  на берег  реки к  "Лысухе".  Эрон встретил  его  с
неуместной веселостью и важным сообщением.
     -- Ангус,  я  нашел  это!  --  закричал  он  и  поднял  вверх  одну  из
драгоценных бутылок, которые считались потерянными.
     Это был поворотный момент в их путешествии.
     К полудню славная лошадь протащила "Лысуху" через двухмильпые отмели до
чистой воды. Эрон позволил лошади пройти по воде еще немного, чтобы "Лысуха"
всплыла. Он собирался остановить животное и отвязать  буксирный  трос, когда
папу озарила еще одна гениальная мысль.
     -- Зачем останавливать ее сейчас? -- спросил папа.
     Эрон  посмотрел  на своего  помощника  с  возросшей любовью  и  передал
бутылку.
     -- Ей-богу, Ангус,  --  сказал он,  -- для  библиотекаря у  тебя вполне
приличные мозги.
     Так "Лысуха" двинулась  дальше с  двигателем  в одну лошадиную  силу, а
поскольку глубина  реки  редко  бывала больше  чем  три  фута,  то  странная
обязанность не доставляла  лошади больших хлопот. Когда  же  она попадала  в
глубокую яму, то просто плыла до тех пор, пока снова не ступала на дно. Если
вода мелела, уступая  место очередному  песчаному  бару,  пассажиры "Лысухи"
спрыгивали на берег и помогали лошади тащить лодку.
     Использование   плавающей   лошади    явилось   блестящим    образчиком
импровизации.  Одного  этого  было бы  вполне  достаточно,  чтобы  доставить
путешественников  до озера  Виннипег,  где  они  определенно  утонули бы, не
случись на их пути наводнения.
     Когда  в  субботу после полудня  начался  дождь,  папа и  Эрон  подвели
"Лысуху" к берегу,  вытащили на  отмель, накрыли большим куском просмоленной
парусины  и  заползли в образовавшийся шатер, чтобы переждать ливень. Лошадь
отпустили попастись на высоком берегу, в то время  как двое мужчин и  собака
уютно  отдыхали  в  своем укрытии, уплетая  консервы  для  собак, сдобренные
солидными порциями красного рома.
     Дождь усилился. Началось одно  из устрашающих явлений,  характерных для
засушливых канадских прерий. В облаках как будто прорвало плотину. Менее чем
за три часа на затвердевшую от солнца почву прерий в районе Саскатуна выпало
три дюйма осадков, а  это было  больше,  чем все  осадки  за  предыдущие три
месяца. Почва не могла впитать всю  дождевую влагу, и узкие глубокие ущелья,
ведущие в долину реки Саскачеван, начали  сердито реветь ливневыми потоками.
Уровень воды в реке быстро поднимался, река пожелтела и впала в бешенство.
     Первый приступ наводнения докатился до "Лысухи" примерно  в пять  часов
вечера. Команда не  успела  выкарабкаться  из  укрытия, лодка  оказалась  на
середине потока и неслась вниз по реке с ужасающей скоростью. Лишенная руля,
при   наличии  только   одного  оставшегося  весла  команда  "Лысухи"   была
беспомощной. (Несколькими  днями раньше Эрон использовал второе весло, чтобы
подвесить над костром ведро  с  водой  для чая,  а  затем  отошел в сторонку
посидеть, поразмыслить и  о весле, чае  и костре, конечно, забыл.) Дождь все
еще  лил.  Ошеломленные  даже  коротким  созерцанием  разбушевавшейся  реки,
мужчины  благоразумно  укрылись  под своим  брезентовым  пологом и  стали по
очереди прикладываться к бутылке с ромом.
     К семи часам ливень перешел в монотонный мелкий дождь, но  уровень воды
все еще поднимался.
     В Саскатуне те, кто с нетерпением ожидали вестей относительно "Лысухи",
были наконец вознаграждены. Меры,  принятые газетой, начали приносить плоды.
От паромщиков по всему  течению реки стали поступать  сообщения, причем одно
сообщение следовало за другим с таким коротким промежутком времени, что  они
становились  просто непрерывными. Телефонный  коммутатор  в  редакции газеты
засыпали доклады вроде следующего:
     Только для  "Стар".  Плывущее  судно  "Лысуха",  вышедшее  с грузом  из
Саскатуна,  видели  у Индиан-Кроссннг  в 7.43 вечера на  пути в Галифакс, то
есть  если оно  не  ударится о  бар  у Биг-Айленд, прежде  чем минует  ручей
Койот-Крик.
     "Лысуха" без приключений миновала и островок Биг-Айленд и Койот-Крик, и
в 7.50  вечера наблюдатель в  Барнс-Форд доложил, что она  как  раз проплыла
мимо, в  компании двух  утонувших  коров,  которые,  предположительно,  тоже
направлялись  в Галифакс. В 8.02 она миновала  Индиан-Кроссинг... В 8.16 она
бортом задела паром возле Синкхол... В 8.22 о ней сообщили из Сент-Луиса  (в
провинции Саскачеван, а не в штате Миссури)... и далее  продолжалось в таком
же  роде. Паромщики пытались переговорить с командой  несущегося  судна,  но
никто им не отвечал  и  даже не удостаивал  сообщением  своего номера. Судно
продвигалось  так быстро,  что  работник  со  скотоводческой фермы,  который
заметил его вблизи озера Дак-Лейк, хотя и скакал на лошади во весь опор, все
же не мог угнаться за ним.
     В рабочем зале газеты репортеры  отмечали каждое  новое местонахождение
на крупномасштабной карте реки, и кто-то  высчитал с помощью логарифмической
линейки, что если бы "Лысуха" смогла сохранить этот темп, то уже через шесть
дней она завершила бы свое плавание до Галифакса.
     К девяти  часам  того  же вечера  темнота  облачной  и  безлунной  ночи
настолько  скрыла  реку,  что  можно  было  не  ожидать  новых  донесений от
бодрствовавших паромщиков.  Однако  мы предполагали, что в воскресенье утром
наблюдатели  снова  нападут  на  след. На  рассвете из  Принс-Альберта  даже
выехала группа  людей,  чтобы посмотреть, как "Лысуха" пройдет место слияния
двух притоков реки. Они проехались зря. Наводнение кончилось, река вернулась
в  свое  обычное вялое состояние, но никакой  "Лысухи"  не  появилось.  В ту
непроглядную ночь она бесследно исчезла.
     Напряженно и томительно целое воскресенье мы  ждали известий,  но их не
было. Наконец зять Эрона обратился за помощью в Королевскую Канадскую конную
полицию, и этот знаменитый род войск приказал одному из патрульных самолетов
произвести поиск. В то же самое воскресенье, до наступления темноты, самолет
не обнаружил ничего, но на рассвете следующего дня он поднялся снова.
     В  одиннадцать  часов утра в понедельник в Саскатуне приняли  следующую
радиограмму:
     "Лысуха" находится в пяти  милях северо-западнее Фентона и в двух милях
от  Ривербэнка.  На  суше,  в  центре обширного  пастбища,  густо окруженная
коровами гольштинской породы. У  команды, по-видимому,  все в порядке.  Один
человек играет на банджо, другой загорает, а собака гоняется за коровами.
     Это был замечательный доклад, отличающийся высокой степенью  точности в
сочетании с краткостью, чем  справедливо славится вышеупомянутый  род войск.
Однако,  как  указал мой  папа позднее,  доклад  не отразил всего  положения
вещей.
     Матт,  Эрон  и папа провели всю  субботнюю ночь под шатром из парусины.
Они  не вылезли даже после того, как дождь  прекратился. Папа утверждал, что
он поступил так только из  желания умереть мужественно, а сохранить  остатки
мужества  он мог,  только не  видя ужасного кипения вздувшейся реки. Эрон же
сказал, что остался под брезентом, ибо обнаружил вторую бутылку рома.  Матт,
как всегда, смолчал.
     Когда  наступило воскресное утро, папа начал  надеяться,  что еще  есть
шанс уцелеть, и, отогнув край  брезента, высунул нос, чтобы осмотреться. То,
что он  увидел,  ошеломило  его.  "Лысухе",  очевидно,  удалось покрыть  все
расстояние до озера Виннипег менее чем за десять часов. Озадаченный  мозг не
смог  найти другого объяснения беспредельному пространству коричневой  воды,
которая простиралась вокруг них и терялась далеко за горизонтом.
     Только во  второй половине  дня, когда  паводок пошел  на  убыль  и  по
сторонам начали появляться макушки тополей, эта иллюзия частично рассеялась.
Она   рассеялась  полностью  к  утру  понедельника,  когда   путешественники
проснулись  на  судне,  возлежащем на большом зеленом лугу в окружении стада
любопытных коров.
     Теперь  для   команды  "Лысухи"  настали  самые   счастливые   часы  их
путешествия. Воды  не  было ни в самой лодке,  ни под ней.  Не было  даже ни
песка, ни ила. Солнышко  грело.  Эрон нашел третью из  пропавших бутылок,  а
папа приобрел  по соседству у фермера  свиной бок домашнего  копчения и пять
буханок душистого  хлеба. Матт  развлекался,  гоняясь за  коровами. Это было
прекрасное местечко для того,  чтобы заброшенные штормом мореплаватели могли
стать на якорь.
     Идиллия была нарушена появлением патрульного самолета и несколько часов
спустя сведена на нет прибытием  зятя  Эрона, пассажиром  на большом красном
грузовике.   Открыли   экстренное   совещание;   плавание   было   объявлено
законченным,  и,  невзирая  на грубые протестующие  выкрики Эрона,  "Лысуха"
позорно возвратилась в Саскатун на грузовике.
     Оказавшись целым и  невредимым  в своем собственном  доме, папа  честно
признался, что  рад  этому  и что, по правде  говоря, он  даже  не  надеялся
увидеть  нас снова.  Остальную часть  лета он  был верен  "Концепции", и  мы
провели  много счастливых уик-эндов на  озере Лотус-Лейк, плавая под парусом
между    пляжем    перед    англиканской    церковью    и    пивным    баром
Мил-фордс-Бир-Парлор.
     Но к истории с "Лысухой" существует забавный постскриптум.
     Осенью следующего года папа получил  из Галифакса письмо. В конверте не
было  ничего,   кроме  любительского   снимка  забавного  маленького   судна
(несомненно "Лысухи"),  пришвартованного рядом  со знаменитым  люненбергским
судном "Блюноуз". На обороте фотокарточки была загадочная надпись,  неуклюже
нацарапанная красными чернилами: "Отступник!"
     Это было бы  папе  крайне неприятно, если б несколько раньше его  друг,
Дон Чисхолм, помощник управляющего одной из железных  дорог  в Саскатуне, не
показал ему некую транспортную накладную, любопытнейший документ, касательно
отправки одного  вагона-платформы "с грузом, из  Саскатуна  в  Галифакс".  А
название,   которое   дал  вагону-платформе  для  этой   перевозки  какой-то
железнодорожник-юморист, было крупно написано  внизу накладной. Оно гласило:
"Для перевозки лысух".

Путевые зарисовки

     Моуэты были семейством неугомонных -- папа-то уж точно был неугомонным.
Мама мирно соглашалась остаться навсегда почти в любом месте, которое вскоре
оказывалось  для нас временным пристанищем;  папу  же всегда  манили далекие
горизонты.
     В  период жизни в Саскатуне мы совершали дальние поездки -- от Черчилла
на Гудзоновом заливе до Ванкувера на берегу Тихого океана. Это были нелегкие
поездки для нашего семейства.
     Библиотекарю, как правило, платят слишком мало. Однако уроки, которые я
извлек из  злоключений тех  путешествий, сослужили мне хорошую службу в моих
собственных странствиях, -- ведь писателей тоже оплачивают не слишком щедро.
     Перелистывая  наши  путевые дневники,  я  каждый раз  поражаюсь,  какое
большое место  занимает в них Матт,  --  например, во время поездки на Тихий
океан. Возвращаясь к  ней теперь,  я могу припомнить  ряд маленьких историй,
если хотите, зарисовок, в каждой из них в центре  внимания оказывался всегда
Матт, а остальное -- нечто бесформенное и расплывчатое.
     Мы начали это путешествие  июньским  днем 1934 года,  после  того как я
написал в  школе  свое последнее экзаменационное сочинение.  У  меня все еще
хранится снимок, сделанный в  тот момент,  когда мы двинулись по Ривер-Роуд,
и, когда я  гляжу на этот  снимок, меня всегда потрясает, как  мы  нагрузили
нашего Эрдли. Ни одна из ваших нынешних кичливых красавиц из хрома и  стекла
не  проехала бы с таким грузом и одной мили. Наш Эрдли  был способен  на эти
подвиги только потому, что он был итогом  пяти тысяч лет стремления человека
создать совершенный экипаж.  Нет никакого сомнения, что  модель "А" стоит на
вершине эволюции колеса. И мне очень горько -- возможно, как и всем людям на
свете, -- что за этим величественным апогеем последовало быстрое и ужасающее
вырождение  автомобильной  породы --  превращение автомобилей в механические
кошмары расслабленного человеческого мозга, которые в наши дни нещадно давят
людей на всех шоссейных дорогах мира.
     Размеры груза,  который  Эрдли  нес  на  своих  плечах,  когда он бодро
тронулся в путь,  чтобы доставить нас через  далекие горы  к морю, просто не
укладываются  в   сознании.   К  запасному  колесу  была  привязана  большая
палатка-зонт. Высоко  над  нами  на  хлипких  опорах лежала  "Концепция".  К
передним  крыльям  были  приторочены  три  деревянные раскладушки. На правой
подножке (бесценном изобретении,  уже давно принесенном в  жертву чрезмерной
полноте  современного автомобиля) стояли  два деревянных ящика  с книгами --
большая  часть их была  о море. На другой  подножке находились  два дорожных
чемодана, канистра с пятью галлонами бензина и второе запасное колесо. Кроме
того, погружены были еще мачты, паруса и шверцы для каноэ; папины дождевик и
зюйдвестка,     секстант,     судовой     компас     с     нактоузом      30    мамины   хозяйственные   принадлежности,
включая  кастрюли  и сковородки,  и  огромный  джутовый мешок  с  лоскутками
материи  для изготовления  плетеных  ковриков, и,  не в  последнюю  очередь,
брезентовый мешок, содержащий  мои силки для гоферов, ружье двадцать второго
калибра и другие не менее необходимые вещи.
     Когда Эрдли,  выгнув  спину от  перегрузки, подъезжал к окраине  города
мимо  городского  озерка,  на  котором  утки  уже выводили  птенцов, было бы
уместно описать (в манере Стейнбека 31) то,
чего нам не хватало.
     Матт любил ездить в автомобиле, но это был крайне беспокойный пассажир.
Ему была присуща свойственная мальчишкам  и  собакам уверенность  в том, что
когда они смотрят направо,  то пропускают что-то еще более интересное слева,
и наоборот. Кроме того, он  никогда не мог решить, предпочитает ли он сидеть
на переднем сиденье и смотреть вперед, или на откидном -- и смотреть  назад.
Матт выехал на переднем сиденье с мамой и  папой, а мне досталось  откидное.
Не проехали мы  и пяти миль,  как мама  и пес уже  перессорились: оба хотели
сидеть с краю, и стоило любому временно лишиться этого места, как начинались
рычание, бормотание и пихание, пока он или она не добивались своего. К концу
первого  часа путешествия  мама  потеряла  терпение,  и  Матта выставили  на
откидное сиденье.
     От езды на откидном  сиденье с ним стало твориться что-то странное, и у
меня  сложилась  теория,  что от  усиленного  вдыхания  плотного  воздушного
потока, которое  вызвало кислородное опьянение,  у Матта произошло нарушение
обмена  веществ.  В  глазах  у  него  появился  странный  блеск, и,  хотя  в
нормальной обстановке он  не был слюнявой собакой, теперь он истекал слюной.
Он то и дело клал передние лапы  маме на  плечи и пускал слюни на нее,  пока
она  не взрывалась и  не откидывала его резким толчком в  подбородок.  После
этого он обиженно ворчал и приноравливался пускать слюни на меня.
     Но   его   любимая  позиция,  когда  он   действительно   перенасыщался
кислородом, сводилась к тому, что он понемногу высовывался за пределы одного
из задних крыльев автомобиля так далеко,  что в