кухню. Я нанял классного повара, с  которым
мы составили меню из довольно простых,  но  оригинальных  блюд.  Никаких
излишеств. Такое  мог  приготовить  только  настоящий  мастер.  В  конце
концов, все это лишь закуска под  выпивку,  и  нельзя  заставлять  людей
тратить на нее много  времени.  Меню  каждый  месяц  придумывали  новое.
Отыскать такого повара было нелегко, но я все-таки нашел, хотя обходился
он мне дорого. Гораздо дороже, чем  я  рассчитывал.  Впрочем,  он  стоил
таких денег, и я был доволен. Клиенты, похоже, - тоже.
   В  начале  десятого  я  прихватил  зонтик  и  направился  в   "Гнездо
малиновки". А в половине десятого туда явилась  Симамото.  Странно:  она
всегда выбирала для своих визитов тихие дождливые вечера.
 
14 
 
   На ней было белое платье,  а  поверх  него  -  свободный  темно-синий
жакет. На воротнике брошка - маленькая серебряная  рыбка.  Платье  самое
простое, без украшений, но на Симамото оно смотрелось сногсшибательно. С
тех пор как мы встречались в последний раз, она немного загорела.
   - Я думал, мы больше не увидимся, - сказал я.
   - Ты так каждый раз говоришь, когда меня видишь, -  рассмеялась  она,
усаживаясь, как прежде, рядом со мной на табурет и кладя руки на стойку.
- Но я же тебе записку оставила, что какое-то время меня не будет.
   - Какое-то время - понятие  относительное.  Особенно  для  того,  кто
ждет, - заметил я.
   - Но ведь бывает, по-другому и не скажешь.
   - "Бывает" - тоже довольно абстрактное словечко.
   - Пожалуй, ты прав. - На лице Симамото появилась ее привычная улыбка,
напомнившая легкий порыв ветерка, прилетевший откуда-то.  -  Извини.  Не
хочу оправдываться, но я в самом деле ничего не могла сделать. Не было у
меня других слов.
   - Чего ж тут извиняться? Ведь я тебе говорил: это бар. Когда  хочешь,
тогда и приходишь. Я к этому привык. Не обращай внимания -  это  я  так,
про себя.
   Симамото заказала бармену коктейль и пристально посмотрела на меня.
   - Что это ты сегодня так оделся, по-домашнему?
   - Пошел утром в бассейн  и  не  переоделся.  Времени  не  хватило,  -
ответил я. - Но так тоже, по-моему, неплохо. Я так больше на себя похож.
   - И выглядишь моложе. Тридцать семь тебе никак не дашь.
   - И тебе.
   - Но и двенадцать не дашь.
   - Двенадцать не дашь, - повторил я за ней.
   Бармен подал Симамото коктейль. Она сделала глоток и  мягко  прикрыла
глаза, будто стараясь разобрать какие-то едва слышные звуки. Я увидел  у
нее над веками все те же маленькие складочки.
   - Знаешь, Хадзимэ, как я ваши коктейли вспоминала?  Так  хотелось!  У
тебя здесь они какие-то особенные получаются.
   - Ты куда-то ездила? Далеко?
   - Почему ты так подумал? - спросила Симамото.
   - Ты так выглядишь... - сказал я. - За тобой будто  шлейф  тянется...
Из долгих дальних странствий возвратясь...
   Симамото подняла на меня взгляд и кивнула.
   - Я долго... -  начала  было  и  осеклась,  точно  вспомнила  что-то.
Казалось, она пытается подобрать слова и не находит их. Закусила губу  и
снова улыбнулась. - Все равно. Прости, пожалуйста. Надо  было,  конечно,
как-то дать  о  себе  знать.  Но  мне  хотелось,  чтобы  некоторые  вещи
оставались такими, какие есть. Замороженными в том же виде. Приду я сюда
или не приду... Приду - значит, я здесь. Не приду - выходит, я где-то  в
другом месте.
   - И никогда посередине?
   - Никогда, - заявила Симамото. - Потому что посередине ничего нет.
   - А там, где посередине ничего нет, нет и самой середины,  -  объявил
я.
   - Совершенно верно.
   - Иначе говоря, где нет собаки, не может быть и конуры?
   - Точно, - сказала она и  насмешливо  взглянула  на  меня.  -  Должна
сказать, у тебя оригинальное чувство юмора.
   Музыканты заиграли "Несчастных влюбленных". Они часто  исполняли  эту
вещь. Какое-то время мы сидели, молча слушая музыку.
   - Вопрос можно?
   - Конечно, - сказал я.
   - Какая у тебя связь с этой мелодией? - поинтересовалась Симамото.  -
Я заметила, когда ты здесь, они всегда  ее  играют.  Обязательный  номер
программы?
   - Я бы не сказал. Просто ребята хотят сделать  мне  приятное.  Знают,
что она мне нравится, вот и играют.
   - Замечательная вещь.
   - Очень красивая, - кивнул я. -  И  непростая.  Я  это  понял,  когда
несколько раз ее послушал. Не каждый музыкант такое сыграет. "Несчастные
влюбленные". Дюк Эллингтон и Билли  Стрэйхорн.  Старая  уже.  1957  год,
по-моему.
   - Интересно, а почему она так называется - "Несчастные влюбленные"?
   - Ну, имеются в виду влюбленные, которые  родились  под  несчастливой
звездой. Не повезло людям, понимаешь?  В  английском  языке  специальное
слово есть - "star-crossed".  Это  о  Ромео  и  Джульетте.  Эллингтон  и
Стрэйхорн написали сюиту  для  шекспировского  фестиваля  в  Онтарио,  и
"Влюбленные" - одна из ее частей. Первыми ее исполнили Джонни  Ходжес  -
он на альт-саксофоне был за Джульетту, а Пол Гонсалвес на тенор-саксе за
Ромео.
   - Влюбленные, родившиеся  под  несчастливой  звездой,  -  проговорила
Симамото. - Будто про нас сказано.
   - Мы с тобой что - влюбленные?
   - А разве нет?
   Я взглянул на нее. Она больше не улыбалась. Лишь в  глазах  будто  бы
мерцали еле заметные звездочки.
   - Я ничего о тебе не знаю, - проговорил я. - Смотрю тебе  в  глаза  и
все думаю: "Абсолютно ничего". Разве что совсем немножко о том  времени,
когда тебе было двенадцать лет. Жила по соседству  девчонка,  учились  в
одном классе... Но это когда было? Двадцать пять лет  назад.  Все  твист
танцевали,  на  трамваях  ездили.  Ни  кассетников,  ни  прокладок,   ни
"синкансэна", ни диетических продуктов. В общем, давно. Вот и все, что я
о тебе знаю. Все остальное - тайна, покрытая мраком.
   - Это у меня в глазах написано? Про тайну?
   - Ничего у тебя не написано. Это у меня написано, а у тебя  в  глазах
только отражается. Не волнуйся.
   - Хадзимэ, - сказала Симамото. - Это, конечно, свинство, что я ничего
тебе не рассказываю. Правда, свинство. Но это от  меня  не  зависит.  Не
говори ничего больше.
   - Ладно, не бери в голову. Это я так, про себя. Я ведь говорил уже.
   Она  поднесла  руку  к  воротнику  жакета  и,   поглаживая   пальцами
рыбку-брошку, молча  слушала  джаз.  Мелодия  кончилась,  она  похлопала
музыкантам и пригубила коктейль. Потом, глубоко вздохнув, обернулась  ко
мне.
   - Да, полгода - это много. Зато теперь я, может быть, какое-то  время
смогу сюда приходить.
   - Волшебные слова, - сказал я.
   - Волшебные слова? - переспросила Симамото.
   - Может быть, какое-то время...
   Она с улыбкой  посмотрела  на  меня.  Достала  из  сумочки  сигареты,
прикурила от зажигалки.
   - Иногда я смотрю на  тебя  и  думаю,  что  вижу  далекую  звезду,  -
продолжал я. - Она так ярко светит, но свет от нее  идет  десятки  тысяч
лет. Может статься, и звезды-то уже нет. А он все равно  как  настоящий.
Такой реальный... Реальнее ничего не бывает.
   Симамото не отвечала.
   - Вот ты пришла. Ты здесь. Или, по крайней  мере,  мне  так  кажется.
Хотя, может, это и не ты, а всего-навсего твоя тень. А ты на самом  деле
где-нибудь в другом месте. А может, тебя  уже  нет.  Может,  ты  исчезла
давным-давно. Я вообще перестаю что-либо  понимать.  Протягиваю  руку  -
хочу убедиться, что ты здесь, а ты опять прячешься за этими словечками -
"может быть", "какое-то время". Так и будет продолжаться?
   - Боюсь, что да. Пока, - вымолвила Симамото.
   - Своеобразный у тебя юмор, однако, - сказал я. И улыбнулся.
   Она ответила своей улыбкой - словно  после  дождя  тихо  раздвинулись
тучи и сквозь них  пробился  первый  солнечный  луч.  Улыбка  собрала  в
уголках   ее   глаз   теплые   маленькие   морщинки,   сулившие    нечто
необыкновенное.
   - Хадзимэ, а я тебе подарок принесла.
   С этими словами Симамото протянула мне большой конверт,  обернутый  в
красивую бумагу и перевязанный красной ленточкой.
   - Похоже на пластинку, - предположил я, взвешивая конверт в руке.
   - Диск Ната Кинга Коула. Тот самый, который мы с тобой тогда слушали.
Помнишь? Дарю.
   - Спасибо. А ты как же? Память об отце все-таки.
   - Ничего. У меня другие пластинки остались. А эта - тебе.
   Я рассматривал упакованную в бумагу  пластинку  с  ленточкой;  и  шум
голосов, и звучавшая в  клубе  музыка  уплывали  куда-то  далеко-далеко,
словно их уносило стремительным течением. Остались только мы вдвоем. Все
остальное - иллюзия, зыбкие декорации  из  папье-маше.  Настоящими  были
только мы - я и Симамото.
   - Послушай, давай поедем куда-нибудь и послушаем вместе, -  предложил
я.
   - Было бы здорово.
   - У меня в Хаконэ дача. Там никто не  живет,  и  стереосистема  есть.
Сейчас мы туда за полтора часа доберемся.
   Симамото посмотрела на часы, перевела взгляд на меня.
   - Ты прямо сейчас собрался ехать? - Да.
   Она сощурилась, точно всматривалась куда-то вдаль.
   - Уже одиннадцатый  час.  До  Хаконэ,  потом  обратно.  Когда  же  мы
вернемся? А как же ты?
   - Никаких проблем. Ты как?
   Еще раз убедившись который час, Симамото опустила  веки  и  просидела
так секунд десять. А когда открыла глаза, лицо ее было совсем  другим  -
словно за эти мгновения  она  успела  перенестись  в  неведомую  даль  и
вернуться, оставив там что-то.
   - Хорошо. Едем.
   Подозвав парня, который был в клубе за распорядителя, я  сказал,  что
ухожу, и попросил его сделать, что положено, когда заведение  закроется,
- опечатать кассу, разобрать  счета  и  положить  выручку  в  банковскую
ячейку, куда у нас был доступ и  ночью.  Проинструктировав  его,  сходил
домой за "БМВ", который стоял в подземном гараже. Из ближайшего автомата
позвонил жене и сообщил, что еду в Хаконэ.
   - Прямо сейчас? - удивилась она. - В Хаконэ? В такое время?
   - Мне обдумать кое-что надо.
   - Сегодня, выходит, уже не вернешься?
   - Скорее всего, нет.
   - Извини, Хадзимэ. Я долго думала и поняла, что глупость сделала.  Ты
был прав. Акции я продала, все. Приходи домой, хорошо?
   - Юкико, я на тебя не сержусь. Совершенно. Забудь ты об этом.  Просто
я хочу подумать. Мне нужен всего один вечер.
   Жена довольно долго молчала, пока наконец я не услышал:
   - Хорошо. - Ее голос показался мне страшно усталым. - Поезжай. Только
будь осторожен за рулем. Дождь идет.
   - Буду.
   - Знаешь, я что-то запуталась, - говорила Юкико. - Я тебе мешаю?
   - Совершенно не мешаешь, - отозвался я. - Ты тут ни при чем.  Скорее,
дело во мне. И не переживай, пожалуйста. Мне  просто  подумать  хочется.
Вот и все.
   Я повесил трубку и поехал к бару. Похоже, все это время Юкико  думала
о нашем разговоре за  обедом,  прокручивала  в  голове,  что  нами  было
сказано. Я понял это по ее голосу - такому усталому и растерянному, -  и
на душе стало тошно. Дождь все лил, не  переставая.  Я  открыл  Симамото
дверцу машины.
   - Ты никому звонить не будешь? - спросил я.
   Она молча покачала головой и, повернувшись к окну, прижалась лицом  к
стеклу, как тогда, когда мы возвращались из Ханэды.
   Дорога до Хаконэ была свободна. В Ацуги мы съехали  с  "Томэя"  и  по
местному  хайвею  помчались  в  сторону  Одавары.   Стрелка   спидометра
колебалась между 130 и 140.  Дождь  временами  превращался  в  настоящий
ливень, но это была моя дорога - я ездил по ней  множество  раз  и  знал
каждую извилину, каждый уклон и подъем. За всю дорогу мы едва обменялись
несколькими фразами. Я тихо включил квартет Моцарта и сосредоточился  на
дороге. Симамото, не отрываясь, смотрела  в  окно,  погруженная  в  свои
мысли, и изредка поглядывала в мою  сторону.  Под  ее  взглядом  у  меня
начинало першить в горле. Чтобы унять волнение, мне  пришлось  несколько
раз сглотнуть слюну.
   - Хадзимэ, - заговорила Симамото, когда мы проезжали Кодзу. -  Что-то
ты не очень джаз слушаешь. Только у себя в клубе, да?
   - Правда. Почти не слушаю. Классику предпочитаю.
   - Что так?
   - Потому, наверное, что джаза  на  работе  хватает.  Чего-то  другого
хочется. Классики или рока... Но не джаза.
   - А жена твоя что слушает?
   - Ей как-то музыка не очень. Что я слушаю - то и она. Даже не  помню,
чтобы  она  пластинки   заводила.   По-моему,   она   и   проигрывателем
пользоваться не умеет.
   Симамото протянула руку к коробке с кассетами и достала пару штук. На
одной из них были детские песенки, которые мы  распевали  с  дочками  по
дороге в детсад, - "Пес-полицейский", "Тюльпан"... Она с удивлением, как
на диковину, посмотрела на кассету с нарисованным на ней Снупи.
   - Хадзимэ, - помолчав продолжала она, переведя взгляд на меня. -  Вот
ты рулишь, а я думаю: сейчас бы взять и крутануть  руль  в  сторону.  Мы
тогда разобьемся, да?
   - На скорости 130 - наверняка.
   - Ты не хотел бы вот так умереть вместе?
   - Не самый лучший  вариант,  -  рассмеялся  я.  -  И  потом,  мы  еще
пластинку не послушали. Мы же за этим едем, правильно?
   - Ладно, не буду. Иногда лезет в голову всякая чушь.
 
*** 
 
   Ночи в Хаконэ стояли прохладные, хотя было только начало октября.  На
даче я включил свет и зажег газовую печку в гостиной.  Достал  из  шкафа
бокалы и бутылку бренди. Скоро в комнате стало тепло, мы уселись  вместе
на диван, как когда-то, и я поставил пластинку Ната Кинга  Коула.  Огонь
из печки отражался в бокалах красноватыми отблесками.  Симамото  сидела,
подобрав под себя ноги, одна рука лежала на спинке дивана, другая  -  на
коленях. Все, как прежде. В школе она стеснялась показывать свои ноги, и
эта привычка осталась до сих пор - даже после операции.  Нат  Кинг  Коул
пел "К югу от границы". Как давно я не слышал эту мелодию...
   - В детстве, когда я ее слушал, мне страшно хотелось узнать,  что  же
такое находится там, к югу от границы.
   - Мне тоже, - сказала Симамото.  -  Знаешь,  как  меня  разочаровало,
когда я выросла и прочитала  слова  песни  по-английски.  Оказалось,  он
просто о Мексике поет. А я думала, там что-то такое...
   - Какое?
   Симамото провела рукой по волосам, собирая их на затылке.
   - Не знаю. Что-то очень красивое, большое, мягкое.
   - Что-то очень красивое, большое, мягкое, - повторил я. - Съедобное?
   Она расхохоталась, блеснув белыми зубками:
   - Вряд ли.
   - Ну, а потрогать-то можно хотя бы?
   - Может быть.
   - Опять может быть!
   - Что ж поделаешь, раз в мире так много неопределенности, -  ответила
Симамото.
   Я протянул руку к спинке дивана и дотронулся до  ее  пальцев.  Я  так
давно не прикасался к ней - с того самого дня, когда мы улетали в Ханэду
из аэропорта Комацу. Ощутив мое прикосновение, она подняла на меня глаза
и тут же опустила.
   - К югу от границы, на запад от солнца, - проговорила Симамото.
   - А на запад от солнца - там что?
   - Есть места. Ты слыхал о такой болезни - сибирская горячка?
   - Не приходилось.
   -  Я  когда-то  о  ней  читала.  Давно.  Еще  в   школе,   классе   в
восьмом-девятом. Не помню только, что за книжка... В общем, ею болеют  в
Сибири крестьяне. Представь: вот ты крестьянин, живешь один-одинешенек в
этой дикой Сибири и каждый день на  своем  поле  горбатишься.  Вокруг  -
никого, насколько глаз хватает. Куда  ни  глянь,  везде  горизонт  -  на
севере, на востоке, на юге, на западе. И больше ничего. Утром солнце  на
востоке взойдет - отправляешься в поле;  подойдет  к  зениту  -  значит,
перерыв, время обедать; сядет на западе - возвращаешься  домой  и  спать
ложишься.
   - Да, не то что бар держать на Аояма.
   - Да уж, - улыбнулась Симамото и чуть наклонила голову. -  Совсем  не
то. И так каждый день, из года в год, из года в год.
   - Но зимой в Сибири на полях не работают.
   - Зимой, конечно, отдыхают, - согласилась она. -  Зимой  дома  сидят,
там тоже работы хватает.  А  приходит  весна  -  опять  в  поле.  Вот  и
представь, что ты такой крестьянин.
   - Представил.
   - И приходит день, и что-то в тебе умирает.
   - Умирает? Что ты имеешь в виду?
   - Не знаю, - покачала головой Симамото. - Что-то такое... Каждый день
ты видишь, как на востоке поднимается солнце, как проходит свой путь  по
небу и уходит на западе за горизонт, и что-то в тебе рвется. Умирает. Ты
бросаешь плуг и тупо устремляешься на запад. На запад от солнца. Бредешь
день за днем как одержимый - не ешь, не пьешь, пока не упадешь замертво.
Это и есть сибирская горячка - hysteria siberiana.
   Я вообразил лежащего  на  земле  мертвого  сибирского  крестьянина  и
поинтересовался:
   - Но что там, к западу от солнца? Симамото опять покачала головой.
   - Я не знаю. Может, ничего. А может, и есть что-то. Во всяком  случае
- не то, что к югу от границы.
   Нат Кинг  Коул  запел  "Вообрази",  и  Симамото,  как  раньше,  стала
тихонько напевать:
 
   Пуритэн ню'а хапи бэн ню'а бру
   Итизн бэри ха'то ду
 
   - Знаешь, - заговорил я, - когда ты куда-то пропала в последний  раз,
я столько о тебе думал. Почти полгода, каждый день, с  утра  до  вечера.
Пробовал заставить себя не думать, но ничего  не  вышло.  И  вот  что  я
решил. Не хочу, чтобы ты  опять  уходила.  Я  не  могу  без  тебя  и  не
собираюсь снова тебя терять. Не хочу больше слышать:  "какое-то  время",
"может быть"... Ты говоришь: какое-то время мы не сможем видеться,  -  и
куда-то исчезаешь. И никому не известно, когда же ты вернешься.  Никаких
гарантий. Ты вообще можешь не вернуться, и что? Дальше жить без тебя?  Я
не выдержу. Без тебя все теряет всякий смысл.
   Симамото молча смотрела на  меня  с  все  той  же  легкой,  спокойной
улыбкой, на которую не могло повлиять ничто. Но понять, что  творится  в
ее душе, было невозможно. Бог знает, что  скрывалось  за  этой  улыбкой.
Перед  ней  я  на  какое-то   мгновение   словно   лишился   способности
чувствовать, лишился всех ощущений и эмоций. Перестал  понимать,  кто  я
такой и где я. И все-таки слова, которые надо было сказать, нашлись:
   - Я тебя люблю. Правда. Так у меня ни  с  кем  не  было.  Это  что-то
особенное, такого больше никогда не будет. Я уже столько раз тебя терял.
Хватит. Я не должен был тебя отпускать. За  эти  месяцы  я  окончательно
понял: я люблю тебя, не могу без тебя жить и не хочу, чтобы ты уходила.
   Выслушав мою тираду, Симамото закрыла глаза. Наступила пауза. В печке
горел огонь, Нат Кинг Коул пел свои старые песни. "Хорошо бы еще  что-то
сказать", - подумал я, но больше в голову ничего не приходило.
   -  Выслушай  меня,  Хадзимэ,  -  наконец   заговорила   Симамото.   -
Внимательно выслушай - это очень важно.  Я  уже  тебе  как-то  говорила:
серединка на половинку - такая жизнь не по мне. Ты можешь  получить  все
или ничего. Вот главный  принцип.  Если  же  ты  не  против,  чтобы  все
оставалось как есть, пусть остается. Сколько это продлится  -  не  знаю;
постараюсь, чтобы подольше. Когда я смогу, мы будем встречаться, но если
нет - значит, нет. Я  не  буду  являться  по  твоему  зову,  когда  тебе
захочется. Пойми. А если тебя это не устраивает и ты не хочешь, чтобы  я
опять ушла, бери меня всю, целиком, так сказать, со всем наследством. Но
тогда и ты нужен мне весь, целиком. Понимаешь, что это значит?
   - Понимаю, - сказал я.
   - И все же хочешь, чтобы мы были вместе?
   - Это уже решено. Я все время думал об этом, пока  тебя  не  было.  И
решил.
   - Погоди, а жена как же? Дочки? Ведь ты их  любишь,  они  тебе  очень
дороги.
   - Конечно, люблю. Очень. И забочусь  о  них.  Ты  права.  И  все-таки
чего-то  не  хватает.  Есть  семья,  работа.  Все   замечательно,   грех
жаловаться. Можно подумать, что я счастлив. Но чего-то недостает. Я  это
понял год назад, когда снова тебя увидел. Что мне  еще  нужно  в  жизни?
Откуда этот вечный голод и жажда, которые ни жена, ни  дети  утолить  не
способны. В целом мире только один  человек  может  такое  сделать.  Ты.
Только с тобой я могу насытить свой голод. Теперь я понял, какой  голод,
какую жажду терпел все эти годы. И обратно мне хода нет.
   Симамото обвила меня руками и прильнула, положив голову на мое плечо.
Она прижималась ко мне тепло и неж