и и еду надо подавать, на каких  клиентов  ориентироваться,  какая
должна  быть  музыка,  какой  интерьер.  Поэтому  общая  концепция,  так
сказать, в голове уже была. Внутренним оформлением занялся отец Юкико  -
нанял лучших специалистов по дизайну и интерьеру, и они сделали  все  по
высшему  разряду  и   взяли   довольно   умеренно.   Получилось   просто
замечательно.
   Дела пошли успешно - сверх всяких ожиданий, -  и  через  два  года  я
открыл еще одно заведение. Тоже на  Аояма,  но  попросторнее,  пригласил
туда джазовое трио с пианистом. Потратил уйму времени, не пожалел денег,
зато местечко получилось что надо и быстро стало популярным. Можно  было
перевести дух. Выпавший мне шанс я так или иначе использовал. Тогда же у
нас родился первый ребенок, девочка. Вначале я нередко сам становился за
стойку, смешивал коктейли, но когда баров стало два, времени на это  уже
не  оставалось.  Надо  было  следить   за   разросшимся   хозяйством   -
договариваться с поставщиками, нанимать работников, вести бухгалтерию, в
общем, заботиться о том, чтобы все шло как надо.  Как  только  в  голове
появлялась какая-то идея, я тут же воплощал ее в жизнь.  Даже  меню  сам
придумывал. К моему удивлению, мне это нравилось. Нравилось  начинать  с
нуля и  постепенно  совершенствовать  созданное  своей  головой,  своими
руками. Это было  мое  дело,  мой  собственный  мир.  Разве  можно  было
надеяться на такую радость, сидя в издательстве за учебниками?
   Весь день я занимался разными делами, а вечера проводил в своих барах
- проверял, как  смешивают  коктейли,  как  себя  чувствуют  посетители,
присматривал  за  персоналом,  просто  слушал  музыку.  Каждый  месяц  я
возвращал тестю часть долга, и все равно денег оставалось порядочно.  Мы
приобрели на Аояма четырехкомнатную квартиру, "БМВ" модели  320.  Родили
еще одного ребенка, снова девочку. Так я стал отцом двоих дочерей.
   В тридцать шесть я купил небольшой домик в Хаконэ , а Юкико - красный
"джип-чероки" для выездов с детьми и по магазинам. Бары приносили  такой
доход, что запросто можно было открыть и третий, но это не входило в мои
планы. Начнешь расширяться - за всем не  уследишь,  только  вымотаешься.
Отдавать все свое время работе я не собирался, поэтому решил  поговорить
с  тестем,  который  посоветовал  вложить  лишние  деньги  в   акции   и
недвижимость. Для этого не нужно особых усилий и времени.  Беда  в  том,
что я в этом совершенно не разбирался, и сознался тестю немедленно.  Тот
обещал взять техническую сторону на себя.
   - Делай, как я скажу, и все будет  в  порядке.  В  таких  делах  есть
специальные приемы. Надежная методика.
   Я послушался его  совета  и  вложил  деньги.  Прошло  совсем  немного
времени, и у меня в кармане оказалась кругленькая сумма.
   - Ну как? - сказал после этого тесть. - В  любом  деле  свои  приемы.
Можно сто лет в какой-нибудь фирме работать,  а  толку  не  будет.  Само
собой, везение нужно и мозги. Но этого недостаточно. Плюс капитал.  Если
денег мало - ничего не получится. Еще важнее - знать эти  самые  приемы.
Без этого, даже если все остальное есть, дело не пойдет.
   - Понял. - Я знал, что имеет в  виду  тесть.  Приемы,  о  которых  он
говорил, - его система.  Изобретенная  им  сложная  и  надежная  система
вложения денег и  получения  высоких  доходов  благодаря  многочисленным
связям. Он умело проводил свои корабли мимо подводных камней, пуская  их
в обход законов и налогов. Деньги в его руках изменяли  вид  и  форму  и
неудержимо росли.
   Могу  сказать  наверняка:  если  бы  не  тесть,  я  бы  до  сих   пор
редактировал учебники. Жил в скромной квартирке в Ниси-Огикубо  ,  ездил
на "тойоте-короне" с еле дышащим кондиционером. Нет, что  ни  говори,  а
свой шанс я использовал совсем неплохо. Быстро открыл два бара, поставил
там дело, у меня работает больше тридцати человек. Доходы - о таких я  и
не мечтал. Все идет прекрасно, даже мой бухгалтер удивляется.  Репутация
у баров замечательная. Хотя на свете сколько угодно таких  же  ловких  и
оборотистых, способных добиться того же, что и я. Не будь  тестя  с  его
капиталами и "особыми приемчиками", что бы я смог один? От таких  мыслей
портилось настроение, начинало казаться, будто я добился всего нечестно,
пробирался к цели кратчайшим путем, в  обход  других.  Мое  поколение  в
конце 60-х - начале 70-х годов подняло волну  студенческих  выступлений.
Кому-то нравится, кому-то - нет, но это так. В  общем,  то  был  громкий
протест против логики  капитализма  -  более  изощренной,  замысловатой,
отшлифованной. Той логики, что сжирала идеалы послевоенного времени.  По
крайней  мере,  в  моем  понимании  это  выглядело  именно  так.  Словно
сильнейшая лихорадка охватила страну в  переломный  момент.  Но  мир,  в
котором я живу сейчас, уже построен  именно  на  этой  более  изощренной
капиталистической логике. Незаметно он поглотил меня с головой,  и  вот,
стоя перед светофором на  Аояма-дори,  за  рулем  своего  "БМВ",  слушая
голоса "Зимнего пути" Шуберта, я вдруг подумал: "А ведь я живу  какой-то
чужой  жизнью.  Будто  кто-то  приготовил  все  для  меня,  саму   жизнь
приготовил. Много ли во мне от меня самого? Где граница, до которой я  -
это я, а за ней - уже не я? Руки на руле... На сколько процентов это мои
руки? И все, что меня окружает... до какой  степени  оно  реально?"  Чем
больше я думал об этом, тем меньше понимал, что к чему.
   Но в целом жаловаться на жизнь было грешно. Жену  я  любил.  Юкико...
Тихая, рассудительная. После родов она  немножко  располнела  и  всерьез
увлеклась разными диетами, полюбила прогулки. Для меня же она оставалась
такой же милой, как прежде. Нам было хорошо вместе, я был доволен,  деля
с нею постель. В Юкико что-то меня умиротворяло. И, конечно, я ни за что
бы не вернулся к тому  унылому,  одинокому  существованию,  которым  был
отмечен третий десяток лет моей жизни. Нет, мое место  здесь,  где  меня
любят, мною дорожат. Где я люблю и берегу жену и дочерей. Все  это  было
для меня внове - как неожиданное открытие.
   Каждое утро я отвозил старшую дочь в частный детский сад,  по  дороге
мы  распевали  с  ней  в  машине  детские  песенки   под   аккомпанемент
стереомагнитолы. Потом возвращался домой, чтобы поиграть  с  младшей,  а
затем отправлялся в свой маленький офис, который  снимал  по  соседству.
Летом на уикэнд  мы  выбирались  в  Хаконэ,  на  дачу.  Ходили  смотреть
фейерверк, катались по озеру на лодке, гуляли по холмам.
   Пока жена была беременна,  я  несколько  раз  позволил  себе...  Так,
ничего серьезного, мимолетные увлечения. Вообще-то, я ни с кем  не  спал
больше одного раза. Или двух. Ну, максимум, трех. Сказать по  правде,  у
меня и в мыслях не было, что это тянет  на  супружескую  измену.  Просто
появлялось желание переспать с кем-нибудь, и моим партнершам,  наверное,
хотелось того же самого. Заходить слишком далеко я не собирался и потому
выбирал их очень тщательно. Скорее всего,  в  постели  с  ними  я  хотел
что-то проверить, в  чем-то  убедиться.  Пытался  найти  что-то  в  этих
женщинах и заодно понять, что они находят во мне.
 
*** 
 
   Вскоре после рождения первой дочери  я  получил  открытку:  пришла  к
родителям, а  они  переслали  ее  мне.  Извещение  о  похоронах.  Умерла
какая-то женщина - в открытке называлось ее имя, умерла в тридцать шесть
лет. Я понятия не имел, кто это. Судя по штемпелю,  открытку  бросили  в
ящик в Нагое, а у меня там никого не было, ни одной  знакомой  души.  Но
подумав немного, я, в конце концов, сообразил: да  ведь  это  двоюродная
сестра Идзуми! Та самая, из Киото. Ее имя  совсем  вылетело  у  меня  из
головы. Оказалось, в Нагое живут ее родители.
   Нетрудно было догадаться, что открытку  прислала  Идзуми.  Кроме  нее
некому. Но зачем? Поначалу  я  никак  не  мог  понять,  но,  разглядывая
открытку, вдруг почувствовал от этого клочка  картона  леденящий  холод.
Идзуми ничего не забыла и ничего не простила.  И  хотела,  чтобы  я  это
знал. Потому и открытку  послала.  А  ведь  она  несчастлива,  почему-то
подумал я. Будь с ней все в порядке, разве она сделала бы  такое?  А  уж
раз решила мне сообщить, черкнула бы, наверное,  пару  слов,  объяснила,
что к чему.
   Я стал вспоминать сестру Идзуми. Вообразил ее комнату, ее  обнаженное
тело, охвативший нас тогда любовный угар. Однако эти  мысленные  картины
уже потеряли былую четкость, они расплывались и таяли,  словно  дымок  в
порывах ветра. От чего она умерла? В тридцать шесть лет  просто  так  не
умирают. Фамилия у нее осталась та же. Значит, замуж так и не вышла,  а,
может, развелась.
   Новости об Идзуми я  узнал  от  одного  своего  однокашника,  который
увидел мою фотографию в "Брутусе"  .  Там  напечатали  "Путеводитель  по
токийским барам", и однокашник понял, что я держу  два  бара  на  Аояма.
Сидел я как-то в одной из своих точек за стойкой и вдруг услышал:
   - Здорово, старина! Сколько лет, сколько зим! Ну как ты?
   Не думаю, что он специально явился на меня поглядеть. Просто заглянул
человек с приятелями выпить, случайно меня заметил и решил окликнуть.
   - Ты смотри! Уж который раз сюда захожу. Работаю  тут  рядом.  Правду
говорят: тесен мир, - сказал он.
   Если я держался в классе как-то на отшибе, то он в школе был типичным
активистом - учился хорошо, занимался спортом. Спокойный, в  чужие  дела
никогда не лез. В общем, нормальный симпатичный парень. Играл в школьной
футбольной команде и уже в то время был здоровяком, а сейчас  растолстел
- отрастил двойной подбородок, и пиджак его темно-синего  костюма-тройки
явно был ему тесноват.
   - Во всем работа виновата,  -  пожаловался  он.  -  Часто  приходится
клиентов угощать. Торговая фирма, что поделаешь. Рабочий день кончается,
но все равно тащишься с кем-нибудь в кабак, да еще в любое  время  могут
взять и засунуть в какую-нибудь дыру. Называется  "перевод  по  службе".
Стоит чуть  проколоться  -  запросто  можно  под  зад  получить.  Хорошо
работаешь  -  жди,  значит,  еще  что-нибудь  подбросят.  Работенка   не
позавидуешь.
   Оказалось, его фирма находится тут же, в первом квартале Аояма, и  до
моего бара можно дойти пешком.
   Мы разговорились. О чем говорят одноклассники,  которые  не  виделись
восемнадцать лет? Как работа, как семья, как дети, кто кого из  знакомых
видел. Тут-то он и назвал имя Идзуми.
   - Помнишь девчонку, с которой ты  тогда  ходил?  Вас  водой  было  не
разлить. Как ее звали-то? Охара...
   - Охара Идзуми.
   - Вот-вот, - сказал он. - Идзуми Охара. Я недавно ее видел.
   - Где? В Токио? - удивился я.
   - Да нет. В Тоёхаси.
   - В Тоёхаси? Это где? В префектуре АЙТИ?
   - Точно.
   - Что-то я не пойму. Как вы могли встретиться в Тоёхаси? Что она  там
делает?
   Похоже, он уловил в моем голосе жесткие нотки:
   - Понятия не имею. Но  я  ее  там  видел.  Собственно,  и  сказать-то
особенно нечего. Может, это и не она была.
   Он попросил у бармена еще  стаканчик  "Дикой  индейки"  со  льдом.  Я
потягивал коктейль "буравчик".
   - Как это нечего? Нет, давай рассказывай.
   - Чего  рассказывать-то?  -  озадаченно  проговорил  одноклассник.  -
Знаешь, иногда бывает, не поймешь - было что или не было. Странное такое
чувство. Кажется, видишь сон, а вроде все как наяву. Будто на самом деле
происходит,  но  почему-то  какое-то  ненастоящее.  Даже  не  знаю,  как
объяснить.
   - Но ты на самом деле ее видел?
   - Видел, - сказал он.
   - Тогда рассказывай.
   Он с  обреченным  видом  кивнул  и  приложился  к  стакану  с  "Дикой
индейкой", который перед ним поставил бармен.
   - В Тоёхаси моя младшая сестра живет. Меня послали в  командировку  в
Нагою. В пятницу я покончил с делами и решил заглянуть к ней  на  денек,
переночевать. Там и наткнулся на  Идзуми.  Подхожу  к  дому,  где  живет
сестра, захожу в лифт, а там - она. Надо же, как на Идзуми Охару похожа,
подумал я. Да нет, откуда ей тут взяться?  Как  она  могла  оказаться  в
Тоёхаси, в лифте дома моей сестры? Да и лицо, вроде,  -  не  ее,  другое
какое-то. Сам не пойму, почему я сразу врубился, что это она.  Интуиция,
что ли?
   - Так это была она или нет? Он кивнул.
   - Оказалось, живет на одном этаже  с  сестрой.  Мы  вместе  вышли  из
лифта, и тут выяснилось, что в коридоре нам тоже по пути. За пару дверей
до сестриной квартиры она зашла к себе. Меня разбирало любопытство, и  я
специально посмотрел, что написано на ее двери. "Охара".
   - Она внимание на тебя обратила? Он покачал головой:
   - Мы хоть из одного класса, но близко не общались. А  потом,  я  ведь
двадцать кило прибавил. Не узнала, наверное.
   - Но это правда была Идзуми? Ведь Охара -  распространенная  фамилия.
Может, просто похожа?
   - Я тоже так подумал и спросил  сестру:  "Что  это  за  Охара  у  вас
живет?" Она мне список  жильцов  показала.  Знаешь,  в  некоторых  домах
составляют такие списки, чтобы деньги собирать на покраску стен или  еще
на что-нибудь.  Там  все  жильцы  переписаны.  Гляжу  и,  пожалуйста,  -
написано: Охара Идзуми. Причем "Идзуми" - не иероглифами, а катаканой  .
Не часто встречаются такие сочетания, когда фамилия - иероглифами, а имя
- катаканой.
   - Выходит, не замужем?
   - Сестра об этом ничего не знает, - сказал он. -  Идзуми  в  их  доме
считают темной лошадкой. С ней там никто не общается. Говорят: встретишь
в коридоре, поздороваешься, а  она  не  отвечает.  Звонишь  в  дверь  по
какому-нибудь делу - не открывает, хоть и дома. Понятное дело, соседи ее
не любят.
   - Ну, значит это не она, - рассмеялся  я,  качая  головой.  -  Идзуми
совсем не такая. Она приветливая, всегда улыбалась.
   - Ладно. Не она, так не она. Значит, имя и фамилия одинаковые.  Давай
о чем-нибудь другом. Сменим тему.
   - А эта Идзуми Охара одна живет?
   - Похоже на то. Никто не видел, чтобы к ней мужики ходили. На что она
живет, одному богу известно. Тайна, покрытая мраком.
   - Ну а ты что думаешь?
   - О чем?
   - О ней. Об этой Идзуми Охара, которая то ли однофамилица, то ли нет.
Вот увидел ее и что подумал? Как хоть она выглядит?
   Мой одноклассник подумал и сказал:
   - Да нормально выглядит.
   - Нормально - это как?
   Он повертел в руках стакан с виски, нарушив спокойствие кубиков льда.
   - Ну, конечно, постарела немного. Куда денешься? Тридцать шесть.  Как
и нам с тобой. Обмен веществ замедляется,  вес  прибавляется.  Не  школа
ведь уже.
   - Это понятно, - отозвался я.
   - Давай бросим этот разговор, а? Обознался я, скорее всего. Это вовсе
не она была.
   Я вздохнул и, положив руки на стойку, посмотрел на него.
   - Слушай! Я хочу знать. Мне это нужно. Перед самым  окончанием  школы
мы с Идзуми расстались. Страшно некрасиво все вышло. Я сделал  подлость,
обидел ее... С тех пор ничего о ней не слышал. Понятия не имел, где она,
чем занимается. Это для меня как заноза в груди. Поэтому я  хочу,  чтобы
ты рассказал все, как было, не приукрашивая. Так это была Идзуми?
   Он кивнул:
   - Ну, раз такие дела... Она. Можешь не сомневаться.  Хотя,  может,  и
зря я тебе это говорю.
   - Как она? Только честно.
   - Хочу, чтобы ты понял одну вещь, - сказал он после короткой паузы. -
Мы же  из  одного  класса,  и  я  все  время  думал,  что  она  -  очень
привлекательная девчонка. Классная. И характер, и  вообще...  внешность.
Не красавица, но очень обаятельная.  От  таких  сердце  начинает  биться
чаще. Правильно?
   Я тряхнул головой в знак согласия.
   - Значит, хочешь честно?
   - Ну говори же.
   - Боюсь, тебе это не очень понравится...
   - Не имеет значения. Я хочу знать правду. Он снова хлебнул виски.
   - Я тебе завидовал. Завидовал, что ты всегда с ней. Хотелось, чтобы у
меня была такая девчонка. Что уж теперь скрывать. Ее лицо всегда у  меня
перед  глазами.  Намертво  в  памяти  отпечаталось.  Поэтому  когда   мы
столкнулись в лифте, я сразу ее узнал, хоть и восемнадцать  лет  прошло.
То есть я хочу сказать: какой мне смысл гадости про нее  говорить?  Я  в
шоке был, когда ее увидел. Поверить не мог. Короче,  привлекательной  ее
больше не назовешь.
   Я прикусил губу.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ее дети боятся. Дети, которые в их доме живут.
   - Боятся? - Ничего не понимая, я не сводил с него глаз. Наверное,  он
неудачно выразился. - Что значит "боятся"?
   - Может, хватит на эту тему? С меня достаточно.
   - Она что? Говорит что-то детям?
   - Она никому ничего не говорит. Я же тебе сказал.
   - Чего тогда они боятся? Лица? - Да.
   - У нее что, шрам на лице?
   - Никакого шрама.
   - Чего ж тогда бояться?
   Он залпом допил виски и бесшумно поставил  стакан  на  стойку.  Потом
перевел взгляд на меня. Видно было, что ему неловко, он явно  чувствовал
себя не в своей тарелке. Но в выражении его лица  было  еще  что-то.  Он
вдруг напомнил мне того мальчишку, каким был  в  школе.  Подняв  голову,
однокашник долго смотрел вдаль, словно провожал глазами бежавший куда-то
водный поток, и наконец сказал:
   - Не могу толком объяснить, да и не хочу. И не спрашивай меня  больше
ни о чем. Если бы ты ее увидел, сам бы все понял. А раз не видел  -  как
тут объяснишь?
   Я не стал  больше  ничего  говорить.  Лишь  кивнул  и  сделал  глоток
"буравчика". Голос однокашника звучал спокойно, но попробуй я  надавить,
он просто послал бы меня куда подальше.
   Он принялся рассказывать, как работал два года в Бразилии:
   - Не поверишь, но в Сан-Пауло я встретил школьного приятеля. Мы с ним
в другой школе вместе учились. Он там сидел от "Тойоты", инженером...
   Понятное дело, я его почти не  слушал.  Уходя  он  похлопал  меня  по
плечу:
   - Да, старик. Время людей по-разному меняет. Не знаю, что  там  между
вами произошло, но ты по-любому ни в чем  не  виноват.  Такое  почти  со
всеми случается: у кого серьезно, у кого - не очень. Даже со мной  было.
Не веришь? Я тоже через это прошел. Тут уж ничего не поделаешь. В  конце
концов, у каждого своя жизнь, и  ты  за  другого  человека  отвечать  не
можешь. Это похоже на жизнь в пустыне - надо просто  привыкнуть.  Вам  в
младших классах показывали диснеевский фильм "Живая пустыня"?
   - Ну?
   - Так у нас все точно так же устроено. Дождь идет - цветы цветут, нет
дождя - вянут. Ящерицы жрут жуков, мошек разных, а сами птицам  на  корм
идут. А конец у всех один  -  все  умирают  и  остается  одна  оболочка.
Исчезает одно поколение, на его место приходит  другое.  Таков  порядок.
Все живут по-разному, по-разному и умирают. Но это  не  имеет  значения.
После нас остается лишь пустыня. Пустыня и больше ничего.
   Когда он ушел, я остался за стойкой один и продолжал пить. Посетители
разошлись, бар закрылся, закончилась уборка, и весь  персонал  разошелся
по домам, а я все сидел. Домой идти  не  хотелось.  Я  позвонил  жене  и
предупредил, что задержусь в  баре  по  делам.  Потом  выключил  свет  и
устроился в темноте с бутылкой виски. Пил прямо  так,  неразбавленным  -
лед доставать не хотелось.
   Всему приходит конец, думал я. Что-то исчезает сразу, без следа,  как
отрезало,  что-то  постепенно  растворяется  в  тумане.  Остается   лишь
пустыня.
   Я вышел из  бара  перед  рассветом.  На  Аояма  сеял  мелкий  дождик.
Свинцовой тяжестью навалилась усталость. Стоявшие рядами,  точно  могилы
на кладбище, дома беззвучно  мокли  под  дождем.  Я  оставил  машину  на
стоянке у бара и отправился домой пешком.  По  пути  присел  на  барьер,
отделявший дорогу от тротуара, и стал разглядывать  здоровенную  ворону,
каркавшую во  все  горло  с  макушки  светофора.  В  четыре  утра  улица
показалась убогой и замызганной. На всем лежал  отпечаток  запустения  и
распада. И я был частью этой картины. Тенью,  навеки  отпечатавшейся  на
стене.
 
8 
 
   После того как в "Брутусе" написали про меня,  да  еще  и  фотографию
поместили, ко мне повалили  старые  знакомые.  Одноклассники  из  разных
школ, в которых я учился. Нашествие продолжалось дней десять.  Раньше  я
недоумевал,  кто  же