читает  все  эти  огромные  кипы   журналов,   что
громоздятся в каждой  книжной  лавке  или  магазине.  Но  сам  попав  на
страницы такого журнала, понял:  этих  людей  гораздо  больше,  чем  мне
казалось. Если посмотреть внимательно, где только  их  ни  увидишь  -  в
парикмахерской, в банке, в кафе, в  электричке,  да  где  угодно.  Везде
сидят, уставившись в эти журналы, словно одержимые. Может, боятся просто
так, без дела, время терять  -  вот  и  хватают  первое,  что  под  руку
попадется.
   Не сказал бы, что встречи со старыми  приятелями  доставляли  большое
удовольствие. Не то что бы мне не хотелось с ними  поболтать.  Хотелось,
конечно. Повидаться с давними друзьями всегда приятно.  Да  и  они  были
рады меня видеть. Но сказать по правде, все, о чем  они  говорили,  было
мне до лампочки. Что стало с нашим городком? Чем занимаются другие  наши
одноклассники? Мне это было совсем неинтересно. Слишком далеко ушел я  и
от городка, и от того времени. И потом, о чем бы ни заходила  речь,  всё
волей-неволей напоминало  мне  об  Идзуми.  Стоило  кому-нибудь  сказать
что-то о нашем городке, как перед глазами сразу вставала она и ее  тихая
маленькая квартирка в Тоёхаси. Привлекательной ее больше не назовешь,  -
сказал мой приятель. - Ее дети боятся. Эти две фразы никак не выходили у
меня из головы. Идзуми так меня и не простила.
   Прошло  всего  ничего,  как  вышел  тот  номер  "Брутуса",  а  я  уже
по-настоящему начал жалеть, что согласился,  чтобы  про  меня  написали.
Думал тогда рекламу сделать своим заведениям. А вдруг Идзуми эту  статью
прочтет? Вот уж чего бы мне не хотелось. Каково ей узнать, что я живу  и
радуюсь? И ничуть не мучаюсь от того, что произошло между нами?
   Но  через  месяц  очередь  желающих  на   меня   поглядеть   иссякла.
Замечательная штука эти журналы! Могут человека в один миг прославить, а
потом бац! - и все о тебе забыли. Я с облегчением вздохнул. Хорошо  хоть
Идзуми сюда не заявилась. Видно, она не читает "Брутус".
   А еще через  полмесяца,  когда  о  той  статье  почти  никто  уже  не
вспоминал, появился последний из череды моих знакомых. Симамото.
 
*** 
 
   Дело было вечером, в первый понедельник  ноября.  Она  устроилась  за
стойкой в моем джаз-клубе (я назвал его "Гнездо  малиновки"  -  в  честь
полюбившейся мне старой мелодии) и не спеша потягивала дайкири. Я  сидел
тут же - нас отделяли всего три табурета, и мне в голову  не  приходило,
что это Симамото. Я лишь с удовольствием отметил про себя,  что  в  клуб
вошла женщина, очень красивая. И все. Раньше она  сюда  не  заглядывала,
иначе я бы обязательно ее запомнил. Настолько  привлекательной  мне  она
показалась. Наверное, ждет кого-то, мелькнуло в  голове.  Не  подумайте,
что к нам женщины-одиночки не ходили.  Всякие  бывали,  в  том  числе  и
такие, что сидели и ждали: вдруг кто-нибудь из мужчин с ними  заговорит.
Надеялись. Таких по  виду  легко  отличить.  Но  поверьте  моему  опыту:
по-настоящему красивые женщины в питейные заведения одни  не  ходят.  Им
заигрывания мужиков не в радость, а в тягость.
   Поэтому я не обращал на посетительницу особого внимания. Лишь мельком
взглянул, когда она вошла, да время от времени посматривал в ее сторону.
Лицо почти без  косметики,  одета  хорошо,  дорого  -  голубое  шелковое
платье, поверх него кашемировая кофта бледно-бежевого цвета. Легкая, как
луковая шелуха. На стойке бара сумочка того же оттенка,  что  и  платье.
Возраст? Не знаю. Возраст в самый раз.
   Она была поразительно красива, но  не  той  красотой,  что  бывает  у
киноактрис  или  фотомоделей,  часто  посещавших  джаз-клуб.  Те  всегда
ощущали себя на виду, их окружал туманный  ореол  эдакой  особости.  Эта
женщина была совсем другая. Совершенно освоилась с тем, что ее окружало,
и чувствовала себя непринужденно. Облокотясь о стойку и  подперев  рукой
щеку, слушала наше трио, пила маленькими глотками свой коктейль с  таким
видом, будто смаковала какую-то отточенную музыкальную фразу. И  нет-нет
да поглядывала на меня. Я ловил на себе эти взгляды,  кожей  чувствовал,
хотя подумать не мог, что они предназначены именно мне.
   Как обычно, я был в костюме с галстуком. Галстук от Армани, костюм от
Лючано Сопрани, рубашка тоже от Армани. Туфли от Россетти.  Вообще-то  к
одежде я безразличен. У меня правило: глупо тратить  на  тряпки  больше,
чем нужно. Обычно хватает джинсов и свитера.
   Но в бизнесе я имею  свою  маленькую  философию:  управляющий  должен
одеваться так, какими ему хотелось бы видеть клиентов своего  заведения.
Так и  у  посетителей,  и  у  персонала  вроде  настроение  поднимается,
возникает своего рода внутреннее напряжение. Вот почему я всегда являлся
в свои бары в дорогом костюме и обязательно при галстуке.
   В тот вечер я поглядывал, как бармен готовит коктейли, следил, нет ли
проблем у гостей, и слушал  джазовое  трио.  Поначалу  посетителей  было
довольно много, но в десятом часу  полил  дождь,  и  народ  стал  быстро
рассасываться. К десяти оставались занятыми лишь несколько  столиков.  А
женщина все не уходила. Сидела на том же  месте  за  стойкой  наедине  с
дайкири и молчала. Это меня заинтриговало. Значит, она никого  не  ждет?
Выходит, так. Ведь за все время она ни разу не взглянула на часы,  да  и
на вход тоже не смотрела.
   Наконец, она взяла сумочку и поднялась с табурета. На часах уже  было
почти одиннадцать. Самое время закругляться, если хочешь успеть домой на
метро. Но, как  оказалось,  уходить  она  не  собиралась.  Не  спеша,  с
безразличным видом, подошла ко  мне,  присела  на  соседний  табурет.  Я
уловил тонкий аромат ее духов. Устроившись поудобнее,  она  извлекла  из
сумочки пачку  "Сэлем",  сунула  в  рот  сигарету.  Я  рассеянно  следил
краешком глаза за ее движениями.
   - Замечательное место, - проговорила она, обращаясь ко мне.
   Я поднял глаза  от  лежавшей  передо  мной  книжки  и  с  недоумением
взглянул на нее. И тут меня будто что-то ударило. Воздух в  груди  вдруг
стал необыкновенно тяжелым. "Вот он, магнетизм", -  подумал  я.  Неужели
тот самый магнетизм?
   - Спасибо, -  ответил  я.  Похоже,  ей  было  известно,  кто  в  этом
заведении хозяин. - Рад, что вам понравилось.
   - Да-да. Очень понравилось. - Она смотрела мне в глаза и улыбалась. У
нее была  изумительная  улыбка  -  губы  раздвинулись,  в  уголках  глаз
собрались маленькие  очаровательные  морщинки.  Что-то  мне  эта  улыбка
напомнила. Но что?
   - И музыка замечательная. - Она показала на музыкантов.  -  Прикурить
можно?
   У меня не было ни спичек, ни зажигалки. Окликнув бармена, я  попросил
нашу фирменную  картонку-раскладушку  спичек.  Зажег  одну  и  поднес  к
сигарете.
   - Благодарю.
   Я посмотрел прямо ей в лицо. И наконец понял. Вот это да!
   - Симамото! - прохрипел я.
   - Долго же ты вспоминал, - помолчав немного, усмехнулась  она.  -  Уж
думала не узнаешь.
   Я безмолвно глазел на нее, будто передо мной была какая-то уникальная
точная машина, о которой раньше мне приходилось только слышать. И правда
Симамото! Как это может быть? Ведь я  столько  о  ней  думал  и  уже  не
надеялся, что мы еще когда-нибудь встретимся.
   - Костюм у тебя что надо, - сказала она. - Очень тебе идет.
   Я ничего не мог сказать - слова застряли в горле - и только кивнул  в
ответ.
   - Хадзимэ, ты такой симпатичный теперь. Лучше, чем  раньше.  Крепкий,
солидный мужчина.
   - Это из-за плавания, - выдавил  я  наконец.  -  Еще  в  школе  начал
заниматься и все плаваю.
   - Хорошо уметь плавать. Я с детства мечтала.
   - Да... Любой может научиться. -  Как  только  эти  слова  слетели  с
языка, я тут же вспомнил о ее ноге. Что ты несешь, идиот? Я  растерялся,
хотел сказать что-нибудь поумнее, но ничего не придумал. Полез в  карман
брюк за сигаретами и вспомнил, что бросил курить пять лет назад.
   Симамото наблюдала за моей суетой, ничего не  говоря.  Потом  подняла
руку, подзывая бармена, и с улыбкой заказала  еще  дайкири.  Она  всегда
улыбалась, когда кого-то о чем-нибудь просила. Улыбалась так приветливо,
что хотелось взять и  унести  ее  улыбку  с  собой.  Будь  на  ее  месте
какая-нибудь другая особа, боюсь, от ее улыбочек мне бы стало тошно.  Но
когда улыбалась Симамото, казалось, весь мир улыбается вместе с ней.
   - А ты все так же любишь голубой цвет, - проговорил я.
   - Да. Голубой - мой любимый. Хорошая у тебя память.
   - Я почти все про тебя помню. Помню, как  карандаши  точишь,  сколько
сахару в чай кладешь.
   - Ну и сколько?
   - Два куска.
   Она чуть прищурилась и посмотрела на меня.
   - Скажи, Хадзимэ, зачем ты тогда следил за мной? Восемь лет назад.
   - Я точно не знал, ты это или нет, - вздохнул я. -  Походка  -  точно
как у тебя. И в то же время что-то не твое, чужое. Я сомневался,  вот  и
стал за тобой следить. Хотя нет, "следить" - не то слово. Думал, как  бы
улучить момент и заговорить.
   - Что ж не заговорил? Почему прямо не  подошел  и  не  убедился?  Так
быстрее вышло бы.
   - Не знаю, - ответил я. - Что-то меня удержало. Да  я  бы  и  сказать
ничего не смог.
   - Я тоже не сообразила, что это ты,  -  сказала  Симамото,  покусывая
губы. - Подумала: надо же, какой-то тип  увязался.  Испугалась.  Правда.
Мне стало очень страшно. И только когда села в  такси  и  перевела  дух,
меня вдруг осенило: "А вдруг это Хадзимэ?"
   - Симамото-сан, я в тот день кое-что получил... Не знаю, какие у тебя
отношения с тем человеком, но...
   Она приложила к губам указательный палец и слегка  покачала  головой,
будто хотела сказать: "Не будем  об  этом,  хорошо?  Никогда  больше  не
спрашивай".
   - Ты женат? - решила сменить тему Симамото.
   - Двое детей. Девочки. Маленькие еще.
   - Здорово. Ты, наверное, прекрасно смотришься вместе с  дочками.  Мне
так кажется. Почему? Даже не знаю. Это не объяснишь.
   - Интересно.
   - Просто мне так кажется, - улыбнулась Симамото. - Зато  в  семье  не
один ребенок.
   - Я не нарочно. Как-то само собой получилось.
   - Ну и как ощущения? Все-таки две дочки...
   - Странно как-то. У старшей в детском саду больше  половины  детей  -
одиночки, ни братьев, ни сестер. Не то, что в наше время, в  детстве.  В
городах сейчас почти у всех по одному ребенку.
   - Мы с тобой слишком рано родились.
   -  Наверное,  -  сказал  я  и  рассмеялся.  -  А   теперь   остальное
человечество нас догоняет. Дома дочки все время вместе играют. Смотрю  и
удивляюсь. Они совсем иначе растут. Маленький  я  всегда  играл  один  и
думал, все дети так играют.
   Трио  закончило  "Корковадо",  посетители  захлопали.  Ближе  к  ночи
музыканты играли как-то душевнее, отдавали  больше  тепла.  В  перерывах
пианист потягивал из стакана красное вино, басист курил.
   Симамото пригубила коктейль и заговорила:
   - Знаешь, по правде сказать, я сильно сомневалась, стоит ли мне  сюда
идти. Почти месяц колебалась, мучилась. Листала какой-то журнал, вижу  -
про тебя написано. Оказывается, у тебя бар  в  этом  районе.  Сначала  я
подумала, что в журнале что-то перепутали. Не могла представить тебя  за
таким занятием. Не твой профиль. Но имя было  твое,  фотография  -  тоже
твоя. Выходит, и вправду ты. Очень рада была снова тебя увидеть, хоть  и
на фото. Но стоит ли нам встречаться, я не знала. Мне казалось, это ни к
чему. Может, так было бы лучше нам обоим. Довольно с меня и того, что ты
жив-здоров.
   Я слушал ее молча.
   - И все-таки раз уж ты отыскался, я решила  сюда  заглянуть.  Пришла,
села и тут же тебя увидела. Сижу и думаю: если он меня не  узнает,  уйду
потихоньку и все. И вот не вытерпела. Все же столько не  виделись,  надо
подойти поздороваться.
   - Но почему? - спросил я. - Я имею в виду, почему ты решила, что  нам
лучше не встречаться?
   Симамото задумчиво провела пальцем по краешку стакана.
   - Подумала, что ты начнешь меня об всем расспрашивать. Замужем ли  я,
где живу, чем эти годы занималась. Ведь так?
   - Но это же естественно...
   - Да-да. Естественно.
   - Тебе  не  очень  хочется  об  этом  говорить,  да?  Она  растерянно
улыбнулась и кивнула. Казалось, у нее тысяча разных улыбок.
   - Ты прав. Не хочется. А почему  -  не  спрашивай.  Не  хочу  о  себе
рассказывать. Странно это, конечно. Можно  подумать,  я  нарочно  тумана
напускаю, изображаю из себя что-то. Поэтому и сомневалась, нужно ли  нам
встречаться. Боялась показаться надутой, неестественной. Вот из-за  чего
не хотела сюда идти.
   - А еще из-за чего?
   - Еще разочароваться боялась.
   Я посмотрел на стакан в ее руке. Перевел взгляд на прямые,  спадавшие
до плеч волосы, тонкие красивые губы. Заглянул в глубокие темные  глаза.
Из-за складочек над веками лицо казалось глубокомысленным. Они почему-то
напомнили прочерченную очень далеко линию горизонта.
   - Ты мне в детстве очень нравился, и не хотелось  разочароваться  при
встрече.
   - Ты разочарована? Симамото легко качнула головой:
   - Я сидела и наблюдала за тобой. Сначала ты показался чужим  -  такой
большой, в костюме. Но потом пригляделась и поняла:  нет,  это  Хадзимэ,
тот самый Хадзимэ, из детства. И знаешь, что интересно? Я заметила,  что
твои манеры, движения... ничего почти не  изменилось.  Осталось,  как  у
двенадцатилетнего мальчишки.
   - Разве? - Я попробовал выдавить из себя улыбку, но получилось как-то
не очень.
   - Руки, глаза, привычка барабанить по чему-нибудь кончиками  пальцев,
упрямо хмурить брови - все как раньше. Ничего в тебе не изменилось, хоть
и костюм от Армани надел.
   - Не от Армани, - поправил я. - Рубашка и  галстук  -  от  Армани,  а
костюм нет.
   Симамото улыбнулась.
   - Я давно мечтал увидеть тебя. Встретиться, поговорить. Я  так  много
хотел тебе сказать.
   - И я хотела тебя видеть, - сказала она. - Но  ты  все  не  приходил.
Понимаешь или  нет?  Я  очень  тебя  ждала,  когда  вы  в  другой  город
переехали. Ну почему ты не приезжал? Знаешь, как мне было грустно? "Все,
- думала я. - Завел на новом месте новых друзей и забыл меня совсем".
   Симамото  вдавила  сигарету  в  пепельницу.   Ее   ногти,   тщательно
отполированные, покрытые прозрачным  лаком,  напомнили  мне  миниатюрные
украшения. Очень изящные и незаслуженно недооцененные.
   - Я боялся.
   - Боялся? - спросила она. - Чего? Кого? Уж не меня ли?
   - Нет, не тебя. Боялся быть отвергнутым. Я же еще мальчишкой  был,  и
до меня не доходило, что ты можешь меня ждать. А вдруг пошлешь меня куда
подальше? Вот чего я боялся. Как бы ты не подумала, что  я  навязываюсь.
Так и перестал к вам ходить. Стало казаться: раз уж все так плохо, пусть
хоть добрые воспоминания останутся, когда мы дружили, были вместе.
   Чуть наклонив голову, Симамото катала на ладони орешек кешью.
   - Да, нескладно как-то получилось.
   - Это точно, - согласился я.
   - Но ведь мы так долго дружили. После тебя  у  меня  больше  не  было
друзей - ни в школе, ни в университете. Я всегда и везде была одна и все
время воображала, что ты здесь, рядом, и как это здорово.  Или  как,  на
худой конец, мы с тобой переписываемся. Все могло быть совсем  иначе.  И
жить было бы куда легче.
   Она немного помолчала и продолжила:
   - Не знаю, почему так вышло, но в седьмом классе дела в школе у  меня
совсем разладились, и я  все  больше  стала  замыкаться  в  себе.  Будто
замкнутый круг какой-то.
   Я кивнул.
   - В начальной школе до самого конца никаких проблем не было, а  стала
старше - все пошло наперекосяк. Жила, как в колодце.
   Знакомое чувство.  После  университета  оно  почти  десять  лет  меня
преследовало, пока я не женился на Юкико. Начинается с чего-то одного  -
и пошло-поехало, посыпалось карточным  домиком.  И  никак  из-под  этого
обвала не выбраться. Если только кто-нибудь не вытащит.
   - Я же хромая. Что нормальный человек сделает без труда, мне  не  под
силу. Увлеклась чтением - жила только книгами,  отгородилась  от  других
людей.  Стала  выделяться  на  общем  фоне,   и   большинству   казалась
свихнувшейся  спесивой  дурой.  А  может,  я  и  на  самом  деле  в  нее
превратилась.
   - На самом деле, ты сногсшибательно красива, - сказал я.
   Симамото опять взяла сигарету. Я поднес спичку.
   - Ты правда думаешь, что я красивая?
   - Конечно. Тебе, наверное, постоянно об этом говорят?
   Она засмеялась:
   - Если бы... Я себя красавицей не считаю. Так что большое спасибо  за
комплимент.   Жаль   только,   что   другие   женщины   меня   почему-то
недолюбливают. Я столько раз думала: бог с ней,  с  красотой,  стать  бы
такой, как все... чтобы друзья были...
   Наклонившись над стойкой, Симамото легко коснулась моей руки.
   - Все-таки хорошо, что ты в порядке, счастлив.
   Я не ответил.
   - Ведь ты счастлив, правда?
   - Не знаю.  Во  всяком  случае,  в  несчастные  и  одинокие  меня  не
запишешь, - проговорил я, а затем добавил:
   - Хотя иногда приходит в голову, что самое счастливое  время  в  моей
жизни - это когда мы слушали музыку у тебя в гостиной.
   - Знаешь, а те пластинки уцелели. И Нат Кинг Коул, и Бинг  Кросби,  и
Россини, и "Пер Гюнт". Все наши... Все до одной. Когда папа умер,  я  их
забрала на память. Очень их берегу, на них  до  сих  пор  ни  царапинки.
Помнишь, как я над ними тряслась?
   - Твой отец умер?
   - Уже пять лет. Рак толстой  кишки.  Ужасная  смерть.  И  ведь  ничем
раньше не болел.
   Я видел ее отца несколько раз. Он казался мне крепким, как  дуб,  что
рос у их дома.
   - А как мама? - спросил я. - В порядке,  надо  думать.  Что-то  в  ее
голосе настораживало.
   - Вы что, не ладите?
   Симамото допила дайкири  и,  поставив  стакан  на  стойку,  подозвала
бармена и спросила у меня:
   - Может, какой-нибудь фирменный коктейль посоветуешь?
   -  У  нас  их  несколько.  Клиентам  больше  всего  нравится  "Гнездо
малиновки" - по названию заведения. Я сам эту мешанину придумал. Главное
- ром и водка. На вкус приятный, пьется легко и в голову здорово бьет.
   - Специально такой придумал, чтобы нам, женщинам, головы дурить?
   - А для чего ж еще нужны коктейли? Симамото рассмеялась:
   - Ладно, рискнем.
   Бармен поставил перед ней коктейль. Она посмотрела  стакан  на  свет,
пригубила  и  на   несколько   секунд   закрыла   глаза,   чтобы   лучше
прочувствовать букет.
   - Какой тонкий вкус! Ни сладкий, ни горький. Легкий, незамысловатый и
в то же время наполненный. У тебя настоящий талант. А я и не знала.
   - Да я даже полку собрать не  смогу.  Масляный  фильтр  в  машине  не
поменяю. Марку не способен прямо  приклеить.  Когда  по  телефону  номер
набираю, и то путаюсь. Зато придумал несколько рецептов коктейлей. Людям
нравится.
   Симамото  поставила  стакан  и  несколько  секунд  разглядывала   его
содержимое. Потом наклонила его,  и  блики  от  светильников  в  потолке
неясно задрожали, отражаясь в стекле.
   - Мы давно с ней не виделись. Поссорились лет десять назад  и  с  тех
пор очень редко встречаемся. В последний раз - на отцовских похоронах.
   Музыканты закончили какой-то блюз и заиграли "Несчастных влюбленных".
Когда я был в клубе, пианист часто исполнял эту  композицию.  Знал,  что
она мне нравится. Не самая  известная  вещь  Эллингтона,  да  и  никаких
особых воспоминаний у меня с ней не связано, но почему-то сразу запала в
душу, как только я услышал ее впервые. Вечерами - и в студенческие годы,
и когда работал в издательстве - я любил слушать  эту  мелодию  с  диска
Дюка  Эллингтона  "Такой  приятный  шум".  Сколько  раз  я  ставил   эту
пластинку! Во "Влюбленных" Джонни Ходжес выдает  такое  классное,  такое
трогательное  соло.  Каждый  раз  эта   томительная   красивая   мелодия
воскрешала в памяти те времена. Счастливыми  их  не  назовешь,  вся  моя
тогдашняя жизнь - комок  несбывшихся  надежд  и  желаний.  Тогда  я  был
моложе, куда более изголодавшийся,  одинокий,  но  ощущал  мир  проще  и
острее. Слушая музыку, вбирал в себя каждый звук, каждую ноту;  впитывал
каждую строчку  прочитанной  книги.  Нервы  -  как  острые  ши