профсоюзном,  ни  на  митинге,  ни  на...
какой-нибудь генеральной  сессии  ООН.  А тебя за  приличный  стол с  твоими
речами просто не пустят. А кушать захочешь - враз по-человечески заговоришь.
Так-то.
     Что хорошего  в  этих  "полярных совах" - научились не перебивать  друг
друга.  (Иначе,  кстати  сказать,  мне гораздо  труднее  было  б  промеж них
сидеть.) Поэтому Лешка только откровенно  зевает. Одного зевка не хватает на
весь  монолог Президента, поэтому выдавливает  из  себя  второй и  третий  -
научился. Лешка про "жизнь  -  компромисс" уже  сто раз слышал, это для него
сложновато,  вникнуть  из  принципа  не   пытался,  поэтому  и  на  сей  раз
старательно пропускает философию мимо ушей. Были  бы на этих ушах заслонки -
непременно  задвинул бы.  К  тому же, тема жены для него  болезненна в любых
вариантах, если  она начата  не самим Лешкой.  Поэтому он пытается несколько
сменить тему:
     - Саныч, ты  мою  систему знаешь. Я бы всю эту мусульманию - грузин там
разных, армян...
     - Кстати, для общего развития: грузины, между прочим, и армяне, так же,
как и осетины, - христиане. Причем, к примеру, грузины христианами стали, за
несколько веков до русских и хохлов. Привет бывшему тестю.
     -  Да  ты  че,  Саныч,  -  Лешка  искренне  смеется,  - говори,  да  не
заговаривайся: они ж черные.
     - Какой, ты, Лешка, все-таки дремучий, - Президент закатывает  глаза. -
Там ведь,  среди  "чухонцев",  Лексей,  к  твоему сведению, кроме  боевиков,
большинство - мирные люди. Мирные, понимаешь, Лексей, люди, понимаешь? В том
числе твои братья по крови... По вере, если ты во что-то веришь...
     - Во-первых, Саныч, бога нет. А ради хорошего дела кому-то и пострадать
не  грех,  - весело парирует  Лешка.  -  Война-с!  - грамматический  изыск с
частицей "с" звучит откровенным  издевательством над собеседником-грамотеем.
-  А як  же-ж!... -  в  довершение  диалектического вывода восклицает  он  с
глумливой  подвывающей интонацией, радостно клацая крупными ровными зубами и
причмокивая.
     - Категоричность - не от души, сиречь  не от бога, а бескомпромиссность
не  от  ума, -  тоже быстро  реагирует Президент. Демонстративно выглядывает
из-за меня, хотя Лешку ему видно и так, многозначительно проговаривает: - Но
что поделаешь, глупость и душа - понятия несовместимые, я только недавно это
понял.  Ну   да  ладно,  -  он  светло  улыбается,  -  что  это  я  все  про
недосягаемое... Хорошо, Лексей, допустим. Бомбим! Но.  Ты летал когда-нибудь
над горами?  А  ну-ка,  прикинь - прости, господи! - сколько нужно  бомб - в
горах, в  горах! - чтобы уничтожить одного врага? То-то, лоб наморщил - нету
столько бомб.  -  Он  опять обратился  к  "диэлектрику",  то  есть  ко  мне,
пренебрежительно кивая на Лешку: - Артиллерист, а?
     Я  "вдруг" замечаю, что у меня развязался шнурок на ботинке,  торопливо
наклоняюсь и сосредоточенно отдаюсь возникшей проблеме.
     Но Лешку иронией не прошибешь. Он успокаивает Президента:
     - Вот я  и  говорю, Саныч, не нужно усложнять. Нужно попроще,  попроще.
Ядерную боеголовочку - и нет проблемы. Одной достаточно. Дешево и сердито.
     Саныч трясется в истерическом смехе:
     - А мы-то, мы-то?! Сами-то, сами?!... Ядерное облако,  радиация. Это же
самоубийство! - он опять обращается ко мне: - Лексей как хочет, а мы с тобой
-  пас. Воистину...  - смех  его  просто душит, - воистину, не бойся  умного
врага, а бойся друга-дурака!...
     - Ничего, - Лешка тоже демонстративно обращается ко мне  и даже трогает
за плечо, мол,  не дрейфь: - мы дождемся ветра соответствующего направления,
чтоб на нас не дуло, и жахнем! Ховайся, кто может!...
     - Да-а-а... - обреченно  тянет  Президент, - невероятно низкие частоты.
Воистину, "вбыв бы", прости господи!... - И опять обращается ко мне: - Такой
у нас, понимаешь, народ: не всякий политик шофер, но каждый шофер - политик!
     На  этом  разговор  прерывается.  Остаток  пути преодолеваем  молча.  Я
пытаюсь  фальшиво дремать,  делая вид,  что ничего не  произошло. Исподтишка
наблюдаю за обоими.  Президент вместе с сигаретой  дрожащими руками  достает
таблетку валидола,  тайком сует ее под язык. Закуривает. Лешка беспечно жует
резинку,  периодически  посматривает  в  зеркальце   под  потолком   кабины,
поправляет кудрявый чубчик.

     Как я  отношусь к каждому из них, к  Лешке и  Президенту? Вроде бы, как
оцениваю,  так  и отношусь. Лешка  -  рубаха-парень, рубаху  же  последнюю и
отдаст.  Незлопамятный, нежадный. Что  еще коллективу  надо? Правда,  иногда
бывает пошл и  груб, в смысле, неадекватно ситуации пошл и неадекватно груб.
Но при "языковой" решительности, даже  жестокости -  жесткости в  нем  ноль,
мухи не  обидит. Президент  -  сам  себе на уме,  независимый.  Много знает.
Иногда  по лицу  гуляет тень гордыни и презрения  - без  конкретики, но  все
равно неприятно.  Словом, у меня нашлись бы претензии  к тому  и другому, но
обоих,  в  принципе, жалко. Наверное, потому, что во мне есть и от того и от
другого. Мне не хочется, чтобы  они  ругались. Я хочу их навечно примирить -
худой  мир  лучше  доброй  ссоры.  Но  с  кого  из  этих  "полярных  сов"  и
"рогоносцев", "барана" или "президента", начать?
     Я решил начать с Президента.
     Однажды утром, перед выездом на линию, пока Лешка бегал к диспетчеру за
путевкой, я  обратился к  Президенту.  Мол, Николай Александрович, ты  Дэйла
Карнеги  читал?... То-то. Заметно.  Очень жаль. Ты же, Ник Саныч, чего греха
таить...  У тебя же, между нами говоря,  мозгов  побольше. Вот и пойди  Лехе
навстречу,  снизойди, так сказать, попытайся взглянуть на мир  его  глазами,
может  и поймешь его  как-то.  Ведь  понять  -  значит простить. Глядишь,  и
рассосется эта неприязнь, и  перестанешь ты валидол грызть, а  он, Лешка, по
твоему благому  примеру  тоже,  возможно, постарается на твою  точку  зрения
встать, хотя ему-то в этом будет и трудновато.
     И  что бы вы думали, "сложный" Саныч вдруг сразу же и  выдал  "простую"
формулу, прямо как его вечный оппонент:
     - А, понял: клин клином вышибают! Что ж, попробуем.
     Я даже удивился,  как он быстро все подсек и перестроился на простецкий
лад.
     Пришел Лешка. Поехали. Началось все как обычно.
     -  Мужики,  а  я  сегодня  грядки  свои  полоть  не  буду -  нехай  им,
кукарекают, как говорил мой тесть, - не выспался. Сосед, блин, заколебал...
     - А ты его "вбый"!... Чтоб спать не мешал! Чайником по сковородке!... -
оптимистично посоветовал Президент, вальяжно закуривая.
     Лешка осекся, но быстро "восстановился", видимо, относя "президентский"
совет на хорошее настроение Саныча. Миролюбиво ответил:
     - Ну ты даешь, Саныч. В принципе, сидеть не охота. Хотя, по системе, от
сумы и от тюрьмы не зарекайся, как говорится... Я жене  тоже говорил: мне за
тебя, дуру,  сидеть не охота,  но жить, элементарно, тоже хочется. Во! -  он
опять показал шрам на голове. - А тесть...
     - Не-е-т, Лексей,  - вкрадчиво, но настойчиво прервал  его Президент. -
Ты  ведь  умный парень, надо было  с ним - нет, не с  тестем, а с  соседом -
по-умному. Чтобы раз, но навсегда.
     Тон  Президента  показался   мне  зловещим,  но  для  Лешки  эта  явная
наигранность  оказалась  пока недоступной.  Не  привык  он,  чтобы Президент
говорил о чем-то несерьезно - вот в  чем  дело.  Поэтому мог оценивать слова
Президента как угодно, но  не как глупую шутку или, тем паче, как утонченное
издевательство. Потому что если раньше Президент и издевался, - что было, то
было -  то  как-то  по-другому, как-то это было очень уж понятно и,  кстати,
поэтому необидно  (расстраивался после этих "издевательств",  почему-то, сам
Президент).
     Президент стал посвистывать  и строить  глупое лицо,  с  преувеличенным
вниманием глядя на дорогу.
     - Ну и что я должен относительно этого соседа-придурка делать? -  Лешка
надеялся  получить практический  совет.  Какую он ни  испытывал неприязнь  к
Президенту,   а   все-таки    считал   его   вполне   образованным.   -    В
правоохранительные органы,  что ли заявить, пусть  оштрафуют за хулиганство?
Он же  общественный  порядок нарушает  - лишает граждан заслуженного  покоя.
Весь подъезд страдает.
     Президент улыбнулся:
     - Да ну  что ты, Лексей, сам же говорил: менты - колуны, и те невпопад,
судьи - грабли, и те дырявые; всех бы  в одну подсобку с мелкой решеткой, да
запереть.   Не-е-ет.  Здесь  надо   мозги  включить.  Я   бы  вот  что  тебе
посоветовал..., - тут Президент сделался очень серьезным, как будто выступал
на  профсоюзном собрании.  Нахмурил  брови,  губы  в  узел собрал.  С  таким
выражением лица он просто не мог иронизировать - так  я до  сегодняшнего дня
думал. Понизил голос и даже оглянулся, хотя оглядываться в кабине не на что,
разве что на календарь  с голой женщиной. - Только ты потом, ежели раскусят,
никому не говори, что это я тебе посоветовал. Идет?
     Лешка кивнул и аж рот открыл - само внимание.
     -  Ты его, прости  господи, попробуй... поджечь.  Да-да, что вылупился:
сгорит  и нет проблем. Все соседи спасибо скажут. Заодно, и слава Герострата
тебе обеспечена. Знаешь, мужик был один в Древней Греции, Герострат. Простой
такой мужик. Храм сжег - и прославился!... Дешево и сердито.
     У Лешки вытянулось лицо, он испуганно взглянул на меня.
     - Да ты  что,  Саныч... Николай Александрович...  Нашел  тоже  древнего
грека. Я, конечно, никому не скажу  про твой, извини, Герострат, но и делать
этого, понял, не буду. Что у меня, файлов не хватает, что ли? Я же, кажется,
русским языком сто раз говорил, что  сосед  этот - через стенку живет, двери
рядом.  - Видно было, что Лешка обиделся:  - Ты,  Ник Саныч, прости господи,
наверное,  хочешь,  чтобы  и я  заодно,  в  принципе,  сгорел,  а?  Со  всем
имуществом...
     - Ах  ты, незадача!...  - Президент озабоченно схватился за подбородок,
шумно  потер  дневную щетину.  - Забыл, забыл,  Лексей,  извини. Сам-то  ты,
конечно выскочил  бы,  а вот  имущество  -  конечно.  Конечно,  в  принципе,
конечно. Но  с  другой стороны, Лексей, по  идее, память все-таки останется:
был такой телевизор, был видик, костюм выходной... Ведь главное - память? Ты
же сам говоришь: "война-с!"  Ради нужного дела кому-то и пострадать не грех!
По системе-то, а! А як же-ж!..
     - Ты, Саныч, хрен с мыльницей не путай...
     Но Президента было уже не остановить:
     - А чего ты,  это  самое, Лексей, боишься? Выход есть! Дождись ветерка,
чтобы на тебя не дуло, и жахни с утречка! Запусти ему красного петуха, нехай
ему  - как говорил тесть, - нехай кукарекает!... - последние слова Президент
не  произнес -  почти  провизжал  и  несколько раз  хлопнув  себя по толстым
бедрам, заливисто, прямо-таки счастливо закашлялся.
     Лешка  замолчал и  больше  до  самой подстанции  не проронил ни  слова.
Президент попросил  остановить  машину  возле  первого  сельского  магазина,
вышел,  купил жевательную  резинку,  чего  за  ним раньше не замечалось. Сел
обратно в  кабину.  Под  общее молчание  неумело  вскрыл упаковку, ссыпал на
ладонь несколько белых подушечек и лихо,  как басмач управляется с  насваем,
отправил жвачку  в рот.  Оставшуюся  часть пути жмурился  как кот на  теплой
печке, сопел, ароматно жевал и улыбался, не глядя на нас, своих попутчиков.
     Лешка  долго  играть  в  молчанку  не умел, поэтому по  обратной дороге
заговорил, правда, на "нейтральную" тему и обращался теперь исключительно ко
мне:
     - Мотор что-то не тянет, чхает. Карбюратор!... Я завгару говорил...
     -  А  ты  поставь  туда  карбюратор  от...  "Краза"!...  - подал  голос
Президент, бескультурно  чавкая  и  тяжело  дыша -  огромная  жвачка  мешала
дыханию.
     Лешка,  казалось,  совсем  не  обращал  внимания на дорогу,  потому что
демонстративно смотрел на меня и даже попихивал локтем в бок:
     -  Между  прочим,  народ  у нас  такой  -  сплошные  советчики.  Кругом
профессора. По идее, прежде чем советовать, нужно хотя бы иметь элементарные
представления. Я бы, конечно,  мог,  ликбез,  там,  прочитать  по устройству
автомобиля...  К  примеру,  о том,  что  "Краз" это  дизель,  а  на  дизелях
карбюратора   нет.  Но  зачем?...   Время  только  терять...  Нет,  глупость
неистребима!
     - Это  точно, -  вздохнул  Президент и тоже обратился ко мне,  речь его
изменилась,  стала карикатурной,  как будто у  него разбух  язык: - А я  так
думаю,  что  со  всех  автомобилей нужно карбюраторы да дизеля  поснимать  и
заменить на турбины!  На  ядерном  топливе.  Для  скорости. Раз - и  никаких
проблем!... Дешево и сердито. Ух-ты, ах-ты! - все мы космонавты!...
     Лешка тронул меня за рукав:
     - Между прочим, я  тоже обижаться  могу. Если кто-то думает,  что может
долго испытывать мое терпение, тот глубоко ошибается.
     Президент,  не  обращая  внимания  на  реплику  Лешки,  продолжал  свои
предложения по модернизации:
     -...И крылышки к  автомобилям  поприваривать!... А потом - ж-ж-жж!... К
чухонцам на Чукотку через  страну Мусульманию,  а  оттуда, рукой подать,  на
Кубань, к тестю на варэники - ж-ж-жжж!... Ховайся, кто может!
     Аж слюна  в разные стороны. А щека, которая обращена к  нам, со смешным
пузырем от жвачки, как будто действительно вареник "ховает".  Или  "хавает".
Ну, ребенок да и только, если б не морщины и не комплекция.
     Мы  подъезжали   к   своему   диспетчерскому   пункту,   рабочий   день
заканчивался.  Признаться, сегодня  он  показался каким-то долгим,  я  устал
больше  обычного.   Устал   улыбаться   этим   полярным  совам,  рогоносцам,
президентам и баранам, дремать, смотреть на дорогу  и на  часы.  Слушать эту
комедию. Аж голова разболелась. Лешка,  видно, разделял мои ощущения, потому
что сказал, останавливаясь и глуша машину:
     - Какой-то ты сегодня, Саныч,  невиноватый. Ты мне сегодня, в принципе,
почему-то поднадоел, аж голова разболелась.
     -  Это ничего,  тьфу-у!...-  засмеялся Президент, вылезая  из кабины  и
далеко  отплевывая огромную  жвачку.  Если у  кого-то  из  нас  сегодня было
хорошее настроение, то это у него. - Ничего, Лексей, в принципе, будь проще:
анальгинчик  пивком  запьешь  -  и опять  как  огурчик,  и  с файлами полный
порядок. Никакие гуманоиды не страшны!... В летающих тарелках. Пока! - он со
всего маху хлопнул дверцей.
     Я  задержался  в  кабине.  Лешка  вздохнул,   провожая  взглядом  бодро
удаляющегося  Президента, похожего сейчас на медвежонка Винни Пуха,  грустно
покачал бараньей головой:
     - Жалко, в принципе, Саныча.
     - А в чем дело? - я сделал "невиноватое" лицо.
     Лешка чуть ли не взорвался:
     -  Ты  что,  не  видишь,  что у  него, кажись, крыша поехала! Маразм, в
детство впал, кажись... Ему ж проверяться нужно!
     Я, как уже  было  сказано, обычно не вмешиваюсь в  чужие разговоры и не
реагирую на чужие оценки, но тут почему-то не выдержал:
     - Алексей, ты себя не узнал?
     Наверное, я в тот момент смотрел на  Лешку  как-то необычно, потому что
он слегка заволновался, глянул в  зеркало заднего вида, даже  провел ладонью
по щеке:
     -- А что такое?... Все нормально.

ЛЕОНТИЙ



     Берег, со стороны которого двигались передовые части наступающих войск,
был пустым: лишь  чахлый кустарник, да  жидкая рощица вдали от воды. Поэтому
старый деревянный мост, который немцы, торопливо, разрушив  только середину,
взорвали  при  отступлении,  было решено  восстанавливать  с противоположной
стороны,  где  на  крутом  берегу  чернела  старая  лесопосадка,  -  хороший
строительный лес.
     Перед  саперным  подразделением  из  тридцати  конных  гвардейцев  была
поставлена задача к  вечеру следующего  дня восстановить  мост. О дальнейших
целях командование  не распространялось, но по  опыту предыдущих наступлений
саперы догадывались, что уже следующей ночью  здесь, в  стороне от основного
удара, планируется  прохождение  мобильной группы, в  задачу которой  обычно
входит нарушение планов отступающего противника. Дело осложнялось  тем,  что
подразделение  на  этот  раз не  было обеспечено  взводом охраны,  как  было
принято. Но гвардейцы,  как  всегда, приказ не обсуждали, только посетовали:
"Эх, хотя бы пару пулеметов  да винтовки б поменять на "пэпэша"!..." Да куда
там! Бегом-бегом: на коней, и вперед!
     Переправлялись  через  речку  ночью.  Кони  везли  на  спинах  вьюки  с
инструментом. В рощице изготовили два небольших плота, на них погрузили овес
для коней, мотки проволоки, бечевы, ящики с гвоздями...
     Переправляться  вплавь  для Леонтия было  всегда неприятно.  По простой
причине, в которой ему, крестьянину, признаваться было не  с руки: плавал он
плохо,  можно сказать,  совсем  не  умел.  Выручал  в  таких  случаях  конь,
непременный спутник солдата саперной  части,  в которую был  реорганизован в
начале  войны   кавалерийский  эскадрон.  Но  Орлик,  который  верно  служил
последние  полгода, на вчерашнем перегоне был ранен осколком  снаряда, и его
пришлось  пристрелить.  К  новому коню,  какому-то случайному, неизвестно от
какого хозяина, безымянному хилому "воронку" (не с шахтерской ли коногонки?)
Леонтий еще не приноровился, одно хорошо - жеребец вел себя смирно. Даже имя
ему не стал давать - временное животное. Когда входили в воду, Леонтий думал
об одном: только б "доходяга" держался на воде, иначе труба дело.
     Вошли в воду, "воронок" смирно устремился за остальными конями. Леонтий
плыл  рядом, держась  за  седло,  подгребая свободной  рукой.  Но  на  самой
середине реки конь  также смирно, лишь тихо захрапев,  пошел ко дну. Леонтий
успел отцепить от седла мешок  с личным инструментом, однако с этой тяжестью
тоже пошел вслед за конем. Благо все это происходило возле плота, и Леонтия,
изловчившись, ухватил за гимнастерку лейтенант: "Левко, ты чего там потерял?
Там добра нема, залазь до нас..."
     Всю  ночь  просидели в леске, с оружием  наизготовку,  немного обсохли.
Наутро,  изучив  местность, лейтенант  приказал валить  лес, рубить сучья  и
скатывать бревна  к  воде,  к мосту. До этого  определил  дозоры. Один  пост
поставил в лесополосе, которая закрывала берег со стороны бесконечного поля.
Здесь местность хорошо просматривалась.
     Выше по  течению обзор закрывали высокие  холмы, за  которыми виднелась
грунтовая дорога,  расходившаяся  оттуда  двумя ветками: одна  дальше  вдоль
реки, скрываясь  за следующим участком лесопосадки, другая, под прямым углом
от первой,  ныряла в  низину за холмы.  Если  немцы  подойдут  с  какой-либо
стороны  незаметно,  - что  вполне  возможно из-за рельефа местности,  -  то
саперов перестреляют как куропаток.
     - Ты ж смотри, Леонтий, - наставлял  лейтенант, - если что,  дай знать,
только  без  шума. Чтобы мы  успели  выдвинуться к холмам и  там  встретить.
Фрицам  ни  мост,  ни  наше  саперное  хозяйство,  - он  кивнул  на  бойцов,
готовящихся  к работе, - видеть никак нельзя. Мы ведь с горки как на ладони,
с  двух "шмайсеров"  покосить  можно.  Да  и,  главное, мост потом  спокойно
доломают ... А вот  если  сами  их  сверху  шугнем,  подумают, что  мы  либо
авангард, либо сильная разведка, связываться не станут и больше не сунуться,
пуганые: все-таки мы наступаем, а не они. Конкретно: увидишь фрицев, - тикай
сюда!..
     ...Леонтий  нашел  удобную  воронку  от  бомбы,  обработал ее  саперной
лопатой,  получился хороший окоп с бруствером. Причем,  учитывая, что кругом
такие же  воронки, издалека  его  укрепление  вряд ли  можно определить  как
рукотворное. Устроился спиной  к холмам, за которыми мост, лицом - к дороге.
Все ничего, только брюки да гимнастерка сыроваты. Мешает нагрудный карман, -
это разбухли,  намокнув, письма  от жены  и  семейные фотографии, которые он
всегда  носил у сердца. Леонтий  вынул  влажный  брикет  из кармана.  Выпала
фотография,  присланная  в последнем письме.  Семья почти  в полном составе,
только  без него, хозяина, - жена  Ульяна и дети: Ананий, Василий,  Вар