каким-то  классовым, кастовым  мщением,  сменялись  вполне  доброжелательной
констатацией  нынешнего положения  вещей. Бывали мгновения,  когда  хотелось
даже  пригласить  официанта   за  столик,   угостить   коньяком,  поговорить
по-мужски. На вид парень  гораздо моложе, но, наверное,  тоже где-то служил.
Возможно, в горячей точке. Наверняка у него многое было по-другому. Как?
     Но  следом  за  этими  дружелюбием  перед  глазами обязательно мелькали
неприятные  фрагменты истории  возвращения домой из Афгана,  через  Ташкент.
Там,  в  столице  Узбекистана,  в  одном  из пустующих  дневных  ресторанов,
белобрысый официант принял его, Павла, человека в неподогнанной, великоватой
для   фигуры  гражданской   одежде,  за   проезжего  лоха.   Наглый  взгляд,
издевательские  уточнения  заказанного меню. Почему это так необычно  сильно
задело  Павла? Белобрысый... Если  бы он оказался чернявым, плохо понимающим
по-русски, Павел простил  бы  ему непонимание,  которое порождает со стороны
непонимающего  лишь   невольное   беззлобное,  а   потому  почти  необидное,
пренебрежение. Подошли  блатные. Официант бесцеремонно оставил  "лоха", и...
еще  полчаса  ожиданий.  Наконец  Павел,  улучив момент,  ловко поймав двумя
пальцами   обидчика   за  галстук-бабочку,   прервал  его   подобострастное,
женоподобное  порхание в сторону ненавистного столика с уверенными, холеными
ликами.  Далее  - познакомил  ресторанного  соплеменника  со  своим  дубовым
столиком,  обойденного  должным  вниманием,   поближе,  вдавив  хрустнувшим,
хрюкнувшим носом в скатерть,  которая через несколько секунд украсилась алым
пятном  и грязными пузырями... Павла били сзади мягкими кулаками и звенящими
подносами... В милицейском  "воронке"  молодые  сержанты,  узбек  и русский,
наметанным  взором  рассмотревшие  в  его  гневном  гражданском облике черты
одного  из  афганских  вояк,  сотнями  курсирующих через  Ташкент,  даже  не
решившиеся потребовать  его  документов,  удивленно,  миролюбиво спрашивали,
откуда  он и кто.  "Оттуда...  Человек". Оттуда  -  понятно.  А  что  значит
"человек"?  Какой  человек? "Живой". А еще какие  бывают?  -  снисходительно
переглянулись. "Мертвые..."
     -  Чай,  пожалуйста.   Если  можно,   зеленый.  Разумеется,   правильно
заваренный.  -  Павел немного помолчал, колеблясь,  и  все  же добавил: -  В
отдельном  чайничке. Кусковой  сахар. Если  в  вашем заведении  такого  нет,
найдите на стороне, я  лучше подожду. И две чашки, если нет пиал. А если все
это невозможно, то, пожалуйста...две бутылочки "Пепси"...
     - Вы из  Средней Азии?  - спросила старушка заговорщицким голосом, чуть
пригнувшись к столу, когда официант отошел.
     - В  некотором роде, - Павел улыбкой  постарался  показать соседке, что
оценил ее наблюдательность, - немного жил там.  -  Он склонил голову набок и
приподнял одну  бровь, что означало  шутливое любопытство к будущим отгадкам
со стороны собеседницы.
     Старушка  кашлянула,  борясь  с  волнением,  порожденным  гордостью  за
собственную  прозорливость, и потянулась за  кофе. Сухонькая  рука дрогнула,
звякнула чашечка, разлучаясь с блюдцем.
     - Вы меня извините. Но еще - позвольте мне ошибиться, - ее глаза слегка
увлажнились и заблестели,  -  я делаю  вывод,  что  вы...  Вы -  военный!...
Возможно бывший, но  офицер.  - Она потупилась, как  отличница перед строгим
учителем, сомневающаяся в стопроцентной правильности своего ответа,  и шумно
потянула в себя большой глоток, разбивая кофейную пленку на мелкие блестки.
     Заказ  был  выполнен  почти  молниеносно:  парящий  из  всех  отверстий
фаянсовый  чайник,  две  большие  пиалы,  горка  сахарных  плиток.  На  лице
официанта - прежнее уважительное бесстрастие, но в скорости и пунктуальности
прочитывалась    обидчивая    реакция   на   подозрительность   клиента    в
несостоятельности фирмы.
     Павел произвел необходимый ритуал: пиала наполнилась  первой  жидкостью
лишь затем,  чтобы тут же  отдать  ее обратно в чайник. Только после  этого,
выдержав небольшую паузу, он налил янтарного  чаю в обе пиалы, одну протянул
старушке:
     - Угощайтесь. Оставьте свой кофе... -  Спохватившись, сменил  интонацию
на более мягкую: - Просто  потому,  что ваш серьезный напиток совсем  остыл.
Хороший чай, я слышу знакомый  запах... А с чего у вас такой вывод - про мою
социальную принадлежность? У меня, что - командный голос?
     Старушка  окончательно  осмелела,  угадав в  поведении  Павла  точность
своего логического попадания. К тому же, его доброжелательность больше всего
располагала к дальнейшему разговору. Было  заметно,  что она  соскучилась по
общению. Она торопливо  взяла предложенную пиалу двумя руками,  демонстрируя
послушность, и, отхлебнув, презрительно покосилась на остатки своего кофе.
     - С  чего  я  взяла, вы спрашиваете? Это, знаете  ли,  труднообъяснимо.
Видимо, жизненный опыт. А вот пиалы у нас, даже на Кавказе, делают все же не
такие, как в  Средней Азии, не правда ли? Как ни стараются. Смотрите: желтый
фон, красный горошек!  - как это по-нашему!  Хотя, если о деталях по начатой
теме... - Старушка перестала пить, и, упершись локтями в стол, подняла пиалу
на  уровень лица и стала  осторожно  перекатывать ее, на весу, как маленький
обруч,  сжимая  ладонями  лишь  острые грани,  не  проливая  ни  капли  и не
обжигаясь. - Вы здесь уже трое  суток... Днем  заходите в  кафе, заказываете
рюмку коньяка -  как это  универсально! - выпиваете и сразу уходите в город.
Что там можно делать целыми днями? Достопримечательностей  - на одну хорошую
экскурсию.   Наверное,   просто  гуляете,   наедине   с   собой.  Точнее,  -
"отгуливаете"  от... от себя,  это  довольно типично. Впрочем, о  чем это я?
Склероз. Не по теме? Ах,  да, характерные  детали... Ну вот, например, у вас
рубашка всегда заправлена.  Другой бы в такую жару - посмотрите вон на того,
который пошел,  видимо,  к  остановке... - навыпуск, а  вы... Я  ни  разу не
видела вас  в сланцах... Здесь - и по городу в них шлепают. У вас босоножки.
Какие-то  крепкие.  Всегда  застегнутые.  Как  будто  необходима  постоянная
готовность, ну, я не знаю, побежать, что ли... Ну, еще, разумеется, осанка и
прочее.  И еще  одна, прямо  скажем,  неявная,  но  для  меня пронзительная,
лишенная  многозначности,  деталь...  Я давно,  нужно  признаться,  за  вами
наблюдаю,  несколько  дней, как  впрочем, и за всеми, кто меня так или иначе
окружает, простите... Поймите меня правильно,  это, знаете ли, возрастное...
Годы, одиночество  и  так далее. Так  вот.  Наша  с  вами  столовая. Вы  как
заведенный, съедаете какую-то кашу, омлет, пудинг, зелень (всего этого много
-  ведь  вы  не  включаете  в заказ  бифштексы, гуляши и  прочее, и прочее),
выпиваете  компот,  встали,  ушли. Потом, этот, я  уже  говорила, ежедневный
коньяк. Признайтесь: чай - это впервые за три дня?..
     Старушка перевела дух, отхлебнула из замученной пиалы:
     -  Так  вот, эта  пронзительная, но  косвенная,  да, все же  косвенная,
деталь: вы совсем не употребляете  мясных блюд... Притом что внутренне - это
уже в ваших глазах, да, да! - вы далеко не вегетарианец, не травоядный, если
хотите... Извините за сумбур.  Говорят, старея, люди становятся как дети. Не
знаю,  не  знаю.  Я  этого  как-то не  замечаю.  Впрочем, собеседники иногда
снисходительно улыбаются. Вы - нет....
     ...Еще  часто  снится (а может быть, все эти  сны  -  просто  видения в
нездоровой полуяви? Разве может сниться одно  и  то же?): душман, невидимый,
стреляет  сверху. Только что они,  разведгруппа  из  пяти человек,  вышли из
мертвого кишлака: убитые люди - недавно, еще парятся раны. Это не они!... Но
душман  думает  иначе.  Он  длинными очередями, смертельным свинцовым дождем
положил, распластал  их на  голом пятаке земли, рядом ни камня,  ни деревца.
Они,  панически  перекатываясь,  чтобы не  оставаться на  месте, отвечают из
своих "калашниковых",  иногда  через  голову, лежа на спине, - бесприцельно,
просто так,  вверх, по скалам.  Потом, когда кончились патроны,  вдавленные,
униженные  в пыль  понимают, что у  душмана  они кончились еще  раньше.  Они
встают,  отряхиваясь, тяжело дыша: будто  только что закончилась мирная,  но
тяжелая,  в темпе аврала, разгрузка вагона с  какой-то  серой мукой. Душман,
прыгая с камня на камень, уходит вверх, гортанно изрыгая рыдающие проклятия,
потрясая  над  головой  по  очереди  биноклем и гранатой  с  длинной ручкой.
Дескать, убью, дескать, видел, запомнил лица.  Почему он не бросает гранату?
- далеко?..
     "Куда только мужчины смотрят!..." - говорит  вполголоса пожилая соседка
по столику с такой же, как и у него, пиалой в руках. Ах, да...
     Официант превосходно владеет  собой: осанка, жесты, мимика, -  отличный
кавалер.  Сейчас  он  стоит  перед  молодой  женщиной  с ребенком.  Ребенок,
упершись руками в угол бордюра, занят разглядыванием  золотых рыбок, которые
иногда, выплывая  из-под  основания фонтанной  чаши к границе  света и тени,
показывают  золотые  бока  затихшему  без движения  зрителю. Женщина,  меняя
положения  головы, вполголоса задает  какие-то  вопросы:  вопрос -  наклон к
левому плечу, другой вопрос -  к правому. Доносятся  только обрывки фраз, но
интонация   выдает   заслуживающую  уважение   пытливость:  любознательность
дилетанта, обращенная к специалисту, или экскурсанта - к гиду. Только, может
быть, любознательность избыточно подчеркнутая  голосом и движениями красивой
головы. Официант, демонстрируя готовность к любым вопросам собеседницы, даже
наивным, встречает каждый из  них ровной  улыбкой и ясным взглядом. Когда он
говорит, его руки  не  блуждают в области карманов, не теребят  салфетку,  -
каждый раз  им находится  положение точного жеста, удачно начатого в  начале
фразы  и венчающего  ее в  конце. Официант  не  смотрит  в сторону  Павла  и
старушки,  но  трудно  поверить,  что он  полностью  поглощен  беседой и  не
контролирует ситуацию вокруг. Те же предположения относятся и к женщине.
     - Молодцы! Что бы сейчас выкрикнул Станиславский? "Верю!.."
     Старушка,  таинственно  улыбаясь, - поднятые  бровки, лобик в гармошку,
опущенные уголки губ, - смотрела вместе с Павлом на беседующих у веранды.
     -  Они  оба   молоды,  но   ей  бы  больше  подошел  мужчина  постарше,
согласитесь.  Если рассматривать  эту пару как будущий дуэт...  Поймите меня
правильно  -  это  просто  так,  в  качестве  макета,  у  которого  в данном
конкретном  случае,  нет  воплощения,  нет будущего. Так вот, в  этой  якобы
гармонии  - отсутствие обстоятельности,  фундамента, если хотите, фундамента
прошлого, без которого нет основательного будущего... Я совсем запутала  вас
и  себя. Одним  словом,  как  официант  он - совершенство. И  все.  Ну,  еще
кавалер. Не более. Мой муж был гораздо старше меня...
     -  Как  можно  такую предпочесть какой-либо  иной?.. -  Павел удивился,
насколько выразительна речь старушки, по одной только интонации единственной
фразы  следует, что молодая  женщина разведена,  оставлена. А ведь  озвучена
только эмоциональная вершина: дескать, невероятно, не может быть.
     Официант исчез в  своем  укрытии, женщина и мальчик ушли из поля зрения
Павла и старушки.
     - ...К тому же, вы одинок... У вас нет семьи, простите, простите...
     Эти слова  были  чуть  раньше.  Они  не  просто продолжение  отгадок, а
подготовка,  определяющая  логику следующих предложений.  Предложений не как
грамматической суммы  слов, а именно  призывов  к  действию.  Вот сейчас она
говорит вроде  бы  совершенно  другое,  невинно кося глаза и наивно  выделяя
интонацией провокационный смысл фразы:
     -  Вы  не  просветите  меня, каким  образом  сейчас заводят  знакомства
мужчины и  женщины? Я имею в виду зрелых, отдающих себе отчет  в собственных
поступках людей. Ну, те, которые заинтересованы в  серьезных отношениях? Без
разных  там  глупостей...   Быть  может,  приглашают  за  свой  столик...  в
каком-нибудь  кафе?  Вы  знаете...  ну,  это  я  так  просто,  так  сказать,
возрастные фантазии... Если  бы я... - увы, мое время  прошло, -  и  все же,
если бы я, допустим, была заинтересована в некоем  подобном...  Думаю, что в
данных условиях, например, в доме отдыха,  где работает вечернее кафе... это
было бы совсем  не  трудно. Впрочем,  весьма возможно,  я  ошибаюсь, - нравы
изменчивы.  Но одно несомненно:  я бы атаковала. Вернее, - атаковал... - она
засмеялась,  прикрывая рот сморщенной тонкой ладошкой. - Мой будущий... или,
вернее  сказать,  прошлый  муж нашел меня  на  танцах!  Вернее,  это  я  его
нашла!... Ой,  простите! Не поймите меня превратно: мы с вами, то  есть пара
"я  -  вы",  не в счет!  Я  совсем не  о том. Отнюдь, отнюдь!  Не подумайте!
Ах!..-ха-ха!...
     Павлу трудно сдерживаться,  и он тоже смеется. Наверное, впервые за все
время пребывания в доме отдыха. Вспорхнули с мозаичного тротуара голуби.  Из
веранды с затененными стеклами опять выглянул официант. Женщина и ребенок на
секунду  подняли головы, отвлекаясь от своего семейного  общения,  от  своих
праздных веселых забот.
     У женщины, сидящей на корточках, поворот  головы, на длинной,  с четким
продольным рельефом шее,  напоминает движение  удивленной птицы.  Каштановая
волна,  попав  под солнечный  луч,  пронзивший  вековую  чинару,  вспыхнула,
разлилась  по  поникшему плечу:  рука  снимает с  детской коленки назойливых
муравьев. Засмеявшись (по-своему - ребенку), она быстро распрямилась, выходя
из профиля  в анфас, царственную грацию которого  подчеркнул вздрогнувший на
бедрах, мгновенно разглаживая поперечные складки, темно-красный, с бархатным
отливом халат. Серебряно сверкнула,  от глубокого выреза на груди  до колен,
гирлянда из маленьких застежек-кнопок.

     ...Это не сон. Просто это  продолжалось целый сладкий  год. Казалось, в
этом и было  его спасение  после  отставки.  Она  встречала  его  в невинном
шелковом  халатике  на застежке-молнии. Язычок металлического  зиппера возле
нежной  выемки на шее  имел  запах  и  вкус.  Ритуал, который с  невероятной
скоростью  вгонял в транс,  гасил внешнее солнце, зажигая  исподний,  тайный
огонь...
     Когда из школы приходили  ее почти взрослые дети, нетерпеливо звонили в
дверь -  три длинных,  - зиппер визжал, соединяя,  казалось,  в  ровный  шов
обрывки  времени  - до и  после. Она  бежала  к  двери,  он  шел  на  кухню,
целомудренно  пил остывший  чай,  выглядывал  из  дверного  проема:  привет,
молодежь, как успехи, а мы вот тут с вашей мамой чайком...
     Через сколько времени это случилось? Ах,  да, разумеется, через сладкий
год. Он  позвонил,  отступая  от сложившегося расписания. Улыбаясь в дверной
глазок (он уже любил  ее детей, мальчика и девочку, - не по годам взрослых):
три нетерпеливых длинных. Она открыла, все было как всегда: невинный халатик
и... Даже показалось, что это именно он, Павел, сидит сейчас на кухне и пьет
остывший чай и машет рукой: привет!..
     "Не верю!.." (Впрочем, это, похоже, из сегодняшнего дня.)
     Как  тривиально, оказалось. А  ему виделось, что все  было так волнующе
оригинально, и в этой оригинальности  - спасительная суть: он закусывал этот
язычок-лепесток, который  имел  запах  и вкус, зубами  (затылок  касался  ее
точеного   подбородка),   и   медленно  опускаясь   на   колени,  зная,  что
произойдет...,  -  он  не  будет  открывать  глаз,  пока  хрустящий,  иногда
заедающий, замочек не достигнет дна своего пути,  когда,  щелкнув,  разведет
окончательно   половинки   гладкого,   приятного    щеке...   Господи,   как
разочаровывающе обыкновенно!..
     "Привет!.."

     ...Он надрезал  кожу у  самого горла,  затем, поддев,  довел лезвие  до
самого  низа живота. Кожа расползлась на груди,  обнажая  белое  мясо.  "Как
будто  бабу раздеваем", - пошутил  один из разведчиков,  наблюдая, как Павел
разделывает ворону, -  "а я думал, общипывать будем, как курицу". Это было в
тех же  проклятых горах, когда несколько суток  они пробирались к своим, без
воды и пищи. (Вертолет не прибыл в назначенное место, они только слышали его
шум  за соседней  горой,  ошибка была  совсем невеликой, но "достаточной", -
покружился  и улетел.)  С  "лимонками",  но без  единого  патрона (благодаря
душману,  который  спровоцировал их на  бесполезную  перестрелку), поэтому -
обходя  на всякий случай любые  селения  и  вообще любые  живые шумы.  ...Им
повезло:  сначала  они  поймали  какого-то  грызуна,  потом  подбили  камнем
неосторожную ворону. А  на третью ночь, когда они уже  почти совсем высохли,
пошел сильный дождь, ливень, по камням  потекли грязные ручьи... В следующую
ночь они развели костер, - они решили, что все трудности и опасности позади.
Город  был  уже  близко,  за  небольшим  перевалом,  который  контролировали
правительственные афганские войска...

     -  Вы  опять о  чем-то задумались, - напомнила о  себе старушка. -  Чай
совсем  остыл.  Можно,  я закажу  еще  чайничек? Это  прелесть. - Она  резво
привстала и изящно, звонко  щелкнула пальцами  правой руки, подняв ладонь на
уровень лица. Громко  обратилась  к невидимому официанту: - Эй,  где вы там!
Молодой человек!... Я тоже заказываю чай. Заказ аналогичный предыдущему!...
     Павел опять не удержался  и  улыбнулся,  так комично выглядела соседка.
Сквозь  эхо  воспоминаний, из которых он только что вышел, улыбка получилась
вымученной, он сам это чувствовал.
     - Вы смеетесь над моим ископаемым жестом? - она повторила щелчок. - Это
я для вас...  Вы часто грустите. Не надо, уверяю вас. Вы мне не поверите, но
я уже, какой бы не была причина вашей тайной печали, сопереживаю вам. Чем бы
я  могла  вам помочь?  Все  это  глупо, конечно,  это,  простите, возрастные
сантименты... Но в принципе, кто-то  должен... Я - конечно, вряд ли.  Не тот
запал... Даже на это, - она опять сделала движение пальцами, на этот раз они
издали только шелест, - нужна энергия. А вот если бы...
     Она  повертела  маленькой   седой  головкой,  раз  за  разом  устремляя
обеспокоенный взгляд туда, где только что играли женщина и мальчик.
     Неразлучная парочка снова оказалась совсем рядом. Женщина и мальчик уже
сидели  на  корточках у  водоема  с  форелями, которые,  возвышаясь  темными
спинками  из  мелкой  воды, вяло  уворачивались от ручонок  мальчика. Иногда
мальчик звонко  смеялся  и  хлопал  ладошкой  по  воде.  При  этом его  мама
зажмуривалась  и смешно трясла каштановой  челкой в сверкающем бисере мелких
брызг.
     - У меня к вам предложение... Вернее, просьба, как к рыцарю... Здесь не
так уж много  особей одного  с  вами  полу,  а  уж рыцарей!.. -  не знаю! По
крайней мере, - не созерцаю.
     Павел с шутливой готовностью распрямил спину и склонил  голову на  бок:
само внимание.
     -  Давайте  сегодня  вечером...  Закажем  столик,  к примеру...  -  она
покосилась  на  тех, кто играл  с  форельками, -  скажем, на...  четверых. И
кого-нибудь пригласим в качестве третьего и четвертого. Просто  так, как  бы
между  прочим, случайно.  Это ведь классика  -  в  том,  что  иногда  только
маленький  шаг отделяет  нас от великого.  Но  вот  сделать его - не  всегда
хватает смелости. Мешают условности. Извините за нравоучительный пафос.
     Павел изобразил, как мог, шутливую мину:
     - Понял. Прямо  так,  как в классике, подойдем к случайному прохожему и
предложим,  без  лишнего  пафоса,  -  он отвернул  голову в  сторону, хрипло
обращаясь к невидимому прохожему: "Третьим будешь?"
     Старушка поддержала игру  и отвернулась в  сторону  противоположную: "А
четвертым?.." С  тем же хрипом. По всему  было  видно,  что в молодости этот
ныне  седой  милый  одуванчик  был неутомимым  генератором  идей,  возможно,
отчаянных.
     - Эта? - женщина смеется вместе с мальчиком. - Эта? Ну, же, сынок! Эта?
Смотри, какая красивая, спиночка блестит!..
     Бывший офицер и  старушка  невольно умолкли, залюбовавшись  воплощением
непосредственности, покоя и счастья...