Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
столь
длинной тирады устало налил себе в бокал вина и судорожно стал пить его
большими глотками.
Я смотрел на него и сомневался в искренности его слов. Учитель пьянел
прямо на глазах, наливая себе бокал за бокалом, и все еще что-то бессвязно
бормоча в мой адрес. Я огляделся: в полумраке за разными столиками сидели
только одни Омар Ограмовичи и зверски напивались.
" Что стало с вашими посетителями? " спросил я проползающего мимо
официанта. Официант открыл рот и из него стал выползать толстый в пупырышках
розовый язык. Он выползал изо рта, как скинувшая кожу змея выползает из
нагретого солнцем местечка. Меня стошнило.
" Ползи вон отсюда, " бешено заорал я. Официант послушно стал отползать
в сторону, но его язык сопротивлялся, ухватисто цепляясь за толстые ножки
стола. Я снял с левой руки лайковую перчатку и сжал ладонью толстую мякоть
склизкого языка. Раздался истошный вопль отползающего официанта.
32
Откуда это дуновение? Откуда этот смертный шепот, колющий мускулы
сердца металлической иголкой нежных, знакомых с детства, слов, и
заставляющий трепетать в полной прострации по отношению ко всему тебя
окружающему? Я все помню, но я все забыл.
" Где я?
На мой вопрос никто не ответил. Я оглянулся кругом и никого не увидел:
ни Омар Ограмовича, ни Омар Ограмовичей, ни официанта с удавообразным
языком.
" Где я? " еще раз повторил я свой вопрос.
" Ничего не бойся, сынок. Я с тобой.
" Мамочка, это ты? " закричал я.
" Да, родной мой. Я пришла к тебе, чтобы помочь.
Передо мной расстилалось огромное зеленое поле, на котором до горизонта
росли бело-желтые крупные ромашки. Среди них сидела моя мама в голубой
футболке и белой юбочке, красивая и загорелая. Она протянула ко мне руки и
я, резко поднявшись из-за столика подвального помещения, разбил себе голову
до крови и потерял сознание.
33
Кому может быть интересно то, что я родился, потом чем-то занимался, а
потом умер и не успел даже сообразить, что это произошло. Так получалось,
что я говорил, делился с кем-нибудь своими мыслями, планами, желаниями, но
только приступал к их осуществлению, оказывалось, что они уже кем-то
воплощены в книги, в конструкции, в индивидуумы. Случившееся отбивало охоту
вообще жить и думать. И я думал только о себе. Бесцветные глаза, бледное
лицо, легкие ключицы " все это, называемое мной, или нравилось или не
нравилось кому-то, но я продолжал думать только о себе: Скалигере. Я пишу
послание тому, кто вытащит меня из этой жизни, покрывшейся пеплом и пылью,
посмотрит в мою душу и скажет: "Я тоже " Скалигер!". Я ухожу из бытия в
небытие, из смерти в жизнь не для того, чтобы иметь то, что не имею и иметь
не буду " бессмертие, и не любви я ищу, блуждая в лабиринте своих
галлюцинаций, которыми меня наградили все цивилизации, когда либо
существовавшие на Земле, я желаю достичь созерцательной отстраненности и
умереть, не умирая, балансируя на невозможности возможного существования.
" Где я?
Это " вопрос вопросов. Это сильнее и страшнее вопроса: "Быть или не
быть?". Метаморфозы канувших в ничто времен и подвластных им организмов,
мелодии тектонических смещений и порхающие бездны, словно бабочки вселенной,
ортодоксальные разряды трупных молний и в мясном мареве трепещущие иглы
звезд, " то есть отошедшее, свершившееся и, возможно, повторяющееся вновь
для меня. А я кричу: "Где я?!". И боюсь ступить далее. И протягиваю руки...
в Пустоту.
34
" Что ты орешь? " сказал я официанту, который в ужасе подбирал ошметки
своего языка с пола. " Впредь не распускай свой язык! Понял?
Официант согласно затряс головой и сел на пол, не в силах ползти к
буфету.
" Мозно я посизу? " спросил он меня, шепелявя.
" Сиди, конечно. " Мне стало его жалко. Я решил спросить, как его
зовут, и узнал, что зовут его довольно странно: Ликанац.
" Вас это удивляет, а меня нет. Если вы расшифруете эту аббревиатуру,
которую дал мне мой отец, то вам все сразу станет понятным.
Я задумался, но не смог расшифровать его имя.
" Не огорчайтесь. Зачем вы сожгли мне язык? " миролюбиво спросил
Ликанац.
" Я не ожидал, что у вас такой странный язык и, признаться, очень
испугался. Так что считайте, что это я сделал с испугу.
" Да ничего. Он у меня опять отрастет. Вот только больно очень было.
Официант ползком придвинулся к стулу, сел на него и, внимательно
посмотрев на меня, сказал:
" У вас на голове кровь! Возьмите, " он протянул мне полотенце.
"Куда же делся Омар Ограмович, " думал я, смотря мимо Ликанаца. " Где
этот злой старикан, который гоняется за мной повсюду и от которого я не
могу, да и не хочу избавиться?". В дальнем углу подвального зала я увидел
вольготно сидящего между Семеном Кругликовым и Анфисой Стригаловой умершего
Акима Пиродова, чью лайковую перчатку ношу на левой руке. "Как они здесь
оказались? Не Омар Ограмович ли их тоже сюда привел?"
" Ликанац, ты знаешь здесь всех посетителей?
Официант согласно затряс головой Я указал ему повелительно на дальнюю
тройку знакомых мне лиц: "Кто они?".
" Они у нас уже очень давно. Ни с кем знакомства не сводят, общаются
между собой и очень много пьют.
" Ты ничего примечательного не сказал. Познакомь меня с ними. Я тебе
заплачу.
" Я это сделаю для вас, но не за плату. Я хочу, чтобы вы вышли вместе
со мной из этого подвала. Хорошо?
Я с удивлением посмотрел на Ликанаца и дал согласие.
35
Мы сидели с мамой на зеленой траве и она меня кормила мягкими сладкими
помидорами и клубникой в сахарной пудре. От ее светлых волос, собранных в
пышный светлый ком, пахло духами "Красная Москва". На голубой футболке уже
появилось красное пятнышко от помидорины, и мама посыпала на него большую
щепотку искрящейся соли.
" Как хочется жить, Юлий.
" Ты разве не живешь?
" Я уже давно не живу. Как ты родился, так я и перестала жить. Тебе
старик все сказал. Ты ему поверь.
" Ты хотела меня убить?
" Да, мой милый. Да.
Я смотрел на любимое лицо своей матери, я вдыхал нежный аромат ее волос
и тела, я трогал ее крупные теплые руки и испытывал необычайное чувство
удовлетворения от того, что вот человек, родивший меня и желавший убить меня
еще во чреве, все же любит меня, страдает и никогда уже не сможет избавиться
от своей боли, которая пронзает и меня.
" Мамочка! Ведь ты умерла. Ты обитаешь за серафическими слоями
околоземного пространства, и неужели и там ты думаешь о своей слабости?
" Там ничего нет. Я не могу отвыкнуть от человеческого. Сейчас подойдет
и отец.
С этими словами мама поднялась с травы, оправила белую юбочку и, как
маленькая девочка, побежала за белой капустницей. Солнце заливало поляну,
шумно и напряженно дышали дубы, сквозь листву которых золотыми лопатками
прорывались струи солнца и синевы. Мама возвращалась с отцом, улыбающимся и
взволнованным.
" Отец! Дорогой мой отец! " вскрикнул я и побежал ему навстречу.
" Как я по тебе скучаю, сынок! " он обнял меня и я почувствовал за
шелком легкой тенниски щуплую старческую грудь.
" Почему ты стар, а мама молода? Отчего у вас там такая
несправедливость?
" Я сам не знаю, Юлий. Я люблю маму, но я очень люблю и тебя.
И, видимо, это влияет на то, что я не могу вернуться в состояние
молодости даже там, где все возвращается к лучшей поре жизни.
Я еще раз сжал его в объятиях и превратился окончательно в отца. Я стал
отцом-сыном, или сыном-отцом.
36
Если позовут, то непременно следует откликнуться, потому что в мире
есть только одно лицо, которое не окликает " смерть. Все, что окликает "
жизнь. Как же проходить, не замечая жизни! Еще успеешь ее не заметить, еще
почувствуешь в полной мере то, как ее не хватает, и позовут тебя, и
откликнешься, но услышишь и увидишь лишь белый звон потусторонней яви. Что
хочется более всего, когда живешь и здравствуешь, " смерти, а чего хочешь,
когда блуждаешь бестелесным, " покоя. Но покой сопутствет только жизни, и
его не бывает в смерти, ибо она " великое трагическое действо, ожидающее
каждого, приходящего к ней в ужасе. Чего же бояться? Бояться жизни в смерти.
А ведь есть только смерть смерти. И не более.
Мне не будет пощады на том свете. С течением лет я становлюсь жестоким
и безжалостным по отношению к близким ко мне людям, я даю всевозможными
способами почувствовать им свое превосходство в собственной избранности,
удачливости, умении жить совершенно одному, не нуждаясь почти ни в ком.
Привыкая к сильной боли, со временем не обращаешь внимания не только на
личную боль, но и на боль других людей. Когда умерла мать, потом ушел отец,
я забыл себя от боли, я забыл, что у меня есть своя душа, свое сердце, я
полностью ощущал себя частью их и умер вместе с ними. Жизнь моя стала
впоследствии расплатой с живущими после них. Я понял, что мне среди живущих
никто не нужен после того, как их не оказалось среди последних. Зачем живут
близкие люди, зачем живут люди отдаленные, зачем живет, в конце концов,
человечество, если нет моих родителей? Или кто они мне?
" Да, ты не наш ребенок, не кровь наша, Юлий!
" Отец! Мама! И вы это подтверждаете?
" Ты должен это понять, " продолжил один отец. " Ты не вышел из нас, а
вошел в нас. Понимаешь?
" Я не хочу верить вам. Вы ушли из живого мира и оставили меня, не
избавив от галлюцинаций. Спасите меня!
" Твои ощущения нам не подвластны, Юлий, " сказала мама. " Ты плаваешь
в их темной бездне, и выбраться тебе из нее не удастся никогда.
" Я не слышу тебя, мама! Я не слышу тебя, отец! " закричал я и увидел,
как лиловые тени бегут по солнечному небу.
37
" Ликанац! Куда ты хотел меня вести?! Пошли!
Когда мы вышли из подвала и официант разогнулся, то оказалось, что он
невысок и кривоног.
" Теперь вы меня вспоминаете, Скалигер?
" Гоголевский бульвар. Человек из коммерческой палатки?
" Да, я тот самый, кого вы убрали своей ладонью, превратив его в запах
шашлыка.
" Бедняга, значит, ты еще и сейчас пострадал, " намекнул я Ликанацу о
приключении с удавообразным языком.
" Беда одна не ходит, " философски ответил официант.
" Ладно, куда ты хотел меня вести?
" Я приглашаю вас, Скалигер, в мой родной городок. Я покажу вам
творение собственных рук. Ведь до официанта я был архитектором и по моему
проекту в родном городе построен ресторан. Уверяю вас " вы эту ночь не
забудете никогда.
Я взглянул на горящие коричневые глаза Ликанаца, его смуглое красивое
лицо, выдающийся белый нос и подумал, что человек с таким неординарным
носом, конечно же, хитер и изворотлив, но в то же самое время склонен к
авантюрам. А мне их как раз и не хватало.
" Хорошо, Ликанац, действуй!
Официант несколько раз неуклюже подпрыгнул, издал редкой красоты
горловой звук, топнул оземь острым каблуком и в образовавшееся отверстие в
почве мы с ним нырнули, как две струйки дыма. Молчаливое прохождение через
земные недра принесло мне неизъяснимое удовольствие: темный мир
разлагающихся и разложившихся материальностей звучал прелестной элегической
нотой умиротворенного страдания телесных оболочек. Великие греки и
компиляторы римляне в своих мифах были так далеки от моих грез, что я
невольно выругался, поскольку почувствовал себя обманутым целой
цивилизацией. Сколько дневных и ночных часов для усвоения чужих сказок я
потратил, чтобы соответствовать мнимому уровню образованности, то есть тому,
что придавило мою индивидуальность, исказило мое видение мира. А ведь
достаточно было только довериться себе и моя внутренняя сущность понесла бы
меня давным-давно по реке личного познания, в которой никакая особь не
замутила бы воду.
Вырвались мы с Ликанацем из источника минеральной воды. По склону
темно-зеленой горы шли белые бараны, а за ними как царь земли шествовал
пастух в черной бурке и черной папахе. Он издали приветствовал нас, подняв к
небу, как жезл, ослепительно-желтый посох.
" Здравствуйте, джигиты!
" Здравствуй, отец! " ответствовал Ликанац.
Я почтительно склонил голову на приветствие старца и залюбовался его
золотым посохом. Он поймал мой восторженный взгляд и сказал:
" Вижу, чужеземец, мой посох пришелся тебе по сердцу. Но я вижу и
другое: ты тот странник, которому незачем опираться на земную твердь, и
хождения твои в мире вымыслов того и не требуют. Ты сам себе посох!
Я еще более почтительно склонил голову. Старец угадал мою тайную
страсть жить вне времени и пространства, углубляясь только в себя и ища там
неведомого.
" Где ты, Ликанац? Ты существуешь? " спросил я.
" Скалигер, я здесь. И старец тоже.
" Что же, хорошо. Что будем делать дальше?
Ликанац взял меня за руку, подвел к севшему на землю старику и усадил
рядом с ним на расстеленную черную бурку.
" Сидите, Скалигер. Будем отдыхать, слушать горы и есть шашлык.
38
" Ты идешь по пути смерти. Остановись, Фора!
" Не пугай меня, Юлий.
" Как тебе объяснить, чтобы ты поняла и поверила мне, любимая?
" Поцелуй меня.
Я поцеловал Фору в бесцветные глаза, наполненные как бы
дистиллированной водой. Они были солеными.
" Ты плачешь, милая?
" Я чувствую, что наша любовь подходит к концу. И ни ты, ни я, никто в
мире нам не сможет помочь удержать ее. Это так горько чувствовать. Скажи
мне, что ты меня все еще любишь.
" Я люблю тебя, Фора.
" Почему я иду по пути смерти? Что ты хочешь этим сказать?
" Ты заболела мной.
" Не мучай меня. Я не понимаю твоих слов .
" Твоя жизнь стала с некоторых пор зависеть от моей . Ты уже не
располагаешь собой, ты опутала себя цепями любви, привязанности ко мне. Ты
соткала паутину, чтобы удержать меня, но тем самым ты лишь истощила себя, и
у тебя уже не хватает сил любить, но достанет сил, чтобы измучить себя
собственной любовью. Ты должна забыть меня, иначе ты погибнешь.
" Ты бредишь, Юлий. Я люблю тебя всей душой. И это не мука, что я не
могу жить без тебя, а счастье, неизъяснимое и ненасытное.
" Хорошо. Твое право " выбирать. А как поживает твоя дочь?
" Она еще не родилась.
39
Я влюбился в ее еще нерожденную дочь. Прогуливаясь по Александровскому
саду вечером, я заметил Фору и рядом с ней высокую худенькую девушку с
распущенными шоколадными волосами в бордовой юбочке выше острых смуглых
коленок. Я поцеловал Фору в щеку и внимательно посмотрел на ее спутницу.
" А это " моя дочь, Анела.
" Когда ты успела вырастить такую красивую дочку? Ты не обманываешь
меня, Фора?
" Ты не замечаешь, Юлий, что твои провалы в вечность занимают
десятилетия. Хоть мы с тобой и мечемся во времени, но я не забываю своих
женских обязанностей. Да, это моя дочь.
" Кто же ее отец? Я могу это знать?
" Твой брат.
" Я так и предполагал.
Анела внимательно слушала нашу беседу, хотя всем видом показывала, что
ей наши разговоры глубоко безразличны и она бы с удовольствием продолжала бы
гуляние по скверу.
" Вы не против, если я с вами немного погуляю?
" Конечно нет! " радостно воскликнула Анела и покраснела.
Я пошел рядом с ней. От нее веяло молозивной свежестью, а когда она
беззвучно смеялась одними глазами, то напоминала жеребенка, обнажившего
белоснежный ряд дикорастущих зубов. "Сколько мне лет?" " спрашивал я сам
себя, идя рядом с этим веселым увлекающимся всем жеребенком. " Может быть, я
и не жил раньше, потому что только сейчас рядом с Анелой почувствовал
радостное сбивчивое биение сердца и легкость в походке. Какое радостное это
ощущение говорить все, что вздумается, и видеть, как все твои словесные
пустяки буквально проглатываются ею, как сладкие сдобные булочки, пахнущие
томным изюмом.
" Анела, что вы любите больше всего на свете?
" Не знаю.
" А булочки сдобные с изюмом любите?
" Нет, то есть да. . . Впрочем, не знаю.
" А читать вы любите?
" Я люблю слушать музыку.
" А какую?
" Всякую... Хорошую... А, впрочем, не знаю.
Когда Фора отошла купить пачку сигарет, я сказал Анеле:
" Анела, вы мне понравились. А я вам?
" Не знаю. . .
" Вы знаете, где жили мои родители?
" Да, ведь мама же знает.
" Я буду ждать вас завтра с утра. Приходите. Придете?
" Не знаю.
Фора подошла с пачкой сигарет. Мы сели на садовую скамейку. Она
закурила. Потом посмотрела на меня, улыбнулась и произнесла:
" Ведь Анелы может и не быть вовсе. Я ведь ее еще не родила.
" Фора, будь благоразумна. Я увлекся.
Анела сидела тихо, как мышонок. И без того бледное ее личико еще более
побледнело. Решалась ее участь: быть ей или не быть.
" Ладно уж, " миролюбиво сказала Фора.
Я жадно дотронулся до детской ладони Анелы, " влажной и горячей. Я был
счастлив. Бесконечно счастлив.
40
В двухкомнатной квартире родителей было прибрано. В большой комнате на
квадратном столе стояли искусственные розы. Я ждал еще нерожденную дочь
Форы, нервно прохаживаясь от стола к балкону. За окном неистовствовал
осенний дождь, сверкала глухонемая молния, и я думал, что Анела ко мне не
придет. Дверь в маленькую комнату отворилась и из ее глубины показался
призрак брата. Он подошел молча к столу и сел напротив.
" Ты удивлен? " спросил он, " не волнуйся, я ненадолго. И твоей встрече
с моей дочерью не помешаю. Я не люблю ее. Ты можешь делать с ней, что
захочешь.
" Я не хочу общаться с тобой. Где мой настоящий брат?
" Ты же убил его. . . Ножом.
" Так это в нереальности!
" А ты различаешь реальность и нереальность? " ухмыльнулся призрак
брата. " Тогда ответь: Анела откуда явится?
" Из моей любви, " с отчаянием в голосе ответил я.
Призрак замешкался. Его прозрачные пальцы согнули металлическую вилку в
треугольник и бросили ее на тарелку, которая со звоном треснула пополам.
" Ты демагог, Скалигер, " прошипел призрак. В дверь позвонили и я
бросился открывать ее. Шоколадные волосы Анелы и ее короткая бордовая юбочка
были до удивления сухи.
" Ты не попала под дождь?
" Я же из тебя пришла к тебе, Скалигер! " Анела улыбнулась " А это мой
папочка, " указала она на призрак брата тонким пальчиком.
" Привет, Анела, " осклабился призрак. " Ты совсем не похожа на меня.
Кстати, и на Фору тоже. Ты похожа на Скалигера.
41
Пробудитесь сейчас те, кто спит. Откройте глаза, и вы из яви снов
окажетесь в снах действительности. Пребывайте в молчании и не пропускайте
ничего ни зрением, ни слухом, а только ненасытно предайтесь искусу
путешествия, в котором сможете насладиться самосозерцанием трепетных
фантасмагорий в вашей блуждающей душе.
Что может случиться с вами в будущем, если ваше будущее " есть прошлое,
которое вы принимаете за настоящее. Не задумывайтесь, когда в ночные часы
вас нечто подталкивает поднять взор к бегущим звездным небесам и вы
чувствуете, что это не вы вышли из них, а они " из вас, что они являются
порождением ваших невнятных колеблющихся ощущений и непроявленных
откровений, ползающих в лабиринтах вашего сияющего эго, как сухие змеи в
первобытных песках Австралии, беспрестанно ищущих выхода к единому морю,
полному еще более