Даже  больше
того, что может выразить человеческий  язык.  Все  недоразумения,  которые
здесь возникли, произошли по одной-единственной причине:  его  подзащитный
хочет объяснить метафизические понятия обычными словами. Навряд ли в  этом
зале есть хоть один человек, который сомневается в том, что метафизическое
- что бы мы под этим ни подразумевали - это  не  только  некая  ирреальная
абстракция,  но  и  в  высшей  степени  реальная  субстанция,  оказывающая
решающее воздействие на нашу  земную  жизнь.  Его  подзащитный  достаточно
часто подчеркивал, что он, безусловно, приветствует и суд  и  законы,  ибо
они  препятствуют  неуместному  вторжению  метафизического  в   заведенный
испокон веку порядок. Но ясно  и  другое:  метафизическое  не  может  быть
предметом юридических дебатов. В качестве примера адвокат привел отношения
полов:  метафизический  момент  играет  в   них   роль,   которую   трудно
переоценить, нагнетает напряжение.
   Он, адвокат, намеренно выбрал  именно  этот  пример,  так  как  пример,
по-видимому  -  хоть  и  трудно  объяснить  почему,  -  чем-то  напоминает
разбираемое  дело.  Кто  решится  рассказать  вразумительными  словами   о
мгновении слияния  двух  любящих  существ?  Ну  хорошо,  мы  знаем  все  о
физиологических функциях организма  и  считаем  также,  что  нам  известна
психологическая сторона близости, что,  кстати  сказать,  тоже  связано  с
физиологией. Но все это ничего не говорит об упомянутом мгновении,  как  о
таковом;  по  существу,  мы  знаем  лишь  его  предварительные  условия  и
последствия.  Само  мгновение  явно  ускользает  из  нашего  сознания,   в
воспоминаниях остается лишь неясное ощущение не то  счастья,  не  то  муки
или, точнее говоря, ощущение провала: человеку  кажется,  будто  на  время
отступили  все  привычные  логические  и  физические   законы.   Об   этом
отступлении  реальности  много  раз  говорилось  в  ходе   процесса;   оно
рассматривалось чуть ли не как оскорбление законов, причем с точки  зрения
некоего абсолюта. Чего  стоит,  однако,  закон,  который  на  время  можно
отстранить и который следует обходить? Да, следует. Ведь суд,  стоящий  на
иной точке зрения, неизбежно придет к выводу, что  каждый,  кто  признает:
секунду он ни о чем не думал, - есть преступник,  ибо  он  оскорбил  закон
тем, что позабыл о нем. Совершенно очевидно, что подобная позиция приведет
к полнейшему уничтожению всяких живых эмоций.
   Далее адвокат сказал, что он намеренно употребил слово "провал", ибо им
воспользовался его подзащитный. С тем же основанием  можно  говорить  и  о
"секунде ужаса", ибо и это выражение употреблялось  в  зале  суда  и  было
превратно понято. Что  касается  секунды  ужаса  -  кое-кто  называет  ее,
наверно, секундой счастья, не правда ли? - то протяженность ее,  вероятно,
можно измерить с хронометром в руках и убедиться,  что  секунда  и  впрямь
длится секунду,  но  в  действительности  каждый  знает:  есть  мгновения,
которые нельзя измерить никакими хронометрами, ибо мгновения  эти  человек
прожил вне времени. И как бы ни относиться к ним, оглядываясь назад, они -
непреложный факт.  Так  он,  адвокат,  понял,  во  всяком  случае,  своего
подзащитного, и так суд  должен  понимать  подсудимого  и  его  показания.
Другое дело, стоит ли  вообще  придавать  слишком  большое  значение  этим
"незастрахованным" мгновениям. Сейчас самое главное - принять позицию  его
подзащитного как некий бесспорный факт, вот в чем задача истинных юристов.
Иными  словами,  он,  адвокат,  хотел  бы  считать  твердо   установленным
нижеследующее: в ту ночь, когда жена подсудимого  неожиданно  стала  опять
спускаться по лестнице, сам подсудимый находился в вышеупомянутом провале,
то есть вне  времени.  Открытая  дверь  кухни  дает  прямо-таки  наглядное
представление об этом провале.
   - Обычный юрист, - закончил  адвокат  свою  речь,  -  сочтет  все,  что
удастся раскрыть в этом деле с помощью методов  криминалистики,  нарочитой
мистификацией. И вину за это следует приписать самому юристу, поскольку он
подходит к вышеупомянутой "секунде" с неправильными мерками.
   Прокурор не замедлил взять слово.
   - Допустим, я согласен с примером, приведенным защитой, - сказал он,  -
но все же и  тогда  придется  отметить,  что  провал,  который,  возможно,
возникает во время полового акта, как-никак, ведет к зачатию детей,  таким
образом, это плодотворный провал, а  провал  в  проеме  открытой  кухонной
двери, о коем здесь шла речь, привел к бесследному  исчезновению  женщины.
Сия разница кажется мне весьма существенной и  не  лишенной  интереса  для
юриста.
   - Задача и долг прокурора подать эту  реплику,  -  с  иронией  возразил
адвокат.
   Председатель суда поблагодарил адвоката за ценные замечания, хотя  они,
по его словам, были бы куда более уместными на другой стадии  процесса,  а
именно во время прений сторон. Но  он,  председатель,  не  стал  прерывать
адвоката, ибо все, что помогает прояснению этого дела, уже на данном этапе
судебного следствия  можно  только  приветствовать.  Поэтому  он  решил  в
заключение речи господина адвоката спросить его, не  имеет  ли  целью  эта
речь доказать: подсудимый находился в ту ночь или в те минуты на  лестнице
в некоем умственном расстройстве,  что  освобождает  его  от  полной  меры
ответственности за последующие деяния.
   Подсудимый  начал  яростно  жестикулировать,  и  адвокат  вскочил   как
ужаленный; он совершенно явно хотел опередить своего подзащитного.
   Нет, это ни в коем случае не входило в его намерения. Как раз наоборот.
   - Пожалуй, вопрос о вменяемости  -  единственный  вопрос,  по  которому
подсудимый... Вы ведь знаете, что он вообще  возражал  против  адвоката  и
считал всякую попытку его защиты излишней... Да, это единственный  вопрос,
по которому подсудимый высказался совершенно  недвусмысленно.  Разумеется,
моим долгом было разъяснить ему, что, учитывая его  манеру  отвечать,  суд
неизбежно придет к мысли поставить под сомнение его  вменяемость.  Но  мой
подзащитный  не  только  запретил  использовать  этот  аргумент  для   его
защиты... Кстати, это  никогда  не  входило  в  мои  намерения...  Он  еще
объявил,  что  отклонит  любой  состав  суда,  который  усомнится  в   его
вменяемости. В этом случае он обязал меня  обжаловать  заключение  суда  в
вышестоящей инстанции.
   - Суд это не очень пугает.
   - Разумеется, я пытался внушить своему подзащитному, что каждый судья -
и при известных обстоятельствах также  прокурор  -  имеет  право  привлечь
соответствующих экспертов и  что  протестовать  против  этого  бесполезно.
Тогда  подзащитный  предложил  опередить  суд,   проконсультировавшись   с
авторитетными экспертами, которые подтвердили бы его вменяемость. Однако я
отговорил своего клиента от подобного шага, - сказал адвокат  и  продолжал
дальше:  -  Нелегко  выступать  в  качестве  адвоката  человека,   который
отказывается не только от любого защитника, но и от любой защиты. И я  уже
давным-давно сложил бы с себя полномочия, которые возложил  на  меня  суд,
если бы не был глубоко убежден в том, что мой подзащитный на самом деле не
нуждается в защите. Поэтому  свою  задачу  я  вижу  в  том,  чтобы  помочь
выяснению  ряда  недоразумений,  возникновение  которых   можно   было   с
уверенностью  предсказать  заранее.   Весь   этот   процесс   основан   на
недоразумении - здесь я стою на стороне подзащитного. Однако,  возвращаясь
к проблеме вменяемости, я должен заявить: дело не в том,  что  мой  клиент
считает, будто сомнение в его умственных способностях оскорбительно,  хотя
и это, пожалуй, имеет место.  Самое  главное  для  него  другое:  согласно
убеждению подзащитного, суд, признавший  его  невменяемым,  превратится  в
фарс. Думаю, что меня не обвинят в  нескромности,  если  я  передам  слова
подсудимого, я их в свое время сразу же  записал.  Он  сказал:  "Тот,  кто
обращается к  психиатру,  объявляет  о  своей  несостоятельности.  Человек
вообще начинается только там, куда психиатру вход закрыт".
   - Ну, ну, - сказал председатель.
   - Прошу еще минутку внимания, я уже почти кончил. Я  записал  и  другое
высказывание подсудимого, которое он сделал в том же  разговоре  со  мной.
Мой подзащитный сказал: "Как может суд ставить свои решения в  зависимость
от людей, которые делают бизнес на иллюзиях, хотя сами эти люди  не  могут
избежать иллюзий, не говоря уже  о  том,  что  вся  их  жизнь  -  сплошные
иллюзии".
   - Ну, ну, - повторил председатель суда.
   После этого председатель суда спросил подсудимого, по-прежнему  ли  тот
придерживается высказанного мнения?
   Подсудимый  ответил,  что  придерживается.  Они  только  теряют   время
попусту.
   - Но и мы здесь  сидим  не  для  собственного  удовольствия,  -  сказал
председатель суда. - Переливание из пустого в порожнее, которое ни на  шаг
не продвигает нашу работу вперед, утомляет нас не меньше, чем вас.
   Чего же от него еще хотят?
   - Прежде всего мы хотим, чтобы вы отвечали на наши  вопросы  как  можно
точнее. Итак, продолжим следствие. Вы утверждаете, что ни вы, ли ваша жена
не сказали ни слова. Для нас это совершенно непостижимо.  Хорошо!  Оставим
это. Будьте добры, рассказывайте  дальше.  Что  произошло  потом?  Что  вы
сделали, когда жена спустилась вниз и стала как раз напротив вас? Ведь так
расположена лестница в доме?
   - Я подошел к шкафу в передней и снял с вешалки ее меховое пальто.
   - Подождите! Не торопитесь! Поскольку  две  нижние  ступеньки  лестницы
немного выступают вперед, то часть прихожей между кухонной дверью и дверью
гостиной очень узкая. Стало быть, если вы пошли вперед к шкафу, то  должны
были буквально столкнуться с женой. Так оно и было?
   - Да, вероятно.
   - Вы ее коснулись?
   - Разве это можно теперь вспомнить? Дверь в гостиную еще была открыта.
   - Но вы ведь не заглядывали больше в гостиную?
   - Нет, но я мог обойти жену.
   - Прекрасно.  Вы,  значит,  отправились  к  шкафу.  И  притом,  видимо,
поставили пепельницу, которую до сих пор  держали  в  руке,  на  четвертую
ступеньку у самых перил?
   - Да, не исключено.
   - И ваша жена действительно не произнесла ни  звука?  Например,  тогда,
когда  вы  вдруг  сняли  с  вешалки  ее  меховое  пальто?  Ведь  если   вы
предварительно не договорились об ее уходе, то ваша жена должна была не на
шутку удивиться. Удивиться так же  сильно,  как,  наверно,  удивились  вы,
увидев, что она вопреки обыкновению в столь поздний час  опять  спускается
вниз. Или вы договорились заранее?
   - Нет, но я знал: это могло случиться в любую минуту.
   - Звучит весьма невразумительно.
   - Может быть, жена что-нибудь и сказала, но не вслух, не шевеля губами.
В такие  мгновения  говорят  даже  очень  много,  говорят  с  лихорадочной
поспешностью. Но ничего нельзя запомнить, да и не нужно, все и так ясно.
   - Было бы лучше, если бы вы проинформировали нас о разговоре.
   - Это невозможно, господин председатель суда. Слова  сами  по  себе  не
важны. Их слышат только муж и жена, мы были женаты семь  лет,  другим  это
все равно показалось бы молчанием. Мы оба знали, что срок  истек.  К  чему
тут еще слова?
   - А почему вы сразу схватили меховое пальто?
   - Оно висело там, и ей надо было надеть что-нибудь.
   - Был конец сентября, стояла довольно теплая погода. А  меховое  пальто
уже висело на вешалке?
   - Когда мы по вечерам выходили гулять, жена накидывала на себя  меховое
пальто. Она зябла. А у озера по вечерам гораздо прохладней, чем наверху.
   - Ага! И вы решили тогда, что на воздухе будет очень холодно?
   - Меня самого знобило. Я дрожал от холода.
   - Но вы не взяли свое пальто?
   - Не было времени. Да и не во мне было дело.
   - Значит ли это, что предполагаемый холод беспокоил вас только в  связи
с женой?
   - Я человек привычный. К тому же  нельзя  сказать,  будто  меня  что-то
беспокоило. Я ни о чем не думал. Все произошло естественно. Каждый из  вас
поступил бы так же, как я.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Вы бы тоже подали жене пальто.
   - Вы, стало быть, подали ей пальто?
   - Да, разумеется. В один рукав она не сразу попала. Подавая  пальто,  я
был неловок.
   - Странно, некоторые мелочи прямо врезались вам в память.
   - Мелочи? - спросил подсудимый с изумлением.
   - Я имею в виду рукав.
   - Я видел ее лицо в зеркале шкафа,  потому  был  так  неуклюж,  подавая
пальто.
   - Мне казалось, что вы не зажигали света в прихожей.
   - Да, я не включил свет.
   - И несмотря на это, сумели разглядеть лицо своей жены в зеркале?
   - Я видел белое пятно, этого достаточно.
   - И вы все еще не произнесли ни слова?
   - Нам было не до слов. Я подал ей пальто, вот и все. У нее очень слабые
плечи.
   - Гм. Почему вы, к примеру, упоминаете именно сейчас о том, что у вашей
жены слабые плечи?
   - Потому что у нее и впрямь очень слабые плечи.
   - Может быть, вы подумали  об  этом  в  ту  секунду,  потому  что  жена
возбудила в вас жалость?
   - Жалость? Жалость? Мы уже давно были по ту сторону жалости.
   - Опять одна из ваших непонятных сентенций.
   - Тут и понимать нечего, так оно и есть.
   - А если бы вы почувствовали к ней жалость? Что тогда?
   - Почему я должен был чувствовать к ней жалость?
   - Хотя бы просто потому, что она женщина.
   Подсудимый усмехнулся.
   - Звучит так, словно это я сам сказал.
   В  его  словах  не  было  насмешки,  но  председатель  суда  заподозрил
насмешку.
   - Ваши улыбочки здесь не к месту, - сказал он. - Я хотел бы,  чтобы  вы
уяснили себе одно: у суда создалось впечатление - мне  кажется,  я  вправе
говорить и от имени моих коллег, - у суда создалось впечатление, что вас и
жену разделяла поистине бездонная пропасть ненависти, по крайней  мере  вы
питали к ней ненависть. Все ваши слова можно было бы без труда истолковать
в том смысле, что вы хвалите себя - мол, все же  вы  не  допустили  взрыва
ненависти.
   - И это вы говорите лишь потому, что чисто случайно я упомянул о слабых
плечах моей жены? - спросил подсудимый, я его  голос  по-прежнему  казался
почти веселым.
   - Да, именно так.
   - Но это же не имеет отношения ни к ненависти, ни к любви. То была лишь
констатация  факта.  Признаю,  она,  быть  может,  фальшиво  прозвучала  в
обстановке судебного заседания.
   После этих слов подсудимый помедлил секунду и  испытующе  посмотрел  на
публику. Он уже несколько раз поступал так. И опять он  вынудил  судейских
проследить за его взглядом; по воле  случая  солнце  в  эту  минуту  вдруг
раздвинуло серую пелену облаков, которые уже с утра затянули небосклон. На
два или три мгновения в зал проник широкий луч света,  пробившийся  сквозь
грязное окошко. Из-за пыли, рассеянной  в  воздухе,  луч  казался  странно
плотным, он как бы нашаривал что-то в  рядах  зрителей,  а  потом  так  же
внезапно померк. Подсудимый снова повернулся лицом к суду.
   - Когда мы были детьми и бабушка рассказывала об  ангелах,  мы  думали,
что точно знаем, как выглядят ангелы и как надо с ними  обращаться.  Позже
люди забывают об этом или у них не  хватает  времени  на  подобные  мысли,
хотя, в сущности, ничего не меняется. Только  иногда,  благодаря  какой-то
мелочи, все опять всплывает в памяти. Правда, на долю секунды, и, когда ты
начинаешь сознавать это, все  опять  ускользает,  остается  лишь  ощущение
грусти, общее для всех. - Подсудимый  снова  усмехнулся.  -  Вот  как  это
приблизительно бывает, господа.
   Председатель суда предоставил слово прокурору.
   Может ли подсудимый описать, спросил тот, как выглядело меховое пальто?
   - Оно было  коричневое.  Рыжевато-коричневое.  Довольно  пушистый  мех.
Заграничный барашек, по-моему.
   Не может ли он случайно вспомнить, где было куплено пальто?
   Они купили  шубку  в  угловом  магазине  у...  у...  Фамилия  владельца
написана в товарном чеке, а чек хранится у  него  в  конторе.  Они  купили
шубку года два назад.
   Принадлежала ли фирма имярек?
   Да, каким образом это узнал прокурор?
   И еще один  вопрос:  опознает  ли  подсудимый  шубку,  если  она  будет
найдена?
   - А как ее можно найти? - спросил подсудимый с удивлением.
   - Вы считаете это полностью  исключенным?  -  быстро  ответил  прокурор
вопросом на вопрос.
   - Но ведь моей жене шубка нужна самой.
   - Ах так, конечно, извините. Разумеется, она ей нужна, за это время  уж
и зима настала. Но вы все же узнаете шубку жены?
   - Наверно. Впрочем, таких шуб много. Может быть,  узнаю  по  подкладке.
Она слегка шуршала.
   - Спасибо. Пока достаточно.
   - Но почему вообще эта  шубка  возбуждает  такой  интерес?  -  удивился
подсудимый.
   - Подсудимый не имеет права задавать вопросы,  -  ответил  председатель
суда, не поднимая глаз от своих бумаг. Очевидно, и он не понимал,  к  чему
клонит прокурор, спрашивая о меховом пальто.
   Слегка  замявшись,  а  потом  переждав  положенное  время,  чтобы  дать
возможность прокурору высказаться, но так и не дождавшись этого, судья сам
взял слово.
   Он сказал, что сейчас они приближаются к тому  кругу  вопросов,  насчет
которых он считает своим долгом дать соответствующие разъяснения до  того,
как  суд  займется  ими  вплотную.  Согласно  протоколам  предварительного
следствия, этот круг вопросов и впрямь выглядит так, что органы юстиции не
могут ими заниматься, не ставя себя в смешное положение. Да  и  защита  не
раз с упреком указывала на это. До сих пор поведение  подсудимого  было  в
достаточной степени непонятным, можно даже сказать, невероятным. И все  же
до этого момента все оставалось в рамках реальности. Но  то,  что  следует
далее, даже не претендует на правдоподобие,  наоборот,  заранее  уводит  в
область фантастики и бреда. Так, например, возьмем вопрос о снежной вьюге,
из-за которой, согласно показаниям подсудимого, он  будто  бы  потерял  из
виду свою жену. В сентябре в наших широтах снег, как  известно,  не  идет.
Кроме того, достаточно было запросить метеорологическую службу,  чтобы  та
подтвердила:  в  означенную  ночь  никакого  снега  не  было.  Наконец,  в
показаниях подсудимого встречается несколько утверждений, ни в  коей  мере
не совпадающих с утверждениями полиции. Суд считает своим долгом  по  мере
сил прояснить неясности, которыми изобилует дело.
   -  Если  подсудимый  не  откажется  от  своих  показаний,  -  продолжал
председатель суда, повысив голос, - суд должен будет решить,  не  идет  ли
речь  в  данном  случае  о  намеренной  мистификации  с   целью   сокрытия
нежелательных фактов? А может, подсудимый находился  в  ту  ночь  в  столь
сильном умственном расстройстве, что от него нельзя ждать более или  менее
приемлемых ответов. На решении этой проблемы  мы  и  должны  сосредоточить
свое внимание.
   Помолчав немного, председатель суда продолжил свою речь:
   - Давайте рассмотрим сперва один частный вопрос. Подсудимый утверждает,
будто после того, как он подал жене пальто, они вместе ушли. Я привожу его
собственные слова. На всех этапах следствия он повторял "вместе" и "ушли".
А на напрашивающиеся сами собой вопросы следователя: "Куда  ушли?"  и  что
вообще значит это "ушли" -  отвечал  с  удручающим  однообразием:  "Просто
ушли". Согласно его утверждениям, "ушли" в Данном случае не означает даже,
что они "ушли через входную дверь". А  когда  подсудимому  объяснили,  что
входная дверь стояла настежь открытой и что это может  засвидетельствовать
полицейский, который много часов  спустя  встретил  его  и  привел  домой,
подсудимый заявил, что это еще не есть доказательство. Да и на самом  деле
это не доказательство. Входную дверь за истекшее время мог открыть  другой
человек. Но кто? Существование этого другого человека  нельзя  установить.
Он не оставил ни следов, ни отпечатков пальцев, к примеру на медной  ручке
двери. Уголовная полиция  не  пожалела  сил,  чтобы  найти  этого  другого
человека. Прислуга здесь, во всяком случае, ни  при  чем,  она  все  время
спала в своей ко