чтобы  обратить  внимание
суда на нижеследующее: его подзащитный не только застраховал свою жизнь  в
пользу жены на большую сумму, но, сверх этого, уже много лет назад перевел
все  свое  имущество,  например  дом,  на  имя  супруги.  Тем   самым   он
продемонстрировал заботливость и показал, что питает к жене неограниченное
доверие. Трудно проявить большее благородство.
   На это прокурор ответил, что сообщение адвоката будет с  благодарностью
принято к сведению. Что касается истолкования сего факта, то он  оставляет
за собой право сделать это несколько позже.
   Подсудимый сказал,  что  суд  пытается  излишне  осложнить  мотивы  его
поступков. Дело обстоит куда проще. Имущество его не интересует, потому он
и возложил это бремя на жену. Ну а насчет страхового полиса все тоже легко
объяснимо: мужья чрезвычайно редко страхуют  своих  жен.  Каждому  мужчине
претит сама мысль о том, что он может извлечь выгоду из несчастья с женой,
даже если эта выгода совершенно законна с любой точки зрения. Кроме  того,
процент женщин, которые переживают своих мужей, намного выше, чем  процент
мужчин, переживающих жен, - статистика это давно установила. Посему вполне
естественно, что каждый мужчина заботится о благополучии жены после  своей
смерти, стараясь создать для нее хотя бы видимость надежности.
   - Надежности, в которую сами вы не верите, - заметил прокурор.
   И опять же это не так существенно. Господин председатель суда был столь
любезен, что назвал его раньше "маклером, внушающим доверие". До  тех  пор
пока человек занимается  бизнесом,  в  который  никак  нельзя  верить,  он
обязательно должен овладеть искусством внушать веру. Ему было очень важно,
чтобы и его жена верила. Он облегчал ей жизнь в настоящем в  той  мере,  в
какой сумел снять с нее заботу о будущем. Пусть все это и было кажущимся.
   - По-видимому, однако, вашей жене это  не  помогло  и  в  настоящем,  -
сказал прокурор не без ехидства.
   -  Это  помогает  только  лишь  на  несколько  секунд,   -   согласился
подсудимый.
   Председатель суда постучал карандашом по столу и напомнил  прокурору  и
подсудимому, что им  не  стоит  отвлекаться  от  существа  вопроса  и  тем
запутывать ход судебного следствия. Сейчас речь идет  лишь  о  том,  чтобы
воссоздать  картину  дня,  а  главное  -  картину   тех   часов,   которые
предшествовали "прорыву в то, от чего никто не застрахован".
   Звонила ли в тот день подсудимому жена на работу?
   Да, звонила.
   Был ли такой звонок необычным?
   Собственно, жена звонила ему каждый день.
   Существовал ли для ее звонков особый повод?
   Чаще всего повод был один: жена просила его привезти  что-нибудь,  чего
нельзя было купить за городом.
   Почему жена не давала подсудимому поручения  утром,  до  его  ухода  из
дома?
   Наверно, забывала. Или же только днем выяснялось,  что  ей  не  хватает
чего-то. Иногда, впрочем, она уже утром  просила  его  купить  кое-что,  а
потом звонила по телефону, чтобы напомнить еще раз.
   Не может ли подсудимый сказать, о чем жена просила его в тот день?
   Н-нет. Или все же... Если он не ошибается, жена хотела, чтобы он  купил
бумажные фильтры для кофе, да, да. Фильтры определенного размера,  которые
не продавались в магазине Кремера у них на станции. Кажется, номер 102, но
он не вполне уверен.
   Председатель суда подтвердил это показание.  Маленький  пакет  с  двумя
пачками кофейных фильтров был найден. Пакет так и не развернули.
   Его жена, видимо, не успела это сделать.
   - Гм, это, конечно, тоже возможно.
   Прокурор взял слово и спросил:
   - Как вы объясняете тот факт, что в кухонном шкафу было обнаружено  еще
семь непочатых пакетиков с такими  же  точно  кофейными  фильтрами  и  еще
восьмой пакетик, который оказался вскрытым, но в  котором  еще  находилось
более двадцати фильтров?
   Подсудимый слегка улыбнулся. В шкафу, вероятно, был небольшой склад,  о
существовании которого он и не подозревал, ведь он почти никогда  туда  не
заглядывал. Но даже если бы он случайно узнал это, то не показал бы  виду;
пусть  жена  по-прежнему  считает:  он  верит  в  необходимость   срочного
приобретения кофейных фильтров. Конечно, он мог сам  догадаться,  что  так
много фильтров в хозяйстве не уходит.
   - Вы никогда не говорили об этом с женой?
   - Нет, предпочитал не затрагивать эту тему.
   - Спасибо, - поблагодарил прокурор.
   Адвокат хотел  что-то  спросить,  но  ему  помешал  председатель  суда,
который сам взял слово.
   - Так, - заметил он, - фильтры были лишь предлогом?
   - Да, и фильтры, и все остальное тоже, - согласился подсудимый.
   Все остальное? Что это, собственно, должно означать?
   Вся эта форма бытия. Нельзя только, чтобы это  замечали  другие.  Людей
можно испугать, а пользы - никакой. И прежде  всего  не  следует  обращать
внимание на такие мелочи, как эти фильтры; иначе преждевременно рухнет вся
постройка. Мелочи - самое опасное.
   Как так? Почему мелочи?
   Вероятно, потому, что мелочей ужасно много и обо всех них не  упомнишь,
как раз мелочи создают непосредственную опасность, и именно  тогда,  когда
ее меньше всего ждешь.
   Была ли у вашей жены какая-нибудь явная причина не доверять вам?
   - Мне? - с удивлением воскликнул подсудимый.
   Ну хорошо, продолжал председатель суда после короткой паузы. Фильтры  и
прочие поручения были, значит, только  для  отвода  глаз,  предлогами  для
телефонных звонков. В действительности жена хотела проверить, находился ли
подсудимый в своей фирме.
   В фирме? Какое отношение это имеет к фирме?  Ведь  и  фирма  была  лишь
предлогом.
   Ладно, не стоит спорить. Иначе мы запутаемся в предлогах.
   Да, так оно и есть, согласился подсудимый.
   Но ведь подсудимому необходимо было время от времени посещать клиентов?
- спросил прокурор, очевидно пытаясь  помочь  председателю  суда  нащупать
нить.
   Разумеется, без этого при его занятии не обойдешься. Он  имеет  в  виду
личные контакты. Почти каждый день приходилось посещать клиентов.
   Ну а если как раз в это время звонила жена? Что тогда?
   Чаще всего он предупреждал жену заранее, какие визиты предстоят  ему  в
означенный день. А в крайнем случае оставлял в  конторе  адреса  и  номера
телефонов клиентов; таким образом, жена всегда могла его разыскать.
   Случалось ли и впрямь жене звонить клиентам?
   Да, такое тоже случалось.
   И ему это было неприятно. Не так ли?
   Но почему же?
   Клиенты, видимо, удивлялись?
   Да нет же. Возможно, они думали, что жена помогает  ему  вести  дела  и
звонит, чтобы передать какое-нибудь важное сообщение. Ничего  другого  они
не могли предположить. Что же касается его самого, то он заранее  считался
с такой возможностью, знал, что жене время от времени необходимо  услышать
его  голос,  хотя  он  ее,  как  уже  говорилось,  по  мере  сил  старался
предупредить о каждом своем шаге.
   По мере сил?
   Да, по мере сил. Ведь речь идет только лишь о тех предлогах, о  которых
говорят вслух, и о тех распоряжениях, которые можно  отдать;  о  том,  что
случается, так сказать, за кулисами обыденного, можно лишь гадать, день  и
ночь  гадать.  Обсуждать  неопределенное,  как   мы   обсуждаем   что-либо
достоверное, было бы недостойной уловкой.
   Может ли он  перечислить  неожиданные  случаи,  назовем  это  случаями,
которые произошли в их жизни? Если может, стало быть, понятно, почему  его
жена так боялась.
   Неожиданные? Но ведь это не было неожиданным.  Наоборот,  они  как  раз
ждали этого, день и ночь, как он  уже  говорил.  Вот  почему  жена  всегда
звонит ему по телефону. Хочет установить, на  месте  ли  он  или  все  уже
началось. Конечно, прямо об этом нельзя спросить,  не  положено;  хотя  бы
потому, что никто не мог знать - ни он,  ни  жена,  -  что  именно  должно
произойти. Вот и получается, что для их разговоров годился любой  предлог,
в том числе и кофейные фильтры.
   Не стоит топтаться вокруг да около, сказал прокурор, поэтому  он  хочет
спросить прямо: была ли жена подсудимого очень ревнивой?
   Если  прокурор  понимает  под  этим  страх  жены  перед  тем,  что  он,
подсудимый, может стать добычей  другой  женщины,  то,  разумеется,  страх
существовал, какая жена его не испытывает? Да и он, конечно, не мог ни  за
что поручиться.  Вероятно,  он  даже  с  большим  основанием,  чем  другие
мужчины, не мог бы за себя поручиться, и его жена это чувствовала.
   Подсудимый выражается нарочито туманно. Пусть скажет: имела ли его жена
веские основания бояться за него? Или еще  точнее:  была  ли  у  его  жены
причина бояться повторения определенного случая?
   Но ведь боятся все женщины, даже если они сами себе что-то позволили, -
все равно они переносят случившееся на мужей и считают, что ситуация может
повториться.
   Новая загадка. Как прикажете ее понять?
   Повсюду полно женщин и  девушек:  на  улицах,  на  лестницах,  в  залах
ожидания на вокзалах - повсюду. И мысли наши кружат там же, наши мысли,  и
наши желания, и наша усталость. Иногда и те и другие встречаются, сами  не
предполагая того; насторожившись, они  останавливаются  и  стоят  лицом  к
лицу, теперь нельзя ускользнуть ни налево, ни  направо,  а  пройти  сквозь
другого - больно; вот они и считают: это конец пути.
   Прекрасно, заметил прокурор, но как относилась  к  вышесказанному  жена
подсудимого?
   К чему?
   К этому "останавливайте", он цитирует подсудимого.
   Он не останавливается, он проходит насквозь.
   Не намекает ли подсудимый на мимолетные любовные связи?  Он  это  хотел
сказать?
   Насколько подсудимому  известно,  выражение,  употребленное  господином
прокурором, касается определенных, явных даже с юридической  точки  зрения
поступков, от которых тоже возможно застраховаться. Нет, он не имел  этого
в виду, кроме того, не считает столь важным.
   Что же он имел в виду, говоря о "прохождении насквозь"?
   О прохождении насквозь? Подсудимый беспомощно пожал плечами. Разве  это
нужно объяснять? Человек проходит насквозь и потом...  Трудно  предвидеть,
что происходит потом. Возможно, остается чей-то чужой аромат, на несколько
часов или на всю жизнь. Сам этого запаха  не  учуешь,  он  покажется  тебе
запахом собственного тела. А может, остается ссадина на коже. Конечно,  не
та ссадина, которую перевязывают  или  лечат  мазью.  Он  понимает  это  в
переносном смысле; кожа станет тоньше, истончится  настолько,  что  другой
это заметит.
   Ага! Его жена это, стало быть, заметила?
   Женщина не в силах представить себе, что мужчина может существовать без
нее; дела не меняет даже тот факт,  что  это  утверждают  разные  религии.
Женщины, видимо, думают  иначе,  чем  им  предписывает  символ  веры.  Они
считают: раз это не я, то, значит,  другая  женщина;  конечно,  мысль  эта
приносит им страдания, но страдания, что ни говори, житейские. В то  время
как нежитейское означает для женщины полнейшее отчаяние и гибель.  Поэтому
именно нежитейское никто не смеет принимать в расчет.
   Ага! - снова воскликнул прокурор. Иными словами, подсудимый думает, что
его жена предпочла бы уличить его в неверности?
   Адвокат хотел заявить протест, но подсудимый помешал ему.
   Горе и злость, заметил он, наверно,  показались  бы  моей  жене  чем-то
вроде страховки.
   - Но как раз эту страховку я не хотел ей дать, - добавил он.
   - Почему же? - быстро спросил прокурор.
   - Мне всегда претило решение проблемы за чужой счет. Во всяком  случае,
я не хотел использовать ни свою жену, ни  какую-либо  другую  женщину  как
средство для того, чтобы уйти от собственной проблемы.
   - Я не совсем вас понимаю. Какую проблему вы имеете в виду?
   - Но ведь все время о  ней  и  идет  речь.  О  том,  что  вы,  господин
прокурор, называете  неожиданным,  хотя  выражение  это,  на  мой  взгляд,
неправомерно, ведь мы только и делаем, что ожидаем неожиданного.
   - Не можете ли вы уточнить?
   - Ожидаем то, от чего никто не застрахован.
   В  зале  раздался  смех.  Председатель  призвал   публику   не   мешать
судопроизводству. Подсудимый обиженно повернулся к зрителям и закричал:
   - Я вовсе не шутил.
   За это ему сделали замечание. А после того, как опять наступила тишина,
председатель сказал:
   - Я считаю, господин прокурор, мы это сейчас оставим...
   Прокурор прервал его, сказав просящим тоном:
   - Позвольте мне задать еще один вопрос, касающийся того же пункта. - И,
обращаясь к подсудимому, спросил: - Может быть, вы понимаете под  тем,  от
чего нельзя застраховаться, смерть?
   - Смерть? По от нее как раз и страхуются. Я понимаю под этим жизнь.
   - Как так? А ваша жена при этом, по всей вероятности, лишилась жизни?
   - Кто вам сказал? - Вопрос был произнесен так громко и твердо, что  все
присутствующие на  секунду  затаили  дыхание.  -  Если  у  вас  есть  тому
доказательства, кто мешает вам выложить их сразу? Зачем меня сюда привели?
Зачем вы утруждаете суд и всех нас?  Ведь  это  напрасная  трата  времени.
Конечно, люди, потерпевшие крушение, всегда виновны.  Для  этого  не  надо
длинных судебных следствий.
   Председатель опять хотел сделать замечание подсудимому за его  выпад  в
адрес суда, но прокурор быстрее  пришел  в  себя  и  не  дал  председателю
сказать ни слова.
   - Ответьте, подсудимый, вы - человек верующий? - спросил он.
   Возможно, и так. Он никогда не задумывался над этим всерьез.
   - Как это?
   Не было времени для  выяснения.  Со  дня  конфирмации  он  не  ходил  в
церковь.
   - Если бы вас захотели привести к присяге, вы присягнули бы?
   Почему нет?
   - Это не ответ.
   Какого, собственно, ответа от него ждут? Он  ведь  сразу  же  в  начале
судебного заседания обещал не создавать трудностей и помогать суду во всех
отношениях. И если суду необходимо, чтобы он  присягнул,  почему  прокурор
считает, что он уклонился бы от сей процедуры?
   Тут вскочил адвокат.
   - Я протестую, господин председатель.  Вопросы  прокурора  могут  иметь
только одну цель: настроить суд против моего подзащитного.
   - Я принимаю  протест,  -  заявил  председатель.  -  Мы  здесь  не  для
теологических дискуссий, наша задача заключается в том,  чтобы  установить
судьбу определенной женщины в вынести решение, виноват подсудимый  или  не
виноват, а если виноват,  то  в  какой  степени.  Я  вновь  призываю  всех
участников заседания не отклоняться от темы.
   Прокурор сказал, что, несмотря на призывы судьи, ему все же хотелось бы
вернуться к ежедневным телефонным звонкам жены подсудимого.
   - Вы признаете, что  хорошо  понимали:  звонки  вашей  жены  были  лишь
предлогом, чтобы... чтобы...
   - Чтобы услышать мой голос, - разъяснил подсудимый.
   - Ага! Прекрасно! Она, стало быть, хотела услышать ваш голос. И  этого,
по вашему мнению, было достаточно, чтобы вселить  в  жену  недостающую  ей
уверенность?
   - Да как сказать... Возможно,  достаточно,  чтобы  вселить  на  час,  а
возможно, чтобы вселить до вечера. До наступления  новых  сумерек.  Да.  Я
хочу сказать, до тех пор, пока она в это верила.
   - И хотя вы, следственно, знали, что для жены было необходимо  услышать
ваш  голос,  чтобы  поверить  вам,  вы,  согласно  единодушным  показаниям
свидетелей, ни разу не сочли необходимым позвонить ей.
   - Нет. Я этого не делал.
   - Спасибо, довольно.
   Адвокат   опять   хотел   заявить   протест,   обвинив   прокурора    в
неконструктивном методе допроса, но подсудимый  сделал  отстраняющий  жест
рукой.
   Надо быть на месте, когда звонят, сказал он. Однако собственный  звонок
может привести  к  обратным  результатам.  Это  значило  бы  слишком  явно
признать  неуверенность  другого  и  тем  самым   только   увеличить   его
зависимость от тебя. Ни один врач не  скажет  больному,  что  его  болезнь
неизлечима, он всегда оставит у него проблеск надежды, а в  данном  случае
это  действительно  единственная  надежда  забыть  о  том,  что  исцеление
невозможно. Его жена подумала бы: почему, собственно, он звонит? Что с ним
стряслось? Может, дело зашло уже так  далеко?  Да,  его  звонок  мог  быть
воспринят чуть ли не как предупреждение или даже как угроза.  Нет,  такого
нельзя допускать. Он уже не  говорит,  что  и  в  деловых  отношениях  это
абсолютно неправильная тактика. Нельзя, к примеру, слишком долго  твердить
клиенту о смертях, о несчастных случаях,  клиент  становится  пугливым,  а
страх - плохой советчик в делах, он тут же берет верх над всеми остальными
чувствами, и человек думает: и зачем вообще заботиться о чем-либо заранее?
Ведь все напрасно!  Страхование  -  чистейший  обман.  Страховое  общество
зарабатывает  свои  денежки,  и,  наверно,  также  государство,   которое,
конечно, заинтересовано в такого рода сделках, ибо ему не придется платить
пособие. И тому подобное, и  тому  подобное.  Гораздо  правильней  внушать
клиенту, что, застраховав свою жизнь, он будет спать спокойней и  что  как
раз благодаря этому проживет дольше и станет  работать  еще  плодотворней,
ведь его не будут день и ночь глодать заботы о родных.
   - Я не прерывал ваших рассуждений, - сказал председатель  суда,  -  ибо
нам очень важно выяснить ваш поистине диковинный образ мыслей.  Льщу  себя
надеждой, однако, что я говорю не только от своего имени, но  и  от  имени
всех  присутствующих,  когда  заявляю,  что  нам   кажется   действительно
чрезвычайно странным одно обстоятельство: вы все время  говорите  о  своей
жене так, будто для нес вы были не чем иным, как страховкой.
   Но ведь так оно и есть, воскликнул подсудимый, однако, разумеется, не в
смысле денег или прочих материальных ценностей, а, так  сказать,  в  самом
общем понимании этого слова. И это как раз  ужасно.  Ведь  обе  стороны  с
огромным удовольствием идут на обман друг друга,  обещая  застраховать  от
всяких напастей. Вот на что следует в первую  очередь  обратить  внимание.
Можно даже квалифицировать это как злонамеренный  обман;  не  секрет,  что
иногда один из супругов пытается представить себя как абсолютную  гарантию
от всего, хотя знает или должен был бы знать, что гарантия  сия  в  высшей
степени шаткая и имеет силу только при известных предпосылках,  которые  в
свою очередь основываются на временной договоренности.
   -   Вы   считаете   отношения   между   мужем   и   женой    "временной
договоренностью"? - быстро переспросил подсудимого прокурор.
   - Не отношения, а то, что отсюда вытекает. Так сказать, тупик.
   - Стало быть, брак, если я вас правильно понял, тупик?
   - Не только брак. Все.
   - Все?
   - Позвольте и мне тоже вставить словечко, господин прокурор,  -  сказал
подсудимый. - Не понимаю, как вы можете настаивать на своих вопросах?
   - Настаиваю только потому, что все  мы,  если  я  не  ошибаюсь,  совсем
иначе, гораздо определеннее, истолковываем брак  и  то,  что  вы  именуете
"все", - ответил прокурор с торжеством.
   - Совершенно верно, - сказал подсудимый с нескрываемым беспокойством, -
мне это известно. И именно потому вы должны избегать всего,  что  вызывает
сомнение, а ваши вопросы неизбежно его вызывают. Вышесказанное - а это  вы
знаете не хуже меня, - вышесказанное звучит определенно лишь до  тех  пор,
пока мы, сидящие в этом зале, мыслим настолько определенно, что нам даже в
голову не приходит задаваться вопросами на сей счет. Что касается меня, то
я, простите за повтор, выразил согласие признавать столь важную  для  суда
определенность.
   Не успел председатель суда вмешаться, как слово взял адвокат.
   Он в свою очередь попросил извинения за то, что его подзащитный  спорит
с прокурором в такой непозволительной манере. Виноват в этом, однако, лишь
тот, отнюдь не заслуживающий похвалы способ допроса,  с  помощью  которого
его подзащитный подвергается дискриминации.  Способ  же  этот,  совершенно
очевидно, избран прокурором только потому, что у  последнего  отсутствуют,
видимо,   конкретные   доказательства,   необходимые   для   обвинительной
концепции. Не удивительно, что благодаря такой тактике, тяжкой и тягостной
дл