иговорили бы к смертной казни и  я  не  стал  бы  изгоем  до  приведения
приговора в  исполнение.  Да,  со  мной  долгие  годы  поступали  жестоко,
наверно, чтобы защитить окружающих. Все это мне ясно,  но  неясно,  в  чем
состоит преступление, неясно, когда оно совершено, как совершено  и  зачем
совершено. Что и говорить, состояние мало приятное. И если понаблюдать  за
всеми так пристально, как наблюдал я - ведь в этом мой  долг,  -  можно  с
уверенностью сказать, что и другие знают о  совершенном  преступлении,  по
они затаились, они держат  язык  за  зубами,  ибо  тоже  не  могут  ничего
доказать. Очевидно, это было ужасное преступление. Вы,  наверно,  спросите
меня, откуда я все это знаю. Возможно, вы решите, что это не что иное, как
игра воображения. Очень мило с вашей стороны, большое спасибо,  но...  да,
ваши утешения были бы приблизительно как разговор у постели умирающего.  Я
ведь уже упоминал о таких разговорах. Давайте все же  вернемся  к  первому
вопросу. Откуда мне это известно? Трудно сказать. Известно, вот и все. Это
знаешь наяву и во сне. Знание происшедшего вошло тебе  в  плоть  и  кровь.
Совершил ли я преступление в бессознательном  состоянии?  Но  ведь  в  это
довольно трудно поверить. Я  еще  никогда  не  терял  сознания,  мне  даже
оскорбительно  предположить,  что  такое  обо  мне  подумают.   А   может,
преступление было столь чудовищное, столь ужасное, что я и сам ужаснулся и
не смог этого вынести и единственное мое спасение оказалось в том,  что  я
забыл детали? Я как-то читал, что такое случается; человеку кажется, будто
все приснилось ему в страшном сне, и это правда становится  сном,  который
постепенно выветривается, остается лишь тяжесть под ложечкой. Но...  но...
если это и так, то что я еще должен забыть? Жуть, господа, кошмар.  И  кто
поручится, что я и впрямь все окончательно и  бесповоротно  забыл?  Совсем
некстати, когда я  совершенно  расслаблюсь,  я,  возможно,  кое-что  вдруг
вспомню, и тогда меня, абсолютно беззащитного, затянет назад в прошлое.  И
еще соображение: кто  даст  гарантию,  что  при  моей  забывчивости  улики
надежно ликвидированы, так  надежно,  что  никто  их  никогда  не  найдет?
Какую-нибудь мелочь я свободно мог упустить.  Тогда  она  показалась  мне,
вероятно, несущественной, и только со временем выяснится - она-то  и  есть
самая главная среди остальных улик. Я без  конца  ломаю  себе  голову  над
этим, но ломаю голову напрасно - ведь мне не за что уцепиться. Меня  вовсе
не страшит мысль, что преступление когда-нибудь откроется,  это,  наверно,
спасло бы меня.  Гораздо  опасней  другое:  вдруг  кто-нибудь  посторонний
узнает, в чем дело, узнает раньше меня. Допустим, речь идет об убийстве...
Пожалуйста, не ловите меня на слове, не  старайтесь  на  основании  одного
лишь слова подвести меня под монастырь, с той же  вероятностью  это  могло
быть тяжкое телесное повреждение, в результате которого наступила  смерть,
или  даже  просто  преступная  неосторожность...  Ну  а  если  это  правда
убийство? И если неожиданно настанет засушливое лето, пруд высохнет и  все
обнаружится? Или, может, постепенно  сгниют  веревки,  которыми  привязаны
камни, и тело всплывет на поверхность? Или там начнут подниматься  пузыри,
кто-нибудь обратит внимание и, взяв шест, пошарит по дну? Но ведь убийство
вовсе не обязательно связано с водоемом. Не  правда  ли?  Может,  я  зарыл
труп. А как раз на том месте городские власти решили провести  газопровод,
или дети стали играть в индейцев, вырыли пещеру и с криком кинулись домой,
рассказать матерям. Иногда мне чудится, что преступление уже раскрыто  или
почти раскрыто. Я стою на краю тротуара и  жду,  когда  загорится  зеленый
свет и я смогу перейти на  другую  сторону.  И  вот  мимо  меня  проезжает
трамвай  с  прицепом,  он  несется  быстро  и  здорово  громыхает,  вагоны
переполнены, пассажиры как сельди в бочке; невидящим взглядом они  смотрят
на пешеходов, а потом внезапно один из них свободной рукой - другой  рукой
он держится за поручень, - свободной рукой показывает на  меня  и  кричит:
"Это он!" Но, конечно же, трамвай из-за незнакомца  не  затормозил,  более
того, остальные пассажиры даже не успели обернуться и взглянуть  на  меня;
трамвай едет быстро, да и как тут обернешься, в такой давке. И что  скажет
тот человек пассажирам? Ведь меня там нет.  Для  меня  все  тоже  чересчур
скоро промелькнуло, не успел я осознать слова незнакомца, как трамвай  уже
проскочил вниз по улице и исчез из глаз. Я  слышу  треньканье  трамвайного
звонка, стою на том же месте и так же растерян, как и раньше. Вот в  такие
секунды и покрываешься потом с ног до головы. Мир вовне вертится,  несется
с востока на запад,  а  я  пригвожден  к  месту.  Голова  кружится,  когда
подумаешь обо всем этом, и сон уже не  в  сон.  Однажды  вечером  я  решил
разыскать мою жену. Всю ночь я трясся в вагоне, но это я уже  рассказывал.
Могло случиться, что я и не нашел бы ее, но я ее нашел. Искал потому,  что
мы были с ней знакомы, очевидно, еще до того времени, о котором  я  забыл.
Странно, правда? Мою жену  я  помнил,  а  более  близкое  событие  начисто
вылетело из головы. Нашел я ее по одной причине: с ней  происходило  нечто
подобное тому, что происходило со мной. Да нет же, жена моя  не  совершила
преступления, которое покрыто мраком неизвестности, не  подумайте.  Просто
врачи сочли ее безнадежной, вот как бы я выразился. У нее не было  никакой
определенной болезни, которую лечат в  больницах.  Может,  вообще  это  не
имело отношения к болезни, слово "болезнь" только запутывает.  Наверно,  с
ней стряслось нечто другое. По-моему, господа, на свете существует гораздо
больше, чем мы думаем, людей,  от  которых  отказались  врачи.  И  как  ни
удивительно, эти люди обладают огромной притягательной силой для здоровых,
для тех, от кого еще не отказались врачи. Почему, я  и  сам  не  знаю,  но
из-за этого постоянно происходят несчастья и разброд. Однако с  нами  дело
обстояло иначе, мы оба с женой были уже по ту сторону,  а  с  той  стороны
можно лишь взирать на здоровых. Семь лет подряд мы с ней  взирали,  будучи
на той стороне. И когда люди  обращались  к  нам  за  советом,  мы  давали
правильный совет, тот, какой требовался им. Ведь постороннему зрителю  все
куда виднее. И конечно, мы никогда не давали совета, который  оказался  бы
правильным для нас. Я, например, страховал  клиентов,  да.  Извините,  что
задержал вас долгими рассуждениями. Для вашего процесса от моих  признаний
все  равно  не  будет  проку,  это-то  мне  ясно.  Просто  я  счел   своей
обязанностью сообщить о фактах - да, это факты, безусловно. Не хочу, чтобы
меня обвинили в злом умысле по отношению  к  суду,  поскольку  мои  ответы
звучат иначе, чем ваши вопросы. Я имею в виду ту ночь, вокруг которой  все
вертится... Напрасно, господа. К сожалению, мне не удалось вас  ни  в  чем
убедить... О той ночи я пытался рассказывать в вашем ключе.  Как-никак,  я
был деловым человеком и имел дело с деловыми людьми. Однако  что  касается
ухода моей жены... Странное чувство, иногда мне кажется, будто  она  сидит
здесь, среди публики.  Или  читает  газеты,  рубрику  "Из  зала  суда",  и
смеется... Этот ее уход изменил меня до неузнаваемости, изменил  даже  мой
язык. Человек, попавший в снежную вьюгу, говорит иначе,  чем  хотелось  бы
вам, официальной инстанции. Но и этот человек  ничего  не  может  с  собой
поделать, не то он сойдет с ума.
   Председатель суда, по-видимому, счел правильным на первых порах  вообще
никак не касаться речи подсудимого.
   - До этого вы сказали: не исключено, что вашей жене представился  шанс,
- начал он. - Значит ли  это,  что  вы  помогли  жене  воспользоваться  ее
шансом? Нет уж, пожалуйста, не качайте головой, сперва подумайте.  Я  хочу
сказать, что ваша жена, возможно, рассталась с вами по заранее достигнутой
обоюдной договоренности. При известных обстоятельствах  вы  могли  даже  -
ничто ведь этому  не  препятствует?  -  проводить  жену,  ну,  скажем,  на
вокзал... Приблизительно до часу ночи пригородные поезда еще ходят...  Или
вы довели ее до машины, которую  она  заказала  предварительно  и  которая
ждала  ее  неподалеку.  Прошу  вас  не   перебивать   меня,   это   только
предположение. За те четыре часа, о которых мы не имеем никаких  сведений,
могло многое случиться. Я просто хочу помочь вам выйти из затруднительного
положения, напрягите вашу память. Кстати, я даже  намерен  вас  успокоить:
сама собой напрашивалась догадка о том, что вы с женой  сели  за  весла  и
поплыли по озеру и что именно тогда произошло нечто непредвиденное. Но это
предположение окончательно опровергнуто, доказано, что в ту ночь  ни  одна
из лодок, находящихся поблизости, не была использована посторонним  лицом.
Понятно, для вас это исключительно важная деталь, во  многом  снимающая  с
вас подозрение. Однако вернемся к моей версии. Вы с женой могли совершенно
внезапно решить расстаться, и притом принять решение почти  безмолвно.  Но
до того должна была произойти очень болезненная сцена, на этот счет  ни  у
кого здесь нет сомнений, особенно после недавнего вашего  рассказа.  Сцена
эта, очевидно, поразила вас в самое сердце, вы не выдержали,  и  на  время
сознание у вас выключилось. Образовался провал в  памяти,  отсюда  и  ваше
утверждение о снежной буре, - утверждение,  которое  суд,  увы,  не  может
принять к сведению. Но, исходя  из  вышесказанного,  мы  по  крайней  мере
сумеем его объяснить.
   - Снежная вьюга - непреложный факт, - закричал подсудимый.  -  Я  помню
все точно.
   - Оставим это сейчас. Я хотел бы, чтобы вы высказали свое  отношение  к
моей версии.
   - А как же меховое пальто?
   - Ваша жена могла отдать пальто, чтобы не быть из-за него опознанной. В
полицейских сообщениях шубка описывалась чрезвычайно подробно.
   - Но разве у нее были деньги купить себе другое пальто?
   Адвокат обратил внимание судей на то, что приходно-расходные книги  его
подзащитного были тщательно проверены  приведенным  к  присяге  ревизором;
проверка показала, что ни перед  печальным  событием,  ни  непосредственно
после него не были изъяты суммы, превышающие обычные, причем  все  расходы
имеют свое объяснение. Что касается  банковских  вкладов,  то  суд  и  сам
знает, что его клиент ими не распоряжался, он был  всего  лишь  доверенным
лицом, все деньги были на имя жены подсудимого.
   Прокурор в шутливой форме заметил, что женщины  склонны,  так  сказать,
прятать  деньги  в  чулок,  тайные   сбережения   доставляют   им   особое
удовольствие.  Кроме  того,   жене   подсудимого   кто-нибудь   мог   дать
соответствующую сумму.
   - Да, кстати, подсудимый,  не  скажете  ли  вы,  что  вы  намереваетесь
делать, если суд вынесет вам оправдательный приговор?
   Подсудимый  объяснил,  что  страховым  обществом  он  уже   не   сможет
руководить. И вообще, поскольку дом и все  имущество  принадлежат  жене...
Конечно, он имеет от нее доверенность, но сам он считает, что доверенность
уже недействительна.
   - Да, правда, чем мне заняться? Во всяком случае, я  постараюсь  никому
не быть в тягость.
   Прокурор возразил, что, задавая этот вопрос,  он,  собственно,  имел  в
виду иное, хотя надо признать, что и эта проблема, то есть проблема  денег
жены и доверенности, нуждается в дальнейших уточнениях. Однако смысл  его,
прокурора,  вопроса  заключается  в  другом:   что   намерен   предпринять
подсудимый в отношении своей исчезнувшей жены?
   Трудно ответить. Ведь если он скажет: ничего, его  в  этом  зале  опять
неправильно поймут. Да и самому ему тяжко будет сидеть,  сложа  руки;  это
нелегкая задача.
   Стало быть, он не станет искать жену?
   Не станет, это было бы бесполезно.
   Почему бесполезно?
   Если полиция не в состоянии ее найти, то как же он... Нет, это  привело
бы к обратным результатам. Ведь она не хочет, чтобы ее нашли.
   Разве он не испытывает желания опять воссоединиться со своей женой?
   Ну да, желание! Но вовсе не в этом дело.
   А в чем же?
   Даже если он и испытывает желание, то это не играет никакой роли. Более
того, так он может только навредить жене.
   Почему, собственно?
   Когда человек открыто выражает  свои  желания,  он  невольно  подбивает
другого на ложные шаги.
   Ну а если он, подсудимый, узнает,  что  его  жене  плохо  живется,  что
тогда?
   Зачем думать, что ей плохо живется? Она ушла, прямо в снежную вьюгу...
   Пора оставить в покое снег, закричал прокурор.
   Но снег шел, ничего не попишешь. И  такова  была  воля  жены.  Наверно,
сейчас она находится  по  ту  сторону...  Извините,  пожалуйста...  По  ту
сторону снега.
   - Итак, коротко говоря, вы, значит, ничего не собираетесь  предпринять,
чтобы найти свою жену?
   - Я буду стараться ничего не предпринимать. Запрещу это себе.
   - Спасибо. По крайней мере вы ответили прямо и ясно, - сказал прокурор.
-  Впрочем,  вы  не  всегда  придерживались  такого  мнения.   Раньше   вы
действовали иначе. Полицейский, который нашел вас тогда на берегу озера, в
своих официальных показаниях сообщил,  что  он  слышал  ваши  призывы.  Вы
припоминаете? Вы призывали на помощь?
   Нет, он не призывал на помощь.
   Звал ли он свою жену?
   Да, звал, старался перекричать снежную вьюгу.
   Его покорнейше просят забыть пока о снеге. Стало быть, он хотел,  чтобы
его услышала жена?
   Ну да, конечно, зачем иначе люди кричат.
   Иными словами, он считал, что его жена еще  была  где-то  поблизости  и
могла его услышать?
   Да, конечно. Он оглянулся, но ее  уже  не  было  рядом.  От  страха  он
закричал.
   Оглянулся? Как оглянулся?
   Это просто так говорят. Когда идет снег, теряешь ориентировку. И  кроме
того, некоторое время он думал о другом. Ну а потом, когда он опять поднял
глаза...
   Пусть продолжает, его слушают.
   Повсюду был только снег.
   Хорошо, значит, снег. А что дальше?
   Ему показалось, что он ослеп.
   - Потому вы и стали звать?
   - Да, может быть, потому, чтобы испробовать и это крайнее средство.
   - А почему еще?
   - В такую погоду легко замерзнуть, стоит только присесть  и  задремать.
Вот почему еще.
   - Вы, значит, боялись, что с женой случится что-то подобное?
   - Да, вероятно.
   - И тогда вы стали выкрикивать ее имя?
   - Да.
   - Часто? Я хочу сказать, вы много раз повторяли ее имя?
   - Я недооценил снег. Со мной это случилось в первый раз. Снег поглощает
звуки. А потом теряешь ориентир.
   - Какой ориентир?
   - Не можешь ориентироваться. Я кричал не в том направлении.
   - Вы, стало быть, считаете, - спросил прокурор, - что жена пришла бы  к
вам, если бы услышала ваш зов?
   - Само собой разумеется.
   - Что кажется вам само собой разумеющимся?
   - Когда человек слышит свое имя, ему не остается  ничего  другого,  как
вернуться. Но естественно, это должно быть его настоящее имя.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Я  звал  неправильно.  Выкрикивал  имя,  на  которое  она  больше  не
откликается.
   - Означает ли это, что ваша жена живет под чужим именем?
   - Ну вот, вы начинаете сначала. Это ведь чисто внешнее  обстоятельство,
не  имеющее  никакого  значения.  Возможно,  материал   для   полицейского
протокола, но здесь это, ей-богу, неинтересно слушать.
   - Что вы! Обвинению это чрезвычайно интересно, гораздо интереснее,  чем
рассказ о снеге.
   Между прочим, с той ночи прошло уже несколько месяцев. Может  быть,  за
это время подсудимый вспомнил имя, на которое его жена сейчас откликается?
   Подсудимый сказал  "нет",  но  с  большими  колебаниями,  и  то  сперва
скользнув взглядом по рядам зрителей.
   - Мне следовало бы ее увидеть, тогда, наверно, я вспомню имя.
   И тут подсудимый неожиданно повернулся к председателю суда.
   - По-моему, мы совершаем ошибку, господин председатель  суда,  если  вы
позволите это заметить. Мы говорим здесь о моей жене так, словно она часть
меня,   часть   моего   тела.   Теперь   это   больше   не   соответствует
действительности. Возможно, что и раньше не совсем соответствовало, но  об
этом поздно спорить, теперь, во всяком случае, сама посылка неправильна, я
уверен, мы должны говорить о ней не как о _моей_ жене. Я искал ее следы во
время вьюги, по их занесло снегом. Я звал жену по имени, вероятно часто  и
долго - вы утверждаете, что это происходило целых четыре часа, - ничего не
помню, снег поглотил ее имя. Итак, с этим покончено. Таким образом  мы  не
найдем человека снова. Можно найти  пальто.  Но  даже...  аромат  носового
платка и тот был уничтожен с помощью  химической  экспертизы.  Вот  в  чем
заключается наша общая ошибка.
   - Вам часто снятся такие  сны,  как  со  снегом?  -  спросил  прокурор,
очевидно  чтобы  помочь  председателю  суда  выйти   из   затруднительного
положения.
   - Это был  не  сон,  это  было  действительное  переживание,  -  сказал
подсудимый, но без всякой агрессивности.
   - Ну хорошо, - сказал председатель суда. Он явно должен был собраться с
духом, чтобы произнести последующие слова. - До сих пор  я  надеялся,  что
уберегу суд от истории со снегом. Но теперь мне ясно,  что  это  никак  не
удастся. Правда, я не надеюсь, что суть дела от подобного  разбирательства
прояснится - как раз наоборот, нас самих занесет этим злосчастным  снегом.
Прошу соблюдать тишину! Раньше, когда мы вас спрашивали, подсудимый, зачем
вы подали своей жене меховое пальто - я имею в  виду  минуты  перед  самым
вашим уходом из дома, - вы сказали, будто  боялись,  что  станет  холодно.
Ваши опасения подтвердились? Стало и впрямь холодно?
   - Да, очень. Меня всего трясло.
   - Это не обязательно связано с температурой  воздуха.  И  вот,  значит,
пошел снег.
   - Да.
   - Снег сразу пошел? Я хочу сказать, сразу после того, как  вы  с  женой
вышли из дома?
   - Теперь я это уже не помню точно.
   - Может быть, снежинки падали вам прямо на лицо и вы удивлялись?
   - Да, может быть. Но я не удивлялся.
   - Нет? Не удивлялись, что в конце сентября вдруг ни с того  ни  с  сего
пошел снег?
   - Да, насколько я помню, я не удивлялся.
   - А ваша жена тоже не удивлялась?
   - Наверно, нет. Она не проронила ни слова. Шла рядом со мной, но мы  не
разговаривали.
   - Гм! Ваша жена, значит, шла рядом с вами. И куда вы оба шли?
   - То есть как - куда?
   -  У  вас  была  определенная  цель?  Или  вы  хотя  бы  придерживались
определенного направления?
   - Мы просто шли вперед.
   - Вперед? Если учесть местоположение вашего дома и  входной  двери,  то
вы, значит, шли по направлению к озеру. Я правильно говорю?
   - Да, возможно, так и было.
   - Итак, вы прошли через палисадник, а потом  направились  по  дороге  к
парку на берегу?
   - Да, возможно, так и было.
   - Ну а что вы увидели, когда подошли к озеру?
   - Я не обращал особого внимания на окружающее. Наверно, озеро замерзло.
   - Но это уж и вовсе невероятно. Как вы заметили сперва, что идет  снег?
Увидели? Почувствовали?
   - Заметил, вот и все. Это  сразу  заметно.  Не  могу  сейчас  объяснить
почему.
   - Лежал ли снег, к примеру, на ваших плечах или на плечах жены?
   - Да нет же. Впрочем, может, он и лежал у нас на  плечах.  Разве  такие
мелочи запоминаются?
   - Ваш костюм  был  совершенно  сухой...  Я  говорю,  конечно,  об  утре
следующего дня. Чем вы объясняете такой феномен?
   - Чем я могу это объяснить? Бывает, наверно, и такой снег.
   - Странный снег, так мне по крайней мере кажется, - сказал председатель
суда. - И несмотря на все эти несообразности, вы по-прежнему  утверждаете,
что шел снег?
   - Никаких несообразностей не было. Позже вы это сами поймете.
   - Позже? - спросил председатель суда.
   - В один прекрасный день. Может, уже тогда, когда вернетесь домой.
   - Сомневаюсь. Кроме того, задача  суда  -  разобраться  в  данном  деле
сейчас. Хотелось бы, чтобы вы  нам  помогли  по  мере  сил.  Рассказывайте
дальше.
   - Что мне рассказывать?
   - О том, как шел снег.
   - Большие хлопья, очень бо