Уильям САТКЛИФФ
   А ТЫ ПОПРОБУЙ




   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

   Зевс, кто вывел смертных на дорогу, чтобы они поняли
   Зевс, кто сделал так, что мудрость приходит через страдание
   Ахилл - Агамемнон

   Ощущается лучше, чем когда-либо, и гораздо чувствительнее.
   Джон Уэйн Боббит

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
ПЛОХО ДОГОВОРИЛИСЬ

Она теперь другая.

   - Спинка не откидывается.
   - Не может быть.
   - Говорю, не откидывается.
   - Смотри.  -  Я  вступаю  в  борьбу  с  самолетным  креслом.  Оно  не
поддается. - Действительно, сломано.
   Она торжествует - и улыбается полускрыто одной из самых желчных своих
улыбок. Так, словно говорит: "Ты настолько туп, что даже  не  понимаешь,
когда над тобой смеются". Две недели назад она оттаскала бы меня за уши,
рассмеялась в  лицо,  обозвала  бы  сексистом  и  пиздоболом.  Сейчас  -
единственной ухмылкой она дает  понять,  что,  во-первых,  считает  меня
идиотом, и во-вторых, что это не мое дело.
   - Пусти меня на свое место.
   Я  молчу.  Я  приехал  в  аэропорт  заранее,  зарегистрировал  билеты
(специально попросив место у окна), полтора часа  прождал  Лиз,  которая
появилась в последнюю минуту и заявила, что не перевела деньги в чеки  -
так что нам пришлось бегать  по  всему  аэропорту,  искать  единственное
место, где их выдают, и если бы оно  оказалось  закрыто,  я  понятия  не
имею, что бы мы делали. Наверно... наверно, я бы три месяца  катался  по
Индии в одиночку. Или пришлось бы одалживать ей деньги -  но  тогда  нам
хватило бы только на половину дороги - нет, это невозможно - и  с  какой
стати я должен одалживать ей деньги.  Нет  уж.  У  нее  было  достаточно
времени на сборы.
   - Пусти меня на свое место. Ты все равно читаешь - ты  все  равно  не
будешь откидываться. А я хочу спать.
   Врет. Мы только взлетели, и сейчас ясный день. Отличный вид из  окна.
Я специально попросил это место -  я  знаю,  что  это  детство,  но  мне
нравится летать, ясно? И  я  не  собираюсь  стыдиться  того,  что  люблю
смотреть в окно. Может, я уже вырос из этого,  но  мне  все  равно.  Мне
нравится, и все тут.
   - Дэйвид... Ты меня слышишь?
   Она  сверкает  глазами,  и  все  черты  ее  лица  сложились  в   одну
презрительную гримасу, словно говоря: "Ну, скажи, что ты хочешь смотреть
в окно. Давай. Ну, говори. Тогда уж точно станет ясно -  и  нам  уже  не
отвертеться,  -  что  в  свои  девятнадцать  лет  ты   на   самом   деле
двенадцатилетний сопляк, и что тебе не стыдно быть полным мудаком".
   Я не параноик - все это четко  написано  в  изгибе  ее  ноздрей  и  в
раскосых глазах.
   Противнее всего то, что я вовсе не читаю. Я лишь изредка заглядываю в
книгу, и почти все время смотрю в окно. Но она поймала меня как  раз  за
книгой, и теперь я не могу  сказать,  что  не  читаю,  потому  что  буду
выглядеть эгоистом, а она именно этого и добивается.
   - Хорошо, - говорю я. - Сейчас.
   Я  закрываю  книгу,  бросаю  демонстративный  взгляд  в  окно,  чтобы
показать, что я не эгоист, и что иду на серьезную жертву. Лиз  вздыхает,
и я вижу краем глаза, как она качает головой. Со мной все ясно, и что бы
я ни сделал, она только укрепится в своем мнении.
   Она  меня  ненавидит.  Она  думает,  что  я   неразвит,   эгоистичен,
невыдержан и самонадеян. Боже мой, я уступаю ей место - и, между прочим,
могу захотеть спать, и будет негде, потому что откидывающееся  кресло  я
отдал ей - а она теперь сидит, качает головой, и считает меня  эгоистом.
Это оскорбительно!
   Я не понимаю, почему. Я не понимаю, что изменилось. Всего две  недели
назад мы были лучшими друзьями, почти влюбленными. Сейчас  мы  привязаны
друг к другу - летим в Индию на три месяца - и она обращается  со  мной,
как с куском тухлого мяса. Может я и на самом деле неразвит, эгоистичен,
невыдержан и самонадеян, но раньше ей это нравилось. Я не  изменился.  И
не вижу причин меняться только потому, что она теперь другая.

Просто страшно.

   Я много раз слышал старый прикол, что попасть в Индию - это попасть в
духовку, но представления не имел о том,  что  попасть  в  Индию  -  это
действительно попасть в духовку.
   Делийский аэропорт это... это уссаться можно. Нельзя впихнуть столько
народа в такое маленькое пространство, чтобы они не  начали  друг  друга
жрать. Это невозможно. Но кажется, никому кроме меня  не  было  дела  до
толпы.
   Проторчав три часа в  иммиграционной  службе,  мы  вышли  наконец  из
аэропорта и обнаружили на улице еще  больший  дурдом.  Мы  и  минуты  не
пробыли на воздухе, как куча оборванных вонючих мужиков  набросилась  на
нас и принялась драть на куски - наверно для  того,  чтобы  каждая  наша
конечность  добралась  до  города  на  отдельном  транспорте.  Это  было
омерзительно. Я чувствовал  себя  так,  словно  меня  грабят.  Грабят  в
духовке. Все эти мудозвоны, которые пытались затащить нас в  свои  такси
были такими оборванными и отчаянными, что  мне  захотелось  домой  прямо
сейчас.
   Лиз  заметила,  что  еще  какие-то  рюкзачники  из  нашего   самолета
двинулись к автобусу, и мы, грудью  проложив  себе  путь  сквозь  толпу,
вскарабкались вслед за ними. Мотор  уже  работал,  и  мы  с  облегчением
опустились на сиденья, решив,  что  успели  как  раз  вовремя.  Водитель
сердито ткнул пальцем сначала в наши сумки,  потом  на  крышу  автобуса.
Тогда я заметил, что ни у кого больше нет с собой багажа, и нам пришлось
выходить из автобуса, чтобы тут же оказаться в новой  толпе  оборванцев,
наперебой предлагающих забросить наше барахло на крышу.  Я  был  уверен,
что они сопрут рюкзаки в ту  самую  минуту,  когда  я  повернусь  к  ним
спиной, поэтому попытался вскарабкаться на крышу сам,  но  тут  мужик  в
красном тюрбане, очевидно, начальник всех закидывателей сумок на  крышу,
столкнул меня с лестницы и вцепился в багаж. Я уступил. Все время,  пока
он прикручивал рюкзаки веревкой, я не спускал с него глаз. Весь его  вид
говорил о том, что он  знает,  что  делает;  несколько  сумок  были  уже
наверху, и я решил, что может так  оно  и  должно  быть.  Спустившись  с
лестницы, он  принялся  дергать  головой  снизу  вверх  и  приговаривать
"дэнги-дэнги".
   - Он хочет денег, - сказала Лиз.
   - За что? Это его работа. Я вполне мог закинуть рюкзаки сам.
   - Ради Бога, дай ему денег. Я пойду займу места.
   - Но у меня нет денег. Вряд ли он берет чеки.
   - Ну дай же ему хоть что-нибудь.
   - Что? Подтирочную бумагу? Вчерашний "Гардиан"?
   Она не удостоила меня ответом и полезла в автобус.
   - Дэнги. Дэнги.
   - У меня нет.
   - Дэнги.
   Он прицепился к моему рукаву, и толпа вокруг нас стала уплотняться.
   - Слушай, друг, у меня нет сейчас денег. Я не успел разменять.
   - ДЭНГИ!
   Я вывернул карманы -  показать,  что  у  меня  нет  денег,  и  оттуда
вывалилалась целая горсть английских монет. Он злобно  зыркнул  на  меня
глазами и кинулся  собирать  мелочь.  Поднялся  переполох,  куча  народу
сцепилась из-за этой меди, и я смог улизнуть  в  автобус,  надеясь,  что
буду уже далеко, когда они поймут, что монеты всего лишь английские.
   Пока мы разбирались с сумками,  все  сиденья  заняли,  и  Лиз  стояла
теперь у заднего стекла. Я подошел к ней.
   Через полчаса, когда автобус набился битком, шофер пару раз нажал  на
газ, но не сдвинулся с места.
   Еще через полчаса, в течение  которых  мужик  в  красном  тюрбане  не
переставая орал мне что-то сквозь стекло, а в автобус впихнулось  в  два
раза больше народа, чем тогда, когда я был  уверен,  что  он  полон,  мы
наконец выползли из аэропорта.
   - Ужас, - сказал я.
   - Что ужас? - спросила Лиз.
   - Вс„.
   - Чего же ты ждал? - она смотрела осуждающе.
   - Здесь везде так?
   - Думаю, да.
   - И мы за этим летели?
   - Да, это Индия.
   - Господи. Не может быть.
   Мне вдруг показалось, что желудок у меня набит булыжниками. Все  было
не так. Я попал не туда. Я ничего еще не успел положить в  рот,  а  меня
уже тошнило - от жары, толпы, клаустрофобии, - мне было просто страшно.
   Черт бы драл, что я наделал? Как меня занесло в эту жуткую страну?  Я
ее ненавижу. Уже. К ней невозможно привыкнуть. Как же я влип.
   Это было плохо. Очень плохо.

Ж

   Автобус выкинул нас на тротуар, и мы направились в  отель  "Ринго"  -
это симпатичное название  стояло  первым  в  списке  "Одинокой  Планеты"
. Отель был рядом, на боковой улочке.
   Я бы не рискнул назвать улицей то, по чему мы  шли.  Для  начала,  не
было асфальта  -  просто  утоптанная  грязь  с  налипшей  сверху  пылью,
утыканная зеленоватыми лужами,  кучами  мусора  и  коровьими  лепешками.
Поразительно, но очень многие пробирались сквозь это месиво в  шлепанцах
без задников.
   Я рассматривал людей, и они  были  совсем  не  похожи  на  индусов  в
Англии. Не то,  чтобы  они  отличались  физически  или  носили  странную
одежду, нет. Что-то невыразимое делало их  совершенно  для  нас  чужими.
Что-то в походке и в выражении лиц. Мне было страшно до усрачки. И  куда
ни посмотри - сотни людей - и все орут прямо  в  уши:  "Такси,  такси!",
"Лучшая еда!",  "Звони  задешево!";  они  толкаются,  смеются,  болтают,
ругаются - с таким наглым видом, как будто они здесь полные хозяева.

***

Отель мы нашли на верхней площадке темной лестницы - несколько номеров на двоих, на чердаке под самой крышей. Мужик, у которого на шее росла шишка размером с теннисный мяч, сказал, что все номера заняты, и что остались только койки в общей спальне. Он провел нас по лестнице к самой верхушке чердака - туда, где гофрированная железная крыша образовывала тупой угол.
   Железные стены и крыша превращали спальню в еще более жаркую духовку,
чем вся остальная страна. Комната была  битком  уставлена  кроватями,  и
когда мои глаза привыкли после яркого  света  к  полумраку,  я  различил
нескольких бедолаг-путешественников, в глубокой  депрессии  лежавших  по
койкам. Они были так худы и несчастны, что это место вполне  можно  было
принять за тюрьму. Некоторые читали, один спал, а  двое  просто  лежали,
уставясь в пространство.
   Не очень-то этим ребятам было весело.  Едва  вырвавшись  из  уличного
дурдома, мы вляпались в кое-что похуже - в  морг.  Никто  не  удосужился
повернуть головы, хотя мы стояли здесь уже несколько минут. Что бы  меня
ни ждало в этой стране, меньше всего  я  хотел  стать  похожим  на  этих
людей. Я хотел домой.
   От мысли, как глубоко я вляпался в Индию, и во  что  превратятся  эти
три месяца, у меня отчаянно закружилась голова.
   - Что скажешь? - спросила Лиз.
   - Мрак.
   - Ммм.
   - Может, тут есть что получше?
   - Не знаю.
   - Можно спросить у них, - предложил я.
   - Эти люди наверняка думают, что лучшего места не найти, иначе бы они
тут не лежали.
   - Может быть.
   Сама мысль, что  кто-то  мог  посчитать  это  место  лучшим  в  Дели,
способна повергнуть в глубокую депрессию. Однако  перспектива  таскаться
по жаре с рюкзаками  и  выискивать  что-то  другое  тоже  не  прибавляла
оптимизма.
   Лиз выудила из сумки справочник, и мы нашли в этом  районе  еще  один
отель; он назывался "Отель миссис  Коласо".  Книжка  описывала  его  как
"переполненное и тяжелое для нервов место без  удобств",  что  не  очень
обнадеживало, но других гостиниц в округе, если верить  справочнику,  не
было, так что мы опять выползли на горячий мыльный воздух и  поволоклись
к отелю миссис Коласо.
   Атмосфера там была  не  столь  душераздирающая,  по  койкам  валялось
гораздо меньше впавших в кататонию хиппи, и, хотя все нормальные  номера
опять оказались заняты, мы с готовностью согласились на  общую  спальню,
довольные уже тем, что будет куда плюхнуть задницы.
   Плюхнули.
   Лежа на  жесткой  кровати  и  разглядывая  вентилятор  под  потолком,
крутившийся  настолько  медленно,  что  это  не  производило   абсолютно
никакого впечатления на окружающий  воздух,  я  думал  о  том,  что  еще
никогда в жизни мне не было по-настоящему жарко. Да, я лежал на  горячем
солнце, потел, когда бегал, но ни разу не  превращался  в  ломоть  мяса,
который пекут изнутри. Я  чувствовал,  что  наполняюсь  жаром,  что  мои
внутренности превращаются в огромную кучу недоваренных потрохов, которую
мне придется теперь всюду таскать с собой. Воздух вырывался из ноздрей и
обдувал верхнюю губу, как горячий фен.
   Как они здесь живут? Как эта  страна  вообще  существует?  Как  такое
количество воздуха нагревается  до  такой  температуры  и  не  раскаляет
планету?
   Разбирать вещи мы не могли - их было некуда класть; и мы  понятия  не
имели, чем заняться после того, как с облегчением  плюхнули  задницы  на
кровати. Мне всегда было интересно, что делают рюкзачники целыми  днями,
и вот теперь я прилетел в Дели, сижу на  койке  и  не  знаю,  что  будет
дальше. Мы расплывались от жары и усталости, и ни у меня, ни  у  Лиз  не
было ни малейшего желания выходить на  улицу  и  осознавать,  что  мы  в
Индии.
   В комнате был еще один человек. Он лежал на  кровати  и  таращился  в
пространство, уперев локти в койку, а  кисти  рук  оставив  болтаться  в
воздухе. Как будто читал книгу, только без книги.
   - Привет, - сказала Лиз.
   - Мир, - сказал он.
   - Мир, - ответила она.
   Он сел на койке и стал нагло на нее пялиться.
   - Как тебя зовут? - спросила Лиз.
   - Ж.
   - Жэ? - Я постарался как можно лучше выразить  неприязнь,  которой  к
нему  проникся  -  и  преуспел,  особенно  если  учесть,  что   в   моем
распоряжении была всего одна буква.
   - Ж - это класс, - сказала Лиз, пытаясь загладить мой резкий тон.
   - Как тебя зовут на самом деле? - спросил я.
   - На самом деле?
   - Ага.
   На лбу у него словно стояла печать: "Частная школа".
   - Ж.
   - Тебя так родители назвали?
   - Нет, это сокращенно от Джереми.
   - Ясно, Джереми. То есть Ж.
   - Откуда ты, Ж? - спросила Лиз.
   Джереми ухмыльнулся  и  уставился  на  нее  долгим  многозначительным
взглядом. Она с трудом скрывала смущение.
   - Вы ведь... здесь... недавно?
   Пай-девочка Лиз, залилась стыдливым румянцем.
   - Да, - сказала она, теребя покрывало на кровати.  -  Мы  только  что
прилетели.
   - Я так и подумал, - сказал он.
   - Уж не из-за самолетных ли бирок на рюкзаках? - предположил я.
   Он меня проигнорировал.
   -  Когда  пробудешь  здесь  ...  несколько...  месяцев...  перестаешь
задавать вопросы. Врастаешь в Индию, как в свою землю.
   - Да, - сказала Лиз. - Я понимаю.
   - И все-таки, откуда ты? - спросил я.
   Он меня проигнорировал.
   - Из Англии? Ты англичанин?
   Он неохотно кивнул.
   - Откуда точнее? - спросил я.
   - Ох ... с юга.
   - Отлично. Мы тоже. Из Лондона?
   - Нет.
   - А откуда.
   Теперь я его вывел из себя.
   - Танбридж-Уэллс, - сказал он.
   - Красота, - сказал я. - Наверно, тебя все тут  бесит.  После  такого
богатого места, я хочу сказать.
   - Нет. Уже нет, - произнес он, заглядывая  в  самую  глубину  лизиных
глаз.
   - Давно ты здесь? - спросила она.
   Он ухмыльнулся.
   - Оххх - давно. Так давно, что успел полюбить... и возненавидеть. Так
давно, что не знаю, смогу ли вернуться назад.
   - Неделя? - спросил я.
   Это никого не рассмешило.
   - И часто ты болеешь? - спросил я.
   - Что значит - болеешь?
   Он смотрел на меня так, словно я сказал что-то невообразимо умное.
   Я смотрел на него так, словно он сказал что-то невообразимо глупое.
   - Ну, как болеют. Делийский понос. Дрист.
   - Слушай, если ты хочешь выжить в это стране, определись с терминами.
Под болезнью на западе понимают одно, а на востоке совсем другое. Индусы
принимают  фатум;  западных  же  людей  непрерывная  борьба  с   судьбой
превратила в нацию ипохондриков. Все это размыто - мне трудно объяснить.
   - Однако, ты не пьешь воду, - сказал я,  кивнув  головой  на  бутылку
минералки, стоявшую у его кровати.
   Он  осуждающе  на  меня  посмотрел.  Лиз  тоже  осуждающе   на   меня
посмотрела.
   - Можно мне глотнуть, Джереми, то есть Ж?
   Он кивнул.
   Я не хотел глотать его бактерии, поэтому постарался не коснуться ртом
бутылки, но это плохо удалось, и вода вылилась мне  на  грудь.  Кажется,
они не заметили.  Под  одобрительные  восклицания  Лиз  типа:  "Ой,  как
интересно!", "У нас никогда так не получится", "Где ты, говоришь,  видел
этого верблюжатника?", и так далее, он принялся рассказывать  о  местах,
где успел побывать. В конце концов, мне стало тошно, и  я  попросил  Лиз
выйти на пару слов в коридор.
   - Зачем? - она с  недовольным  видом  оторвалась  от  карты,  которую
показывал Джереми.
   - Потому что мне нужно тебе что-то сказать.
   - Но...
   - Это касается только нас.
   Она обменялась с Джереми выразительными взглядами и  вышла  вслед  за
мной в коридор. Там она зашипела, не дав мне открыть рта.
   - Почему ты так груб?
   - Потому что он мудак.
   - Ты не имеешь права так говорить.
   - Имею, потому что он козел.
   - Если бы ты  дал  себе  труд  поговорить  с  ним  по-людски,  ты  бы
убедился, что он очень интересный человек.
   - Ну, конечно.
   - Да, конечно. И вдобавок он здесь уже давно, и может рассказать  нам
много чего полезного.
   - Поэтому ты с ним кокетничаешь?
   - Я с ним не кокетничаю.
   - Еще как. Он положил на тебя глаз, как только мы вошли в комнату.
   - Ох, отстань.
   - Не отстану. Я сразу понял, что это мерзкий тип.
   - Когда же ты наконец вырастешь?
   Она развернулась и ушла в комнату.
   Я вошел вслед за ней и объявил:
   - Вы можете торчать здесь сколько угодно - я иду смотреть город.
   - С чего это вдруг?  -  спросила  она.  -  Может  сначала  послушаешь
человека, который его видел?
   - Я просто  писаю  от  восторга,  Лиз.  На  самом  деле.  Но  знаешь,
существует еще и внешний мир. И от него не спрячешься.
   Я прошагал за дверь, осознавая свою победу, но чувствуя себя при этом
как кусок печальной пизды.

***

На улице было еще жарче, чем в гостинице.
   Отель находился в тихом переулке, и я двинулся в  сторону  проспекта,
где мы вышли из автобуса. Ну вот, думал я. Иду по улице не где-нибудь, а
в Индии. Я крутой парень. Я все могу. Вполне приличные дома - значит, не
такая уж это бедная страна.
   Тут откуда-то сзади выскочила чумазая девчонка и  принялась  теребить
меня за рукав рубашки. Вторую руку она протянула вперед вверх ладошкой.
   Я сразу вспомнил, что надо разменять деньги.
   - Прости, нету, - сказал я и двинулся дальше.
   Девчонка не могла,  конечно,  просто  так  отпустить  мою  руку.  Она
тащилась следом и продолжала теребить рукав.
   - Прости, нету, - повторил я.
   Она не отставала.
   - Слушай, у меня нет денег.
   Она вцепилась сильнее и заскулила что-то непонятное.
   - НЕТ ДЕНЕГ, - прокричал я и двинулся вперед быстрым шагом.
   Девчонке приходилось почти бежать, но она не сдавалась и не выпускала
мою руку.
   Я остановился.
   - СЛУШАЙ - У МЕНЯ НЕТ ДЕНЕГ. Я ИДУ В БАНК. НЕТУ ДЕНЕГ.
   Мы не сводили друг  с  друга  глаз.  Она  смотрела,  не  мигая.  Было
совершенно ясно: что бы я ни сказал, она не оставит меня в покое.
   Я двинулся дальше, стараясь идти как можно быстрее, но не переходя на
бег - девчонка не отставала. Я остановился, и она опять вцепилась мне  в
рукав.
   - Убирайся, - сказал я.
   Даже не пошевелилась.
   - Отстань от меня.
   Она не сводила с меня огромных отчаянных глаз. Я по-настоящему жалел,
что оказался без денег, не только потому, что хотел от  нее  отвязаться,
но и из-за того, что под этим взглядом  чувствовал  себя  отвратительным
ничтожеством. Она казалась исчадием ада, посланным мне специально, чтобы
напомнить, как я богат и счастлив, и как недостоин того, что имею.
   Я не хотел, чтобы мне напоминали, что я богат и счастлив  -  особенно
теперь, когда я отнюдь не чувствовал себя  счастливым  в  этой  грязной,
отвратительной, опасной стране, где меня  прижала  к  стенке  пятилетняя
девчонка и требует денег.
   Мы не сводили друг с друга глаз. Я изо всех сил старался не думать  о
том, какая жизнь у этой де