настолько, что
там нет даже музеев. Не то чтобы я так уж любил музеи -  я  просто  хочу
сказать,    что    можно    убить    некоторое    время    на     осмотр
достопримечательностей, ну, скажем, недели две - но что делать, если нет
даже их? Неужели просто болтаться по улицам,  глазеть  на  нищих,  жрать
дерьмо и портить себе печень на всю  оставшуюся  жизнь?  Чем  заниматься
целыми днями?
   Лучше всего по поводу  путешествий  выразился  Пол.  "Хуй  знает",  -
сказал он, - "найдем, чем заняться. Трава там дешевая."  Джеймс  тут  же
пустился в долгие ветвистые рассуждения об  условностях,  внушенных  нам
империалистической культурой, и о том,  насколько  полезны  ситуации,  в
которых приходится бросать вызов тому,  что  считается  на  Западе  само
собой разумеющимся, но я прекрасно понимал, что на самом деле  он  хотел
сказать - "Трава там действительно дешевая". Кроме всего  прочего,  если
человек говорит о вызове условностям, а потом отправляется в Таиланд, то
он совершенно определенно порет херню.
   Хоть я и был уверен, что все это  полная  бессмыслица,  я  все  время
чувствовал, как какая-то посторонняя сила заставляет меня делать  то  же
самое. Как бы я ни объяснял свое желание остаться в  Европе,  в  глубине
души я понимал, что просто трушу. Другие объяснения не проходили. Раз  я
шарахаюсь от третьего мира, значит я трус.
   Подсознательно я ждал, что случится нечто, схватит меня  и  унесет  в
мир опасностей, страданий и нищеты, но не  хотел  сам  становиться  этим
нечто. Я мечтал о времени, когда большое путешествие будет  уже  позади,
но у меня не было ни малейшего желания лезть в него  сейчас.  Страдания,
опасности и нищету я бы пережил, но так уж вышло, что я терпеть не  могу
грязь и болезни. Я не хотел никуда ехать.
   При одной мысли о том,  чем  я  буду  заниматься,  когда  вернусь  из
Швейцарии, я впадал в депрессняк. Я заработал довольно прилично денег, и
получалось так, что просто обязан был  отправиться  путешествовать.  Или
придумать какой-то другой способ их потратить,  но  так,  чтобы  это  не
выглядело отмазкой.

***

Работа в Швейцарии оказалась не менее тупой, чем в носочном магазине - альпийская скука отличается от галантерейной только менее приторным запахом. За все четыре месяца мне как-то не попалось недотраханной миллионерши, так что я вернулся в Англию, по-прежнему не имея ни малейшего представления, чем заняться до конца года. Был март, и все мои друзья разбрелись кто по заграницам, кто по университетам.
   После бесконечного и бесцельного  перелистывания  записной  книжки  я
понял, что, если я хочу выжить, нужно придумать  что-то  радикальное.  Я
раскопал на дне ящика  картонную  подставку  для  пива  и  уставился  на
телефон Лиз.
   Несколько дней подряд пульс у меня начинал бешено  колотиться  стоило
мне пройти мимо телефона. Но я не мог заставить себя позвонить.
   Не меньше недели я ежедневно  проделывал  одну  и  ту  же  процедуру:
набрать половину номера - походить кругами  по  дому;  набрать  половину
номера - сходить в магазин за молоком; набрать половину номера - сбегать
за свежей газетой;  набрать  половину  номера  -  поваляться  в  саду  и
помучить насекомых, - после чего сделал героическое усилие.

***

- Алло? Позовите, пожалуйста Лиз.
   - Угу, это я.
   - О...
   Я не знал, что сказать. А что вообще говорят в такой ситуации?
   - Привет, - первая попытка.
   Сработало. Очень правильный ход.
   - Привет. Кто это?
   - Хм - это я. Дэйв. Дэйв Гринфорд. Друг Джеймса.
   - Дэйв! Черт, как я рада тебя слышать. Как дела?
   - Хорошо.
   - Чем ты занимался все это время?
   - Ну - всем понемножку.  Как  тебе  сказать...  Недавно  вернулся  из
Швейцарии.
   - Ага. Точно. Ну и как она?
   - Фигня. Сплошные алкаши.
   - Правда?
   - Ага.
   - Неужели все?
   - Все, кого я видел.
   - Ужас. Тебе просто не повезло.
   - Да нет, по статистике то же самое.
   - Похоже, ты вжился в тамошнюю культуру.
   - Еще как. Тирольские песни и резиновый сыр - что еще человеку надо.
   - Значит, скоро опять туда поедешь?
   - Ага, разбежался. Ладно, ты-то как? Чем занимаешься?
   - Ничем. Тоска зеленая.
   - Тоска? Это серьезно.
   - Все разъехались. Все мои друзья провалились под землю.
   - Это просто здорово! У меня те же самые проблемы. Прям трагедия. Все
куда-то исчезли. Скоро на стенку полезу от скуки, как опарыш в сортире.
   - Мне всегда казалось, что у опарышей много друзей, - сказала она.  -
То есть, ты когда-нибудь видел одинокого опарыша?
   Какие умные вещи она говорит. Я чувствовал, что краснею. Вот  оно.  Я
опять в нее влюбился.
   - Представь себе опарыша с дефектом речи и прыщами, - сказал я.
   - Лучше с дефектом ползания.
   Это невероятно! Мы понимали друг друга с полуслова.
   - Представь, что ты опарыш с дефектом ползания, - сказал я. - Никто с
тобой не разговаривает. Ты можешь ползать  только  одной  стороной,  все
время описываешь круги, и никому до тебя нет дела.
   - А ты можешь представить себе красивого и сексуального опарыша? Но с
искривленным ползанием?
   Меня уже парализовало от желания.
   - Слушай, Лиз. Ты занята?
   - То есть?
   - Ну, то есть... Может ты свободна на этой неделе?
   - Ты меня зовешь на свидание?
   - Нет, нет, нет, Что ты, что ты. Я просто... я  просто  подумал,  что
может мы встретимся, выпьем чего-нибудь.
   - Нет, ты меня явно зовешь на свидание.
   - Нет, ничего такого, я просто...
   - Хватит выкручиваться, как опарыш. Я тебе нравлюсь. Ты друг Джеймса.
Ты же не собираешься лезть мне  под  юбку,  как  только  он  отвернется,
правда?
   Я тихонько хмыкнул.
   - Значит вы все еще вместе?
   - Конечно. Слушай - у меня до хрена дел. Давай встретимся  в  Кэмдене
 часов в восемь?
   - Хорошо. ОК. Просто здорово.
   - На выходе из станции.
   - На каком? Их там два.
   - На главном.
   - Они оба главные.
   - Ох, не будь таким мудилой. На том, который красивее.
   Она повесила трубку.
   Ччерт! Со мной еще никто так не обращался. Обычно я  тратил  полчаса,
чтобы выбрать подходящее место, а она... Черт бы драл! Это невероятно.

Еще один спелый, сочный, лопающийся персик.

   Я опоздал на станцию Кэмден, но  Лиз  пришла  еще  позже.  Впервые  я
обратил внимание на то, что один из выходов действительно менее уродлив,
чем другой, и как раз оттуда она появилась.
   Мы пошли в паб под названием "Конец света", и я заказал  "Гиннесс"  в
надежде, что делаю выбор интеллигентного человека.
   Впервые  мы  оказались  наедине,  и,  как  только  сели  за   столик,
выяснилось, что нам не о чем разговаривать. Нас связывал только  Джеймс.
Мне не очень-то хотелось  слушать  ее  рассказы  о  Джеймсе,  но  долгое
молчание было еще хуже, и после серийного похлопыванья ртом я  сдался  и
двинулся по простейшему маршруту.
   - Что слышно от Джеймса?
   - Много чего. Вроде, у него все в порядке. Сначала  письма  приходили
каждые несколько дней, потом реже. Последнее было две недели назад.
   - Когда он уехал?
   - В январе.
   - Черт - три месяца.
   - И еще пять осталось.
   - Я не знал, что так надолго.
   - Что я могу сказать?
   - Восемь месяцев. Неужели не надоест?
   - Надоест? Как ты думаешь, восемь месяцев - это много  для  Таиланда,
Гонконга, Бали, Австралии и Америки?
   - Нет, я понимаю, просто... восемь месяцев  где-то  болтаться.  Целый
век. Ни тебе "Мартини". Ни Лондона. Пиво теплое.
   - Пиво теплое?
   - Наверняка. Кроме разве что Австралии.
   - Я надеялась, что он больше будет скучать без меня, чем без пива.
   - Именно. И это тоже. Восемь месяцев...
   - Это и так достаточно тяжело.
   - И ты согласилась, чтобы он  тебя  бросил?  Оставил  одну  на  целых
восемь месяцев?
   - Меня никто не бросал. Ради Бога,  это  его  единственный  свободный
год. Меньше всего мне хочется быть с человеком, которому ничего в  жизни
не нужно, только сидеть в конторе и перебирать бумажки.
   - Да, конечно. А ты бы хотела поехать с ним?
   - Еще бы я не хотела. Неужели ты думаешь,  что  мне  больше  нравится
сидеть в пабе с тобой, чем на таиландском берегу с Джеймсом?
   - Нет, ну что ты.
   - Просто в моей жизни есть одно маленькое обстоятельство. Я  не  могу
просто так взять и уехать. Мне нужно закончить курс.
   - Ох, да. Я забыл. Ну так что - он мог подождать.  У  тебя  же  будут
каникулы летом.
   - Он планировал это путешествие несколько лет. Еще до  того,  как  мы
познакомились.
   - И тебя это устраивает?
   - Я не говорю, что меня это устраивает. Я вовсе не прыгаю от  счастья
из-за того, что осталась одна почти на целый год. Но он должен  был  это
сделать.
   - Должен?
   - Да, должен.
   - Почему должен?
   - Потому что должен. Это надо чувствовать.
   - Для того, чтобы "найти себя"?
   - Ты слишком циничен. Почему?
   - Да я не циничен. Я просто подумал... знаешь... я подумал, что он не
слишком хорошо с тобой обошелся.
   Она рассмеялась и покачала головой.
   - Ты забавный.
   - Почему? - спросил я, улыбаясь во весь рот.
   - Ну, ты ревнуешь - не только Джеймса из-за того, что он уехал, но  и
его девушку. При этом считается, что ты его друг. Я  хочу  сказать,  что
если ты так относишься к своим друзьям...
   Вот этого я не ожидал.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Насчет чего? - Она усмехнулась.
   - Что значит "ревнуешь его девушку"?
   Она отвернулась, делая вид, что разглядывает публику в пабе.
   - Черт - я имею в виду себя, - сказала она.  Потом  бросила  на  меня
один из своих взглядов. Один из  тех,  в  ответ  на  которые  приходится
отводить глаза.
   - Ты, кажется, не понимаешь наших отношений  с  Джеймсом,  -  сказала
она. - Мы уже  не  дети.  Это  не  тинэйджерское  катание  на  багажнике
велосипеда, ясно?
   - Но вы ведь еще тинэйджеры.
   - Да - но мы не катаемся на велосипеде. Мы занимаемся любовью.
   Она сказала это для того, чтобы вывести меня  из  себя.  Я  не  видел
другой причины.
   - Очень впечатляет.
   - Дэйв, ты понимаешь, о чем я говорю? У нас серьезные  отношения.  Мы
любим друг друга.
   - Хорошо, хорошо. Я все понял. ОК. Смени тему, пожалуйста.
   Повисла долгая тишина. Я по-прежнему избегал ее взгляда.
   - Знаешь что? - сказала она.
   - Что?
   - Самое смешное...
   - Что?
   - Мы говорили об этом перед его отъездом.
   - О чем об этом - обо мне?
   - Нет. Об этом.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Об измене.
   - Ага.
   - И мы решили...
   - Что?
   - Ну, как тебе объяснить... Мы все время были вместе - пять  месяцев.
Теперь он уехал на восемь месяцев, и мы решили - что нельзя зарекаться.
   - От чего зарекаться?
   - Знаешь, что бы ни случилось, все равно когда он вернется,  все  уже
будет другим. Мы не сможем начать с той же точки.
   - И что?
   - То, что мы решили пустить все на самотек. Это ведь понятно, что раз
он уехал так надолго, то шанс, что он сможет -  ну  -  сдерживать  себя,
очень маленький, и чем больше мы будем чувствовать себя обязанными -  ну
- сохранять верность, чем труднее это будет получаться. Потому, что  чем
сильнее давление, тем легче сорваться.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Просто... мы решили, что должны  чувствовать  себя  свободно.  Если
даже что-то и произойдет, это не будет концом света. Мы можем делать то,
что хотим.
   - И чего же ты хочешь?
   Я пытался сдержать улыбку.
   - Я не знаю. Просто мы с Джеймсом - знаешь - нам всегда  было  хорошо
друг с другом. Мы отлично проводили время.  Это  всегда  здорово.  Ну  -
может не с первого раза - я хочу сказать, что сперва он не понимал,  что
он делает - но когда получилось - знаешь, это всегда... это всегда  куча
удовольствия. И пока он не уехал, мы всегда были  вместе.  Я  фактически
жила у него. Он всегда был рядом - и, я хочу сказать, что если честно...
- Она закашлялась. Щеки ее слегка покраснели. -  Слушай,  можно  я  буду
говорить откровенно? Если честно - к этому привыкаешь.
   С ее легкой руки идея удобно расположилась за нашим столиком и теперь
созревала, наливаясь соком.
   - Прошло всего три месяца, а я уже... почти - как бы - в отчаянье.
   Еще один спелый, сочный, лопающийся персик. Я был на седьмом небе  от
счастья.
   - И? - спросил я.
   - Что и?
   Кажется, она не понимала, что я хотел сказать.
   - Я имею в виду... зачем ты мне все это говоришь?
   Я многозначительно на нее посмотрел.
   - Ох, верно. Я понимаю. Да - я помню. Я просто  подумала  -  что  это
очень забавно.
   - Что? Что забавно?
   - Ты. Ты забавный.
   - Что? Почему?
   - Просто забавно. Знаешь, это просто ирония судьбы.
   - Почему?
   - Просто мне смешно. Вот ты здесь, крутишься  вокруг  меня,  распушив
хвост, и если бы ты не  был...  тем,  кто  ты  есть...  я  бы,  наверно,
позволила всему  идти  своим  чередом,  просто  чтобы  привести  себя  в
порядок.
   - Что? Кто же я есть?
   - Ты друг Джеймса.
   - И что? Что с того? Мы с тобой познакомились из-за Джеймса.  Что  из
этого?
   - Как это, что из этого?
   - Он уехал, И еще сто лет не вернется.
   - Господи! Ты наверно всегда во всем  уверен,  но  я  к  таким  вещам
отношусь иначе. И вообще так нельзя.
   - Почему?
   - Ну - мы ведь друзья, правда?
   - Правда.
   - В этом все и дело. Понимаешь - если бы ты был просто посторонним, и
мы бы только что познакомились, то можно было бы - ну, ты понимаешь -  а
потом спасибо, было очень приятно, прощай. Но  мы  друзья.  Поэтому  так
нельзя.
   - Почему нельзя?
   - Нельзя и все.
   Плохо. Я прикрыл  руками  обиженное  покрасневшее  лицо.  Лиз  не  то
усмехнулась, не то вздохнула и сочувственно царапнула  меня  по  колену.
Всего лишь сочувственно.
   - Послушай - помнишь, о чем мы говорили по телефону?
   - О чем?
   - Все наши друзья кто заграницей, кто  в  университете.  Мы  с  тобой
сидим в одной и той же жопе. Слушай - я жутко рада, что  ты  приехал  из
Швейцарии. Знаешь, как хорошо, когда есть с кем  поговорить  кроме  этих
долбо„бов из колледжа. Мы  можем  ходить  вместе  на  ланч.  Я  не  хочу
выбрасывать  все  это  на  помойку  только   для   того,   чтобы   разок
перепихнуться.
   - Хорошо. Я понимаю.
   Она похлопала меня по ляжке.

***

Для того, чтобы разок перепихнуться я бы с радостью выкинул на помойку все, что угодно - и вообще, кто сказал, что это должен быть всего разок?
   Судя по всему, ее понимание слова  "отчаяние"  сильно  отличалось  от
моего.

Почему обязательно в Индию?

   После свидания в Кэмдене, мы стали видеться с Лиз на удивление часто.
Странно, но она оказалась права: нам не нужно было трахаться.
   Мы знали  прекрасно,  что  у  каждого  на  уме,  и  без  лишних  слов
отодвинули секс в сторону. Она по-прежнему очень нравилась мне  и  знала
это, но теперь мы понимали, что ничего не произойдет  (по  крайней  мере
вели себя так, как будто понимаем) и в  результате  действительно  стали
друзьями.
   Впервые я дружил с девушкой.  Она  обладала  веселым  нравом,  и  мне
совершенно искренне было с ней хорошо, несмотря на то, что  я  постоянно
представлял ее голой и ничего не мог с этим поделать.  Мне  было  с  ней
лучше, чем с кем угодно из своих прежних друзей. Мы смеялись  над  любой
ерундой,  а  иногда  под  настроение  заводили  серьезные   беседы.   Мы
договаривались до вещей достаточно... ну, интимных. Я стал  рассказывать
ей то, что никогда и никому не говорил  раньше.  Не  помню  сейчас,  что
конкретно это было, но знаю, что очень глубоко запрятанное.
   Хотя мы были просто друзьями,  и  хотя  я  не  делал  больше  никаких
пассов, мы становились друг другу  все  ближе  и  ближе.  Сидели,  тесно
прижавшись друг к другу. Гуляя, держались за руки. А  в  кино  моя  рука
сама собой оказывалась на ее колене, а ее - на моем.
   Я не специалист, конечно, но почти уверен, что какая-то чувственность
была между нами. Я не делал ей никаких предложений, все шло само собой -
помимо нашей воли. Чем чаще  мы  бывали  вместе,  касались  друг  друга,
говорили о сокровенном и вытаскивали секреты из самых глубин наших  душ,
тем быстрее росла чувственность - сама по себе, а мы могли  делать  вид,
будто ничего не замечаем.
   Иногда  она  говорила:  "У  тебя  очень  узкое  личное  пространство,
правда?", что было полной чушью. Моя зона  безопасности  на  самом  деле
пошире чернобыльской, я терпеть не могу  прикасаться  к  людям  -  я  не
придумываю, так и есть, - но сейчас пришлось соврать и сказать, что  она
абсолютно права.
   Она не могла не понимать, что вся эта дружба - фарс, и что  рано  или
поздно что-то должно случиться, но не собиралась этого признавать и была
уверена, что я не признаю тоже.

***

Я почти не сомневался, что дело идет к сладкому и мучительному безумию, после которого мы не сможем смотреть друг другу в глаза. Но в один прекрасный день Лиз перевернула все с ног на голову, вывалив на меня идею, открывавшую такие возможности, о которых я не мог даже мечтать.
   Дело было в конце апреля, и Лиз уже третий раз за неделю  прогуливала
колледж. Всю вторую половину дня мы провалялись на траве в  Хэмпстед-Хит
. Я лежал, вытянувшись во весь рост, а  голова
Лиз удобно устроилась у меня на животе.
   - Что ты собираешься делать? - спросила она.
   - В смысле?
   - До конца года.
   - Это вопрос на пять миллионов.
   - На шесть.
   - Какая разница?
   - У тебя еще целых четыре месяца.
   - Угу.
   - Собираешься работать?
   - Не, неохота.
   - А тебе нужно работать?
   - Не-а.
   - Шутишь.
   - Нет. У меня мешок денег.
   - Правда?
   - Неужели незаметно?
   - Не очень-то ты толстый.
   - Приятно слышать.
   - Когда ты успел так разбогатеть?
   - В Швейцарии платят минимум  штуку  в  месяц,  тратить  было  негде,
поэтому кое-что осталось.
   - Штуку в месяц?
   - Они потом отбирают все назад за жилье и кормежку - хоть ты  спи  на
чердаке и кормись объедками. Но все равно, я привез больше тысячи.
   - Ну да?
   - Плюс носочный магазин.
   - Ну ты и жаба! Хоть  бы  раз  сводил  меня  пожрать  по-человечески.
Мороженое бы купил, что ли.
   - Хрен. Они мне еще пригодятся.
   - Для чего?
   - Потрачу до конца года.
   - Значит ты можешь куда-то поехать?
   - Именно.
   - Но ты же сказал, что не знаешь, что будешь делать.
   - Я и не знаю.
   - Но куда-то собираешься?
   - Кажется.
   - Что значит кажется? Почему из тебя нужно тянуть, как резину?
   - Да нет, я сам не знаю.
   - Так ты собираешься куда-то ехать или нет?
   - Наверно, да.
   - Наверно или да?
   - Ладно. Я хочу куда-нибудь поехать. Определенно хочу. Я не боюсь. Но
я не хочу... я не хочу ехать  один,  а  пропеллер  в  зад  мне  воткнуть
некому, потому что все уже разъехались. Не знаю я, что буду делать.
   - Ясно. Кровь из камня было выдавить легче.
   Наступила тишина, Лиз задумчиво разглядывала Лондон.
   - Знаешь, у меня будут длинные каникулы. Семестр кончается  в  начале
июня. У нас будет три месяца.
   - Ты серьезно?
   - Серьезнее некуда. Я не хочу остаться ни с чем  только  потому,  что
занялась искусствоведением. И  не  хочу  гоняться  по  всей  Америке  за
Джеймсом. - Она повернула ко мне голову и улыбнулась. - Знаешь, я всегда
мечтала попасть в Индию.
   - В Индию?
   - У меня есть немного денег. Поедешь со мной в Индию? Летом?
   - Ты серьезно?
   - Если ты согласен, то я уже еду.
   - Почему обязательно в Индию? Может лучше в Австралию?
   - На Австралию жалко денег. Или Индия или ничего.
   В одну секунду у меня  в  голове  нарисовалась  скромная  комнатка  в
отеле, мраморный пол, вентилятор под потолком и широченная  кровать,  на
которой мы с Лиз будем ебаться, как пушистые кролики.
   - Хорошо, - сказал я.
   - Заметано?
   Заметали.
   Держа ее за руку, я думал все о том же. Мы едем за границу  на  целое
лето. Комнаты в отелях. И там я  ее  наконец-то  трахну,  никуда  мы  не
денемся.
   Она сжала мою руку и снова посмотрела одним из своих взглядов.
   - Мы - друзья, - сказала она, - мы едем только на этом условии.
   - Ладно. Мы друзья. - Я наклонился и поцеловал