рачу?
   - Мы же договорились, что не верим врачам.
   - Можно поискать гомеопата.
   - Если ты так считаешь...
   - Ты больна? - спросила Лиз, светясь от сострадания.
   - Ага, я не вылезаю из туалета и похудела на двадцать фунтов.
   - Ты похудела на двадцать фунтов? - переспросила Лиз.
   - Ага.
   - Ох, везет же.
   - Да, конечно, но я начинаю немного волноваться, потому что постоянно
чувствую слабость.
   - Как вы можете не верить врачам и работать в больнице? - спросил я.
   - Это была не больница, а хоспис, - сказала Фиона. - Врачи лечат,  но
не исцеляют.
   - Какая разница? - Врачи лечат болезнь. Целители исцеляют человека.
   - Кто вбил вам в головы всю эту хуйню?
   Лиз зверски на меня посмотрела.

Что-то с высоты.

   Появление Фи и Каз возвестило начало конца. Лиз теперь вставала рано,
до завтрака они ходили к озеру медитировать, и под их влиянием она стала
превращаться в нечто среднее между принцессой  Анной,  матерью  Терезой,
Ганди и Рэйчел Грант .
   Рэндж между тем слетал с катушек. Все началось с того, что  он  купил
себе кальян - сложное переплетение трубочек и конусов,  придуманное  для
того, чтобы выкуривать сразу огромное количество гашиша. Одного  кальяна
вполне  хватило  бы,  чтобы  неделю  продержать  в   ступоре   население
небольшого городка, вроде Барнета. Рэндж,  однако,  взял  себе  привычку
выкуривать целый кальян в одиночку. На завтрак. Потом еще один на обед.
   Если куришь косяк, то максимум через две затяжки к  тебе  обязательно
подвалит незнакомый стрелок, усядется рядом  и  в  надежде  на  халявную
траву  начнет  заводить  разговоры.   Рэнджев   кальян   наоборот   всех
распугивал.  Одной  его   индусской   морды   с   выпученными   глазами,
присосавшейся  к   странному,   похожему   на   небольшой   промышленный
холодильник  сооружению,  было  достаточно,  чтобы  наш  обычно   полный
бродягами дворик выметало до блеска. Дым,  который  он  производил,  был
тяжелее воздуха, и Рэндж сидел один, погруженный в сизые клубы, радостно
вращал глазами и громко  ругался  с  родственниками,  которые  время  от
времени являлись его воспаленному воображению.
   Вообще-то, я ничего не имею против  наркотиков,  но  на  этой  стадии
Рэндж уже не мог составить  мне  хорошую  компанию.  Он  вообще  не  мог
составить никакую компанию. В результате почти все  время  в  Пушкаре  я
проводил в обществе Уилбура Смита.
   Джереми, кстати говоря, тоже был удален из королевской  свиты  -  его
место заняли Фи и Каз. Он не особенно возражал, и я даже заметил у  него
на лице некоторое облегчение от того, что Лиз  оставила  его  наконец  в
покое. Обычно он сидел во дворе и читал книжку под названием  "Разговоры
с доном Хуаном" Карлоса Кастанеды.
   Проникнувшись как-то к нему сочувствием, как к товарищу по несчастью,
я спросил, о чем книжка.
   - Каждый человек обязан ее прочесть, - произнес  он  с  помпой.  -  Я
потрясен.
   Прощай, сочувствие.
   - Смотри, что написано на обложке.
   Там было написано: "Опыты дона Хуана заставляют  знания,  накопленные
точными науками,  раствориться  в  пучине  неизведанного.  Теодор  Рожак
".
   - Вот это да. Интригует.
   - Дочитаешь Уилбура Смита, поменяемся.
   - Ладно.

***

Однажды утром, когда я был полностью поглощен банановыми оладьями, Лиз, Фи и Каз появились после своего рассветного сеанса - не знаю, что они там занимались - и тоже принялись за завтрак (по крутому яйцу на каждую, если вам это вдруг интересно).
   Несмотря на то, что мне уже давно вполне  хватало  общества  Уилбура,
они сочли уместным усесться за мой стол, нарушить мой покой и  невинными
голосами завести всю эту свою херню,  не  потрудившись  сказать  мне  ни
единого слова.
   Я   попытался   вычеркнуть   их   из   окружающего   пространства   и
сосредоточиться на степени банановости оладий, но вторжение было слишком
грубым.
   - Сегодня ты ее достигла? - спросила Фи.
   - Чего - нирваны? Ты с ума сошла, - сказала Лиз.
   -  Нет,  не  нирваны.  Другого.  Того,  что  под  нирваной,  но   над
успокоением, помнишь, я тебе говорила. Как оно называется,  скажите  еще
раз.
   - Нечтомеждустояние, - сказала Каз
   - Именно.
   - Я точно достигла успокоения, - сказала Лиз.
   - Замечательно, - сказала Фи. - Я хочу сказать, это основа. Ты теперь
на пути.
   - Кажется, впервые я уверена, что достигла его.
   - Ах, как я за тебя рада. Как ты это почувствовала?
   - Я почувствовала... гм... я почувствовала...
   - Успокоение, - подсказал я.
   Ноль внимания.
   - ...так... словно мое тело принадлежит кому-то другому,  и  я  всего
лишь гость у себя в голове, и наблюдаю мир и себя с высоты.
   - Это удивительно, - сказала Каз. - Это даже больше, чем  успокоение.
Я думаю, это на ступень выше. У меня никогда не получалось добраться  до
чего-нибудь с высоты.
   - Правда?
   - Ага. Ты очень хорошо движешься.
   Лиз вздохнула.
   - Я тааак рада, что встретила вас, - сказала она, поочередно кладя им
руку на колени. - Вы открыли мне глаза на... на... на МИР!
   О, Господи, подумал я. Точно, свихнулась.
   - Моя карма, - продолжала она, - она теперь совсем другая. Я словно в
царстве света.
   Я больше не мог этого выносить.
   - Карма? - медленно проговорил я. - Карма? Не понимаю,  хоть  в  жопу
меня еби. Чем вас не устраивает жизнь?
   Тишина повисла над нашим столом. Фи и Каз не  отрываясь  смотрели  на
меня, и выражения их лиц находились в полной гармонии друг с  другом.  В
них не было ни намека на гнев или  хотя  бы  осуждение.  Обе,  это  было
совершенно ясно, просто меня жалели. Отныне в их глазах я превратился  в
одного из их прокаженных.
   Лиз, однако, меня не жалела. Более того. Я имел счастье получить один
из ее взглядов. Нет, не так. Не  один  из,  а  Взгляд.  Очень  серьезный
взгляд. Если перевести его на английский, получалось: вс„.  Я  дошел  до
конца. Ей меня хватило.
   - Пойдем, Фи. Пойдем, Каз, - сказала она.
   Они забрали свои крутые яйца и пересели за другой стол.

***

Вечером, в результате подчеркнуто секретной операции, Лиз вместе с рюкзаком и матрасом переехала к Фи и Каз.

Значит так.

   Дорогие мама и папа,
   Простите, что долго не писал, был ужасно занят. Я уехал из Гималаев и
нахожусь теперь в Пушкаре - это  тихая  красивая  деревенька  на  берегу
озера, затерянного в пустынях Раджастана -  возможно,  самой  живописной
провинции Индии, знаменитой яркими  разноцветными  сари  на  женщинах  и
огненными специями, которые в изобилии продаются на  шумных  базарах.  Я
здесь отдыхаю,  несмотря  на  то,  что  мои  отношения  с  Лиз  начинают
портиться. Мы, кажется, достали друг друга до самых печенок, но надеюсь,
все скоро исправится.
   С любовью,
   Дэйв.

   Через несколько дней после лизиного дезертирства я сидел во  дворе  и
попивал чай - интересно, которую уже по счету чашку на этом самом месте?
- когда вдруг услышал у  ворот  визг  автомобильных  покрышек.  В  Индии
вообще мало машин, а в Пушкаре, не  знаю,  есть  ли  вообще  -  особенно
способных разогнаться так, чтобы потом визжать покрышками  -  поэтому  я
решил посмотреть, что происходит, и поднял глаза от книги, .
   Во двор ворвался жирный усатый мужик, облаченный в пиджак и  галстук,
но с перекошенной физиономией. Он придирчиво изучил всех его обитателей,
заметил клок сизой ваты в углу двора, который был на самом деле Рэнджем,
и издал победный клич.
   На клич во двор ввалились еще три человека, и  среди  них  женщина  в
сари. Она бросила взгляд на Рэнджа, ахнула  и  сползла  на  землю.  Двое
других были амбалами в джинсах и футболках.
   - Былядь, - сказал один из них, - Ебыная пызда.
   Я узнал патнейский диалект. Видимо, это был брат. Он  схватил  Рэнджа
за руки, но тот отказывался управлять своим телом, и тогда одна  из  рук
досталась второму амбалу. Вдвоем они выволокли его за ворота.
   Рэндж, похоже, так и не понял, что  происходит,  но  через  несколько
минут я услышал у ворот его голос:
   - Подождите... Подождите... ПОДОЖДИТЕ! ДА ПОДОЖДИТЕ ВЫ.
   Потом снова появился Рэндж и на подкашивающихся ногах  приковылял  ко
мне.
   - Я хочу, чтобы это осталось у тебя, - сказал он, сунул  мне  в  руки
кальян и согнул вокруг него мои пальцы.
   - Спасибо, чувак, - сказал я.
   Он посмотрел на меня, словно говоря: прости, друг, меня ждет виселица
- и побрел назад, в объятия брата.
   Потом зарычал мотор, я услышал  звуки  хлопающих  дверей  и  какую-то
ругань. Удалось разобрать только голос, повторявший: "Он не виноват.  Он
не виноват".
   На секунду наступило затишье, потом во двор влетел самый здоровый  из
амбалов, сгреб в кулак мою рубашку, вытащил меня из кресла и  швырнул  к
стене.
   - Это ты? - заорал он. - ТЫ? ТЫ ПРОДАЛ ЕМУ ЭТО ДЭРМО?
   - Нет. Это не я. Я в  жизни  ничего  не  продавал,  -  пролепетал  я,
заикаясь и подозревая, что сейчас меня убьют.
   - ТЫ ПРОДАЛ ЕМУ ЭТО ГОВНО? ГОВОРЫ!
   - Н-н-нет. Б-б-богом клянусь.
   - УБЫЮ, ПЫЗДЕНЫШ.
   - Это не я. Клянусь жизнью. Мамой клянусь.
   Он отпустил мою рубашку и прорычал:
   - Пыдор. Ебыный пыдор.
   Плюнул мне на ботинок и отвалил.
   Гостиничный дежурный прокричал ему что-то на хинди, вместо ответа  он
швырнул на землю несколько банкнот и скрылся за воротами.
   Я поправил рубашку и несколько раз глубоко вздохнул. Во дворе  стояла
гробовая тишина, все  не  отрываясь  смотрели  на  меня.  Я  хотел  было
усмехнуться и сказать, что у парня не все в порядке  с  головой,  но  не
смог выдавить из себя ни слова.
   Потом я поднял голову и заметил на балконе Лиз, Фи и Каз - значит они
видели все представление. Лиз готова была уписаться от удовольствия,  но
изо всех сил удерживала на  лице  самоуверенно-сочувствующую  маску,  на
которой большими буквами было написано: я же вам говорила.
   Фи и Каз, судя по всему, искренне меня жалели.

***

Не успел я, чудом избегнув острых клыков смерти, прийти в себя, как с Олимпа, то есть из комнаты Фи и Каз, спустилась Лиз, чтобы сообщить мне "новость".
   - Что? Что еще? - спросил я, чувствуя, как садится голос.
   - Я приняла решение. Я должна это сделать.
   - Что?
   - Понимаешь - Фи и Каз знают одно место, это  недалеко  отсюда,  и  я
хочу туда поехать.
   - И что?
   - Я не думаю, что тебе имеет смысл ехать со мной. Но  если  ты  вдруг
захочешь, то должен пробыть там две недели.
   - Что?! Зачем?
   - Это ашрам .
   - Ашрам? Что еще за ашрам?
   -  У  индусов  это  место  для  медитации,  рефлексии   и   духовного
возрождения.
   - Духовного возрождения? Что ты несешь?
   - Слушай, я не собираюсь в десятый раз ходить по тому  же  кругу.  Ты
совершенно невосприимчив к... ко всему, чему эта  страна  пытается  тебя
научить, и с этим приходится мириться. Я еду в ашрам с Фи и Каз.
   - На две недели?
   - Как минимум на две недели.
   - Значит так.
   - Что значит так.
   - Ты решила со мной расстаться. Все. Я теперь один.
   - Это не так. Я знала, что ты не захочешь ехать с нами в ашрам, но мы
можем потом встретиться и...
   - Блядь, что я забыл в ашраме? Чтобы эти психи  промывали  мне  мозги
своим Харе - Кришной? Ну нет. Я даже близко не подойду...
   - Стоп. СТОП! Я не желаю больше слушать. Твои предрассудки слишком...
   - ПРЕДРАССУДКИ! Это не  предрассудки.  Я  не  хочу  потом  бегать  по
Лейстерской площади с бритой головой  и  приставать  ко  всем  со  своей
идиотской любовью.
   - Это, Дэйв, и есть предрассудок  -  если  ты  до  сих  пор  не  знал
значения этого слова. Речь идет о богатейшей религии, которую исповедуют
миллионы людей, а все, что тебе приходит на ум,  это...  это...  типично
западные извращения восточной философии. Ты слишком  узколоб  для  всего
этого - я не понимаю, зачем ты вообще сюда ехал.
   - Потому что ты захотела.
   - Ах, оставь. Ты сам захотел.
   - Я хотел быть с тобой. А теперь ты меня бросаешь.
   - Я иду на зов. Ты можешь присоединиться ко мне, мы можем встретиться
потом, но я не собираюсь приносить свое предназначение  в  жертву  твоим
куриным мозгам.
   - А я не собираюсь неизвестно сколько  тебя  дожидаться.  У  нас  был
маршрут, и мы собирались ему следовать. Я приехал смотреть страну, а  не
торчать здесь. Я еще не сошел с ума. Переться в Индию и ничего в ней  не
видеть? Я уезжаю. Я еду в Гоа.
   - Невыдержанность - это  так  по-западному.  Тебе  этого  не  понять,
потому что ты давно превратился в пародию на самого себя.
   - Я превратился в пародию на самого себя? Не смеши меня.
   - Ничего в этом нет смешного.
   - Ты... ты... да ты просто  дура.  Это  же  элементарно.  У  тебя  не
хватает ума даже на то, чтобы быть пародией на саму себя. Ты пародия  на
свою дуру-подружку. Твоя Фиона - самая большая идиотка,  которую  только
видела земля, а ты из кожи лезешь, чтобы стать на  нее  похожей!  Да  на
тебя жалко смотреть.
   - Если бы ты сказал мне это неделю назад, я может и рассердилась  бы.
К счастью для тебя, я очень изменилась за последние  несколько  дней,  и
слишком хорошо теперь себя знаю, чтобы такое мелкое циничное говно,  как
ты, могло вывести меня из  равновесия.  Моя  сущность  отныне  для  тебя
непроницаема. Ты не в состоянии меня  оскорбить,  потому  что  ты...  ты
просто КУСОК ГОВНА! ТЫ НИЧТОЖЕСТВО, ЖАЛКИЙ, НОЮЩИЙ, ФАЛЬШИВЫЙ,  СОПЛИВЫЙ
МАЛЬЧИШКА! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Я НЕ ЖЕЛАЮ  С  ТОБОЙ  РАЗГОВАРИВАТЬ!  ЕБАНЫЙ
МУДАК! МЕНЯ ТОШНИТ ОТ ОДНОГО ТВОЕГО ВИДА!

Межкультурный обмен.

   Вот так я остался один. Рэнджа похитило семейство, Лиз превратилась в
Харе-Кришну, Джереми и раньше был потерян для человечества. А  больше  я
никого в этой стране не знал.
   Пушкар мне к этому времени надоел.  Теперь,  после  ссоры  с  Лиз,  я
просто обязан был уехать - нужно доказать самому себе, что  я  не  боюсь
остаться один, но сама мысль о путешествии в одиночестве превращала  мои
и без того скукоженные внутренности в сдутый резиновый мяч.
   Я не хотел быть  один.  Просто  не  хотел  и  все.  И  лишь  общество
единственного в мире человека было хуже одиночества - общество Джереми.

***

В этом задрипанном Пушкаре не было даже железнодорожного вокзала. До ближайшего - в Аджмере - надо было два часа добираться на автобусе. Я сходил на станцию, взял билеты, вернулся обратно, я вдруг стал понимать, как чувствуют себя заброшенные старики - те, которые так любят бродить без цели по паркам, кормить уток, жевать бутерброды из бумажных пакетов и приставать к прохожим с дурацкими разговорами. Было тоскливо до жути. В девятнадцать лет я превратился в одинокого пенсионера.
   Никогда прежде я не чувствовал вокруг себя такой  пустоты.  Это  было
фантастическое  ощущение  -  минутами  оно  мне  даже  нравилось,  но  я
прекрасно понимал, что пройдет совсем немного  времени,  и  я  завою  от
тоски.
   Мы с Лиз планировали остановиться в  Удайпуре,  потом  в  Ахмедабаде,
потом в Бомбее, и уже оттуда отправиться в Гоа, но я  решил  плюнуть  на
все маршруты  и  двинуться  в  Гоа  напрямую.  Это  означало  пропустить
полстраны, но я боялся даже подумать о том, что придется жить в  отелях,
где нет ни одного белого. То есть, кто-нибудь там наверняка будет, но  я
уже знал по опыту, что в больших городах туристы не слишком  приветливы.
И не так уж мне  хотелось  смотреть  на  Удайпур,  Ахмедабад  и  Бомбей.
Города, как города - ничего особенного.
   Если мне удастся, стиснув челюсти, добраться до Гоа,  может  я  смогу
привести себя там в чувство и даже найти новых друзей.  Зуб  даю,  после
Гоа у меня будет с кем путешествовать. Может даже, это будет девчонка. В
Гоа происходят самые невероятные вещи.
   Я открыл Книгу - на первой странице в ней имелась карта, и масштаб ее
был такой, что толщина моего мизинца соответствовала ровно  двум  сотням
миль. Я измерил расстояние от Пушкара до Гоа - шесть пальцев.  Не  может
быть. Тысяча двести миль? Я  понятия  не  имел,  что  эта  страна  такая
огромная.
   Тем не менее. Я захлопнул книгу. Путь предстоял  неблизкий.  В  конце
концов, могло быть и хуже. Кроме всего  прочего,  у  меня  осталось  еще
двести презервативов. (К счастью, презервативы хранились в моем рюкзаке,
и пусть она валит куда угодно - я заберу с собой все.)

***

С билетом в кармане весь остаток дня я просочинял прощальную речь, которую намеревался произнести перед Лиз - в результате получилось вот что:
   "Я понимаю, как нелегко нам было друг с другом, и чья бы  ни  была  в
том вина, мы не имеем права утверждать, что расстаемся друзьями -  но  я
хочу, чтобы ты знала: я прощаю все то плохое, что ты мне сделала,  и  не
держу больше на тебя зла. Я желаю тебе  удачи  на  пути  твоих  духовных
исканий и благодарю за то, что ты дала мне возможность путешествовать по
Азии в одиночестве."
   К сожалению, когда я проснулся на следующее утро, оказалось, что  она
уже уехала. На полу я нашел записку:

   Д,
   Пока.
   Мир,
   Л.

   Я со злостью смял бумажку, но потом все-таки решил сохранить  ее  для
истории, подобрал с пола, разгладил и сунул в Книгу.
   Для начала я проспал автобус - это до меня дошло не сразу. Раньше это
была забота Лиз: встать вовремя, чтобы ни в коем случае не  опоздать  на
автобус. Черт. На самом деле все было ее заботой.
   Я оделся, запихал в сумку раскиданные по комнате шмотки, сунул ноги в
ботинки, проверил, не осталось ли чего под кроватью,  потом  на  секунду
задержался и, вывалив барахло на койку,  пересчитал  презервативы.  Опа.
Вот так. Не хватало двух коробок.
   Какой к ебене матери ашрам! Так я  и  думал.  Теперь  это  называется
духовное возрождение. Очень на нее похоже.
   Я внимательно рассмотрел оставшиеся коробки - все они были  аккуратно
упакованы в целлофан, но несмотря на  это,  я  чувствовал  себя  глубоко
оскорбленным. Я проиграл. Жизнь кончена. Я заточен в монастыре.
   Но как ни был я потрясен ее вероломством, до меня  скоро  дошло,  что
ушедший без меня автобус ситуацию не исправит, так что я собрал  волю  в
кулак, шмотки в сумку - и  двинулся  на  станцию.  Я  опоздал  почти  на
четверть часа, но, к счастью, автобус все еще был на месте. И  тут  я  с
ужасом увидел Лиз, Фи и Каз, с  удобством  расположившихся  на  передних
сиденьях.
   Мое место было как раз за ними, и пока я к нему пробирался, Фи и  Каз
улыбнулись, как они улыбались, наверное, своим  несчастным  прокаженным.
Лиз смотрела в сторону.
   За такую короткую поездку Каз умудрилась дважды метнуть в окно харчи.
Автобус ехал быстро, и довольно солидная порция блевотины, вылетев из ее
окна, залетела обратно в мое - прямо мне в лицо.
   Нормально, думал я, стирая со щеки недожеванную чечевицу. Сначала  ты
уводишь  мою  подругу,  потом  блюешь  мне  в  морду.  Еще  какие  будут
пожелания? Не хотите ли насрать в постель?

***

Аджмер - слишком незначительный городок, чтобы останавливаться в нем надолго - похоже, Фи, Лиз и Каз тоже собираются пересесть на поезд. За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова - хотя можно было бы, например, извиниться за рвотную шрапнель - так что их дальнейшие планы оставались для меня загадкой.
   В Аджмере автобус остановился на маленькой и  почти  пустой  станции.
Значит они точно сядут на поезд.  Железнодорожный  вокзал  находился  на
противоположном конце города, и  я,  налюбовавшись,  как  они  втроем  с
рюкзаками впихиваются в рикшу, тоже погрузился - естественно,  в  другую
рикшу - и двинулся вслед за ними.
   По дороге я потерял их из виду, но только для того, чтобы  в  очереди
за билетами до Удайпура  оказаться  за  их  спинами.  Ни  одна  даже  не
обернулась, но судя по тому, как они сгрудились в  кучку  и  возбужденно
зашептались, мое присутствие не осталось незамеченным.
   Через десять минут Лиз резко повернулась, щеки ее пылали от гнева.
   - Зачем ты за нами увязался?
   - Я ни за кем не увязывался.
   - Дэйв, объясни мне, зачем ты это делаешь. Чего ты хочешь добиться?
   - Ничего. Я еду на юг - этой дорогой.
   - Это что, изощренная месть?
   - Не понимаю, о чем ты. Куда, по-твоему, я должен  ехать?  Обратно  в
Дели?
   -