- Нормально, - ответил я.
   - Сколько вы заплатили за рикшу? - спросил он.
   Лиз встряла до того, как я успел открыть рот.
   - Пятнадцать.
   - И двадцать обратно, - сказал я.
   - Неплохо, - сказал Джереми, - немного  тренировки,  и  все  будет  в
порядке.
   - Что ты читаешь? - спросила Лиз.
   - Гиту, - сказал он, показывая нам обложку "Бхагавад-Гиты".
   - О! - сказала Лиз.
   - Хорошая книжка? - спросил я.
   Он покровительственно на меня посмотрел.
   -  "Хорошая  книжка"?  Эй,  дружок,  это  Гита.  Ты  о  Библии   тоже
спрашиваешь хорошая она или плохая? - Он пальцами  нарисовал  в  воздухе
кавычки.
   - Не знаю. Я ее ни разу не читал. Говорят, там интересные приколы.
   Он повернулся к Лиз, демонстративно адресуя свои комментарии ей, а не
мне.
   - Это Книга. Она объясняет все, что нужно  знать  об  Индии.  Как  вы
вообще сюда попали, если не читали Гиту?.
   -  А  я  думал,  что  Книга  -  это   "Одинокая   планета".   Неужели
"Бхагавад-Гита" лучше. Там что, цены точнее?
   Они меня проигнорировали.
   - Дашь, когда дочитаешь? - спросила Лиз.
   Он усмехнулся.
   - "Бхагавад-Гиту" невозможно дочитать. Я перечитывал ее  уже  столько
раз, что сбился со счета. На. - Он закрыл книгу и бросил ей. Лиз никогда
не была хорошим вратарем, но умудрилась поймать книжку и  посмотрела  на
дарителя несколько смущенно. Тот благодушно  улыбнулся.  -  От  меня,  -
сказал он. - Пусть это будет тебе первый подарок. В Индии. - Он  положил
руки за голову, откинулся на спинку и уставился  в  потолок.  -  Можешь,
если тебя это смущает, подарить мне какую-нибудь из своих книжек.
   В  результате  в  обмен   на   свою   жеваную   шестидесятистраничную
"Бхагавад-Гиту" он получил новеньких, ни  разу  не  читанных  "Оскара  и
Люсинду" .

***

- Теперь мы знаем, что делать, - сказала Лиз.
   - Что? - переспросил Джереми.
   - Мы решили  изменить  план.  Здесь  внизу  слишком  жарко,  и  скоро
начнется муссон, так что мы поедем в горы. Мы подумали, что самое лучшее
остановиться в Симле.
   - В Симле?
   - Как тебе эта идея?
   - Лиз, ты должна делать то,  что  подсказывает  чувство.  Я  не  могу
говорить, что хорошо, а что плохо.
   - Я не понимаю. Что плохого в Симле?
   - Иди туда, куда ведет тебя чувство, Лиз. Для этого ты  здесь.  Здесь
нет плохого и хорошего.
   - Я не это имела в виду. Я просто...
   - Просто иди. Ищи успокоения.
   - А ты не хочешь ... пойти с нами?
   НЕТ! Нет - только не это! Только не Джереми. Я этого не вынесу.
   - Я бы с радостью, - сказал он.
   Нееееет.
   - Но я не могу.
   - Почему? - спросила Лиз, - Я думала, ты можешь идти туда, куда ведет
тебя чувство.
   - Если бы. Но я не могу. Я застрял здесь, и жду, когда придут деньги.
   - Ждешь, когда придут деньги? - переспросил я.
   - Ага. Мои все кончились.
   - Откуда же они должны придти? - спросил я.
   - Из дома.
   - Как? От кого?
   - От родителей.
   Я не мог удержаться от смеха. Вот это  жизнь,  думал  я.  Как  только
сыночек оказался на мели, мамочка с папочкой тут же шлют денежки.
   - Я не понимаю, - сказал он, - что тут смешного.
   - Ничего.
   - Над чем же ты смеешься?
   - Ни над чем. Разве я смеюсь? Разве это смех?
   - Ты смеешься. И я хочу знать, над чем ты смеешься.
   - Просто так... знаешь...
   - Нет, не знаю.
   - Просто - ну это же смешно, когда родители шлют деньги.
   - Почему?
   - Просто смешно. - Я улыбался как можно язвительнее. Теперь он был  в
моей шкуре. - Я просто думал, что ты немного старше.
   Он встал, уронив на пол "Оскара и Люсинду".
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Ничего.
   Ситуация напрягалась; мы молчали и не сводили друг с друга глаз.
   - Прости. - сказал я. - Я не должен был смеяться. Я хочу сказать -  я
сам заработал деньги на путешествие, но это не дает мне права относиться
к тебе свысока. Хотя, тут нет ничего удивительного. Я просто  не  должен
был смеяться. Как только ты открыл рот, я должен был сразу  понять,  что
ты маменькин сынок. Прости. Я не должен был смеяться.
   Вот теперь он озверел окончательно.
   - Я не маменькин сынок.
   - Нет? Прости. Неудачное слово.
   - И я сам заработал деньги на путешествие. Так уж вышло, что родители
выслали мне еще.
   - Да. Точно. Я не прав.
   - И я не маменькин сынок.
   - Прости. Больное место.
   Он дрожал от ярости.
   - Такие как ты... такие... у  тебя...  у  тебя  просто...  навязчивая
классовая  идея...  которая...  которые   по-настоящему...   это   такое
ребячество, это так по-английски. Ебаный ты  англичанин,  меня  от  тебя
тошнит. Ты, узколобый  идиот,  что  ты  обо  мне  знаешь?  Вали  отсюда,
ничтожество.
   - Ты прав. Давай узнаем друг друга получше. Например - в какую  школу
ты ходил?
   - А ты что, не из частной школы?
   - Может и из частной, но я не маменькин сынок.
   - Я НЕ... еб твою мать... - Если бы он не был таким слизняком, он  бы
меня ударил. Я почти видел, как эта мысль проскочила у него в голове. Но
он только похватал ртом воздух, поднял книгу  и  поплелся  к  дверям.  В
дверях он обернулся и проорал:
   - Чтоб ты... Чтоб ты... получил малярию.

Садистская центрифуга.

   Лиз показала Джереми автобусные билеты до  Симлы.  Он  очень  любезно
заметил, что наши 52-е и 53-е места находятся  сзади,  и  что  известное
всем  цивилизованным  людям  правило  гласит:  если  не  хочешь  сломать
позвоночник в дорожной  болтанке,  нужно  садиться  как  можно  ближе  к
водительской кабине. Еще он не преминул указать  на  отметку  "ТВ-люкс",
которая означает, что в  автобусе  есть  телевизоры,  и  что  нас  будут
глушить песнями на хинди в течение всего путешествия,  которое,  как  он
любезно добавил, продлится четырнадцать часов.
   - Сколько вы простояли в очереди?
   Мы с Лиз одновременно сердито на него посмотрели.
   - Два часа, - сказала Лиз.
   - Нужно было послать за билетами мальчика из отеля, - сказал Джереми.
   - А так можно? - спросила Лиз.
   - Конечно - стоит несколько рупий, зато не тратишь  целый  день.  Ох,
сколько вам еще учиться.
   Больше, чем  когда-либо,  мне  захотелось  уронить  Джереми  на  ногу
что-нибудь тяжелое.

***

Оказалось, что фраза о сломанных позвоночниках была не просто болтовней. Задние колеса автобуса больше походили на шасси, и на каждой из многочисленных дорожных колдобин все пятнадцать задних рядов подбрасывало в воздух мощным крученым ударом. В результате наша поездка прошла в некой садистской центрифуге, когда половину времени болтаешься в воздухе, а вторую половину лупишься жопой о сиденье.
   Впервые я провел среди местных жителей так много времени и понял, что
разговоры о том, будто индийцы подчиняются фатуму, -  не  пустые  слова.
Мужик напротив  нас  вообще  не  замечал,  какой  зверский  автобус  ему
достался. Один только раз, когда, налетавшись под потолком, мы  получили
тройной поджопник, хотя и одного бы с лихвой хватило, чтобы сбросить нас
на пол, он улыбнулся, словно говоря "смешно, правда?", а  все  остальное
время  равнодушно  пялился  в  окно,  как   будто   был   кастрированным
паралитиком.
   У задних сидений было только  одно  преимущество  -  песни  на  хинди
игрались впереди. За всю дорогу один и тот же  фильм  прокрутили  четыре
раза, и хотя я видел происходящее на  экране,  только  когда  взлетал  в
воздух, к концу путешествия имел вполне цельное о нем представление.
   Если я ничего не перепутал,  в  фильме  был  парень,  который  мечтал
жениться на красивой девушке, а его родители хотели, чтобы он, наоборот,
женился на уродине. И вот он уже почти женится на уродине,  когда  вдруг
узнает, что красивую девушку похитил урод,  который  до  этого  ходил  в
черной коже и  злобно  пялился  в  камеру.  Герой  вскакивает  на  коня,
отправляется на поиски похищенной красивой  девушки  и  посреди  пустыни
дерется с уродом. Он уже почти спасает красивую девушку,  когда  узнает,
что уродина в одной шайке с уродом, и что она привязала его отца посреди
песков к стулу и в данный момент поливает бензином. Уродина  достает  из
кармана спички, и все делают перерыв, чтобы  спеть  песню.  Сразу  после
песни пятьдесят хмырей в черном выпрыгивают из-за кустов,  которых  и  в
помине не было до того, как они стали оттуда выпрыгивать, и  принимаются
палить в героя, который прячется за деревянным ящиком. Видя такое  дело,
герой вылезает, размахивая белым платком, но когда  урод  в  черном  уже
празднует победу (и поет песню),  герой  сбивает  его  с  ног,  отбирает
пистолет и убивает пятьдесят хмырей,  которые  выскочили  из-за  кустов,
которых раньше не было.
   Отец, на котором уже высох бензин,  отматывается  от  стула  и  очень
смешно дерется со второстепенным толстяком. Когда он побеждает  в  драке
посредством надевания  корзины  на  голову  толстяка,  красивая  девушка
обращает внимание героя на то, что уродина удирает через пустыню.  Потом
герой, отец и  красивая  девушка  поют  песню,  во  время  которой  отец
разрешает им пожениться и даже  благословляет.  Между  тем,  уродина  на
горизонте ломает  руки  и  говорит  какие-то  слова,  наверно,  клянется
отомстить. Несколько секунд спустя она,  умирая  от  жажды,  плетется  к
одинокой хижине на  вершине  бархана.  Дверь  открывает  мужик  и  сразу
начинает ее  соблазнять  (поет).  Она  сперва  не  поддается,  но  потом
замечает в углу комнаты что-то похожее на мини-лабораторию, а  в  ней  -
наверное - недостроенную атомную бомбу. Вдвоем они придумывают план.
   Дальше интрига становится слишком сложной для пересказа. Насколько  я
понял, дело кончилось тем, что красивые женились друг  на  друге,  уроды
взорвались, а у всех толстяков на голове оказались корзины.
   Я бы назвал это качественным представлением.

***

По дороге было много остановок, все выходили из автобуса и пили чай, который был слаще кока-колы и лишь чуть-чуть менее молочным, чем молоко. Сначала он застревал у меня в горле, но к концу путешествия я стал склоняться к тому, что его можно пить. Главное - не держать его за чай. Если последовательно внушать себе, что это просто тепловатое питье, вкус становится вполне ничего. А сахар помогает пережить несколько часов непрерывных поджопников.
   Кроме нас в автобусе ехал еще один белый, и несмотря на  то,  что  он
сидел впереди на хорошем месте, вид у  него  был  очень  несчастный.  На
каждой остановке он первым выскакивал из автобуса и мгновенно  скрывался
из виду, судорожно прижимая к груди рулон туалетной бумаги.
   Один раз Лиз завела с ним разговор, но я заметил у  него  на  рубашке
следы блевотины и решил держаться подальше. Выяснилось, что он бельгиец,
и что у него в кале кровь, так что больше мы к нему не подходили.
   Оказывается, в стоимость билетов входил ланч; мы  поняли  это,  когда
нам на колени поставили по  картонному  подносу  с  несколькими  комками
карри странного вида. Я не рискнул их  есть,  пока  Лиз  не  попробовала
каждый комок, но все равно, доверие внушал только желтый, явно сделанный
из чечевицы. С краю лежала гладкая горка намазанная сверху белой пастой.
Заметив мое недоумение, мужик слева сказал:
   - Кррд
   - Что?
   - Кррд.
   - Я не понимаю.
   - Кррд, - он набрал полную ложку, - Очень хорошо.
   - Лиз, что такое кррд?
   - Вот это белое.
   - Я понимаю, но что это такое?
   - Откуда я знаю.
   - Ты будешь это есть?
   - Почему бы и нет?
   Она принялась за белую горку.
   - Вкусно. Похоже на йогурт.
   - Черт, я его терпеть не могу.
   - Держи, пожалуйста, свои замечания при себе.
   Лиз доела гладкую горку, охая, как это вкусно, а я  при  этом  думал,
что она  рехнулась.  Кроме  всего  прочего,  йогурт  делают  из  молока.
Невероятно: приложить столько усилий,  так  старательно  избегать  любой
пищи, в которой могут завестить  бактерии,  и  после  этого  невозмутимо
пихать себе в рот прокисшее молоко. Ни за что.
   Остаток дороги занял в два раз больше времени, чем я  предполагал,  и
если бы какие-то люди не возникали бы из  ниоткуда  и  не  продавали  бы
прямо через автобусные окна бананы  и  орехи,  я  бы,  пожалуй,  умер  с
голоду.

Несколько стартегических извинений.

   К концу пути я обожрался бананов до поноса - и это  несмотря  на  то,
что за всю дорогу съел только два карри.
   Лиз очень развеселил мой больной, несмотря на  все  предосторожности,
живот, и я с тоской подумал о том, что наши флюиды продолжают портиться.
Один раз я рискнул провентилировать атмосферу и сообщил, что  совсем  не
обрадовался, когда она позвала Джереми ехать с нами, но из этого  ничего
не вышло. Она лишь набычилась и завела канитель о том,  что  автобус  не
наша собственность, и что  Симла  не  наша  собственность,  и  что  куда
веселее путешествовать в компании. Меня она за компанию,  следовательно,
не держала, что тоже было плохим знаком.

***

Симла оказалась красивым городом, и мы потратили несколько дней, разглядывая перечисленные в Книге достопримечательности. Но даже несмотря на то, что нищих здесь было не в пример меньше, чем в Дели, и что ссорились мы с Лиз гораздо реже, я по-прежнему не мог отделаться от чувства, что до усрачки боюсь всех и всего. Меня вгоняли в дрожь даже продавцы всякой дряни, орущие на каждом углу. Достаточно было посмотреть им в глаза и прочесть там - тебе хорошо, а мне плохо, ты богатый, а я бедный, - чтобы почувствовать себя раздавленным и виноватым.
   Хуже всего были дети: они постоянно крутились вокруг и то спрашивали,
как нас зовут, то просили подарить ручку, иногда  клянчили  деньги.  Они
появлялись, когда их меньше всего ждешь, вцеплялись  в  рукава,  кричали
что-то, тянули свои немытые ладошки в надежде, что ты хотя бы пожмешь им
руку. Дети были такими грязными, что к ним страшно было прикоснуться, но
они никогда не отставали, пока их хотя бы не погладишь по голове.
   А Лиз, похоже, нравилось, когда маленькие уличные оборванцы брали  ее
в кольцо, она частенько останавливалась, приседала на корточки, говорила
или играла с ними - я в эти минуты предпочитал отступить  на  безопасное
расстояние. Неужели она не  понимала,  что  может  подхватить  серьезную
заразу? А может, ей просто нравилось играть в мать Терезу.
   В мое личное пространство настолько часто  вторгались  дети,  уличные
торговцы и просто прохожие, что я решил вообще с ним  расстаться,  чтобы
окончательно не съехать с катушек. Последнее становилось чем дальше, тем
правдоподобнее: каждое утро  я  с  ужасом  думал,  что  мою  постель  от
внешнего мира отделяет всего лишь завтрак.
   Я  стал  ловить  себя  на  том,  что  пристально  разглядываю  других
туристов, пытаясь понять действительно все это их  так  радует  или  они
придуриваются. У некоторых на мордах было написано, как  им  осточертело
все это говно, но иногда попадались вполне  жизнерадостные  компании,  и
тогда  я  старался  рассмотреть  их  повнимательнее  и  даже  подслушать
разговоры в надежде  понять,  как  эта  жуть  может  кому-то  доставлять
удовольствие.
   Я так и не понял, что людям может нравиться в Индии. Как такое  может
быть? Или это я такой слабонервн6ый и чувствительный? Может, я был прав,
когда думал, что у меня не хватит духу на третий мир. Может,  надо  было
честно себе в этом признаться и  спокойно  тратить  деньги  в  Бенидорме
? Я решил написать пару открыток  -  вдруг
они приведут меня в чувство.


   Дорогие мама и папа,
   Мы долетели благополучно и сейчас находимся в горах. Как вы видите на
открытке, Симла очень  красивое  место,  в  ней  есть  интересные  дома,
похожие на английские и даже церковь. Здесь везде невероятная нищета, но
я думаю, что привыкну. Я сейчас в ХСМЛ , и тут есть бильярдный стол с мемориальной доской в честь  майора
Томпсона, который в 1902 году в возрасте 109 лет откинул  здесь  копыта.
Надеюсь, у вас все в порядке.
   Целую,
   Дэйв.

   Дорогой дедушка!
   Привет из Индии! Здесь очень жарко, но я замечательно провожу  время.
Я  здесь  еще  совсем  недолго,  но  уже  могу  сказать,  что  Индия   -
замечательная страна. Дороги, правда, плохие.  Надеюсь,  у  тебя  все  в
порядке.
   Целую,
   Дэйв.

   Похоже, Лиз чувствовала себя такой же потерянной, как и я, но  мы  не
говорили на эту  тему  и  крепились,  разглядывая  достопримечательности
Симлы. Через несколько дней, пересмотрев все, что можно, мы решили,  что
вполне  восстановили  силы  после  того  автобусного  перегона,  и  пора
решаться на следующий - на этот раз мы отправлялись еще выше  в  горы  в
маленький городок под названием  Манали.  Все  вокруг  говорили,  что  в
Манали надо попасть обязательно, что это настоящее Гоа, только в  горах.
И что там можно отдохнуть, и достаточно  воздуха,  чтобы  дышать  полной
грудью. До сих пор нам его явно не хватало.

***

Горы по дороге в Манали произвели впечатление, но сам городок показался невзрачным. Однако Джереми еще в Дели рекомендовал нам спокойный загородный отель под названием "Радуга", туда мы и отправились пешком, с трудом ориентируясь по совершенно нечитаемой карте из Книги.
   Всю дорогу нас рвали на части  зазывалы  других  гостиниц,  тащили  к
себе, не желали показывать дорогу, твердили, что отель "Радуга"  дорогой
и грязный, и умоляли, чтобы мы хотя бы одним  глазком  взглянули  на  их
отель. Они прилипали  так  прочно,  что  через  пять  минут  я  их  тихо
ненавидел, но это чувство мешалось с виной за их  несчастный  оборванный
вид, с сознанием того, что их отели наверняка ничем не хуже "Радуги",  и
что не так уж трудно остановиться на пять минут и посмотреть.  С  другой
стороны, если уступать всем подряд, то очень скоро поедешь крышей. Нужно
твердо стоять на своем и делать  то,  что  решил.  В  этой  стране  тебя
наебут, не сходя с места, как только увидят хотя бы намек на слабину или
жалость.
   До отеля мы  доползли  вконец  раздавленными  и  замороченными.  Зато
успели посмотреть город,  то  есть  выполнили  досрочно  священный  долг
каждого туриста и теперь могли всерьез заняться расслабухой.  По  общему
мнению, "Радуга" было лучшим в Манали местом для покура, и едва  получив
комнату, мы с облегчением расположились на веранде. Через секунду  между
нашими ладонями уже гулял косяк.
   Я втягивал дым поглубже в легкие, надолго задерживал его  и  выпускал
через ноздри только в самый последний момент. После нескольких затяжек я
почувствовал, как тает напряжение.
   Теперь мне здесь даже нравилось. Тихое место,  окруженное  полями,  с
видом на горы и травой для покура. Наконец-то хоть что-то  имело  смысл.
Наконец-то мы нашли место, где можно отдохнуть душой  и  сосредоточиться
на своем внутреннем мире. Передавая друг дружке косяк,  мы  улыбались  -
впервые с тех пор, как вышли из самолета.
   Мне было неудобно курить на халяву, и я спросил у сидящего неподалеку
парня, где можно купить еще травы.
   - Ага, - радостно улыбнулся парень,  -  это  точно.  -  Он  умудренно
кивнул. Через несколько секунд до него дошло, что вопрос требовал  более
подробного ответа, и он опять кивнул, но  уже  в  сторону  дежурного.  -
Самый главный человек -  это  Ронни,  -  сказал  он,  покровительственно
похлопал меня по плечу и свалился со стула.
   У дежурного я спросил, не пробегал  ли  тут  Ронни.  Дежурный  достал
из-под стола сумку для ланча, на которой размытой  желтой  краской  было
написано "Ронни" и нарисована счастливая физиономия.
   Он открыл сумку и протянул мне набитую травой коробку от фотопленки.
   - Сто пятьдесят рупий, - сказал он.
   Фантастика! Пакет настоящей травы, который стоит в  Англии  пятьдесят
фунтов, достался мне меньше чем за пятерку. Вопреки всем ожиданиям Индия
оказалась самой цивилизованной страной в мире.
   Я поднялся  в  номер  и  достал  из  рюкзака  рислу  .  (Книга  извещала,  что  рислу  в   Индии   достать
невозможно, так что мы купили перед отъездом целую упаковку.) По  дороге
на веранду я свернул косяк.
   Теперь мы с Лиз улыбались друг другу по-настоящему. И еще впервые  за
все время в Индии я вспомнил, что у меня есть член. Либидо