на другом конце платформы и  смотрел,  как
снег легким покрывалом ложится  на  покатые  крыши  товарных  вагонов,  на
верхнюю часть стен и кровли домов, возвышающихся над  вокзалом.  Снег  был
липким, но оседал он везде по-разному. К примеру, на железнодорожных путях
он  уже  запорошил  рельсы,  превратил  их  в  таинственные  белые  линии,
отбрасывающие свет в свинцовое небо. Лег он и на  спальные  вагоны.  А  на
шлаковом  грунте  под  ними   лежал   только   плешинами.   У   стены   за
железнодорожными путями кое-где островками еще торчала жухлая  трава,  она
впитывала снег, и ее островки оставались темными.
   Джири смотрел на падающий снег; дизельный локомотив  с  запасного  пути
подогнал несколько пустых вагонов. Колеса, на которые налипал  только  что
выпавший снег,  скользили  по  рельсам,  и  их  металлическая  поверхность
оголялась, тускло поблескивая на фоне белизны спальных вагонов. Джири  был
в восторге от этого зрелища. Он стоял на последних сухих дюймах платформы,
прямо перед ним неровной бахромой ложился снег. Редкие  снежинки  залетали
под крышу и приникали к его пальто и ботинкам.
   Снег успокаивал Джири, приносил  умиротворение.  Он  запорошил  высокую
стеклянную крышу, и вокзал стал походить на безмятежный, занесенный снегом
домик под соломенной кровлей. Приглушая свет и в то  же  время  делая  его
более ровным, он размывал резкие контуры предметов;  у  Джири  было  такое
ощущение, словно он во сне, не просто спит, а видит тот самый  сон,  когда
кажется, все наши обиды будут прощены и все теперь будет прекрасно.
   Наконец он повернулся и хотел было двинуться обратно. И тут  увидел  на
другом конце платформы кучку людей,  что-то  рассматривающих  через  плечо
друг друга, но он не смог разобрать, что именно.  Джири  решил  обойти  их
стороной. Он любил толпу, если только она состояла из  людей  безучастных,
мысли которых витали где-то далеко, он любил случайное скопище  народа.  А
эта кучка на другом конце платформы, хоть  и  небольшая,  была  объединена
какой-то целью, и это обеспокоило Джири. Совершенно  ясно,  они  собрались
что-то вместе делать, пусть даже просто глазеть. Джири начал взбираться по
лестнице, ведущей к мосту под самой крышей  вокзала.  Он  решил  дойти  до
противоположного конца вокзала и  там  спуститься  на  платформу.  Так  он
избежит встречи с этой кучкой толкающих друг друга людей.
   Как только Джири стал подыматься по лестнице, главный оператор  спросил
Адриана Суортмора:
   - Продолжать съемку?
   - Нет, остановитесь. Сделаем еще несколько кадров попозже. У  нас  есть
телеобъектив?
   - А что это вы делаете? - поинтересовался какой-то любопытный.
   - Снимаем вокзал, - ответил Суортмор. - Фон для фильма.
   Едва съемку прекратили, зеваки  начали  расходиться.  Главный  оператор
накоротке посовещался о чем-то  со  своими  неразговорчивыми  коллегами  в
свитерах.
   - Вон он, - вдруг  сказал  Суортмор.  -  Смотрите,  он  возвращается  с
дальнего конца платформы.
   - Если хотите, можно  начать  съемку  прямо  сейчас,  с  телеобъективом
отсюда получится.
   - Да, конечно. Хочу.
   Джири дошел до входа в здание вокзала, бросил  взгляд  через  перрон  и
заметил, что предмет, который облепила эта горстка людей, был кинокамерой.
Объектив был нацелен на него, и, насколько он мог судить, камера работала.
Он ускорил шаг не оттого, что понял, что снимают именно его, а оттого, что
безотчетно опасался разрушительной силы  внимания  публики.  Он  не  хотел
участвовать ни в каких спектаклях, ни в чем, что может вызвать  чей-нибудь
интерес к любой детали счастливой  безымянности  и  безликости  вокзальной
жизни. Он ненавидел камеру, и горстку людей возле нее, и  общую  атмосферу
волнения и необычности. Он быстро толкнул дверь кафе и вошел внутрь.
   Там жизнь  текла  своим  чередом.  Ни  один  из  посетителей,  жевавших
булочки, пивших  чай  и  кофе,  казалось,  не  подозревал  о  происходящем
снаружи. Кто-то, распахнув пальто, отряхивал с него снег, кто-то не  спеша
разматывал  длинный  шарф.  В  зале,  заполненном  клубами  пара,   царила
безмятежность, никому ни до чего не было дела - именно в этом Джири сейчас
и нуждался. Он заказал кофе, сел поудобнее в кресло и раскрыл  журнал.  Он
читал, и тревога мало-помалу отступила, он вновь обрел покой,  вновь  стал
радоваться жизни. Так длилось несколько минут, а потом вошли  двое  и  все
испортили: они громко спорили, обсуждая,  что  за  люди  снимали  фильм  и
вообще что занесло их на вокзал. Тут вмешались и другие, и вскоре  в  спор
были  втянуты  буквально  все.  Время  от   времени   кто-нибудь   выходил
посмотреть,  не  ушли  ли  киношники,  и  возвращался   сообщить   новости
остальным: они все еще там, они исчезли, появились снова в другом месте на
перроне, они пошли в гостиницу, они снова вышли... В  конце  концов  Джири
закрыл журнал, сунул его в карман, взглянул на часы  и  поднялся.  У  него
созрел план.
   Через две-три минуты прибывает экспресс  из  западных  районов  Англии.
Джири знал, что с поезда сойдет много пассажиров и все  они  должны  будут
пройти через турникет. Большая часть направится прямо в метро. Джири решил
смешаться с толпой, спуститься в метро и побыть там, пока  не  надоест,  а
потом вернуться на вокзал; к этому времени  киношники,  наверное,  соберут
свою аппаратуру и уйдут.
   Так он и сделал. Поезд  прибыл  точно  по  расписанию.  Джири  стоял  у
турникета, ждал, пока пройдут первые пассажиры; он  пошел  вперед,  только
когда вокруг него образовалась толпа. Она медленно растекалась по  перрону
и широким ступеням, ведущим к подземке, то и дело застывая на месте. Джири
несло  вместе  с  ней  по  длинному  проходу,  перегороженному  посередине
металлическим поручнем. Он очутился у автоматов. Решил было купить билет и
сделать несколько кругов по Внутреннему кольцу, однако тут  же  передумал.
Метро было неизведанным пространством. Он  не  будет  чувствовать  себя  в
безопасности ни в одной его точке. Там тоже уйма  народу,  но  не  увидишь
сонных,  безразличных  людей,  таких,  каких  видишь  обычно  на  вокзале.
Подземка была частью Лондона, и, если он решится путешествовать по городу,
в ушах снова загремят барабаны.
   Джири в раздумье постоял у автомата. Подходили люди,  бросали  монетки,
брали билеты. Кое-кто кидал беглый взгляд  на  человека  в  темной  мягкой
шляпе, но большинство не обращали на него внимания. Если  они  и  замечали
его, то, вероятнее всего, думали, что он кого-то ждет.
   Джири  посмотрел  на  часы:  он  уже  двадцать  минут  в  метро,   пора
возвращаться на вокзал. Скорее всего, киношники уже ушли  или  по  крайней
мере перебрались еще куда-нибудь. Можно будет отыскать укромное  местечко,
где ему никто не станет докучать.
   Он вернулся назад по длинному коридору, на этот раз по  другую  сторону
металлического поручня, и не спеша поднялся на перрон. Он шагал ровно - ни
быстро, ни медленно,  -  опустив  глаза.  У  верхней  ступеньки  его  ждал
Суортмор. Пока Джири был внизу, Суортмор мучился: не потерял  ли  он  след
Джири, там ли он его ждет, но зато немного передохнул  от  этой  охоты  на
Джири, от этих людей и всего прочего. Его догадка оказалась  верна,  и  он
облегченно вздохнул; он двинулся навстречу Джири и преградил ему путь; тот
вынужден был остановиться.
   - О, мистер Джири, - весело произнес он. - Опять мы с вами встретились.
Забавно, не правда ли, всякий раз, как я попадаю на вокзал, я  сталкиваюсь
с вами.
   - Да, - согласился Джири и шагнул вбок.
   - Скажите, вы не против,  -  продолжал  Суортмор,  тоже  сделав  шаг  и
оказавшись снова лицом к лицу с  Джири,  -  побеседовать  со  мной?  Всего
несколько минут?
   Джири впервые взглянул на него.
   - Побеседовать?
   - Да. Видите ли, я пишу статью об обслуживании  пассажиров  на  поездах
юго-восточного направления. На первый  взгляд  тема  тривиальная,  но  она
волнует многих, и статью размножат во всех местных газетах. - Когда лжешь,
твоя выдумка должна изобиловать подробностями, загружай ее деталями, думал
он  про  себя.  -  Я  расспрашиваю  людей,  регулярно  ездящих   по   этим
направлениям, каково их мнение об обслуживании в Лондоне и других городах.
   - Обслуживание нормальное, - бросил Джири, стараясь пройти.
   - Все-таки давайте побеседуем, -  настаивал  Суортмор.  -  Если  вы  не
торопитесь на поезд, может, пойдем в гостиницу и выпьем что-нибудь?
   - Я бы предпочел сделать это в другой раз, - вежливо отказал Джири.
   - Другого раза, возможно, не будет,  -  возразил  Суортмор.  Он  ни  на
секунду не забывал о магнитофоне,  спрятанном  в  кармане.  Он  знал,  что
маленькие барабанные перепонки этого механизма были в действии,  все,  что
говорится сейчас, фиксирует пленка, и он чувствовал свою  власть,  у  него
даже  слегка  перехватило  дыхание  -  не  то  чтобы   эта   власть   была
всепоглощающей, не то чтобы он был ею  одержим,  просто  она  тут,  совсем
близко, и это - великолепно.
   - Нет, правда, - отнекивался Джири, а Суортмор тем временем,  взяв  его
за локоть, с шутливой настойчивостью подталкивал к кафе.
   - Да бог с ней, с гостиницей. Здесь быстрее.
   Они подошли к стойке.  Джири  не  сводил  глаз  с  Суортмора.  Суортмор
спросил, что он будет пить, но  Джири  не  ответил,  продолжая  пристально
изучать Суортмора. Как и в первую встречу, Суортмору стало не  по  себе  -
он, охотник, становится жертвой. Заметил ли Джири магнитофон? Видел ли  он
камеры, аппаратуру и все прочее? Барменша  смотрела  на  него,  постукивая
пальцами по стойке: его очередь заказывать.
   - Две  порции  виски,  пожалуйста,  -  сказал  он,  изобразив  на  лице
привычную улыбку. При этих  словах  он  повернулся  к  барменше,  а  когда
оглянулся, то увидел спину Джири, направлявшегося к выходу.
   - О, простите, - бормотал запыхавшийся Суортмор, труся следом за Джири.
- Я обидел вас? - Он положил руку ему на плечо. - Простите, я подумал, что
вас не затруднит уделить мне несколько минут и выпить со мной рюмку виски.
   Он хотел было  улыбнуться,  слегка  пожурить  Джири,  но  на  лице  его
невольно отразилась укоризна, и он не стал Себя пересиливать.
   Джири остановился. Влажная ладонь  Суортмора  все  еще  лежала  на  его
плече. Повернувшись вполоборота, он взглянул на Суортмора  все  с  той  же
удивительной пристальностью, однако продолжал молчать.
   - Я просто подумал, - нервничая, тараторил Суортмор, - какая удача, что
я встретился с вами дважды за последние три дня, и оба  раза  на  вокзале.
Вот мне и захотелось пригласить вас выпить. - Он улыбнулся и снял  руку  с
плеча Джири.
   - Говорят, - сказал Джири бесцветным голосом, - что, если  провести  на
большом лондонском вокзале много времени, увидишь всех своих знакомых.
   Суортмор в знак согласия тут же засмеялся.
   - Конечно. Но ведь не со всяким захочется выпить  рюмку  виски.  А  мне
захотелось пригласить именно вас, поверьте мне  и  простите,  если  я  был
слишком назойлив.
   - Я решил, что вы намерены выспрашивать меня для вашей статьи.
   - Да, и это тоже, кроме всего прочего,  но  это  не  к  спеху.  Я  хочу
сказать, если вам неприятна мысль, что сказанное вами найдет  отражение  в
статье, то мы...
   - Мне неприятно, когда меня преследуют.
   - Простите меня.
   Джири повернулся и вышел на  перрон.  Суортмор  побрел  к  стойке,  где
стояли  заказанные  им  две  порции  виски  и  барменша  ждала,  когда  он
расплатится. Он молча протянул деньги, вылил виски из одной рюмки в другую
и залпом выпил.
   А Джири быстро пересек перрон и направился  к  гостинице.  Поднялся  на
лифте и прошел прямо к себе в номер. Запер дверь, снял  пальто  и  лег  на
постель лицом к окну.  Он  видел  лоскут  тяжелого  серого  неба  в  рамке
оконного переплета и летящие вниз снежные хлопья. На фоне серого неба  они
казались  темными.  Они  все  падали  и  падали,   без   всякого   усилия,
неотвратимые, как человеческая судьба. Джири перевернулся и лег на  спину,
глядя в потолок: он тоже был серым, с  немыслимой  лепниной.  Этот  лепной
узор, имел, наверное, какую-то  законченность,  если  бы  его  можно  было
разглядеть целиком, но комната Джири была только частью  большой  комнаты,
из которой сделали две, и потому Джири видел лишь половину лепнины. Да и в
этой половине была нарушена симметрия -  сначала  электрическое  освещение
здесь не было предусмотрено,  проводку  сделали  позже.  Прошло  несколько
минут, от бессмысленности и асимметрии узора на потолке Джири стало не  по
себе. Он снова повернулся лицом к продолговатому лоскуту неба и  падающему
снегу,  потом  поднялся  и  начал  ходить  по  комнате.  Его  руки  и  лоб
повлажнели, грудь под липким пластырем зудела. Где-то  вдалеке  зарокотали
барабаны.
   Он подошел к туалетному столику, вытащил фляжку, плеснул  в  стакан  от
зубной щетки немного  виски  и  выпил.  На  душе  полегчало,  он  отставил
бутылку, надел пальто и пошел к двери. Но сперва осторожно приоткрыл ее. В
коридоре было пусто. Джири приблизился к лифту легким, мягким шагом, вошел
в кабину и захлопнул двери. Прислонился  к  стенке  лифта  и  постоял  так
секунду, закрыв глаза; потом нажал кнопку первого этажа.


   Главный оператор прятал руки в рукава своего толстого пальто с поднятым
воротником. Он сидел на скамейке, что тянулась вдоль стен зала ожидания, и
постукивал каблуками о  деревянную  перекладину.  Его  молодые  ассистенты
слонялись по залу и курили. В  центре  стоял  Суортмор  с  магнитофоном  в
руках. На столе лежали две кинокамеры, с мерзкой насмешкой впиваясь своими
темными объективами в лицо Суортмора.
   - А что, если он вообще не выйдет? - спросил главный.
   - Выйдет, - ответил Суортмор. - А если не выйдет, мы посидим тут, и  вы
получите  гонорар  за  полный  рабочий  день,  а  надо  будет,  так  и  за
сверхурочные, даже если и пальцем не пошевельнете.
   - Я бы предпочел сидеть дома, - заметил главный оператор, -  и  черт  с
вашими сверхурочными. Меня уже тошнит от всего этого, точно вам говорю.
   Суортмор вспыхнул. Он чувствовал, что главный презирает его. И эти  три
молодых парня в своих толстых свитерах тоже презирают  его,  но  тут  дело
другое - они испытывали к нему отвращение чисто  автоматически:  к  любому
другому беспомощному в технике толстяку они испытывали бы то же самое. Это
Суортмор способен был вынести, но он  чувствовал,  главный  оператор,  его
сверстник,  презирает  его  за  то,  что  он  шпионит  и  подслушивает   с
припрятанным магнитофоном и телеобъективом,  копается  в  секретах  личной
жизни другого, в его белье -  и  все  ради  того,  чтобы  с  важным  видом
поведать эти секреты миллиону сидящих у камина зрителей, а ведь он никогда
не переступит порога их дома.
   - Его логика безупречна, что и говорить, - сказал Суортмор. - Он выдает
себя за нормального, и весьма успешно. Но чем более странные  поступки  он
совершает, тем необходимее привлечь к ним внимание и оказать ему помощь.
   - Почему бы просто не послать за врачом? - спросил главный.
   В этот момент Суортмор готов был сдаться. Уже открыл рот, чтобы сказать
им: складывайте и  уходите,  а  Джири  пусть  сам  выпутывается  из  своей
истории. Но перед глазами возник удивительно четкий образ сэра Бена Уорбла
за пустым письменным столом, он стряхивал пепел с сигары и  улыбался  ему.
Сенсация! Да, Бен именно так  и  улыбнется  ему,  прищурив  глаза,  полные
насмешки, когда Суортмор придет и  сознается,  что  сенсация,  которой  он
добивался, просто уплыла из рук. "Что  же  произошло  с  этим  сумасшедшим
ученым с Паддингтонского  вокзала?"  -  слышал  он  вопрос  сэра  Бена.  И
отвечал: "Мы его упустили. Постеснялись приставать к нему".  Нет,  у  него
язык не повернется сказать такое и увидеть сочувственную улыбку Бена.
   Он ненавидел главного оператора за то, что тот  презирал  его,  но  еще
больше он ненавидел Джири, потому что Джири был виноват во всем.  Если  бы
Джири не свихнулся и не поселился на вокзале,  тогда  бы  ему,  Суортмору,
незачем было вести себя так мерзко. А если бы Джири довел дело  до  конца,
окончательно свихнулся, все было бы по-другому. Они отсняли  бы  несколько
хороших  кадров:  санитары  связывают  ему  руки,  надевают   смирительную
рубашку, - и все было бы как надо. Его поздравили бы с успехом  и  с  тем,
что он вовремя оказался со своей бригадой на месте происшествия. Но  Джири
все испортил, его безумие было совершенно незаметно, он вел себя прилично,
спокойно прогуливался по вокзалу и никому не мешал.
   Суортмор стоял неподвижно на сыром полу зала ожидания, в  душе  посылая
по адресу Джири самые  страшные  проклятия,  полные  неистовой  ненависти.
Джири загнал его в западню, одному из них двоих  не  уйти  от  унижения  и
муки.
   - Если через десять минут он не появится, - процедил он сквозь зубы,  -
я сам пойду за ним в гостиницу.
   - Почему бы вам  не  оставить  бедолагу  в  покое?  -  спросил  главный
оператор.
   - За ним так и так надо следить, - ответил Суортмор. - Если его  сейчас
оставить без присмотра, он,  того  и  гляди,  впадет  в  буйство  и  убьет
кого-нибудь.
   Он нахмурился, плюхнулся  в  кресло  и  стал  смотреть  на  свои  часы,
стараясь поймать движения минутной стрелки. Иногда ему  казалось,  что  он
видит, как она передвигается, но он не мог сосредоточиться  и  глядеть  на
нее неотрывно. Ему чудилось, будто часы  издевательски  смеются  над  ним,
прямо как сэр Бен. Он вспоминал длинные бронзовые  волосы  Анджелы  Джири,
думал о том, как корреспонденты "Обозрения" брали в аэропорту  интервью  у
африканских политиков, и еще он думал - но недолго - о снеге, что падал за
окном и ложился на мостовую и рельсы. И тут он заметил, что  десять  минут
прошло.
   - Готовьте камеры, я приведу его на перрон, но ни за что не ручаюсь.
   Он застегнул пальто, вышел из зала и направился к  гостинице.  Открывая
дверь, он поймал себя на том, что не  знает,  как  ему  поступить.  Словно
наблюдал за кем-то со  стороны,  за  каким-то  незнакомцем,  чьи  поступки
невозможно предугадать. Неужели он и впрямь подойдет  к  администратору  и
попросит вызвать Джири? Если он так поступит, они,  естественно,  позвонят
Джири в номер, а что делать, если тот не возьмет трубку?  Надо  узнать,  в
каком он номере. Может, когда его будут соединять с Джири по телефону,  он
услышит, какой номер назовет телефонистка. А возможно, сумеет заглянуть  в
книгу регистрации. Потом улучит минуту и незаметно проскользнет  к  лифту,
подымется наверх и постучит в дверь Джири. Джири решит, что это кто-нибудь
из персонала гостиницы, и откроет.
   А потом? Что незнакомец будет делать потом?
   Все еще в замешательстве, Суортмор вошел в холл. А там в плаще и темной
мягкой шляпе сидел в кресле у журнального столика Джири. Должно  быть,  он
почувствовал на себе взгляд Суортмора, потому что тотчас же  посмотрел  на
вошедшего.
   Суортмор застыл как вкопанный. Джири неожиданно оказался  прямо  здесь,
под носом, до смешного легко начать с ним беседу. Но Суортмор никак не мог
решить, что ему сделать или сказать.
   Любой растеряется в такой ситуации, но в единоборстве этих  двух  людей
победа сейчас была на стороне Джири.
   Он сидел совершенно спокойно. Суортмор чувствовал, что еще минута  -  и
Джири уничтожит его взглядом. Если бы  его  страхи  оправдались,  Суортмор
ушел бы,  унес  бы  свою  ненависть,  свое  липкое  противное  волнение  и
отвращение к самому себе куда-нибудь еще. Джири сидел в  скупо  освещенном
холле гостиницы, и внезапно нагрянуло то, против чего он  был  беззащитен.
Он снова услышал барабанный бой.
   Джири сразу понял:  раз  Суортмор  способен  заставить  бить  барабаны,
сопротивление бесполезно. Он быстро поднялся и вышел на улицу,  ведущую  в
город. Мимо проезжало такси,  он  решил  остановить  его  и  затеряться  в
лондонских джунглях. Но барабаны гнали его назад. Он ускорил шаг,  обогнул
гостиницу и снова направился к вокзалу.
   У Паддингтонского вокзал