а одна архитектурная особенность - у  него  нет
так называемого центрального входа. Фасад занимает гостиница, и на  вокзал
можно войти только сбоку. Такое впечатление, что Брунел [Брунел,  Исамбард
Кингдом (1806-1859) - инженер-строитель, автор  ряда  проектов  английских
вокзалов, мостов, железнодорожных перекрытий]  любил  поезда  больше,  чем
людей: поезда попадают на вокзал, как  короли  -  через  высокие  стальные
арки. Джири почти бегом  миновал  узкие  улочки,  загороженные  рекламными
щитами, и очутился на вокзале.
   Неподалеку, в другом конце вестибюля, стоял главный оператор  со  своей
группой. Они были наготове. Суортмор шел  за  Джири  по  пятам  и  яростно
замахал рукой, давая операторам команду  начать  съемку.  Главный  включил
камеру, а два его ассистента, подхватив вторую с треножником, потрусили за
Суортмором. Джири увидел всю эту суету, резко свернул направо и побежал на
другую сторону вокзальной площади мимо вереницы такси.  Он  направился  на
служебную территорию вокзала, куда вход пассажирам не разрешался.
   Длинная платформа, заваленная  ящиками  и  тюками,  окаймленная  темной
линией люков, спасет его  от  барабанного  боя,  думал  он.  Джири  бежал.
Суортмор остался далеко позади, а Джири все бежал  по  платформе.  Темнота
гостеприимно приняла его. Фонари были высоко, их  свет  -  мягкий  и  чуть
водянистый от падающего снега - был неярким. Фигура Джири в темном  пальто
была едва различима. Спасение: он обогнул груженый вагон, нырнул в один из
люков.
   И остановился. Перед ним, опершись на длинную метлу, почти повиснув  на
ней, стоял носильщик Чарли. Увидев, что нарушитель  порядка  -  Джири,  он
расплылся в улыбке, торжествующей и грозной. Схватив метлу,  точно  копье,
он двинулся навстречу Джири.
   Джири казалось, что губы Чарли шевелятся, но он не слышал ни слова: все
заглушил барабанный грохот. Он начал отступать. На платформе  не  было  ни
души, только Суортмор, неотвратимо приближавшийся,  а  за  ним  -  двое  с
камерой. Суортмор от волнения выкрикнул "Держи  его!",  словно  Джири  был
вором. Джири резко рванулся в сторону, нырнул  между  такси  и  побежал  к
лестнице, которая вела к мосту.
   Водители, до  этого  читавшие  газеты  в  ожидании  пассажиров,  начали
следить за погоней, невольными очевидцами которой оказались. Джири в своей
представительной шляпе бежал по ступенькам вверх. Суортмор мчался за  ним.
Почти никто не догадывался, что происходит на самом деле. В дальнем  конце
вестибюля главный оператор, потеряв Джири из виду,  выключил  камеру  и  в
нетерпении ждал. Ему чертовски хотелось скорее вернуться домой.
   На мостике Джири замедлил шаг. Что  же  теперь  делать,  думал  он.  За
долгие часы прогулок по вокзалу он хорошо изучил  его  и  знал,  что  даже
пожилому человеку совсем несложно  спуститься  с  моста  на  крышу  второй
платформы. Высокий  стеклянный  купол  вокзала  нависает  над  платформами
примерно на две трети их длины,  а  дальше  над  ними  крыши  из  обычного
рифленого железа,  как  на  пригородных  станциях.  Джири  прикинул:  если
перебраться на крышу второй платформы - а туда легче всего попасть,  -  он
избавится от Суортмора. Суортмор останется далеко позади, и его  голос  не
сможет  настигнуть  его,  а  задавать  вопросы  по  мегафону  он  вряд  ли
осмелится.
   Утвердившись в своем решении, Джири не спеша  двигался  к  тому  месту,
откуда собирался начать спуск. И хотя он знал, что Суортмор близко, он шел
спокойно, стараясь не вызвать  ничьего  подозрения,  и  встретившийся  ему
толстяк в макинтоше даже не удостоил его взглядом.  Толстяк  шел  крупными
энергичными  шагами,  помахивая  чемоданом,  набитым  бумагами,  его  ждал
великолепный деловой день. Джири зашагал еще медленнее, пока тот не отошел
от него на приличное расстояние. Затем он  подтянулся,  ухватившись  одной
рукой за кронштейн фонаря, а  другой  опершись  на  широкие  металлические
перила моста, и перелез через них. Движения его были точны и продуманны.
   Держась для равновесия за столб,  на  котором  крепилась  крыша,  Джири
добрался до плоской балки, прошел по ней без особого труда, обогнул другой
столб и легко спрыгнул на крышу второй платформы.
   Увидев, что Джири взобрался на парапет, Адриан Суортмор, шедший за  ним
по пятам, растерялся и даже вскрикнул. Толстяк, как  раз  поравнявшийся  с
Суортмором, приостановился, недоуменно глядя на него. А когда  Джири  стал
продвигаться по балке, Суортмор рванулся вперед.
   - Эй, вернитесь! - позвал он. Кричать ему не хотелось. В  глубине  души
он надеялся, что, если обойтись без крика и шума и не привлекать  к  Джири
внимания толпы, можно будет проконтролировать и дальнейшие события.  Когда
Джири уже спрыгнул на крышу второй платформы,  Суортмор  подбежал  к  тому
месту, где тот перелез через перила, и  заглянул  вниз.  Стеклянная  крыша
кончалась прямо над  его  головой,  внизу  тянулись  длинные  платформы  с
припорошенными снегом навесами. Джири был под открытым небом, снег побелил
уже его пальто и темную шляпу.
   - Джири, - настойчиво, но  негромко  звал  Суортмор.  -  Вернитесь.  Вы
погибнете.
   Джири остановился ярдах в двадцати от Суортмора  и  посмотрел  на  него
отсутствующим взглядом. Суортмор совсем растерялся. Он не собирался  лезть
следом за Джири: во-первых, это было опасно, во-вторых, он был уверен, что
здесь обязан вступать в свои права закон. Когда человек  сходит  с  ума  и
начинает лазить по крышам, стащить его оттуда - забота полиции.
   С этой платформы Джири видно не было - его скрывал скат  крыши,  но  на
остальных платформах его уже заметили, и любопытные переходили с места  на
место, чтобы получше разглядеть, что происходит. Среди них Суортмор увидел
главного оператора. Он установил камеру, навел объектив и  начал  снимать.
Двое парней с другой камерой как раз подоспели к Суортмору,  не  дожидаясь
приказа, пристроили ее на перила и тоже начали снимать. Джири был  пойман:
два глаза кинокамер не выпускали его.
   Он решительно повернул - теперь он был спиной к вокзалу -  и  пошел  по
центру крыши, к ее дальнему концу.  Камеры  неотступно  преследовали  его:
одна - с платформы, вращая квадратной черной головой, другая - с парапета,
чуть задрав свою морду. Джири быстро шагал в густой  пелене  снега.  Следы
его тут же заметало.
   И вот он у дальнего края, четко вырисовывается на фоне неба.  Небольшие
группы людей на соседних платформах двигались вместе с ним, шаг за  шагом,
и теперь тоже застыли на  месте.  Идти  дальше  вроде  некуда.  В  ушах  -
барабанная дробь, громкая, раньше такой не было,  она  сотрясает  все  его
существо, стучит в груди, стиснутой пластырем. Через три дня  его  обещали
снять, интересно, думал Джири, что произойдет за это время. Сегодня среда,
как-то он проживет эти дни до  субботы?!  Как  слезет  с  крыши?  Ему  так
хотелось поскорее избавиться от пластыря, но он не  мог  представить  себе
той субботы. Это будет утром?
   В толпе слева появился полицейский,  ему  принялись  что-то  объяснять,
показывая на Джири. Любопытно, как они объясняют его появление  на  крыше.
Потом полицейский властным голосом  начал  звать  Джири,  но  тот  как  не
слышал. Он постоял еще немного, глядя  на  убегающие  заснеженные  рельсы,
повернулся и зашагал  к  высоким  стеклянным  аркам.  От  пятой  платформы
отправился к какому-то мелкому пункту назначения  местный  поезд.  Он  был
набит битком, пассажиры старались пристроиться на скамейках, просматривали
газеты. Может, сегодня вечером они прочтут, что по крыше одной из платформ
Паддингтонского вокзала разгуливал человек,  подивятся,  что  не  заметили
его, и на долю секунды преисполнятся гордости, что и они в  какой-то  мере
причастны к столь удивительным событиям.
   Джири шел теперь в обратном направлении, камеры по-прежнему следили  за
каждым его шагом. А Адриан  Суортмор  все  стоял  на  мосту  и  с  опаской
наблюдал за ним. Сейчас Суортмор был бессилен. Он  не  знал,  что  делать.
Будь что будет, в конце концов как-то все это должно закончиться,  он  был
доволен, что все произойдет помимо его желания. В глубине души  он  маялся
от нестерпимой жалости к Джири, а еще глубже в нем притаился мрачный дикий
восторг. Джири оправдал ожидания Суортмора, оправдал  его  затею,  главный
оператор теперь не осмелится презирать Адриана, а сэр Бен выпустит  его  в
эфир, его ждет успех. Джири принесет ему удачу.
   Лицо Джири выглядело замкнутым и озабоченным. Поначалу Суортмор  решил,
что Джири намерен вновь перебраться через перила на мост. Он бросил взгляд
на юношей в толстых свитерах, сосредоточенных на своей жестокой  бездушной
аппаратуре и безразличных ко всему остальному. Их  присутствие  вселило  в
Суортмора уверенность. С их помощью совсем нетрудно будет держать Джири на
крючке, пока полицейский  не  заберет  его.  Наверное,  стоит  попробовать
удержать его без их  вмешательства:  пусть  продолжают  съемку,  получатся
сногсшибательные кадры. Поединок  сотрудников  телевидения  с  сумасшедшим
ученым. Смотрите, что произойдет сейчас прямо на ваших  глазах,  на  вашем
экране. Он скинул пальто, готовый к схватке.
   Однако Джири не вернулся на мост. Дойдя до края  крыши,  он  подтянулся
как раз до того уровня, на котором стоял Суортмор. Но не пошел по  плоской
балке  к  перилам  моста,  а  прыгнул  на  узкую  металлическую   дорожку,
тянувшуюся вдоль основной крыши, вдоль купола из  стекла  и  стали.  Затем
осторожно прошел к узкому проходу между двумя арками в самом центре крыши.
   Джири хотел пойти по  этому  центральному  проходу  к  противоположному
краю, к залу ожидания, а там собирался как-нибудь спуститься и  сдаться  в
руки полиции. Он не боялся, что полицейский станет его  допрашивать,  даже
арестует. Он ведь знал, что карабкаться по крыше вокзала запрещено, что он
своей прогулкой вызвал  на  вокзале  суматоху,  что  подал  дурной  пример
мальчишкам. Пусть его отведут в участок и оштрафуют  на  пять  или  десять
фунтов. А потом он вернется на вокзал, и все пойдет своим чередом, и дробь
барабанов умолкнет. Ведь они нещадно бьют из-за кинокамер. Ему обязательно
надо скрыться от этих камер, они преследуют его  и  привлекают  любопытные
взгляды зевак, они беспрерывно его пытают, пытают, пытают.
   Джири вскарабкался на четвереньках на металлическую  дорожку  в  центре
крыши между двумя арками. Потом выпрямился  и  пошел  не  спеша  по  скату
крыши. Но он  сделал  всего  два  шага.  В  ушах  грохотали  барабаны;  он
остановился. Память подвела его. Сотни часов он бродил по вокзалу,  изучил
его вдоль и поперек, но вот не заметил - до этой страшной  минуты,  -  что
арки не цельные. В двух  точках  каждую  перерезают  стальные  перекрытия,
соединяющие высокие стеклянные своды. И пройти по крыше из конца  в  конец
невозможно, даже если осторожно  продвигаться  ползком.  Потому  что  арки
обрываются в двух точках, а дальше - лишь высокие стеклянные своды.
   Джири замер. Никто теперь не видел его. Арки Паддингтонского вокзала  -
стеклянные лишь в верхней части. А большая их часть  -  стальная.  Стоящий
между арками снизу незаметен, а если отойти подальше  от  края,  то  ни  с
какой точки на перроне его не  увидишь.  Джири  стоял,  дыхание  его  было
ровным, из светлой выси на него падал снег. Он посмотрел вверх,  дивясь  и
радуясь перламутровому сиянию неба. Оно  сделалось  необъятнее,  ласковее,
таким оно никогда не было.  И  Джири  понял,  что  вокзал  ему  больше  не
помощник и не  защитник.  Ему  захотелось  оказаться  под  этим  огромным,
открытым небом, смотреть на него, хотелось, чтобы небо ниспослало ему свое
благословение. Вокзал был  нужен  ему,  когда  он  искал  малое  небо  над
головой, защищавшее от бурь и невзгод. Но теперь он искал настоящее  небо,
безмерную вселенскую щедрость.


   Он по-прежнему не двигался. Но больше не хотел сдаваться и не испытывал
больше страха. Решил, что побудет здесь, пока не уйдут люди с  камерами  и
не рассосется толпа; тогда он сможет  слезть  и  беспрепятственно  уйти  с
вокзала.  Он  с  ликованием  представлял  себе,  как  сложит  вещи,  потом
спустится вниз,  оплатит  счета  и  уедет.  Уедет  куда-нибудь  за  город.
Поселится в деревенской гостинице, и  его  станет  будить  по  утрам  крик
петуха, а из окна он будет смотреть на небо, необъятное  и  ясное.  Стайка
облаков, позолоченная солнечными лучами, поплывет своей извечной  дорогой.
Наконец он свободен. И еще он совсем явственно видел две фигурки,  залитые
солнцем, они идут по широкому  полю:  это  он  и  Дэвид.  И  тут  включили
мегафоны:
   - ДЖЕНТЛЬМЕН, НАХОДЯЩИЙСЯ НА ВОКЗАЛЬНОЙ КРЫШЕ! В ИНТЕРЕСАХ БЕЗОПАСНОСТИ
- ЛИЧНО ВАШЕЙ И ДРУГИХ ЛЮДЕЙ - ПРОСИМ НЕМЕДЛЕННО СПУСТИТЬСЯ ВНИЗ!
   Кому-то в голову пришла неплохая идея - прибегнуть к  громкоговорителю,
чтобы связаться с человеком, которого не причислишь ни к  какой  категории
людей: он не пассажир, не контролер, не ожидающий своего поезда, а  просто
"находящийся на крыше", и этим  нехитрым  актом  он  бросает  вызов  всему
нормальному, сильному миру поездов, расписаний, деловых поездок и газетных
киосков. Самоуверенный голос теперь успокаивал пассажиров,  интонации  его
обладателя выдавали уроженца бедных кварталов Лондона.  Никакой  опасности
нет. Нет никаких причин бояться, на крыше - не преступник, он не  вооружен
и ничем не опасен. Вызвано несколько полицейских, они  наготове,  но  всем
известно, что человек на крыше ничем не отличается от других,  просто  ему
захотелось полазить по вокзальной крыше.
   Потом опять голос обратился к Джири:
   - МЫ СНОВА ПРОСИМ ДЖЕНТЛЬМЕНА, НАХОДЯЩЕГОСЯ СЕЙЧАС НА ВОКЗАЛЬНОЙ  КРЫШЕ
МЕЖДУ ЦЕНТРАЛЬНЫМИ АРКАМИ, СПУСТИТЬСЯ ВНИЗ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ МЫ ЗАСТАВИМ
ЕГО ЭТО СДЕЛАТЬ В ПРИНУДИТЕЛЬНОМ ПОРЯДКЕ.
   Громкоговорители  щелкнули  и  умолкли,  над  вокзалом  повисла  тяжкая
тишина. Ни локомотива, ни стука колес  багажной  тележки.  Все  слушали  и
следили за Джири. Он это понял, но как ему поступить - не знал. Не мог  он
спуститься на растерзание всех этих  камер,  всех  этих  глаз.  Он  должен
спастись, убежать куда-то, где  огромное  небо  над  головой,  где  молчат
барабаны.
   Хорошо, когда тихо, но он-то знал, что в любую минуту  громкоговорители
снова обрушатся на него, а тишина, которую вот-вот  нарушат,  ужасна,  как
шум. Надо двигаться, пока  снова  не  зазвучал  этот  механический  голос;
единственный путь - путь наверх.  И  он  рванулся  вперед,  карабкаясь  по
крутому подъему, цепляясь за черепицу. Настил был достаточно  твердым,  он
мог, отталкиваясь руками и ногами, продвигаться вперед;  скат  стал  менее
крутым, Джири смог выпрямиться. Он продолжал  двигаться  дальше,  черепица
кончилась, началось стекло, но он больше не раздумывал. Стекло под  ногами
треснуло, он вовремя переступил на другую панель,  снова  трещина,  еще  и
еще, Джири был в самой верхней точке крыши, под  его  тяжестью  стекло  со
звоном раскололось, звон отдался эхом во всех уголках вокзала.  Ничто  уже
не удерживало Джири, и он стал падать,  на  лету  повернулся  на  спину  в
последней попытке ухватиться за что-нибудь.
   Джири казалось, Что  он  падает  очень  долго.  Он  ударился  спиной  о
стальные рельсы, сломал позвоночник и раздробил череп. Тело его  судорожно
дернулось, словно он хотел подняться, но то был лишь последний толчок  уже
погибших нервов. Он лежал поперек рельсов,  и  рядом  с  ним,  покружив  в
воздухе, легла его темная, мягкая шляпа - тульей к земле,  словно  просила
милостыню неба.
   Джири умер. Но, слава богу, барабаны унялись. А снег все падал и падал.