он ужаснулся при мысли, что  Джулиан  живет  в  том  самом
мире, который довел Джири,  человека  преуспевающего  и  талантливого,  до
такого состояния... Он  поцеловал  мальчика,  аккуратно  подоткнул  одеяло
(постель сбилась  самую  малость)  и,  преисполненный  твердой  решимости,
вернулся в гостиную.
   - Я знаю, что надо делать, - сказал он.
   - Господи, да сколько же можно об  этом  Артуре  Джири,  -  возмутилась
жена. - Мы говорили уже совсем о другом, и, поверь, нам было не скучно.
   Робинсон не сводил с нее глаз.
   - Можешь говорить о чем угодно. А я пойду звонить Морису Блейкни.
   - Морису Блейкни? - Доултон наморщил лоб. - Сотруднику Грейсона?
   Местную психиатрическую клинику, официально  называвшуюся  "Больница  и
клиника Чарльза Грейсона", все именовали просто "Грейсон".
   - Он принимает больных и без направления, -  добавил  Робинсон  и  стоя
допил виски. - Мы с Дженифер немного знаем его.
   - Ты  собираешься  позвонить  ему  и  рассказать  об  Артуре  Джири?  -
недоверчиво спросила Дженифер.
   - Если он дома. Если нет, позвоню завтра утром. Нельзя терять времени.
   - Боишься,  что  Артур  Джири  бросится  под  поезд  или  совершит  еще
что-нибудь?
   - Что Артур Джири может сделать, а что нет, меня не касается, - отвечал
Робинсон, сознавая, что, если теперь не настоит на своем, жена так и будет
командовать им всю жизнь. - Я только знаю, что он болен и об этом  следует
известить врача-специалиста.
   - Будьте осмотрительней, - предупредил Доултон.  -  Как  бы  с  вас  не
взыскали за оскорбление личности.
   Он робко улыбнулся, сжав зубами трубку.
   - По мне, лучше пусть взыщут, чем думать, что я был рядом  и  не  помог
больному.
   Он вышел в холл, где находился  телефон,  надел  очки  и  набрал  номер
доктора Блейкни.
   В привокзальной гостинице Джири снимал номер с ванной. Поначалу он было
хотел взять себе другой, но дня через два решил,  что  иметь  для  ночного
отдыха уютный уголок с маленькими удобствами вовсе не помеха его жизни  на
вокзале.
   Было одиннадцать вечера того  самого  дня,  когда  Джири  встретился  с
Робинсоном. Он  только  что  принял  ванну  и  обтирался  полотенцем.  Уже
приготовил пижаму - собирался лечь пораньше. Стал вытирать спину - и вдруг
понял, что ложиться так рано нельзя. За весь день он ни с  кем  словом  не
перекинулся. Ранним утром, разглядывая витрины  киоска,  он  наткнулся  на
интересную книжку, автор которой в  свое  время  работал  с  ним  в  одном
институте. Книжка была научно-популярная, но в ней были  кое-какие  свежие
мысли, и Джири давно собирался ее прочитать. Купив книжку, он тут  же,  за
завтраком, начал читать, да так и читал целый день и  размышлял  над  ней.
Вот время  незаметно  и  пробежало,  а  сейчас,  стоя  возле  кровати,  он
почувствовал, что его тянет к людям, и  решил  спуститься  в  кафе  выпить
чего-нибудь на сон грядущий.
   Он начал одеваться. Чашку чая или кофе? И то  и  другое  взбодрит  его,
потом не уснешь, а пить на ночь алкоголь, чтобы успокоиться, у англичан не
принято. Горячее молоко? Блестящая идея. Надо бы прихватить с собой фляжку
и плеснуть в молоко чуточку виски. Конечно, чтоб никто не  заметил,  а  то
ведь у англичан так не принято.  Он  даже  улыбнулся,  завязывая  галстук.
Горячее молоко, люди, глоток виски, ну, может, пролистать еще  раз  книжку
бывшего коллеги. Там есть кое-какие места,  которые  он  хотел  перечитать
внимательнее. Тогда она прочно осядет в мозгу,  и  можно  будет  не  спеша
поразмыслить над ней.
   Джири сунул  в  карман  плаща  фляжку  с  отличным  шотландским  виски.
Умиротворенный и довольный, он спустился в лифте и вышел  на  вокзал.  Там
еще толпился народ. Платформы пустеют лишь после полуночи. Но Джири  после
полуночи, как правило, уже в постели.
   Он толкнул дверь ближайшего кафе. На вокзале их  три,  а  это  -  самое
неуютное - закрывалось позже остальных. Ясно, администрация решила,  может
и  не  отдавая  себе  в  этом  отчета,  что  опоздавшие  пассажиры  должны
радоваться тому, что есть, и  вовсе  не  обязательно  предоставлять  к  их
услугам просторное и радующее взгляд помещение. Джири частенько заглядывал
в это кафе, там было два зала. Пройдешь с подносом вдоль стойки, где  тебя
обслужат, по проходу, отгороженному перилами, и можно сесть  за  столик  в
этом же зале или перейти под аркой в соседний.  Наверняка  это  помещение,
как и вся старая часть вокзала, предназначено было для других целей.  Зато
из-за стойки второй  зал  не  был  виден,  поэтому  можно  разрешить  себе
какую-нибудь вольность, например после одиннадцати часов плеснуть виски  в
стакан горячего молока, официанты не заметят.
   По этой и другим схожим причинам посетители  предпочитали  второй  зал,
там  им  никто  не  мешал.  Хватившие  лишку  заходили   сюда   вздремнуть
часок-другой, уронив на столик голову. Бродяги  обменивались  тумаками,  а
подростки в темноте под столиками покупали и продавали героин.
   Джири взял  стакан  горячего  молока,  прошел  во  второй  зал,  сел  и
осмотрелся. Ему хотелось понять, что именно делает зал таким  отталкивающе
уродливым. Остановиться на чем-нибудь было трудно, здесь  все  уродливо  -
формой, цветом или тем и другим вместе. Да, глаз задержать не  на  чем:  в
этот притон стекались люди усталые и  издерганные,  странно  еще,  подумал
Джири, что прямо здесь не происходят то и дело самоубийства.
   Ему-то было очень даже весело. Он устроился в дальнем углу и видел весь
зал как на ладони - и наконец понял, что самое безобразное тут  -  стулья,
стоявшие у противоположной стены. Их металлические ножки были привинчены к
полу, плоские вращающиеся  сиденья  обтянуты  искусственной  кожей.  Джири
разглядывал стулья, и казалось, они  доверительно  делились  с  ним  всеми
тайнами современного массового общества. Ты не имеешь права двигать стулья
по залу: они закреплены на одном определенном, положенном им месте, но  ты
можешь их вертеть. Куцая свобода! Ничего для утешения, все - для удобства.
Металлические  стулья-грибы  скалились,  как  вставные  зубы,  в  зловещей
ухмылке.
   Джири не спеша опустил руку в карман и нащупал фляжку. Отвинтил  крышку
и, отмерив ровно Две порции виски, вылил их  в  горячее,  исходящее  паром
молоко. Он вообще любил выпить немного виски на ночь; но теперь главное  -
не пристраститься к выпивке. Не поддаваться искушению  увеличить  вечернюю
дозу.
   Закончив эту операцию, он завинтил крышку, поднес стакан к губам и  тут
сообразил, что к нему кто-то обращается.
   - Вот это в самом деле друг в этакую холодрыгу. Это уж как пить дать.
   Джири обернулся. Старик ирландец весьма дорожил такой дружбой, это было
заметно по его тяжелому багровому носу и желтым полуприкрытым белкам глаз.
Он расплылся в радостной улыбке и проковылял к столику Джири.
   - Что и говорить, богом забытая страна, - заметил он, проворно выхватив
фляжку из рук Джири, - негде горло  промочить,  коли  устал  и  на  сердце
тяжко.
   Он понес было фляжку к губам, но Джири сжал его запястье.
   - Налей себе сколько хочешь, но из горла пить не стоит.
   Ирландец понимающе хихикнул:
   - Боишься, лишнего тяпну? Но ты вроде бы сказал "да", и на том спасибо.
Бог простит  коннемаров,  они-то  прямо  из  ведер  хлестали.  -  Он  взял
оставленную кем-то чашку, понюхал ее. - Хм. Чай.  Сойдет.  Если  бы  кофе,
другую бы нашел. А чай доброму солоду не  помеха.  -  Он  набулькал  почти
полчашки. - За твое доброе сердце. Хоть  и  англичанин,  а  с  понятием  к
ближнему. Сразу видать, порядочный  человек.  Пускай  господь  хранит  мою
Коннемару. Мою отчизну. Неплохо бы теперь податься туда.
   - Неплохо бы, - кивнул Джири.
   - Сердце у тебя доброе. Перевелись нынче башковитые люди. Вот раньше  -
славное было время. Слишком много черных расплодилось по стране.  А  белый
человек работы себе найти не может, готов на четыре точки встать, что твоя
лошадь.
   Он налил себе еще. Джири захлопнул книжку и огляделся, раздумывая,  как
бы избавиться от непрошеного собеседника. И встретился взглядом  с  рослым
парнем в грязной спецовке и  тяжелых  сапогах,  тот  сидел  неподалеку  на
стуле-грибе и с лютым подозрением следил за Джири.
   - Кругом чернота, - продолжал  гражданин  Коннемары.  -  Только  не  на
тяжелых работах. Если белому человеку нужно подработать, он  должен  лезть
под землю, что твой крот. Я вот нынче так работал. Спустили меня в люк,  в
длиннющую трубу, потом туда же - провода какие-то, водища на меня лилась в
три ручья.
   - Да, не очень приятно, - сказал Джири.
   - И  ни  одного  черного  поблизости,  -  продолжал  старик.  -  Они-то
быстрехонько смываются, когда им что не по вкусу. Мне шестьдесят  семь.  Я
должен бы им втемяшивать, что и как делать, а  не  лезть  в  дыру  в  этот
потоп. Сердце твое бы разорвалось глядеть на такое.  Бедная  моя  матушка,
увидь она меня там, восстала бы из гроба. Не думал я, что в землю придется
зарываться, пока не стукнет смертный  час.  Но  не  вечно  же  так  будет,
господь услышит меня. И покарает этих черных мерзавцев язычников.
   - Я не совсем понимаю, в чем они виноваты, - заметил Джири.
   - В чем? - Лицо старика перекосилось от ярости. - Да в том,  что  белый
человек им в отцы годится, а должен ползти, как суслик, под землю, да  еще
вода на голову льет. Они кокаином балуются, сам видел, как они его нюхают.
Ни один христианин не употребляет  наркотики.  Так  ведь?  Отвечай!  -  Он
привстал, навалившись на стол,  и  впился  в  Джири  скошенными  от  злобы
глазами. - Растолкуй мне, отчего это и  почему,  мистер,  если  можешь.  Я
видел, как они его нюхали своими черными носами. Скоты.
   -  Выпей  еще.  -  Джири  понимал,  что  лучше  дать  старику  поскорее
опорожнить фляжку, чем терпеть его болтовню: пока виски  не  кончится,  от
него не избавишься.
   Он вылил ему из фляжки почти все, старик из Коннемары совсем опьянел  и
стал агрессивным. Проглотив виски, он сел, тяжело дыша, полные обиды глаза
уставились на Джири.
   - Я в отцы им гожусь, а когда я вылез из норы  и  разогнулся,  десятник
заявил, что меня уволили. Спрашиваю - почему это, а он  отвечает,  что  я,
мол, устроил себе перекур во внеурочное время.  А  эти  черные  нечестивцы
прятались за сараем и нюхали кокаин. Небось подкупили его.  Вот  ему  и  в
голову не пришло сказать, что он увольняет их.
   - Послушай, - начал успокаивать его Джири, - у тебя сегодня был тяжелый
день, тебя здорово обидели. Почему бы тебе не пойти домой и не лечь спать?
А завтра...
   - Спать! - вскричал гражданин Коннемары. - Издеваешься, Что ли? Я  тебе
в отцы гожусь. Ты же отлично знаешь, мне некуда идти,  у  меня  нет  дома.
Дьяволу спать в той дыре, где  сплю  я.  Смеешься  надо  мной,  английская
морда! - Он громко зарыдал.
   - Да нет же, не смеюсь. -  Джири  совсем  растерялся.  Краем  глаза  он
видел, как рослый парень поднялся со стула и направился к ним. - Я ведь не
знал, что ты бездомный, - увещевал он  рыдающего  старика.  -  Откуда  мне
знать?
   - Перестань издеваться над ним, - негромко и зловеще  произнес  парень,
наклонясь к уху Джири. Он говорил с тем же акцентом, что и старик.
   - Правда твоя, Падди, - хлюпал старик. - Сперва  черные  измывались,  а
теперь он. Жуткий день, это уж как  пить  дать,  -  хныкал  он  над  своей
чашкой.
   - Ну-ка, поди сюда, мистер. Поглядим,  кто  тут  зубоскалит,  -  сказал
молодой ирландец. Джири взглянул на него -  на  вздувшейся  от  гнева  шее
отчетливо проступали толстые узлы вен.
   - Я не... - заикнулся было он.
   - Можешь выйти,  можешь  остаться,  и  здесь  свое  получишь,  мне  без
разницы, -  выдохнул  парень.  Он  быстро  огляделся,  прикидывая  степень
опасности, которой ему грозила стычка. Опасность  невелика:  в  зале  было
всего двое, да еще в углу спала старуха,  положив  голову  на  столик.  Те
двое, в длинных плащах, едва различимые в полутьме  зала,  поставили  свои
чашки и исчезли. Джири смотрел им вслед, судорожно пытаясь найти выход  из
создавшегося положения, но ничего не мог придумать.
   Все произошло мгновенно. Молодой ирландец  сказал  спокойно,  словно  в
беседе: "Ты мерзкий английский ублюдок" - и кулаком ударил Джири  в  лицо;
хлынула кровь, покрывая темными пятнами рубашку и пиджак.
   Джири соскользнул со стула, закрыв лицо руками. Он  лежал  на  полу,  а
ирландец бил его сапогом  -  один  удар,  второй,  третий.  После  каждого
глухого удара Джири издавал громкий, звериный крик.  Парень  повернулся  и
неторопливо направился к дверям, вышел из кафе и растворился  в  полумраке
вокзала.  Старик  поднялся,  испуганно  бросил   растерянный   взгляд   на
неподвижное тело Джири и заковылял за парнем.
   - Падди! Падди! - жалобно гнусавил он. - Подожди меня!
   Голос его вскоре замер.
   Старуха в углу проснулась, оторвала голову от скрещенных на столе рук и
увидела Джири. Он опирался на здоровый  локоть,  другая  рука  безжизненно
повисла, как крыло искалеченного насекомого.
   - Боже мой! - завопила старуха. - Убили, убили!
   Голоса в соседнем зале стихли.
   - Убили! - снова закричала она. - Пустите меня! Я ничего не  видала!  Я
не знаю, как это случилось! Я спала!
   В дверях показались люди. При виде Джири, истекающего на  полу  кровью,
они на миг замерли, потом подбежали и подняли его. Вызвали врача.  Привели
с  улицы  полицейского.  Джири  осторожно  уложили  поудобнее.  Он  что-то
невнятно бормотал, из носа все еще текла кровь. Дыхание  было  неглубоким.
Ему, да и всем остальным, казалось, что прошла вечность, пока  наконец  не
приехала "скорая помощь".
   Больница находилась рядом. Дежурный врач-травматолог тотчас  же  сделал
все необходимое. Смыли с лица кровь,  остановили  кровотечение,  на  ребра
наложили пластырь; Джири пришел в себя и даже умудрился выпить чашку  чаю.
Нос  каким-то  чудом  уцелел.  Молоденькая  медсестра,  пряча  робость   и
неопытность  под  накрахмаленными   манжетами,   передником   и   шапочкой
ослепительной белизны, заполнила историю болезни.
   - Вас сегодня не отпустят, - сказала  она.  -  Если  хотите,  позвоните
домой и предупредите.
   - Спасибо, не надо, - ответил Джири. - Лучше  я  позвоню  в  гостиницу,
попрошу, чтобы мой номер оставили за мной.
   - Мы сами можем это сделать. Какая гостиница?
   Он назвал.
   - А доктор не сказал, когда отпустит меня?
   - Думаю, завтра. Просто мы хотим, чтобы ночь вы провели у  нас.  Ничего
серьезного  нет.  Небольшой  шок,  вам  ведь  так  досталось.  -   Она   с
состраданием взглянула на него и отправилась к другим больным.
   Джири лежал на спине. Шок? Разве  он  испытал  шок?  Он  стал  мысленно
ощупывать себя, осторожно, по миллиметру: нет ли где перелома  или  ушиба.
Он был совершенно спокоен. Может, ему ввели транквилизатор?  Этого  он  не
помнил. Во всяком случае, одно он знал наверняка: надо  как  можно  скорее
вернуться на вокзал. Больница, конечно, неплохая, ночь здесь  продержаться
можно. Палата большая; на всех кроватях спят больные;  длинная  комната  с
высоким потолком погружена в плотную тишину, она словно коварное  море,  в
котором плавают злобные акулы боли и  на  водной  поверхности  видны  лишь
плавники. То и дело кто-нибудь вскрикивал. "Ой, -  доносилось  из  глубины
палаты, - больно, боль... больно мне". В душе Джири царил мир. Среди  всех
этих страдальцев он мог  немного  отдохнуть,  поддаться  своим  физическим
страданиям. Но надо будет поскорее  выбираться  отсюда.  Больные,  унылые,
умирающие не могли быть ему настоящей поддержкой.
   На следующее утро к его кровати подошел полицейский. Это был крепкий  и
плотный мужчина, он достал  из  металлического  футляра  очки,  приготовил
блокнот.
   - Надеюсь, вы поможете нам. Если у нас будет  словесный  портрет  этого
человека, мы его быстро найдем.
   Что ж, Джири готов помочь.
   - Их было двое. Обоим около тридцати пяти. По-моему, они профессионалы.
Говорил только один, другой, судя по всему, добровольно уступил инициативу
напарнику. У того был ланкаширский акцент.
   - Хм. А не похоже было, что он нарочно так говорил?
   - Нет, голос звучал вполне естественно.
   - Во что они были одеты?
   - В плащи. И кепки надвинуты низко на глаза. Один потолще,  но  оба  не
слишком крепкого телосложения. Среднего роста, среднего веса.
   - Цвет волос?
   - Они не снимали кепок. Может, даже и лысые, кто их знает.
   - Как же это произошло?
   - Они вошли и сели за мой столик, подождали,  пока  в  зале  никого  не
останется - только старуха в углу  спала,  -  и  потребовали  у  меня  мой
бумажник. Тот, что с ланкаширским  акцентом,  сказал  мне  тихо:  "Отдавай
кошелек, мы тебя не тронем". Я старался оттянуть время,  притворился,  что
роюсь в карманах и ищу кошелек, а сам поглядывал на дверь. Но не  успел  я
вскочить и убежать, как они оба навалились на меня и начали бить.
   - Чем? Просто кулаком?
   - Одним ударом сбили меня с ног, а потом пинали ногами.
   При  этих  словах  боль  исказила  лицо  Джири  -  напоминали  о   себе
поврежденные ребра.
   Полицейский сидел  молча,  перечитывая  записи.  Наконец  он  поднялся,
посмотрел с высоты своего роста на Джири и заключил:
   -  Не  густо,  нам  это  не  ахти  как  поможет,  верно?  А   ведь   вы
рассчитываете, что мы его найдем.
   - Если не найдете, я не стану предъявлять к вам никаких претензий.
   - Значит, вы будете первым таким.
   Полицейский ушел. Джири лежал на спине, ждал,  когда  его  отпустят  из
больницы, и раздумывал, догадался  ли  полицейский,  что  он  лжет.  Потом
мысленно пожал плечами. Лги не лги, а надо постараться, чтобы  полиция  не
вышла на след ирландцев. Если их поймают  и  станут  судить,  на  процессе
будут присутствовать репортеры. А Джири  не  хотелось  привлекать  к  себе
внимания. Пусть его оставят в покое, скорее бы вернуться на вокзал.
   К концу дня он подъехал к гостинице на такси. Ему должны были  выделить
санитарную машину, но он не стал ее дожидаться  и  добрался  до  гостиницы
сам. Правда, движения его были скованными,  и  человек  бывалый  сразу  бы
определил, что ребра его стягивает пластырь. В  больнице  он  договорился,
что  будет  лечиться  амбулаторно  сколько  потребуется.  Перед  тем   как
подняться к себе в номер, он таким же скованным, осторожным шагом дошел до
киоска и купил еще один экземпляр книжки, прочитанной накануне. Ту уже  не
вернешь: он уронил ее у столика в кафе, и ее, в пятнах крови,  определенно
давно уже выбросили.


   - Джири исключается из нашей компании, - сказал Джулиан Робинсон.
   - Почему же? - удивился долговязый  веснушчатый  парнишка.  -  Он  ведь
всегда был вместе с нами.
   - Был да  сплыл,  -  угрюмо  ответил  Джулиан.  Утро  у  него  выдалось
скверное, и теперь он жаждал отомстить, заставить помучиться другого. - Он
слишком глуп для нас.
   - Что же я такого глупого сделал? - спросил  Дэвид  Джири  с  напускным
безразличием.  Он  стоял  у  дощатого   забора   около   школьных   ворот;
враждебность улицы там, за забором, холодный взгляд Робинсона  вызывали  в
нем страх. Пятеро мальчишек нерешительно переглядывались.
   - Ты трус, боишься драться, - сказал Джулиан Робинсон.  -  Мы  берем  в
компанию только тех, кто не боится драться, а ты - боишься.
   - А ты сначала подерись с ним, раз считаешь  его  трусом,  -  предложил
веснушчатый.
   - Ладно. - Джулиан бросил ранец на землю. - Когда -  сейчас  или  после
школы? - спросил он Дэвида Джири.
   - Почему обязательно драться? - поинтересовался Дэвид.
   - Видите, - сказал Джулиан, обращаясь к ребятам. - Он трусит.
   Побагровев от злости, Дэвид подскочил к нему и ударил кулаком в лицо.
   - Ты свинья, без предупреждения! - завопил Джулиан, отскакивая назад. -
Убью!
   - Попробуй!
   Они дрались с остервенением. Силы пока в них особой не было,  и  потому
они  не  переломали  друг  другу  костей,  но,  одержимые  жаждой  сделать
противнику больнее, пускали в дело  кулаки,  толкались,  пинались  ногами,
буквально рвали д