ть  прерванное  знакомство  вполне
искренне.  Прикосновение!  _Прикоснется_  ли  к  ней  снова   какой-нибудь
мужчина? Хочет ли  она  этого?  Да...  Нет...  была  спокойная  жизнь,  ни
ветерка, может, хватит? Разве она уже не была счастлива?
   Но Адриан Суортмор! Что и говорить, это было  бы  для  нее  непосильным
испытанием! Воображение унесло ее далеко. Ведь Анджела хочет перебраться в
Лондон. Такая перемена пошла бы всем им на пользу. Она бы  разом  сбросила
несколько лет. На мгновение она пожалела, что не укоротила юбку.
   - Я была бы рада, - ответила она, глядя на  Суортмора  снизу  вверх.  -
Дело в том, что... мне нужен человек, с которым я бы могла  поговорить  по
душам. Посоветоваться. Человек, разбирающийся в жизни.
   О, как ей вдруг захотелось, чтобы нашелся мужчина, который снял бы с ее
плеч  эту  ношу,  освободил  бы  ее  от  непомерного  груза  и  она  снова
почувствовала бы себя женщиной, женщиной, женщиной!
   Адриан Суортмор наклонился к Элизабет и беглым взглядом окинул  гостей.
Никого  хоть  сколько-нибудь   представлявшего   интерес   не   было,   за
исключением, пожалуй,  одного  промышленника,  достаточно  состоятельного,
правда, по его тупой физиономии не скажешь, что он способен сделать бизнес
хотя бы в полкроны. С ним  любопытно  было  бы  побеседовать;  но  к  нему
намертво прилип Маркус Пелт, а миссис Пелт стояла  неподалеку  на  страже,
дабы он не улизнул от ее супруга и никто до него не добрался.
   Остальные - тихий ужас, особенно та пара, у которой сыночек собирался в
журналисты. Суортмор  уже  обошел  всех,  никого  не  пропустив,  одаривая
каждого своим вниманием. До восьми еще битых полчаса. Элизабет Джири,  вот
кем  можно  заняться.  К  тому  же...  и  в  свои  сорок  она  по-прежнему
оставалась, как принято  говорить,  "привлекательной  женщиной".  Суортмор
никогда не имел  привычки  отказываться  от  маленьких  радостей,  которые
подбрасывал ему случай, а сейчас  судьба  предлагала  ему  один  из  своих
сюрпризов, никакого сомнения быть не могло. Она явно заинтригована, а  раз
она недавно разошлась со своим муженьком,  он  в  два  счета  заставит  ее
бегать за ним, добиваться его. Суортмор без долгих размышлений приступил к
атаке -  стал  заглядывать  ей  в  глаза,  обжигая  ослепительной,  полной
восхищения улыбкой.
   - Чертовски обидно, что я приглашен на ужин, - сказал он. -  Может,  вы
согласитесь, и мы поужинаем все вместе, вчетвером. Я обещал Пелтам.
   Лицо у нее вытянулось.
   - О, я не могу, - сказала она, но видно было,  что  ей  очень  хотелось
согласиться. - Дети дома одни, а я не оставляю их надолго  без  присмотра.
Дочери пятнадцать, она разумная девочка,  но  я  обещала  ей  вернуться  к
восьми, она и так давно одна.
   - Чепуха, - запротестовал Суортмор и  наклонился  к  ней  доверительно,
пытаясь уговорить. - Ничего с ними не случится.  Пятнадцать?  В  некоторых
странах девочки в пятнадцать лет выходят замуж и сами заботятся  о  семье.
Не будьте наседкой, Элизабет.
   - Не знаю... - Она колебалась. - Я должна позвонить, и, если дома все в
порядке, я предупрежу Анджелу, что задержусь примерно на час.
   - Вот это я понимаю! - одобрил он. - Знаете что? Предлагаю  компромисс.
Вы поужинаете со мной и Пелтами, я сделаю все, чтобы мы управились с  этим
поскорее, зато у нас останется время - я провожу вас, и вы  меня  угостите
чем-нибудь покрепче, а в город я вернусь последним поездом.
   Она просияла.
   - Где телефон?
   Ликующий Адриан Суортмор пересек гостиную, чтобы сообщить  Пелтам,  что
они будут ужинать вчетвером.
   - Ведь вы, конечно, не против? Элизабет так хорошо помнит наше прошлое,
она меня засыпала рассказами о людях, с которыми я потерял все связи.
   - И что же, неужели из этого следует, что вы  на  весь  вечер  заведете
старую пластинку? - поинтересовался Пелт, не любивший неожиданностей.
   - Да вовсе нет, Маркус, - успокоил его Суортмор. -  Из  этого  следует,
что за одним прибором будет сидеть очаровательная, чуть робкая женщина,  в
некотором смысле - воплощение моего прошлого.
   - Ну, раз вы так поворачиваете дело, боюсь, мне нечего вам возразить.
   Прием, судя по всему, близился к  концу.  Гости  подходили  к  супругам
Пелт, произносили положенные слова благодарности, отыскивали свои пальто и
исчезали. Адриан Суортмор каждого награждал про себя крепким словцом  -  и
при  этом  одаривал  теплой  прощальной   улыбкой.   Пара,   сын   которой
вознамерился  заняться  журналистикой,  предприняла  последнюю   отчаянную
попытку завлечь его в уголок и  держать  там,  пока  не  вытянут  из  него
какое-нибудь конкретное  обещание,  но  он  избавился  от  них  с  дерзкой
легкостью.  Они  удалились,  пристыженный  сынок,   дергая   разболтанными
суставами, поплелся  следом.  Гостиная  почти  опустела  -  пора  начинать
приятный вечер.
   Вернулась Элизабет Джири, лицо ее было  мрачным  и  встревоженным.  Она
выглядела на десять лет старше, чем до разговора по телефону.
   - Мне надо домой, - сказала она Суортмору. - Я только  что  говорила  с
дочерью, и она сказала, что сын куда-то пропал. Ему десять.  Она  сказала,
он не возвращался после школы домой. И я не помню, чтобы видела его  перед
моим уходом. Я думала, он где-то играет.
   - Безусловно, так оно и было,  -  поддакнул  Суортмор.  -  Десятилетние
мальчишки любят побродить: ушел  -  пришел.  Он  живой  и  невредимый,  не
волнуйтесь.
   - Но где же можно бродить в холодный зимний вечер? Я должна найти  его.
Видимо, я не сумею поехать с вами ужинать, пока...
   - Послушайте, - прервал ее Суортмор. - Вы на машине?
   - Да.
   - В таком случае давайте я вместе с вами поеду к вам домой и помогу  во
всем разобраться, а Пелтов мы  попросим  поехать  в  ресторан  без  нас  и
проследить, чтобы столик остался за нами, а мы присоединимся к ним  позже,
как только найдем вашего мальчика. Наверно,  он  у  кого-нибудь  из  своих
друзей, играют себе в железную дорогу и совсем забыли о времени. Мне  ведь
тоже когда-то было десять.
   Она с благодарностью улыбнулась ему, снова почувствовав себя  женщиной,
но лицо ее опять стало тревожным, когда она добавила:
   - Анджела обзвонила всех мальчиков, у кого он мог бы  находиться.  Если
он пошел в гости, то это какой-нибудь новый приятель, нам еще незнакомый.
   - А почему бы и нет? - Суортмор пожал плечами. - Но я  понимаю,  вы  не
успокоитесь, пока мы его не найдем. Разрешите поехать с вами и  помочь.  Я
сейчас договорюсь с Пелтами.
   Несколько минут объяснения - и Маркус Пелт с  кислой  миной  согласился
поехать в ресторан и ждать их там. Наконец Адриан и Элизабет сели в машину
(немало набегавшая, в отличном состоянии, недорогая), и она повезла его  к
себе домой. Машину она вела умело и с удовольствием, поэтому  волнение  ее
было не так заметно. Дэвид пропал!  Адриан  Суортмор  едет  к  ней  домой!
Ликование в душе боролось с отчаянием. Она еще  привлекательна,  даже  сам
Суортмор, очарованный ею, изменил свои планы, не  посчитался  с  хозяевами
дома и вот едет с ней, с ней! Вовсе и не надо было укорачивать  юбку,  она
поступила правильно: ее чары и так неотразимы. А рядом с  этим  сверкающим
потоком текли угрюмые, мутные, грязные струи  сточной  канавы:  неужели  с
Дэвидом произошло несчастье? Неужели теперь беды навалятся на нее, а  уход
Артура - лишь преддверие этих несчастий, неужели Дэвид  попал  под  машину
или убит, и, если несчастье случилось, это кара за ее эгоизм, за  то,  что
она  хотела  радости,  стала  проверять,  может  ли  она  еще  понравиться
мужчине?!
   Машина свернула на боковую дорожку и остановилась: они у цели. Элизабет
Джири выключила  мотор,  и  тотчас  их  обступили  тишина  и  сумрак.  Она
попыталась вылезти из машины и не смогла.  Как  только  она  шагнет  через
порог дома, волнение захлестнет ее,  словно  прибой.  А  сейчас  она  была
погружена  в  тепло,  оттого  что  они  сидели  tete-a-tete   с   Адрианом
Суортмором; она  чувствовала  себя  здесь  в  безопасности,  под  надежной
защитой, и ей хотелось продлить это ощущение, пусть лишь на минутку.
   Она повернулась и взглянула на него.  Они  могли  различить  лица  друг
друга, хотя было темно.
   - Спасибо, что вы решили помочь мне, - просто сказала она.
   Суортмор привлек  ее  к  себе  и  поцеловал.  Это  был  знак  дружеской
поддержки, не более того, но на  мгновение  ее  губы  коснулись  его  губ,
обещая и сдаваясь, - он был потрясен. Ого, здесь есть чем поживиться.  Она
резко  отстранилась  от  него,  мать   семейства,   контролирующая   себя,
добропорядочная представительница своего класса.
   Суортмор последовал за ней к дому, в ушах у  него  шумело.  В  комнатах
горел яркий свет, было тепло и уютно, все вместе словно сопротивлялось той
ужасающей пустоте,  что  повисает  над  домом  без  хозяина.  Из  гостиной
навстречу им  вышла  Анджела.  Ее  длинные,  с  бронзовым  отливом  волосы
искрились в лучах света, льющегося из-под абажуров.
   - Ну что,  дорогая,  -  спросила  Элизабет,  пряча  свое  волнение  под
напускной оживленностью, - есть какие-нибудь новости?
   - Нет, -  ответила  Анджела  и  с  интересом  взглянула  на  Суортмора,
улыбающегося ей из-за плеча матери.
   - Значит, надо звонить в полицию, -  бросила  Элизабет,  направляясь  в
гостиную.
   - Подождите, - остановил ее  Суортмор,  устремляясь  вслед  за  ней.  -
Во-первых, я хотел бы сам разобраться во всем с помощью вашей, - он  снова
улыбнулся Анджеле, - дочери, которой вы меня еще не представили.
   - Анджела, - сказала Элизабет Джири, - это Адриан Суортмор.
   - Я знаю, ты собиралась увидеться в гостях с господином  Суортмором,  -
озадаченно произнесла девочка, - но не знала, что он приедет к нам.
   - Господин Суортмор приехал помочь нам, - решительным тоном  продолжила
Элизабет. - Когда я позвонила тебе и узнала, что Дэвид исчез,  он  любезно
предложил... - Внезапно она с шумом всхлипнула, на  нее  накатило  невесть
откуда. Непонятно, с чего бы это.  Она  могла  поклясться,  что  вовсе  не
собиралась плакать. В самом деле, в глазах - ни слезинки. Но  этот  тяжкий
всхлип! Она всхлипнула лишь раз, но он был сигналом, что  на  горизонте  -
шторм.
   - Послушайте, Элизабет, - сказал Суортмор. Мужская спесь овладела им  в
присутствии женщин - этой дамочки в расцвете лет и  пылкой  девчонки.  Вот
где жизнь! К черту Пелтов! - Идите на кухню, наденьте фартук  и  поджарьте
котлеты, или сварите яйца, или еще что-нибудь, а мы тут  сами  разберемся.
Когда матери теряют присутствие духа, им лучше всего удалиться  на  кухню,
по-моему, это прекрасное  правило.  Мы  разыщем  мальчика,  ему  наверняка
захочется поесть, и готовый ужин будет весьма кстати. Так  что  идите.  Мы
сообщим вам, как только найдем его.
   Ласково, по-отечески  он  выпроводил  Элизабет  из  гостиной,  а  потом
вернулся к ее дочери.
   - Мы не станем звонить в полицию, Анджела, - сказал он, - сначала  сами
предпримем, что в наших силах. Прежде всего, как зовут вашего брата?
   - Дэвид.
   - Дэвид. И ему десять лет, мне ваша мама сказала. - Его глаза  сузились
- он напряженно обдумывал план действий; они стали совсем как  у  монгола,
что еще  больше  подчеркивали  его  резко  выступавшие  скулы.  (Взгляд  в
объектив!) - Он уже  достаточно  взрослый,  сам  может,  если  вздумается,
ездить на большие расстояния. У него есть друзья,  к  которым  он  мог  бы
отправиться на весь вечер?
   - Я обзвонила всех, кого могла. Если он сейчас где-нибудь в гостях,  то
я просто не знаю этих людей.
   - Но он может быть у кого-нибудь?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Ну что ж, остаются больницы и полиция. Начнем,  пожалуй,  с  больниц.
Там говорят просто "да" или "нет", когда к ним обращаются  с  запросом,  а
что до полиции, стоит им сунуть нос... - Не договорив, он взял  телефонную
книгу. Из кухни было слышно, как шипит  сковородка,  на  которой  Элизабет
что-то жарила. Он был королем в этом доме! Адриан Император!
   Он набрал первый попавшийся номер и  только  успел  спросить  дежурного
больницы, не поступал ли к ним в течение вечера десятилетний мальчик,  как
услышал звонкий голос Элизабет, удивленно воскликнувшей: "Дэвид!"  Мальчик
вошел в дом с черного хода - видно,  надеялся  проскользнуть  незаметно  и
сразу же налетел на свою маму, хлопотавшую в фартуке на кухне.
   - Спасибо, уже все в порядке, - сказал  Адриан  Суортмор  медсестре  на
другом конце провода. - Юный мошенник объявился.
   Он повысил голос, звучавший теперь искренне и  доверительно,  -  нечего
делать из этого трагедию. Мальчишки  есть  мальчишки.  Страх  заставит  ее
сердце трепетать, размягчит его, наполнит благодарностью, тем легче  будет
его задача. Адриан Смелый.
   Пьяный он, что ли? Он опустил трубку на рычажок, повернулся и поймал на
себе взгляд Анджелы, пристальный, сияющий.
   - Ну вот, - вздохнул он с облегчением. - Дэвид дома.
   Она улыбнулась, он в ответ тоже улыбнулся и заглянул в ее глаза, словно
сейчас его интересовала только она.


   Всю дорогу Дэвид очень тихо сидел рядом с Джимом и его  приятелем.  Две
женщины, возвращавшиеся из города с покупками, без умолку болтали,  но  не
слишком громко, и грохот поезда  то  и  дело  заглушал  их  голоса.  Дэвид
подумал, что если следить за их болтовней, пытаться разобрать, о  чем  они
говорят, то время пройдет быстрее и он отвлечется от мыслей о двух  вещах,
которые он старался забыть: о печальной истории его отца и о  жуткой  цели
отцовского врага.
   Он гнал от себя тревожные мысли,  поскольку  ни  в  том,  ни  в  другом
случае,  судя  по  всему,  не  мог  ничего  изменить.  Дэвид  был   умным,
уравновешенным  мальчиком.  (Рассудительность  он  унаследовал  от   отца,
уравновешенность - от матери.) В сочетании оба  эти  качества  делали  его
существом здравомыслящим, которое не станет биться головой о  стену,  ведь
ее все равно не прошибить. Ему только десять, как  же  он  сумеет  внушить
отцу, что тот должен поступать более разумно? Доводы, которые привел отец,
не убедили его;  он  принял  их  с  готовностью  скорее  потому,  что  они
свидетельствовали о  желании  отца  соблюдать  принятые  нормы  поведения,
казаться просто слегка чудаковатым, чем  явным  безумцем.  А  как  он  мог
противостоять  этому  толстому  господину  с  гладким  лицом   в   зловеще
поблескивающих очках без оправы? Господин этот был не  просто  взрослым  и
потому физически куда более  сильным  -  он  ведь  был  прекрасно  одет  и
производил  впечатление  человека  преуспевающего  и  влиятельного,  таких
железнодорожные служащие и полицейские всегда охотно выслушивают  и  с  не
меньшей охотой выполняют их  распоряжения.  Конечно,  поверят  ему,  а  не
какому-то мальчишке.
   До чего же противно быть  десятилетним.  Трудно  и  унизительно.  Дэвид
добросовестно вслушивался в болтовню двух женщин, а в дальнем  уголке  его
сознания кружились мысли обо всем этом, и самая главная не отпускала его -
надо скорее  становиться  взрослым.  Есть  такая  пора,  которую  называют
юностью. Он слышал, как  мама  что-то  рассказывала  об  этом,  а  однажды
случайно увидел  это  слово  в  книжке.  Юность  -  когда  ты  становишься
подростком. У юных, должно быть, тоже свои заботы, но, с  другой  стороны,
они небось не труднее тех, с которыми ему пришлось столкнуться, и все-таки
станет легче, когда тебе положено будет  иметь  свои  проблемы:  проблемы,
которые окружающие могут оценить и о которых все толкуют. Если ты юн,  как
Анджела, на тебя смотрят сочувственно и удивленно, правда,  воспитание  не
позволяет взрослым поинтересоваться, как  же  ты  справляешься  со  своими
незадачами. А вот когда  тебе  десять,  они  просто  не  замечают  тебя  и
полагают, что у тебя тишь да гладь, ведь школьные годы самые безоблачные.
   Его цель, думал Дэвид, - тринадцать. Стать  тринадцатилетним,  высоким,
сильным, отпустить  волосы  до  плеч,  тогда  у  него  появятся  серьезные
проблемы, тогда все изменится. Но продержится ли его  отец  до  той  поры?
Может ли он надеяться, что и через три года будет  понимать  своего  отца?
Убедит ли он его тогда, выберется ли отец из своей передряги и заживет как
все люди? Или же ему будет все хуже и хуже, а  потом  в  конце  концов  он
сойдет с ума и с воплями побежит вдоль платформы? А если так случится, кто
будет виноват? Это мама довела его  до  сумасшествия?  Конечно,  нет,  она
всегда была спокойной и  благоразумной.  Анджела?  Да  она  просто  глупая
девчонка, неспособная на _такое_ - свести с  ума.  Он  сам?  Нет.  Кто  же
тогда?
   Внезапно Дэвид увидел учтивое выбритое лицо мистера Блейкни. Врага  его
отца. Он пытался что-то украсть у Дэвида. И тут же Дэвид понял, что именно
этот человек пытался украсть, да, в сущности, уже украл. Здравый  рассудок
его отца.
   Тринадцать. Когда наступит  этот  волшебный  день  рождения,  он  будет
высоким и сильным. Он станет тренироваться каждое  утро,  наращивать  себе
мускулы - готовиться к этому дню. Потому что, продержится его отец до  той
поры или нет, Дэвид все равно не упустит господина  в  очках  без  оправы,
настигнет его. Отомстит. Вы довели моего отца до  сумасшествия,  он  из-за
вас с воплями мечется среди носильщиков. Я сведу с ним счеты!  Получай!  И
еще! Убью! Думал, выйдешь сухим из воды, все забудут, чьих рук  это  дело.
Но один человек не забыл.  Тринадцать.  Сколько  навалилось  на  меня,  не
всякому взрослому такое по плечу. В школе его  окружали  тринадцатилетние,
четырнадцатилетние и  так  далее  -  даже  восемнадцатилетние.  Сохнут  по
девчонкам. Едут на  велосипедах  и  свистят  им  вслед.  Или  обмениваются
книжками. Что это за книжки?  Разные,  но  все  про  девчонок.  А  то  еще
гогочут, когда какой-нибудь верзила вытащит что-то  из  кармана.  Что?  Да
какие-то штуковины для девчонок. Тебе поможет то, что волнует других, а не
то, что ты таишь. К Дэвиду подошел контролер,  и  он  молча  протянул  ему
билет, а внутри все бурлило: мой отец сошел с  ума,  он  остался  там,  на
вокзале! Поищите господина в очках без  оправы:  он  задумал  убить  моего
отца, я знаю об этом, я расквитаюсь с ним.
   Вот исполнится тринадцать, затаясь думал он, пряча билет  в  карман,  и
тогда я расквитаюсь с ним. Он не посмеет заявить в полицию,  он-то  знает,
что это он отправил моего  отца  в  клинику  для  душевнобольных.  Длинные
солнечные палаты. Я пойду к нему в больницу. Пап, я победил  его.  Смотрит
на меня как затравленный. А потом  вдруг  пойму  по  его  глазам:  он  все
понимает. Ты свел счеты, сынок. Я горжусь тобой.
   Поезд  замедлил  ход.  Пассажиры  засуетились,  начали  собирать  вещи,
подниматься с мест. Час настал. Не столкнуться бы с врагом, нельзя,  чтобы
тот его увидел, надо быть начеку. Отец доверил ему святое дело - ведь  это
был его отец, и он, Дэвид, боялся за своего отца, неважно,  нормальный  он
или  душевнобольной.  Показалась  длинная  освещенная  платформа.   Дэвид,
спотыкаясь о ноги Джима и его приятеля, выбрался в коридор и заторопился к
двери, чтобы выйти первым. Конечно, он рисковал. Этот, в очках без оправы,
мог ведь подойти к тому же выходу. И Дэвид прошел  в  следующий  вагон.  И
очень даже кстати - очутился ближе  к  хвосту  поезда.  Теперь  ему  видна
большая часть платформы. Он непременно  должен  проследить,  как  этот,  в
очках без оправы, уйдет с вокзала.
   У Дэвида созрел план. Отомстить он сможет не раньше чем через три года,
но он вовсе не намерен сидеть до тех пор сложа руки. За этим, в очках  без
оправы, надо неотступно  следить.  Кровь  в  жилах  закипала  от  тайного,
мрачного волнения, он обдумывал, как станет тщательно копить информацию  о
нем, все до мельчайших подробностей, составит исчерпывающее  представление
о характере своего врага. Но самым главным было вот что. Надо узнать имя и
адрес этого господина. Может, отец и  знает,  но  в  глубине  души  Дэвиду
ужасно хотелось справиться со всем самому. Он чувствовал  себя  защитником
собственного отца и не