нных кругов среднего класса,  которому  уже  за
пятьдесят и который давно привык, что к нему относятся с почтением.
   "Ты спокоен,  -  скомандовал  себе  Джири,  -  ты  уравновешен".  Потом
поднялся, подошел к незнакомцу и спросил:
   - Доктор Блейкни?
   Блейкни повернулся, не обнаруживая признаков удивления.
   - А, мистер Джири. Спасибо, что вы решили уделить мне несколько минут.
   - Пойдемте выпьем кофе, - учтиво предложил Джири.
   Блейкни согласился;  позвав  официанта,  Джири  сел  в  кресло,  кивком
показав Блейкни на соседнее.
   - Итак, - сказал он, устроившись  поудобнее,  -  какие  у  вас  ко  мне
вопросы?
   - Я, пожалуй, сразу перейду к  делу,  -  ответил  Блейкни  и  с  легкой
укоризной улыбнулся. - Ваши друзья беспокоятся за вас. Они не  могут  быть
уверены, что у вас все в порядке, пока я не побеседую  с  вами  и  не  дам
своего заключения как врач.
   - Другими словами, - Джири улыбался, он сохранял спокойствие, - им надо
знать, вменяем я или нет.
   Блейкни весело пожал плечами.
   - Кто из нас, - беззаботно возразил он, - нынче вменяем в этом безумном
кошмаре, который мы сами себе устроили? И тем не менее есть люди,  которым
определенная помощь пошла бы на пользу.
   - И вы намерены решить, какую помощь следует оказать мне?
   Блейкни взглянул на Джири серьезным, испытующим глазом.
   - Возможно, никакой помощи вам и не нужно, -  ответил  он.  -  Но  ваши
друзья - люди, которых я уважаю, и мне кажется, я обязан считаться  с  тем
фактом, что они беспокоятся за вас.
   - Это делает им честь, - сказал Джири.
   Подошел официант, они заказали кофе. Когда тот  удалился,  Блейкни  сел
поглубже в кресло и спросил:
   - Вы много времени проводите в этой гостинице, не так ли?
   - Я сейчас здесь живу.
   - Вероятно, тут такие же удобства, как и везде, -  осторожно  продолжал
Блейкни. - Я, естественно, знаю, что вы ушли от жены.
   - С семейной жизнью я покончил, - сказал Джири. - Решил  перебраться  в
город, пока не определю, что делать  дальше.  Думаю,  на  моем  месте  так
поступил бы любой.
   - Вы уверены, что разрыв с семьей окончателен? Может, все еще уладится?
   Джири покачал головой.
   - Ответственность за случившееся я беру полностью на себя. Это я, а  не
жена, понял, что наша совместная жизнь становится все невыносимее. Сколько
мог, я держался, а раз уж принял такое решение, то  все,  конец,  поверьте
мне.
   Блейкни что-то молча обдумывал.
   - Вы снова собираетесь жениться?
   - Сейчас у меня никого нет. А что готовит мне будущее, не знаю.
   Принесли кофе, в полном молчании они  разлили  его,  положили  сахар  и
помешивали ложками в чашках.
   - Если не возражаете, я задам вам еще несколько вопросов.
   - Конечно. Слушаю вас.
   - Как я понимаю, вы ушли из института?
   - Да.
   - Следовательно, вы сейчас ничего не зарабатываете?
   Джири улыбнулся.
   - Такой осторожный консервативный человек, как я, к сорока пяти кое-что
припасает. Пока я разбираюсь в своей жизни, ни я, ни моя семья голодать не
будут.
   - Вы хотите устроиться где-нибудь в другом месте?
   - Конечно, - ответил Джири и бережно поставил чашку на столик.
   Блейкни решил перейти в наступление.
   - Видите ли, ваши поступки кажутся вам вполне разумными, но ваши друзья
обеспокоены, потому что видят их в несколько  ином  свете.  Особенно  ваше
постоянное пребывание на вокзале.
   Джири взглянул на него широко раскрытыми глазами:
   - На вокзале?
   - Да, они говорят, что  вы  постоянно  находитесь  там  и  в  гостиницу
приходите только на ночь.
   Джири искренне рассмеялся.
   - Кто же эти друзья?
   - Я все ждал, когда вы спросите об этом.
   - Ну а я считал, что вы сообщите сами, когда  сочтете  нужным,  если  в
принципе собирались сказать об этом. Вот и не проявлял любопытства.  Но  в
самом деле, если есть люди, полагающие, что я сошел  с  ума,  мне  следует
знать, кто же они.
   - Вы правда все время проводите на вокзале? - тихо спросил Блейкни.
   - Чистейшая выдумка, - ответил Джири. - Я остановился в этой гостинице,
поскольку она достаточно комфортабельна, здесь отличное обслуживание, а  у
меня еще есть кое-какие нерешенные вопросы в институте. Мне тут  нравится,
железная дорога совсем рядом, почти центр города, а у меня в  городе  уйма
дел. Конечно, меня нередко можно увидеть  на  платформе,  я  заглядываю  в
привокзальный бар выпить кружку пива  -  в  гостинице  оно  вдвое  дороже.
Покупаю в киоске  газеты,  хожу  в  парикмахерскую.  Улицы,  прилежащие  к
вокзалу, не очень-то располагают к прогулкам. В данный момент  мой  мир  -
это гостиница и все, что в непосредственной близости от нее. Иначе говоря,
вокзал. Сознаюсь, меня обескуражило, что есть люди, полагающие, что у меня
помешательство на почве вокзала и поэтому я не в силах покинуть его.
   - Так вы _можете_ покинуть его?
   - С не меньшей легкостью, чем вы.
   - Ну что ж, тогда подведем итоги. Вы намерены жить в гостинице, пока не
найдете другую работу, вы часто бываете в городе,  следовательно,  версия,
что вы проводите все время на вокзале, ошибочна.  На  самом  деле  главная
причина вашего пребывания здесь  -  железная  дорога,  связывающая  вас  с
институтом.
   - Совершенно верно, - подтвердил Джири.
   - А вы там уже были?
   - Еще нет.
   Морис Блейкни поднялся.
   - Не буду больше отнимать у вас время. Я сообщу Филипу  Робинсону,  что
вы вполне здоровы.
   - Филип Робинсон, - усмехнулся Джири. -  Я  так  и  думал.  Он  славный
человек. Но чересчур сердобольный, всегда таким был. Передайте ему от меня
самый искренний привет. Я ценю его заботу обо мне, и  еще  передайте  ему,
только не забудьте, чтобы он не беспокоился.
   - Непременно, - пообещал Блейкни, улыбнулся, застегнул плащ и ушел.
   Несколько минут Джири сидел  неподвижно.  Потом  не  спеша  поднялся  и
направился к лифту. Лифт был занят, Джири нажал кнопку и стал ждать.  Лифт
спустился, пассажиры вышли  и  разбрелись  кто  куда.  Джири  стоял  перед
распахнутыми дверьми опустевшей кабины. Однако  не  входил  внутрь,  чтобы
подняться в номер. Стоял и смотрел в кабину,  неслышно  внушая  себе:  "Ты
спокоен. Ты уравновешен. Ты прекрасно владеешь собой".
   Джири понимал, что лучше подняться в номер и отсидеться там, пока Морис
Блейкни не уйдет с вокзала. Лифт ждал его. Но  он  все  медлил,  беззвучно
шевеля  губами.  В  конце  концов  лифт  вызвали  на  другой  этаж,  двери
закрылись, и он уплыл наверх.
   Лицо  Джири  покрылось  испариной,  он  повернулся  и   быстрым   шагом
направился к перрону. Он нырнул в самую толчею и остановился у  турникета,
стиснутый плотным людским  кольцом.  Задевая  его  локтями,  мимо  гурьбой
промчались взъерошенные  школьники,  носильщик  чемоданом  ударил  его  по
ногам. Постепенно сердце стало биться ровнее; он стоял у турникета,  мирно
поглядывая  по   сторонам.   Мориса   Блейкни   нигде   не   было   видно.
Непосредственная опасность миновала. Но Джири не мог расслабиться целиком.
Он понимал, что Морис Блейкни в течение дня, вероятно, снова  появится  на
вокзале, чтобы  сесть  на  обратный  поезд.  Когда  это  может  произойти,
неизвестно. Если он приехал в Лондон просто по служебным делам, а к  ужину
намеревается быть дома, он появится на вокзале часов в шесть. Но, с другой
стороны, возможно, друзья пригласили его на ужин или  в  театр,  тогда  он
прибудет на вокзал лишь около полуночи, а Джири  в  это  время  уже  будет
спать у себя в номере.
   День был испорчен. Джири постарался убедить  себя,  что  к  этому  надо
отнестись как к неизбежности. И никому  не  мозолить  глаз,  быть  начеку,
чтобы не налететь на Блейкни. Лучше пожертвовать одним днем, чем рисковать
своей новой мирной  жизнью.  Неторопливым  шагом  он  направился  к  кафе,
размышляя о случившемся. Внезапно он почувствовал боль в ребрах,  стянутых
пластырем. Пропади он  пропадом,  этот  скотина  ирландец;  впервые  Джири
подумал о нем с неподдельной ненавистью. До сих пор тот казался ему чем-то
безликим, как стихийное  бедствие,  или  удар  судьбы,  или  порыв  ветра,
сломавшего дерево у дороги, по которой Джири шел.  Но  сейчас  ирландец  и
Морис Блейкни на миг сплелись в воображении Джири:  оба  они  -  охотники,
старавшиеся прогнать его с лесной поляны, где он обрел свой дом, оба они в
равной мере безжалостны.
   По пути в кафе Джири купил газету. Взяв себе чашечку кофе, он  пошел  к
столику в углу зала и сел там спиной к стене. Теперь он чувствовал себя  в
безопасности. Сзади никто не подойдет - со своего места он  видел  каждого
входящего. При первом же сигнале тревоги он закроется ото всех газетой. Он
не хотел возвращаться в номер, там ждало тягостное одиночество, а тут  ему
никто не страшен: ни Морис Блейкни, ни любой другой.
   Однако  оставалась  еще  одна  проблема.  Его  неприкосновенность  была
временной. В кафе негде было яблоку упасть, и, если он засидится  с  одной
чашечкой кофе, официанты не будут в восторге. Вот и теперь, казалось  ему,
двое вестиндцев, убиравших грязную посуду и смахивавших крошки  со  стола,
поглядывали на него и что-то говорили. Само собой, сталкиваясь в  проходе,
они  перекидывались  словечком-другим,  но  Джири  голову  мог   дать   на
отсечение, что уж один-то из них точно смотрит все время на  него.  Он  не
шевелился, заслонившись ото всех газетой.  Не  опуская  ее,  посмотрел  на
часы. Просидел уже двадцать минут. Впрочем, чашка  кофе  дает  ему  полное
право просидеть здесь по крайней мере полчаса. Он положил газету на столик
и, не проявляя ни малейшего интереса к  окружающим,  протянул  над  пустой
чашкой еще десять минут. Потом поднялся. Никто  из  официантов  так  и  не
подошел к нему, чтобы убрать с его столика. Чашка из-под кофе у его  локтя
выглядела вызывающе гордым символом свободы английского гражданина.
   У француза, что и говорить,  не  было  бы  никакой  проблемы.  Там,  на
континенте, можно хоть все утро сидеть в кафе за чашкой кофе  или  еще  за
чем-нибудь. Но было бы ему так же хорошо на огромном парижском вокзале? На
миг  перед  мысленным  взором  Джири  предстала   безумная   картина:   он
перебирается паромом на материк и месяц  живет  на  Северном  вокзале.  Но
картина эта потускнела, едва он  представил  себе  бесконечные  сложности,
связанные с поездкой: пересечь весь Лондон, чтобы попасть на паром, менять
валюту в банке, складывать вещи, выбираться из своего насиженного гнезда в
гостинице, заказывать новый номер в парижской гостинице. Да и сама поездка
уже не так привлекала.  Ведь  ему  легко  дышалось  не  в  поездах,  а  на
вокзалах, и не на всех вокзалах, а только на одном этом или  на  том,  что
похож на этот. На Северном вокзале можно  жить,  только  если  перенестись
туда как в сказке, по волшебству. И только на месяц, не больше.
   Джири встал. Почему  ему  приходят  в  голову  сумасбродные  идеи?  "Ты
полностью владеешь собой", -  тихо  скомандовал  он  себе,  сложил  газету
аккуратным прямоугольником и подошел к стойке за второй чашкой; но  внутри
у него все взбунтовалось при одной мысли о кофе, и он взял тарелку супа  с
куском белого хлеба. Обернувшись, он увидел, что на его стул в  углу  зала
опускается толстая, неряшливо одетая женщина.
   Поборов смятение, Джири огляделся, судорожно сжимая пальцами тарелку  и
хлеб, в поисках свободного места. Было несколько свободных, но  ни  одного
подходящего. "Ты спокоен", - сказал он  себе.  И  без  колебаний  поставил
тарелку на ближайший столик. Со стороны  можно  было  подумать,  будто  он
поставил ее на секунду, перенесет чемодан или плащ в более удобное место и
вернется за ней. А он, не  останавливаясь  и  не  оборачиваясь,  вышел  на
платформу.
   Где же она, безопасность? Он подумал было о  гостинице,  и  тотчас  его
охватило отвращение. Не раньше вечера.  Ночью  там  еще  можно  выдержать;
ложишься и спишь, восемь миллионов сограждан тоже ведь спят.  Но  если  он
останется на перроне, то рискует попасться на глаза  Блейкни,  а  глаза  у
него цепкие и испытующие, будешь перед ним  как  на  ладони.  Платформа...
Только какая? С другой стороны вокзала, словно глубокий тыл, лежала еще не
изведанная  темная  полоса  -  платформа,  на  которой  появлялись  только
вокзальные служащие, она была испещрена люками, словно ведущими  в  черное
подземелье. Там он будет в безопасности, вокзальный служащий, без  всякого
сомнения, примет его за инспектора  или  другое  должностное  лицо.  Он  с
бодрым и независимым видом пересек зал ожидания, миновал стоянку  такси  и
вышел на длинную платформу,  над  которой  висели  таблички:  "Только  для
персонала".
   Около часа Джири расхаживал по  этой  платформе  -  от  одной  арки  до
другой. Железнодорожные рабочие перетаскивали ящики, пробегали  с  пачками
бумаги, сколотыми огромными скрепками, тащили автокарами вереницы тележек.
Удивительно тихо и спокойно было здесь. Джири остановился, сложил руки  на
груди и широко расставил ноги -  он  блаженствовал  в  этом  покое.  Вдруг
кто-то с  силой  хлопнул  его  по  плечу,  он  обернулся  и  встретился  с
подозрительным взглядом чьих-то глаз из-под островерхой шапки.
   - Позвольте узнать, - голос был глухим, и по тому, как он звучал,  было
ясно, что его обладатель - житель бедных кварталов Ист-Энда, но  при  этом
облечен кое-какой властью, - вы служащий Британских железных дорог?
   - Нет, - ответил Джири.
   - Кто же вы тогда... позвольте спросить?
   - Пассажир, - ответил Джири.
   - Ах, пассажир! Ваш билет?
   - Я выбросил его.
   - Вы его выбросили. И обратного, полагаю, у вас нет, следовательно,  вы
никуда не собираетесь ехать, а между тем вы уже  час  проторчали  на  этой
платформе, а ведь пассажирам сюда вход запрещен. Читать умеете?
   - Умею.
   Мужчина посмотрел на него со злобным удовлетворением.
   - Послушайте, дружище, я хочу только, чтоб  вы  поняли:  одурачить  вам
никого не удастся.
   - А я и не собираюсь никого дурачить, -  ответил  Джири,  подавая  себе
команду: "Ты спокоен, ты великолепно владеешь собой".
   - Видали мы таких птиц.
   - Таких птиц?
   - Нечего прикидываться невинным младенцем!  Чарли!  -  властно  крикнул
служащий. Из люка позади вынырнул рыжеволосый носильщик в  куцем  пиджаке,
который он, видно, с трудом натянул на свой мощный торс. - Мы не ошиблись,
Чарли. Это один из них.
   - Задержите его, пока не придет кто-нибудь из профсоюзного комитета,  -
тут же подхватил Чарли.
   Джири чувствовал, как его охватывает ужас, но ничего  не  мог  с  собой
поделать. Пластырь жег ребра.
   - Не понимаю, о чем вы?! - выкрикнул он.
   Первый подошел к Джири, схватил его за локоть и стиснул изо всех сил.
   - Чарли, ступай, дружище, позвони. Скажи, что  мы  тут  поймали  одного
ублюдка  из  команды  по  слежке  за  рабочими,  что  нарушают  соглашение
комитета.
   - Я не из их числа, -  запротестовал  Джири.  -  Пожалуйста,  приведите
кого-нибудь из своего комитета, и вам скажут, что вы ошиблись. К тем людям
я не имею никакого отношения.
   - Разберусь. Иди, Чарли.
   - Я видел его раньше, - сказал Чарли, разглядывая Джири. -  Видел,  как
он шныряет по платформам.
   - Конечно, вы могли меня  видеть,  -  отчаянно  отбивался  Джири,  -  я
постоянно езжу с этого вокзала.
   - В таком случае, - невозмутимо предложил первый, - предъявите сезонный
билет.
   Высвободив локоть, Джири достал кошелек. Осторожным, плавным  движением
негнущихся пальцев  вытащил  две  купюры  по  одному  фунту  каждая.  Одна
предназначалась для Чарли, тот  взял  ее  без  слов.  Но  первый  руки  за
деньгами не протянул.
   - Не откупитесь, деньги вас не спасут.
   - Это не подкуп, - ответил Джири. - Просто я  хочу  принести  вам  свои
извинения. Я доставил вам беспокойство, вы заподозрили меня в том,  что  я
шпик. А я безвредный псих. - Он усмехнулся, но его шутку никто не оценил.
   - Псих? - переспросил Чарли.
   - Я железнодорожный фанатик, - пояснил Джири. - Меня интересует главным
образом, как действуют вокзальные службы. Вы говорите, что видели,  как  я
слоняюсь по платформам, - продолжал он, обращаясь  к  Чарли.  -  Да,  меня
можно было видеть почти  на  всех  крупных  вокзалах  страны.  Я  не  имею
никакого отношения к бригаде по слежке за рабочими  или  к  чему-нибудь  в
этом роде. - Он снова протянул первому деньги. - Возьмите и простите меня.
Я ведь от чистого сердца.
   Тот все-таки взял купюру, повертел ее немного, потом сложил и спрятал в
карман.
   - Мы должны быть начеку, - пояснил он,  не  спуская  с  Джири  тяжелого
взгляда.
   - Конечно.
   - Я и сейчас не совсем верю вам.
   - Поверите, когда выйдет моя книга, - улыбнулся Джири.
   - А какая у вас фамилия?
   - Роджер Ллойд.
   Чарли повернулся к ним своей широченной спиной - он уже был не нужен  -
и растаял в темноте. А первый продолжал стоять - он не хотел примириться с
мыслью, что инцидент исчерпан, однако  купюра,  перекочевавшая  к  нему  в
карман, утихомирила его.
   - Лучше вам здесь не слоняться.
   - Я сейчас уйду, - весело  ответил  Джири.  -  Мне  просто  нужно  было
составить для себя представление... А теперь можно и уходить.
   Под неотступным  взглядом  железнодорожника  он  проследовал  небрежной
походкой в зал ожидания.  Потом  спустился  в  метро  -  на  случай,  если
железнодорожнику  вздумается   продолжить   слежку.   Он   остановился   у
касс-автоматов и притворился, будто  ищет  название  нужной  ему  станции.
Крупная  полная  азиатка,  проверявшая  билеты  у  входа,   снисходительно
взглянула на него - видно, собиралась спросить, не нужно ли ему помочь. Он
поспешно отошел и, улучив  минуту,  когда  ее  кто-то  отвлек,  ринулся  в
обратный путь.
   Он поднялся по лестнице в зал ожидания. Близилось время ленча. Как  ему
пережить весь этот день? Где спрятаться  от  постоянной  угрозы  встретить
Блейкни? Неужели все действительно следят за ним?
   Конечно,  есть  гостиничный  номер.  Час  или  два  он  продержится   в
одиночестве. Возьмет интересную  книгу.  А  потом  снова  подступит  ужас.
Может, они и  за  номером  его  наблюдают.  Лучше  не  появляться  там  до
полуночи. Как это у Элиота? "Выставь ботинки за дверь, усни, пока  тишина,
готовься жить". Вот как.
   Успокаивая себя, Джири решительно зашагал к самому людному кафе, стал в
длинную очередь у стойки. Купив кусок мясного пирога и  бутылку  пива,  он
отошел к столику  у  окна.  Он  будет  есть  стоя,  чтобы  при  первой  же
необходимости незаметно исчезнуть.  Когда  встаешь  со  стула,  непременно
привлекаешь к себе внимание.
   Запивая пирог пенящимся пивом, он неотрывно смотрел в окно, откуда была
видна часть платформы.  Свет  с  улицы  просачивался  сюда,  будто  сквозь
фарфор. Люди торопливо проходили, замкнутые, отягощенные одними и теми  же
заботами о приездах и отъездах, что составляли суть их жизни.  Поток  стал
мощнее: только что прибыл поезд. Пассажиры - кто с  "дипломатами",  кто  с
оттягивающими руки тяжелыми сумками - шли к метро. Некоторые отделялись от
общей массы и заходили в кафе. Люди, люди, прекрасный, мощный,  безымянный
человеческий поток.  Потом  на  общем  фоне  проступило  лицо  -  детское,
растерянное.  Человечек  в  голубом  плаще  топтался  на  месте,  тревожно
озирался по сторонам - крохотный вопросительный знак на темной, бесконечно
меняющей очертания странице вокзальной жизни, - Джири  узнал  своего  сына
Дэвида.
   Может, это ему снится? Если снится, то надо в этом сне вести себя как в
реальной жизни. Он тотчас поставил стакан  на  столик,  вышел  из  кафе  и
нагнал мальчика, медленно и бесцельно бредущего по платформе.
   - Дэвид, - окликнул он его спокойным, негромким голосом.
   Дэвид  завертелся  волчком.  Он  совсем  растерялся  оттого,  что   его
окликнули. Возможно, заготовил приветствие или даже целую речь, но  сейчас
все вылетело из головы. Он покраснел, потом побледнел, у него  перехватило
дыхание.
   - Пап, здравствуй. Я просто...
   Джири улыбнулся, и все растопилось в тепле его улыбки, в его