ходящее
угнетало сына. - Блейкни, прошу вас, дайте мне побыть с сыном  наедине,  -
закончил он более ровным голосом.
   - Конечно. - Блейкни ласково кивнул Дэвиду и вышел из купе.
   - Далеко он не пойдет, - сказал Джири и сам не понял,  произнес  ли  он
это вслух или только подумал. Джири откинулся на сиденье, в ушах  и  груди
снова гремела барабанная дробь. Сидевший рядом Дэвид что-то  говорил  ему,
но Джири был совсем выбит из колеи и ничего не слышал. Как сделать,  чтобы
Дэвид и Блейкни ехали врозь? Он считал это крайне важным. Не  потому,  что
очень уж боялся, что Блейкни вытянет из мальчика какую-нибудь  информацию,
которая может повредить ему. Он просто не мог  допустить  мысли,  что  его
сына  допрашивает  специалист  по  психическим  болезням,  допрашивает  со
знанием дела человек, которого подослали к нему, чтобы установить, вменяем
ли он. Этот допрос  взбудоражит  Дэвида,  опять  пробудит  в  нем  страхи,
которые он, Джири, рассеял с таким  трудом.  Сквозь  барабанную  дробь  он
слышал свой голос, проклинающий Филипа Робинсона, но с губ его не  слетело
ни слова.
   Пассажиров  становилось  все  больше.   Они   толпились   в   проходах,
высматривая свободные места. Так-то лучше, подумал Джири. Пускай  в  вагон
набьется побольше народу, тогда Блейкни не сможет пройти к Дэвиду и  сесть
рядом с ним. И пусть Блейкни считает, что он едет вместе с сыном. Он ни за
что не посмеет вернуться, если  будет  думать,  что  они  в  купе  вдвоем.
Значит, надо оставаться здесь до  последней  минуты.  Выйти,  когда  поезд
тронется, а потом просто спрыгнуть на ходу.
   Но вдруг Блейкни пройдет мимо и увидит, что место рядом  с  Дэвидом  не
занято?
   Только зачем ему идти мимо?
   Ну, понадобится в туалет.
   Придется рискнуть. Он ведь не может бросить вокзал и поехать  с  сыном.
Пустота царила в мире,  в  том,  что  за  пределами  вокзала.  И  вдобавок
непонятно, как ему вести себя, когда они приедут. Вдруг  обратного  поезда
не будет? Джири стиснул зубы.
   - Послушай, Дэвид, - сказал он, повернувшись к сыну. В купе  вошли  две
пожилые женщины  и  стали  укладывать  свои  свертки  на  полку.  -  Когда
приедешь, - продолжал он тихим, заговорщицким  тоном,  -  веди  себя  так,
словно ты краснокожий индеец.
   - Как это?
   - Последи за этим человеком. Смотри, чтобы он тебя не  увидел.  Выйдешь
на платформу, спрячься и жди, пока  он  не  уйдет.  Он,  возможно,  начнет
искать тебя. Но я-то знаю, ты умница и ни за  что  не  попадешься  ему  на
глаза.
   Дэвид забился в угол. Он вдруг стал совсем маленьким,  кровь  отхлынула
от лица.
   - Что он может _сделать_, пап? Если поймает меня?
   Джири улыбнулся.
   - У каждого человека есть враги, Дэвид. Борьба между этим  человеком  и
мною - не физическая: мы не норовим ударить друг друга или пырнуть  ножом.
Но тем не менее это борьба. Короче говоря, он пытается обокрасть меня.
   - Обокрасть?
   - Отобрать то, что принадлежит мне.
   - Деньги? - Дэвид пытался понять отца.
   Джири покачал головой.
   - Нет, деньги лежат в банке, и им ничего  не  грозит.  Он  посягает  на
кое-что другое. На то, что мне обязательно надо сберечь.
   - Пап, я просто не...
   - Послушай, сынок, - перебил его Джири. Интересно, подумал он, эти  две
женщины прислушиваются к их разговору или  нет.  Вроде  бы  они  обсуждают
что-то свое. - Не пытайся разобраться сейчас во всем. Поступай, как я тебя
прошу. Держись подальше от человека, с которым мы только  что  беседовали,
и, если он все-таки заговорит с тобой, ничего ему не рассказывай.
   В дверях купе появился красноносый старик в  твидовом  пальто,  за  ним
следом еще двое, смахивающие  на  биржевых  маклеров.  Чувство  самозащиты
подсказало Джири купить Дэвиду билет первого класса, следовательно, в купе
должно  было  ехать  шесть  человек.  Двое  мужчин,  похожие  на  биржевых
маклеров, остановились в нерешительности - им хотелось ехать вместе.
   - Садись, Джим, - сказал один. - А я пойду посмотрю, может,  найду  два
свободных места.
   - Пройди подальше, наверняка найдешь, - ответил Джим, усаживаясь  рядом
с Дэвидом. - Заходи за мной, если найдешь.
   - Ты мог бы уступить ему свое место, - прошептал Дэвид.
   - Еще пять минут до отхода, - тоже совсем тихо сказал  Джири.  -  Давай
поговорим немного,  пока  мне  не  надо  будет  выходить.  -  И  продолжал
нормальным голосом: - Как дела в школе?
   - Да так себе, - без всякого энтузиазма ответил Дэвид.
   - Старайся не терять интереса к школе. Тебе там дадут много полезного.
   Дэвид кивнул. Он  был  разочарован.  Такое  происходит,  и  на  тебе  -
заставляют говорить о школе!
   - Какой у тебя любимый  предмет?  -  допытывался  отец.  -  По-прежнему
математика?
   - Нет. Теперь биология.
   Джири видел в окно часы: большая стрелка  передвинулась  на  полминуты.
Интересно, далеко ли до выхода? Надо будет поторопиться.
   В отчаянной попытке прервать молчание Дэвид спросил:
   - Что-нибудь передать дома?
   - Скажи, я надеюсь, у них все в порядке. А если  им  что-нибудь  нужно,
пусть непременно дадут мне знать. У мамы есть адрес, по которому она может
связаться со мной.
   - Какой адрес? Этой гостиницы?
   - Адвоката, - бесцветным голосом произнес Джири.
   Краем  глаза  он  следил  за   мальчиком,   таким   слабеньким,   таким
беззащитным. Ему хотелось обнять сына, но он подавил  это  желание.  Сидит
здесь бесприютный, среди чужих людей. Поезд увезет его за шестьдесят  пять
миль отсюда, оторвет  от  Джири...  Как  могло  случиться,  что  жизнь  их
повернулась так? Он погрузился в воспоминания, в памяти всплыл тот момент,
когда впервые он понял,  что  должен  уехать  от  Элизабет,  из  дома,  из
института, от барабанного грохота.
   - Дэвид, - попросил он сына охрипшим голосом, наклонясь к нему поближе,
- обещай мне, что не будешь волноваться.
   - Из-за чего?
   - Вообще не будешь. Особенно из-за того, что...  я  ушел  из  дома.  Ты
скоро поймешь, ничего не изменилось. Нисколько.
   "Лицемер" - вот что думал сын, это было видно по его глазам.
   - Как только все устроится, - с отчаянием продолжал Джири, - ты сможешь
приезжать ко мне и жить сколько захочешь.
   Состав дернуло, и поезд тронулся. Дэвид испуганно закричал:
   - Скорее, папа!
   Джири поднялся, взял руку сына, быстро и крепко пожал ее,  стремительно
вышел из купе и так же стремительно стал пробираться к выходу.
   Вагон был набит битком. Он решил пробираться вперед, в  противоположный
конец ему не протиснуться: в проходе у окон, дымя  сигаретами,  сгрудилась
компания молодых людей.  Он  прошел  лишь  четверть  пути  и  увидел,  что
навстречу ему движется спутник Джима, смахивающий  на  биржевого  маклера.
Он, видно, нашел два свободных места и возвращался за  приятелем.  Что  ж,
теперь можно не волноваться, пронеслось лихорадочно в  его  мозгу,  Дэвиду
больше не грозит оказаться в обществе Мориса Блейкни.
   Поезд уже набрал скорость, Джири и приятель Джима столкнулись  в  узком
проходе, поспешность, с какой Джири протиснулся мимо, удивила "маклера", и
он наградил его возмущенным взглядом. Джири посочувствовал  ему,  в  конце
концов, откуда этому человеку знать, что Джири собирается  выскакивать  на
ходу. Вагон приближался к краю платформы - неужели придется прыгать  прямо
на рельсы? Он задыхался, в ушах гремели барабаны. Он с силой дернул  дверь
и нащупал ногой  ступеньки.  Мимо  проплывали  последние  ярды  платформы,
позади осталась та ее часть, с которой обычно  идет  посадка,  теперь  они
ехали мимо сваленных в беспорядке тюков, тележек и всякого хлама.  Неужели
уже поздно? Джири отогнал от себя эту мысль и прыгнул. Во время прыжка  он
внезапно заметил Блейкни, его лицо лишь промелькнуло в окне, но  Джири  не
мог ошибиться. Доктор вышел из своего купе и видел, как  Джири  прыгает  с
подножки вагона.
   Все, конец, в ужасе думал он.  Его  отбросило  вперед,  и  он  упал  на
четвереньки. К счастью, руки и ноги  остались  невредимы,  но  головой  он
больно ударился о деревянный ящик, и на несколько секунд его оглушило.  Он
медленно поднялся на ноги. Морис Блейкни, конечно, все видел.  Ребра  ныли
от боли. По крайней мере Дэвид теперь в безопасности, сидит себе в углу  -
с одной стороны окно, с другой - приятель Джима. Надежда и страх,  надежда
и страх. Зато он остался на  своем  вокзале.  Он  прислушался:  барабанная
дробь смолкла.
   Потирая  ушибленную  голову,  Джири  повернулся,  собираясь  пойти   по
платформе к зданию вокзала, и увидел веснушчатое лицо  с  подозрительными,
глубоко посаженными глазами. Сомнений нет, это носильщик Чарли.
   - Так-с, - проговорил Чарли. - А что теперь стряслось? - У него в руках
был красный  сигнальный  фонарь,  который  он  слегка  раскачивал,  словно
размышляя, не стукнуть ли им Джири по голове. - Изучаете помаленьку,  шеф?
Отрабатываете различные способы, как бросаться на ходу с подножки  вагонов
и ломать себе шею?
   - Во всяком случае, - парировал  Джири,  -  хронометражем  передвижения
рабочих не занимаюсь.
   - Вижу, - ответил Чарли, испытующе  поглядывая  на  него.  -  Прекрасно
вижу. Сначала сел в поезд, потом, в последнюю минуту, спрыгнул  -  похоже,
вы кого-то решили провести. Похоже, хотите сбить со следа. Вот что  я  вам
скажу, шеф. Вы ведете себя как человек, который бегает от закона.
   - Ладно, - прервал его Джири. - Можете отвести меня  к  полицейскому  и
установить мою личность.
   - Не валяйте дурака, - сказал Чарли.  В  его  голосе  прозвучала  нотка
сомнения.
   - А вы не предъявляйте мне обвинений, - перешел  в  наступление  Джири.
Все передряги, напряжение и усталость этого дня вылились сейчас  в  ярость
против Чарли. Ему хотелось наказать  и  унизить  этого  человека  в  куцем
пиджаке. Измотанный и разбитый, он  сам  хотел  теперь  мучить  и  ставить
синяки. - Пошли, - сказал он грубо. - Найдем полицейского, и вы  повторите
ему свои слова о том, что я скрываюсь от закона.
   - Не торопитесь вы так, - пробормотал Чарли.  Он  отступил,  испуганный
угрозой, загоревшейся в глазах Джири. - Вы ведь не хуже меня  знаете,  что
совершаете чуднЫе поступки.
   - Я прогуливался по той части вокзала, куда не  пускают  пассажиров,  -
сказал Джири. - Выслушав от вас и вашего  сослуживца  нотацию,  я  тихо  и
мирно ушел оттуда. Мы не станем вспоминать тот факт, что вы  оба  получили
от меня подарок наличными. Может, я нарушил правила, но и вы  тоже.  Ну  а
теперь по поводу моего прыжка с поезда. Я сошел, потому что  не  собирался
никуда ехать. Я провожал своего знакомого, заговорился с ним,  а  поезд  в
это время тронулся. Такое случается каждый день. Но вы отчитываете меня  и
угрожаете законом. Что ж, пошли, найдем представителя закона. - Он схватил
Чарли за руку. - Я скажу ему, как вы  ко  мне  пристаете.  Посмотрим,  чья
возьмет.
   Чарли выдернул руку. Физически он был явно раза в три сильнее Джири.
   - Да ладно, забудем про это. Я не хочу никаких  неприятностей.  Если  у
вас есть причина прыгать с поезда, прыгайте на здоровье. Верно?
   - Почему же вы не поинтересовались, что это за причина? Или подумали  -
начнете мне угрожать, заработаете еще один фунт?
   Насупившись, Чарли побрел прочь и вскоре исчез за кучей ящиков.  Победа
приободрила Джири. Он пошел  вдоль  платформы  в  направлении  кафе:  надо
что-нибудь выпить. Все непременно уладится. Блейкни не сможет сесть  рядом
с Дэвидом; а когда они  сойдут  с  поезда,  Дэвид  будет  осторожен  и  не
попадется Блейкни на глаза; беда миновала его, он уцелел, будем надеяться,
что  все   к   лучшему.   Если   Блейкни   нечего   будет   сообщить   его
"доброжелателям", у них не возникнет соблазна тревожить его, и его оставят
в покое, он будет предоставлен самому себе среди этого многоликого скопища
равнодушных,  среди  захлестывающего  вокзал  людского  потока,   движение
которого легко предсказать.
   Согревшись   и   успокоившись,   касаясь   плечами   плеч   миролюбивых
незнакомцев, Джири, как ракушка, прилип к  бару,  терпеливо  ожидая  своей
очереди. Он понимал, что заслужил двойное виски.
   Вечер, к которому Элизабет решила не укорачивать себе юбку,  устраивали
мистер и миссис Маркус Пелт. Адриан Суортмор старался  не  терять  Маркуса
Пелта из виду, точнее говоря, он считал, что с Маркусом Пелтом внешне надо
поддерживать самые сердечные отношения, хотя внутренне всегда  был  с  ним
настороже.  Пелт  -  экономист,  чрезвычайно  удачливый  экономист,  автор
нескольких солидных книг, занимал к тому же высокий пост  в  университете.
Он тоже любил купаться в лучах славы и обожания, откуда  бы  эти  лучи  ни
исходили. Он принадлежал к числу  тех  узких  специалистов-интеллектуалов,
которым жизнь почему-то становилась немила, если они не владели  вниманием
большой  простодушной  аудитории,  равно  как  и  избранного   круга   лиц
осведомленных.
   Пелт со своей  неуемной  энергией  не  гнушался  ничем  для  достижения
заветной цели. Он никогда не отклонял предложения выступить по телевидению
- щеголял прописными истинами в дискуссиях, участвовал в викторинах, а  то
и выставлял себя шутом гороховым в шарадах и играх.  Корреспонденты  любой
газеты,  даже  захудалого  бульварного  листка,  обращались  к  Пелту  без
опасения получить отказ - будь то беседа  по  телефону  или  материал  для
гвоздевой статьи в номере. И лицо его, круглое как  тарелка,  в  очках,  с
неизменной лучистой,  самодовольной  улыбкой,  всякий  раз  приветствовало
читателя с газетной полосы, где публиковалась его статья, точь-в-точь  как
с голубого экрана.
   Маркус Пелт всегда был доволен собой. Ему нравилось, как он устроился в
жизни. Он достиг серьезного успеха в своей  области  и  легкого  успеха  у
публики. Он наслаждался и тем и другим.
   В свою, очередь Адриан Суортмор испытывал потребность в  Пелте,  и  они
оба бдительно  охраняли  свой  союз.  Суортмор  часто  предоставлял  Пелту
возможность заниматься саморекламой. А Пелт, надо отдать ему должное,  был
прекрасным актером и никогда не подводил Суортмора. Каждый  из  них  знал,
хотя они и не обсуждали этого, что, когда наступит звездный час  Суортмора
и он завладеет главной площадью телевизионного царства, он  извлечет  куда
большую, чем раньше, выгоду из Маркуса Пелта. А Маркус Пелт соответственно
сможет извлечь большую пользу из Суортмора. Они нуждались друг в друге,  и
эта потребность заглушала взаимную настороженность.
   Пелт стоял посередине ковра в гостиной, поглядывая на часы.
   - Первые ласточки скоро появятся, Адриан. Мы потерпим,  дадим  им  всем
вдоволь насладиться твоим присутствием,  а  потом  улизнем  куда-нибудь  в
тихое местечко и поужинаем. Ты не забыла заказать столик, дорогая?
   Миссис Пелт - холеная женщина, в прошлом  секретарша  Пелта,  -  кивком
головы подтвердила, что не забыла о поручении.
   - Столик на троих. В ресторане "Пиноккио", - ответила она.
   - Отлично! - воскликнул Адриан Суортмор. Он был холост,  эффектная,  но
ненавязчивая красота миссис Пелт импонировала ему. - Я готов  отдать  себя
на растерзание стервятникам до восьми вечера.
   Супруги Пелт не оговорили конкретно час окончания своего приема, однако
ничего страшного не случится, если они  условятся  о  времени  и  заставят
гостей придерживаться его. Надо и  честь  знать,  провинциалы  бывают  так
невыносимы.
   - Кто придет? - спросил Суортмор. - Я знаю кого-нибудь?
   - Они все знают _тебя_, Адриан. - Глаза Маркуса Пелта сверкнули.  -  Не
думаю, что кто-нибудь из них тебе знаком.
   - Почему  же,  дорогой,  -  поправила  его  секретарша-жена.  -  Мы  же
пригласили ту даму, от которой недавно ушел муж... Не помню ее фамилии.
   Даже ей трудно удержать в памяти всех этих ничтожных людей, слышалось в
ее тоне.
   - Джири, - мгновенно подсказал Маркус  Пелт.  -  Парень  из  института,
бумажная крыса, вечно по уши в делах. Никакого интереса к  жизни  и,  надо
сказать, никакой личной жизни. А тут вдруг сорвался с места, бросил жену и
детей. Испарился.
   - И поэтому вы пригласили ее? Чтобы она немножко развеялась?
   - Нет, - ответил Пелт. Он устраивал  приемы  не  затем,  чтобы  поднять
настроение гостей. - Мы пригласили ее потому, что  встретились  с  ней  на
прошлой неделе в одном доме. Кто-то упомянул ваше имя, и она  очень  тепло
отозвалась о вас. Она была вашей коллегой, когда вы делали первые  шаги  в
журналистике.
   - Как ее фамилия?
   - Я же сказал: Джири.
   - Да нет, девичья?
   - Понятия не имею, - весело ответил Пелт. Он считал, что и  так  сделал
достаточно много для этой женщины, пригласив к себе на прием и  тем  самым
предоставив возможность возобновить столь дорогое ее сердцу  знакомство  с
Адрианом Суортмором.
   В дверь  позвонили.  Горничная  провела  в  гостиную  первых  гостей  -
супругов  с  сыном,  которому  было  уже  двадцать  один,  он   заканчивал
университет  и  собирался  посвятить  себя  журналистике.  Они  прямо-таки
напросились на этот вечер, сломив сопротивление Пелта. Хотя в приглашении,
полученном путем вымогательства, даже речи не было о их сыне, они  тем  не
менее притащили его с собой и теперь стояли на пороге со  своим  неуклюжим
увальнем, в  немом  отчаянии  отдавая  его  на  суд  Суортмора.  Все  трое
бормотали какую-то невнятицу. Пелт представил их Суортмору с  нескрываемой
иронией,  а  тот  сразу  же  распустил   перед   ними   хвост:   заговорил
самоуверенно, велеречиво, так, словно только они и занимали его.


   - Но вы ничуть не изменились, - настаивал Суортмор.
   Элизабет Джири с любопытством взглянула на него:
   - Раньше, если мне не изменяет  память,  вы  не  были  таким  льстецом,
Адриан.
   - Вы все та же девчушка, как в сорок восьмом году, -  сказал  Суортмор,
залпом выпил джин с тоником и  поставил  пустой  бокал  на  стол.  (Нельзя
напиваться, тут есть на что посмотреть.)
   - Я прожила с тех пор ровно столько, сколько и вы, - продолжала она,  -
были у меня и счастливые минуты, и горькие. Замужество - начало, середина,
- она слегка пожала плечами, - и конец.
   - Мне грустно это слышать, - сказал он мягко. Придвинулся к ней, словно
желая защитить, и, понизив голос, добавил: - Вам,  должно  быть,  пришлось
многое пережить, но знаете, вы молодец, нипочем по вашему виду не скажешь,
что у вас были горькие дни, от этого я еще больше восхищаюсь вами.
   - А вы? - Она решила  незаметно  увести  разговор  от  своих  неурядиц,
которые они  слишком  откровенно  обсуждали.  -  Вы  уже  вкусили  радости
семейной жизни? Шлепанцы у камина?
   - О _нет_, - ответил он так, словно даже мысли такой не допускал.  -  Я
был слишком занят работой, чтобы вступать в брак. Не знаю, встретил  ли  я
на  своем  пути  Мисс  Избранницу,  мне  некогда   было   мешкать,   чтобы
рассматривать ее вблизи и решать, она ли это. Всегда были неотложные дела.
   Он вздохнул, и лицо его, и глаза, необычно  узкие,  как  у  монгола,  и
полные, подвижные губы приняли скорбное выражение.
   Неожиданно Элизабет Джири почувствовала, как сильно  действует  на  нее
Суортмор, будоражит душу: его близость и то, как он стоит,  наклонясь  над
нею, его горячее внимание к ней. А энергия, исходящая от него! Была ли она
сексуальной по своей природе? И да и нет - эта энергия была всякой, в  том
числе  и  сексуальной.  Ее  одолела  досада:  она  поняла,  до   чего   же
невежественна в этом  плане.  Артур  был,  конечно,  человеком  достаточно
страстным, но как бы глушил в себе страсть, его энергия оставалась внутри.
А до Артура ничегошеньки не было: правильное воспитание, приличная работа,
которую она оставила ради спокойной семейной  жизни.  Спокойная,  а  потом
вдруг раз - и выбросила ее из седла. Она ненавидела Артура. Никогда раньше
она не испытывала к нему ничего подобного, а сейчас ненавидела его.
   - Теперь, раз уж мы встретились, - говорил Адриан  Суортмор,  -  мы  не
должны терять друг друга из виду.
   Он повторял это каждому, кого встречал после  некоторого  перерыва.  Но
Элизабет Джири он  предлагал  восстанови