знью,  ибо  писано:  "Тогда   сыны  божии  увидали  дочерей
человеческих, что они красивы..."
     Падший ангел  Теофиль, утратив свою  невинность  и лишившись лицезрения
бога,  по  крайней мере сохранил еще чистоту душевную.  Одевшись в лохмотья,
похищенные в лавочке перекупщика-еврея, он отправился к той, которую  любил.
Ее звали Бушотта, и жила она в маленькой каморке на Монмартре. Он бросился к
ее  ногам,  сказал ей, что  она восхитительна, что она чудесно  поет, что он
любит ее безумно,  отрекся ради нее от семьи и родины, что он музыкант и что
ему  нечего  есть. Она  была  тронута  его  юностью, чистотой,  бедностью  и
любовью, накормила его, одела и полюбила.
     Наконец  после  долгих  и трудных поисков он  нашел  уроки сольфеджио и
заработал немножко  денег, которые принес своей  подруге,  не  оставив  себе
ничего.  И  с этой  минуты она  его  разлюбила.  Она стала презирать  его за
грошовый  заработок  и  открыто  показывала   ему  свое  равнодушие,  скуку,
отвращение. Она осыпала его упреками, насмешками, оскорблениями,  но все  же
не  бросала  его, потому что до  него с  его предшественниками она жила  еще
хуже. Семейные ссоры  были для нее делом обычным, а  вне дома ей приходилось
вести  очень  трудную, напряженную  и тяжелую жизнь  и  как  артистке и  как
женщине. Теофиль любил ее, как в первую ночь, и страдал.
     - Она переутомляет себя, - сказал он своему небесному брату, - и оттого
у нее портится  характер, но я уверен, что она  меня  любит. Я надеюсь,  что
скоро мне удастся получше устроить ее жизнь.
     И он  стал пространно  рассказывать об  оперетке, над которой он сейчас
работал и  которую рассчитывал поставить в одном из  парижских театров. Один
молодой  поэт  сочинил  ему  либретто.  Это  была  история  Алины,  королевы
Голконды" из сказки восемнадцатого века.
     -  У  меня там множество мелодий, - рассказывал Теофиль,  -  моя музыка
идет  прямо из  сердца.  Мое сердце  -  неисчерпаемый  источник  мелодий.  К
сожалению, теперь любят ученые аранжировки, трудное  письмо. Меня упрекают в
том, что  музыка у меня  слишком плавная, слишком  прозрачная, что стиль мой
недостаточно колоритен, что в отношении гармонии у меня  слишком мало мощных
эффектов и резких  контрастов. Гармония, гармония! Конечно, у  нее есть свои
достоинства,  но  она ничего  не  говорит сердцу.  Только мелодия может  нас
восхитить и захватить, вызвать на губах улыбку и на глазах слезы.
     Тут он сам засмеялся и всхлипнул, потом продолжал с жаром:
     - Во мне бьет настоящий фонтан мелодий, но оркестровка - вот где зарыта
собака! В раю, ты ведь  знаешь, Аркадий, там  у  нас  арфы, цитры да водяной
орган - вот и все инструменты,
     Аркадий слушал друга  рассеянно. Мысли его были заняты планами, которые
переполняли его душу и теснили сердце.
     - Не знаешь ли ты  кого-нибудь из возмутившихся ангелов? -  спросил  он
товарища.- Я  знаю  только  одного  князя  Истара,  с которым мы  обменялись
несколькими письмами. Он предложил мне разделить с ним его  мансарду, пока я
не найду себе жилья в этом городе. Здесь, кажется, ужасно дорогие квартиры.
     Но Теофиль  не был знаком с возмутившимися  ангелами.  Встречая падшего
духа,  который прежде был его  товарищем,  он  пожимал ему руку, ибо  он был
верен дружбе.  Ему приходилось встречаться  с князем Истаром,  но он избегал
этих  злых ангелов,  -  они шокировали его  крайностью  своих  убеждений,  и
разговоры их казались ему смертельно скучными.
     - Так ты не одобряешь меня? - спросил неугомонный Аркадий.
     - Друг, я  не одобряю  и не  порицаю  тебя. Я ничего не понимаю  в этих
идеях, которые тебя так волнуют; я не думаю, чтоб для артиста  политика была
подходящим делом. Довольно с него искусства.
     Он любил  свое ремесло  и лелеял  надежду когда-нибудь  выдвинуться, но
театральные  нравы  внушали ему  отвращение. Он не  видел  иной  возможности
поставить свою пьесу, как взяв одного,  двух и даже трех соавторов, которые,
не работая, подпишут его труд  и разделят с ним выручку. Скоро  у Бушотты не
будет  больше  ангажемента.  Когда она  обращается  в  какой-нибудь  шантан,
директор прежде всего спрашивает ее, какую долю она может вложить в дело. По
мнению Теофиля, это были плачевные нравы.

ГЛАВА XIII,
     где мы услышим из уст прекрасного архангела Зиты  о ее высоких замыслах
и увидим в стенном шкафу крылья Мирара, изъеденные молью.

     Так,  беседуя, ангелы подошли к  бульвару Рошешуар.  Увидя кабачок,  из
которого  на одетую  туманом улицу  струился  поток  золотого света, Теофиль
вдруг  вспомнил  архангела  Итуриила,  который, под  видом  бедной  красивой
женщины, жил в убогой  меблированной  комнатке на  Монмартре и  каждый вечер
приходил  в  этот кабачок читать газеты. Музыкант часто встречал  здесь  эту
женщину.  Звали  ее  Зитой. Он  никогда не  интересовался  убеждениями этого
архангела. Но Зита слыла русской нигилисткой, и Теофиль предполагал, что она
атеистка  и  революционерка вроде  Аркадия.  Ему  приходилось слышать  о ней
странные  вещи: говорили, что  она андрогин, что активное и пассивное начала
сочетались в  ней в нерушимом равновесии, благодаря чему  она была существом
совершенным,   которое   в   самом   себе   находит  постоянное   и   полное
удовлетворение, и  в то  же  время  несчастным в  своем  блаженстве, ибо  ей
неведомы желания.
     - Но только я не очень этому верю, - сказал Теофиль, - я думаю, что она
женщина  и  так  же подвластна любви,  как  все, что дышит во вселенной. Да,
впрочем, ее  даже  как-то раз видели с каким-то рослым  крестьянином,  и она
явно держала себя, как его возлюбленная.
     Он предложил познакомить товарища с  ней. Они вошли и тотчас же увидели
ее. Они сидела одна  и  читала. Когда они подошли к ней,  она подняла на них
громадные глаза, в расплавленном золоте которых  вспыхивали искры.  Ее брови
сходились суровой  складкой, как у Аполлона Пифийского, и  прямо ото лба шла
безупречная линия  носа;  плотно  сомкнутые губы придавали ее лицу надменное
выражение, рыжеватые волосы с огненным отливом непокорно,  выбивались из-под
черной шляпы, к которой были небрежно прикреплены потрепанные крылья большой
хищной птицы. Одета она  была во что-то темное,  просторное и  бесформенное.
Она сидела, подперев подбородок маленькой нехоленой рукой.
     Аркадий,  который и раньше  слышал об  этом  могущественном  архангеле,
засвидетельствовал ему свое глубокое уважение и полное доверие и не замедлил
поделиться с ним своим стремлением к  знанию и свободе. Он  рассказал ему  о
своих  ночных  бдениях в  библиотеке д'Эпарвье, о своих занятиях философией,
естественными науками, экзегетикой  и о том,  как  он,  убедившись в  обмане
демиурга, проникся  гневом и презрением и  решил добровольно остаться  среди
людей,  чтобы поднять восстание  на  небесах. Готовый на все в борьбе против
жестокого  властелина, к  которому он питал неугасимую ненависть, он выразил
глубокую радость, что встретил в Итурииле духа, который может дать ему совет
и поддержать его великое начинание.
     - Видно, что вы еще неопытный бунтовщик, - с улыбкой сказала Зита.
     Однако  она  не сомневалась ни в его искренности,  ни в его решимости и
приветствовала в нем дерзость мысли.
     -  Этого-то как раз и недостает нашему народу,  - заметила она, - он не
размышляет.
     И тут же прибавила:
     -  Но как может заостриться, ум в стране, где климат  мягкий,  а  жизнь
легкая? Даже здесь, где нужда заставляет мозг изощряться,  мыслящее существо
- это большая редкость.
     - И все-таки, -  возразил ангел-хранитель Мориса, - люди создали науку,
и  надо, чтобы она проникала на небеса.  Когда ангелы будут  иметь понятие о
физике,  химии, физиологии, астрономии; когда  изучение  материи откроет  им
вселенную в атоме и тот же  атом - в мириадах солнц; когда они увидят, что и
они затеряны  где-то между этими  двумя бесконечностями; когда они взвесят и
измерят светила,  исследуют их субстанции, вычислят их орбиты, - они поймут,
что эти громады  повинуются силам,  предопределить которые не в состоянии ни
один  дух, или  же  что  у  каждой из  них  есть  свой  особый  гений,  свой
бог-покровитель,  и им  станет  ясно,  что  боги Альдебарана, Бетельгейзе  и
Сириуса  превосходят  Иалдаваофа;  а когда они  устремят  пытливый  взор  на
маленький мирок, к  которому они привязаны, и, проникнув сквозь земную кору,
проследят  постепенную эволюцию  растительного и  животного миров и  суровое
существование первобытного человека в каменной пещере или в  свайной хижине,
не  ведавшего  иного  бога,  кроме  самого себя;  когда,  они  узнают,  как,
связанные  узами  общего  родства  с  растениями,  животными,   людьми,  они
последовательно  переходили  от  одной формы органической  жизни  к  другой,
начиная  с самых простых и грубых,  чтобы стать, наконец,  прекраснейшими из
детей солнца, тогда они поймут,  что Иалдаваоф -  безвестный дух маленького,
затерянного в пространстве мирка,  -  обманывает их, уверяя, будто он  своим
гласом извлек их из небытия, что он лжет, называя себя Бесконечным, Вечным и
Всемогущим, что он не только не создавал миры, но  даже не знает, сколько их
и каким, они подчиняются законам;  они увидят, что он подобен любому из них,
и, проникнувшись презрением к тирану, свергнут его и низринут в геенну, куда
он низринул тех, кто был достойнее его.
     - Хорошо, если  б все было так, как вы рассказываете,  - ответила Зита,
затягиваясь  папироской.- Однако  эти знания, с помощью которых вы надеетесь
освободить небеса, не  могли  уничтожить  религиозное  чувство на  земле.  В
странах, где  возникли,  где изучаются  физика, химия, астрономия, геология,
которые,  по-вашему, могут  освободить  мир,  христианство  почти  полностью
сохранило, свою власть. Ну, а  если позитивные  науки  оказали такое  слабое
влияние на верования людей, вряд ли можно  надеяться, что они  окажут больше
влияния   на   убеждения   ангелов.   Научная   пропаганда-дело   совершенно
безнадежное. Аркадий стал горячо возражать:
     - Как,  вы отрицаете, что наука нанесла церкви смертельный удар? Да что
вы! Церковь судит об этом иначе. Она  боится этой науки, которую вы считаете
бессильной, и  поэтому  преследует  ее. Она налагает запрет на  ее творения,
начиная от  диалогов Галилея и кончая маленькими учебниками господина Олара.
И не без основания. Некогда  церковь вмещала в себе все, что было великого в
человеческой мысли, и управляла телами так же, как душами, насаждая  огнем и
железом единство повиновения.  Теперь ее могущество только призрачный  след,
избранные умы отвернулись от нее. Вот до чего довела ее наука.
     - Возможно,  - ответил прекрасный  архангел, -  но как медленно все это
совершались, сколько было всяких  превратностей, сколько это стоило усилий и
жертв!
     Зита  не  то  чтобы  совсем  отрицала научную  пропаганду,  но  она  не
надеялась этим путем достичь быстрых  и успешных результатов. Для  нее важно
было  не  просветить  ангелов, а освободить их, и  она считала,  что оказать
нужное  воздействие  на любое  существо  можно,  лишь разжигая его  страсти,
затрагивая его корыстные чувства.
     -  Убедить  ангелов  в том,  что  они  покроют себя  славой, низвергнув
тирана, и  что  они  будут счастливы, когда  станут свободными,  - вот самый
верный способ действия. Я, со своей стороны, делаю для этого все, что в моих
силах.  Разумеется,  это нелегко, потому  что  царство небесное представляет
собой военную автократию и там не существует общественного мнения.  Однако я
не теряю надежды посеять там кое-какие идеи и  могу сказать, не хвастая, что
нет  никого,  кто бы так  хорошо знал различные классы ангельского общества,
как я.
     Бросив  окурок, Зита  на минуту  задумалась, потом среди громкого стука
костяных   шаров,  сталкивающихся  на  биллиарде,   среди   звона  стаканов,
отрывистых возгласов, объявляющих счет игры, и монотонных ответов официантов
на  требования посетителей  архангел  стал  перечислять  все  слои  славного
населения небес.
     -  На Господства,  Силы  и  Власти рассчитывать не приходится,  ибо они
составляют небесную мелкую  буржуазию, а мне нет надобности говорить вам, вы
сами  не хуже  меня  знаете,  каким  эгоизмом, какой  низостью  и  трусостью
отличаются средние классы. Ну,  а что  касается  крупных сановников, то наши
министры и генералы  -  Престолы, Херувимы и  Серафимы,  вы сами  понимаете,
будут  спокойно выжидать; если наша возьмет, они будут с нами, ибо свергнуть
тирана  нелегко, но  когда  он  уже низложен, все его силы обращаются против
него же. Неплохо было бы нащупать кое-какие возможности  в армии. Как бы она
ни  была  верна,  искусная  анархическая  пропаганда  может  вызвать  в  ней
брожение. Но главный наш упор должен быть сделан на ангелов вашей категории,
Аркадий, на ангелов-хранителей, которые в таком множестве  населяют землю...
Они  стоят на самой низшей ступени иерархической лестницы, по  большей части
недовольны своей судьбой и в той или иной мере заражены современными идеями.
     У  нее  уже  были  налажены связи  с ангелами-хранителями  в  кварталах
Монмартр,  Клиньянкур и Фий-дю-Кальвер и  обдуман  план широкого объединения
небесных духов на земле в целях завоевания неба.
     -  Чтобы осуществить  этот план, -  сказала она,  -  я  и поселилась во
Франции.  Разумеется,  я  не  настолько  глупа,  чтобы   воображать,  что  в
республиканском  государстве  у  меня  будет  больше   свободы,   нежели   в
монархическом,  напротив, нет  другой такой страны,  где бы  личная  свобода
уважалась меньше,  чем  во Франции, но к вопросам религии здесь относятся  с
полным равнодушием. Поэтому я чувствую себя здесь спокойнее, чем  где бы  то
ни было.
     Она предложила Аркадию соединить  их усилия, и они простились на пороге
кабачка, когда железная штора опускалась с визгом над витриной.
     - Прежде  всего,  - сказала Зита, - вам надо познакомиться с садовником
Нектарием. Мы как-нибудь съездим с вами в его загородный домик.
     Теофиль, который все время  спал,  пока они разговаривали, стал умолять
своего  друга зайти  к нему выкурить папиросу. Он жил здесь совсем рядом, на
углу  маленькой улочки  Стейнкерк,  которая выходит  прямо  на  бульвар.  Он
покажет ему Бушотту, она, наверно, понравится ему.
     Они  поднялись на пятый этаж. Бушотта еще не вернулась. На рояле стояла
открытая  коробка с  сардинами.  Красные  чулки,  как  змеи,  извивались  по
креслам.
     - Тесновато у нас,  зато  уютно, -  сказал Теофиль.  И,  глядя  в окно,
распахнутое в рыжеватую мглу, усеянную огнями, прибавил:
     - Отсюда виден Сакре-Кер.
     Положив руку Аркадию на плечо, он повторил несколько раз:
     - Я рад, что мы с тобой встретились.
     Потом  он повел своего бывшего товарища  по  небесной славе  в кухонный
коридорчик и, поставив свечу, достал из кармана ключ, открыл стенной шкаф и,
откинув занавеску, показал два больших белых крыла.
     - Видишь, - сказал он, - я сохранил их. Иногда, когда я остаюсь один, я
прихожу посмотреть на них, и  мне, становится легче. И он вытер покрасневшие
глаза.
     После нескольких минут прочувствованного молчания он  поднес  свечку  к
длинным перьям, с которых местами сошел пушок, и прошептал:
     - Лезут от моли.
     - Перцем надо посыпать, - сказал Аркадий.
     - Я сыпал, -  ответил со вздохом ангел-музыкант, - я сыпал  и  перец, и
камфару, и соль. Ничего не помогает.

ГЛАВА XIV,
     которая  знакомит  нас с керубом,  ратующим  за благо  человечества,  и
которая непостижимым образом заканчивается чудом с флейтой.

     В первую ночь своего воплощения Аркадий  отправился на ночлег  к ангелу
Истару в жалкую мансарду на узкой  и темной улице Мазарини, приютившейся под
сенью  старинного Института  Франции. Истар  ждал его. Он отодвинул к  стене
разбитые реторты, треснутые горшки,  бутылочные осколки, разломанные горны -
в этом заключалась вся его обстановка - и бросил на  пол свою одежду,  чтобы
прикорнуть на ней, уступив гостю складную кровать с соломенным тюфяком.
     Небесные  духи по  своему облику отличаются друг от друга в зависимости
от иерархической  ступени, к  которой они принадлежат, и в соответствии с их
собственной  природой. Все  они прекрасны,  но по-разному,  и отнюдь  не все
ласкают взор мягкими округлостями и умилительными ямочками младенческих тел,
сверкающих нежной белизной и румянцем. Но  все они в своей  нетленной юности
украшены  той  неизъяснимой  красотой,  которую греческое  искусство  времен
упадка запечатлело  в  своих совершеннейших изваяниях  и которая столько раз
несмело  воспроизводилась  в  потускневших,  умиленных  ликах   христианской
живописи.  Есть  среди  ангелов  такие,  у которых подбородок покрыт  густою
растительностью,  а  тело наделено  такими  мощными мускулами, что  кажется,
словно у них под кожей шевелятся клубки змей. Есть ангелы без крыльев и есть
с  двумя, четырьмя  или  шестью  крылами; встречаются  и  такие, что состоят
сплошь из  одних крыльев; многие  ангелы,  и  не  из последних,  имеют облик
величавых  чудовищ,  наподобие  мифических кентавров,  есть  даже  и  такие,
которые представляют  собою  живые  колесницы или  огненные  колеса.  Истар,
принадлежавший к  высшей  иерархии, был из лика херувимов, или керубов, выше
которых  стоят только серафимы. Подобно всем  духам этой  ступени,  он  имел
некогда, в своем  небесном  бытии, облик крылатого  быка. Туловище  его было
увенчано  головой  мужа  с  длинной  бородой  и рогами,  а  чресла  наделены
признаками обильной  плодовитости.  Силой  и величиной  он превосходил любое
животное  на земле, а  когда он стоял с распростертыми крыльями, то покрывал
своей тенью шестьдесят архангелов. Таков был Истар у себя на родине. Он сиял
мощью и кротостью. Сердце его было бесстрашно,  а душа благостна. Еще совсем
недавно  он любил своего господина,  считал его  добрым  и  был  ему  верным
слугой. Но, стоя на страже у порога своего владыки, он непрестанно размышлял
о  каре,  постигшей мятежных ангелов,  и о  проклятии Евы.  Мысль его  текла
медлительно и  глубоко.  Когда,  по  прошествии длинной вереницы  веков,  он
убедился в том, что Иалдаваоф, зачавший вселенную, зачал с нею зло и смерть,
он перестал поклоняться и  служить ему. Любовь его обратилась  в  ненависть,
почитание в презрение. Он изрыгнул  ему в  лицо хулу и проклятия и  бежал на
землю.
     Приняв облик человеческий, соразмерный  обычному росту сынов  Адама, он
сохранил  кое-какие черты своей  первоначальной природы.  Его  большие глаза
навыкате,  горбатый нос, толстые  губы,  тонувшие  в  пышной бороде, которая
черными кольцами ниспадала  ему  на грудь,  - все  это напоминало керубов на
скинии  Ягве,  о  которых  довольно  близкое  представление дают ниневийские
крылатые быки. На земле,  как и на небе, он  носил имя Истара, и хотя он был
лишен всякого  тщеславия и  каких бы  то  ни было  сословных  предрассудков,
однако в  силу  глубокой  потребности быть  всегда  и  во  всем  искренним и
правдивым он считал необходимым заявить  о том высоком положении, которое он
по праву рождения занимал в небесной иерархии и, переводя свой титул  керуба
на  соответствующий   французский   титул,  именовал  себя  князем  Истаром.
Очутившись  среди  людей, он  проникся  к ним пылкой любовью. Ожидая,  когда
наступит  час   освобождения   небес,   он  помышлял  о  благе  обновленного
человечества, и  ему не терпелось покончить с этим  гнусным миром, чтобы под
звуки лир воздвигнуть на его  пепле светлый град радости и  любви. Он служил
химиком у  одного коммерсанта, ведущего торговлю искусственными удобрениями,
жил  бедно,  пописывал  в   вольнодумных  газетках,  выступал  на  публичных
собраниях  и  однажды  будучи обвинен в антимилитаризме,  отсидел  несколько
месяцев в тюрьме.
     Истар радушно встретил своего собрата Аркадия, похвалил его за  то, что
он  порвал  с  преступной кликой,  и расс