рокот
механического зверя.
     Мы  со Стропилой  откидываемся на горячую  башню.  Повисаем на  длинной
девяностомиллиметровой пушке  как обезьяны.  Так  приятно  ощущать  прохладу
набегающего воздуха после многих часов, проведенных во вьетнамской духовке с
температурой под  сто двадцать  градусов. Пропитанные  потом рубашки холодят
тело. Мимо  пролетают вьетнамские лачуги, прудики с белыми  утками,  круглые
могилки с  облупившейся и выцветшей  краской, и бескрайние мерцающие полотна
изумрудной воды, свежезасеянные рисом.
     Прекрасный сегодня день. Я страшно рад, что я жив, невредим,  и старый.
Я по уши в дерьме,  это так, но я  жив.  И мне сейчас не страшно. Поездка на
танке доставляет  мне захватывающее ощущение силы и благодушия.  Кто посмеет
стрелять в человека, едущего на тигре?
     И танк великолепен. На длинном стволе  выведено краской: "ЧЕРНЫЙ ФЛАГ -
Истребляем домашних грызунов".  На  радиоантенне развевается оборванный флаг
Конфедерации.   Военные   машины  прекрасны,  потому   что  конструкция   их
функциональна, и  из-за того они  настоящие, надежные и бесхитростные.  Танк
несет в себе  красоту своих  грубых линий. Это пятьдесят тонн брони, которые
катятся вперед на гусеницах, похожих на стальные часовые браслеты. Этот танк
защищает  нас, катясь вперед  и вперед без  остановки,  вызвякивая железом и
оружием механические стихи.
     Вдруг танк бросает влево. Нас со  Стропилой сильно бьет о башню. Металл
скрежещет о металл. Танк бьет в холмик на дороге, резко сворачивает вправо и
с  рывком останавливается, из-за  чего  нас бросает вперед.  Мы со Стропилой
цепляемся за пушку, и из меня вырывается: "Сукин сын..."
     Белокурый  командир танка вылезает  из  башенного люка и  соскакивает с
задней части танка.
     Водила уводит танк на обочину.
     В  пятидесяти  ярдах позади,  вытянув  ноги, валяется  на спине буйвол.
Буйвол ревет, бьет  кривыми рогами. На палубе,  посередине дороги, я замечаю
крохотное тельце, лежащее лицом вниз.
     Вьетнамское мирное  население  с щебетаньем выпархивает из  придорожных
лачуг,  пялятся на  дорогу,  тычут  пальцами.  Вьетнамское мирное  население
собирается  вокруг,  чтобы посмотреть,  как их американские спасители только
что выдавили кишки из ребенка.
     Белокурый  командир  танка общается  с  мирным  вьетнамским  населением
по-французски.  Затем, когда  белокурый командир  возвращается к  танку, его
преследует по
     пятам древний  папасан. На  глазах  папасана  слезы. Высохший  старикан
потрясает  костлявыми   кулачками  и   забрасывает  спину  командира   танка
азиатскими проклятьями. Мирное  вьетнамское население  замолкает.  Очередной
ребенок умер и, хоть все это и печально, и больно, они с этим смиряются.
     Белокурый командир танка забирается на танк и засовывает ноги обратно в
башенный  люк. "Железный Человек, гребаный ты говнюк.  Приказываю водить эту
машину как танк, а не  как спортивную тачку, мать твою. Идиот слепошарый, ты
ту девчонку сбил. Черт, я же ее даже  через эти триплексы хреновы разглядел.
Она стояла на спине того буйвола..."
     С напряженным лицом водитель оборачивается. "Да  не видел я их, Шкипер.
А они о чем думали, когда поперлись через дорогу прямо передо мной? Что, эти
косоглазые не знают, что ли, что у танков преимущественное право на дороге?"
Лицо  водителя покрыто тонкой  пленкой масла и  пота, железо  въелось в  его
душу, и он стал деталью этого танка, он  потеет  маслом, которым смазаны его
шестеренки.
     Белокурый  командир  танка  говорит:  "Лажанешься  еще   раз,  Железный
Человек, и точно в хряки отправишься".
     Водитель разворачивает голову  обратно. "Есть,  сэр. Я  буду следить за
дорогой, лейтенант".
     Стропила  спрашивает  с  болезненными  выражением  лица:  "Сэр,  мы эту
девочку насмерть задавили? Почему этот старик на Вас кричал?"
     Белокурый командир танка  вытаскивает  из  набедренного кармана зеленую
шариковую ручку и зеленую записную книжечку. Что-то в ней  записывает.  "Дед
этой  девчонки?  Да  он  вопил  о  том,  как ему  этот  буйвол  дорог. Хочет
компенсацию получить. Хочет, чтоб мы ему за буйвола заплатили".
     Стропила умолкает.
     Белокурый  командир  танка   вопит  на   Железного  Человека:  "Заводи,
слепошарый ты сукин сын".
     И танк катит дальше.
     На  окраине Хюэ, древней имперской столицы, мы замечаем первые признаки
сражения - собор многовекового  возраста, превращенный пулями в перечницу из
каменных   руин,  с  провалившейся   вовнутрь  крышей  и  стенами,  насквозь
пронзенными снарядами.
     Въезжая  в  Хюэ,  третий  по  величине  город  во Вьетнаме, испытываешь
странное  по своей новизне ощущение. Раньше  наша  война  велась  на рисовых
полях,  среди  лачуг,  где  бамбуковая хижина - самое  большое  строение.  А
теперь, разглядывая  последствия войны в большом вьетнамском городе, я снова
чувствую себя салагой.
     Погода  премерзкая,  но  сам  город прекрасен. Хюэ уже столько  времени
прекрасен, что даже война и плохая погода не могут его изуродовать.
     Пустынные  улицы. Каждое здание  в  Хюэ поражено каким-нибудь снарядом.
Земля еще не высохла от ночного  дождя. Воздух прохладен. Весь город закутан
в белую дымку. Солнце идет на закат.
     Мы  катим мимо танка,  развороченного ракетами из  гранатомета B-40. На
стволе 90-миллиметровой пушки разбитого танка надпись: "ЧЕРНЫЙ ФЛАГ".
     Пятьдесят  ярдов  дальше  по дороге мы  проезжаем  мимо  двух грохнутых
трехосных  машин.  Один из  здоровенных  грузовиков опрокинут  набок. Кабина
грузовика - груда изорванной и перекрученной стали. Второй трехосник сгорел,
и от него  остался только черный железный  остов. Дырки от пулевых отверстий
сверкают сквозь крылья обоих грузовиков как бусы.
     Когда мы  проезжаем мимо школы "Квок Хок",  я хлопаю Стропилу по  руке.
"Здесь Хо-Ши-Мин учился. Интересно, играл он  в школьной команде в баскетбол
или нет? А еще интересно - с кем он на выпускном балу танцевал?".
     Стропила ухмыляется.
     Где-то   далеко  слышны   выстрелы.  Одиночные.  Короткие   очереди  из
автоматического   оружия.  Сражение  на  какое-то   время  прекратилось.  Те
выстрелы, что мы слышим - это просто хряк какой-то решил счастья попытать.
     Возле университета  города Хюэ танк со скрежетом останавливается,  и мы
со Стропилой спрыгиваем на землю. Университет города Хюэ превращен в сборный
пункт  для беженцев,  направляющихся в Фу-Бай. Как только сражение началось,
целые семьи со  всем своим  скарбом оккупировали классы  и коридоры. Беженцы
слишком  устали,  чтобы  бежать  дальше.  Беженцы  какие-то  безразличные  и
истощенные - так начинаешь выглядеть, когда смерть посидит на  твоем  лице и
подушит тебя так, что устаешь вопить.  На улице женщины варят в горшках рис.
По всей палубе кучки человеческого дерьма.
     Мы  машем на  прощанье  белокурому командиру  танка,  танк  грохочет  и
укатывает прочь.  Стальные грунтозацепы дробят кирпичи, раскиданные взрывами
по всей улице.
     Мы со Стропилой вглядываемся в  противоположный берег реки Благовонной.
Мы  разглядываем  Цитадель.  Река  выглядит гнусно.  Река  мутная.  Стальной
подвесной мост - мост "Золотые воды" - обрушился в реку, когда его подорвали
аквалангисты противника.  Разорванные балки торчат из воды как  переломанные
кости морского змея.
     Где-то далеко, внутри Цитадели, взрывается ручная граната.
     Мы  со  Стропилой  направляемся  к MAC-V,  пункту  группы  американских
военных советников в Южном Вьетнаме.
     - Красиво здесь - говорит Стропила.
     - Было красиво.  На самом деле  было. Я бывал тут пару раз на наградных
церемониях.  Генерал  Кашмэн  сюда  приезжал.  Я  сфотографировал его, а  он
сфотографировал  меня,  когда  я  его фотографировал. И Ки  был, весь  такой
разодетый,  в летной куртке из  черного  шелка  с серебряными  генеральскими
звездами во всех местах и в черной фуражке, тоже с серебряными генеральскими
звездами во всех местах. У Ки были всякие пистолеты с жемчужными рукоятками,
аскотский  галстук  на  шее.  Этакий плейбой  в японском  стиле.  У этого Ки
кондиционная  программа была. Он верил  во  Вьетнам  для  вьетнамцев. Думаю,
потому  и  получил  от  нас  пинок под зад. Но  в  тот день  он  был  просто
великолепен.  Видел бы ты всех тех школьниц в  их ao dai, все в пурпурном  и
белом, с маленькими солнечными зонтиками..."
     - И где ж они сейчас, те девчонки?
     - Поубивало всех,  наверное. Ты слышал такую  легенду, что Хюэ вырос из
грязной лужи как цветок лотоса?
     - Посмотри-ка!
     Арвинское  отделение  грабит  особняк. Эти  арвины  из Армии Республики
Вьетнам - забавное зрелище, потому что все снаряжение чересчур велико для их
размеров.  В  висящем  обмундировании  и  здоровущих касках  они  похожи  на
мальчишек, играющих в войну.
     Я говорю: "Достойно. Намба ван. Это все равно что нам  халявы отвалили,
Строп. Запомни,  Стропила, если видишь арвина, то  можешь  не  переживать по
поводу  Виктор-Чарли.  При первых признаках опасности арвины разбегаются как
кролики. Арвинский стрелковый  взвод - подразделение  столь же смертоносное,
как кружок бабушек-садоводок,  кидающихся зефиринами. Ты  не верь  всем этим
слухам о том, что арвины трусы. Просто они свою зеленую машину ненавидят еще
больше, чем  мы  свою. Их забрало  по призыву сайгонские  правители, которых
забрали  служаки, которые  забрали нас, а последних  забрали другие служаки,
которые  думают, что  могут  купить эту  войну. А арвины не  дураки.  Арвины
совсем не дураки, когда занимаются любимым делом  - воруют, например. Арвины
искренне убеждены в  том,  что драгоценные камни и деньги являются  штатными
предметами  снабжения военнослужащих.  И потому мы  в безопасности -  до тех
пор, пока арвины  не завопят: "Боку  Виси, боку Виси!" и не пустятся наутек.
Но  об осторожности тоже  не забывай. Арвины всегда палят по курицами, чужим
свиньям   и  деревьям.  Арвины   готовы  стрелять  во   что   угодно,  кроме
транзисторов, "Кока-Колы", солнечных очков, денег и противника".
     - А что, правительство им разве не платит?
     Я усмехаюсь: "Для них деньги и есть правительство".
     Солнце  уже  зашло. Мы со  Стропилой  переходим на  бег.  Нас  окликает
часовой, я посылаю его ко всем чертям.
     Пятьдесят шесть дней до подъема.
     Утром  мы просыпаемся на пункте  MAC-V, это белое двухэтажное здание со
стенами  в пулевых  отметинах.  Пункт укрыт за стеной  из мешков с  песком и
колючей проволоки.
     Мы  собираем  снаряжение  и  уже  собираемся  уходить,  когда  какой-то
полуполковник начинает  зачитывать заявление  военного мэра Хюэ. В заявлении
отрицается  факт  существования  в  Хюэ такого  явления  как  мародерство, и
делается  предупреждение о  том,  что все  замеченные  в  мародерстве  будут
расстреливаться на месте. С дюжину гражданских военных корреспондентов сидят
на палубе, протирая глаза  со сна,  слушая в  вполуха и позевывая.  Дочитав,
полуполковник добавляет уже  от  себя.  Кто-то  наградил медалью  "Пурпурное
сердце" толстого белого  гуся, который был ранен в ходе нападения на  пункт.
Полуполковник  высказывает  сомнение в  том, что гражданские  корреспонденты
осознают, что война - дело серьезное.
     Мы идем  по улице, я указываю на  труп солдата СВА, повисший на колючей
проволоке. "Война - крупный бизнес, а это наш валовой национальный продукт".
Я пинаю
     труп,  вызывая  панику среди червей,  шевелящихся в пустых глазницах  и
улыбающемся рту,  а  также  во  всех дырках  от пуль  в его  груди.  "Скажи,
противно?"
     Стропила наклоняется и рассматривает труп.  "Да,  этот-то точно кому-то
на счет пошел".
     Появляется  съемочная  группа  из  Си-Би-Эс  в окружении  очумевших  от
свалившейся  славы  хряков,  которые  принимают  эффектные  позы,  изображая
настоящих бойцов-морпехов,  какие  они типа на самом деле. Они все хотели бы
познакомить  Уолтера  Кронкайта со  своими  сестренками.  Телевизионщики  из
Си-Би-Эс, в белых рубашках с короткими рукавами,  поспешают дальше - снимать
смерть в красочном многоцветии.
     Я останавливаю мастер-сержанта. "Топ, нам в говно надо".
     Мастер-сержант пишет на листке желтой бумаги, закрепленном на  дощечке.
Он  не  поднимает взгляда, но тычет пальцем  через плечо. "За рекой.  Первый
пятого. Лодку у моста найдете".
     - Первый пятого? Образцово. Спасибо, Топ.
     Мастер-сержант  отходит,  продолжая  писать  на  желтой бумаге.  Он  не
обращает  внимания  на   четырех   заляпанных  хряков,   который  вбегают  в
расположение. Каждый  держится за угол пончо. На пончо лежит  убитый морпех.
Хряки  вопят,  вызывая санитара, а  когда с  великой  осторожностью опускают
пончо, темная кровяная лужица стекает на бетонную палубу.
     Мы  со  Стропилой спешим  к  реке Благовонной.  Обращаемся к  флотскому
энсину  с   детским  личиком,  который  засувениривает   нам  переправу   на
вьетнамской канонерке, доставляющей подкрепление для вьетнамских морпехов.
     Мы  скользим по поверхности  реки.  Стропила  спрашивает:  "А  эти  вот
ребята? Они как, хорошие вояки?"
     Я киваю. "Лучшие, что  есть у  арвинов.  Хотя и не  такие  крутые,  как
корейские морпехи. Корейцы такие крутые, что у них даже дерьмо  мускулистое.
Бригада "Голубой дракон". Я был с ними на операции у Хой-Ан".
     С берега доносится звук выстрела. Над нами просвистывает пуля.
     Экипаж  канонерки  открывает огонь из пулемета  пятидесятого  калибра и
40-миллиметровой пушки.
     Стропила  горящими  от восторга  глазами  глядит на тонкие  фонтанчики,
которые пули  выбивают из воды вдоль  речного берега. Он по-парадному держит
винтовку у груди, рвется в бой.
     Земляничная   поляна,  большой  треугольник  земли  между  Цитаделью  и
Благовонной рекой -  тихая богатая окраина Хюэ. Мы вылезаем из канонерки  на
Земляничной  поляне  и  бродим вместе  с  вьетнамскими  морпехами,  пока  не
натыкаемся на низкорослого морпеха с дорогим помповым  дробовиком, закинутым
на  спину, ящиком сухпая  на  плече и  с надписью  "СМЕРТОНОСНАЯ  ДЕЛЬТА" на
бронежилете.
     Я говорю: "Эй, братан, где первый пятого?"
     Маленький морпех оборачивается, улыбается.
     Я говорю: "Тебе поднести помочь?"
     - Спасибо, не надо, морпех. Вы из первого первого?
     - Никак нет, сэр.
     В поле  на  офицерах знаков  различия нет, но  собаки  умеют  различать
звания по голосу.
     - Мы  первый  пятого ищем. У меня там братан  в первом  взводе. Ковбоем
зовут. Он шляпу ковбойскую носит.
     -  А я  командир взвода, в  котором Ковбой.  Кабанье отделение сейчас в
расположении взвода, рядом с Цитаделью.
     Идем дальше рядом с маленьким морпехом.
     - А меня зовут  Джокер,  сэр. Капрал  Джокер. А это  - Стропила. Мы  из
"Stars and Stripes".
     - А  меня зовут Байер. Роберт М. Байер третий. Мои ребята прозвали меня
Недолетом, по понятным причинам. Ты сюда приехал, чтоб Ковбоя прославить?
     Я смеюсь. "Хрен когда".

     Серое  небо проясняется.  Белый  туман  уползает,  открывая  Хюэ  лучам
солнца.
     Из расположения первого  взвода видны массивные  стены Цитадели. Покуда
первый взвод ожидает начала атаки, отделение "Кабаны" устроило праздник.
     Бешеный Граф тычет  в  нас  троих  пальцем.  "Пополнение!  Намба  ван!"
Продолжает: "Эй, коровий наездник, тут Джокер на палубе".
     Ковбой смотрит на нас и улыбается. Он держит в руке большую  коричневую
бутылку тигриной мочи -  вьетнамского пива.  "Точно, не херня. В самом деле,
Джокер  с салагой. Lai dai, братаны, давай  сюда, добро пожаловать  к столу,
будьте как дома".
     Мы  со Стропилой усаживаемся на землю, и  Ковбой  швыряет нам на колени
охапки  вьетнамских пиастров.  Я  в  удивлении  смеюсь.  Подбираю  красочные
бумажки, большие бумажки, с большими цифрами. Ковбой сует нам в руки бутылки
тигриной мочи.
     -  Э, Шкипер!  - говорит  Ковбой. - Ты бы мне спагетти с  фрикадельками
засувенирил,  а?  Каждый  раз  достается  свинина  с  мудаками  -   "завтрак
чемпионов". Ненавижу эту гребаную ветчину с лимской фасолью.
     Маленький  морпех  открывает одну  из коробок  с  сухпаем,  вытаскивает
картонную упаковку, бросает ее Ковбою.
     Ковбой ловит  упаковку,  щурит  близорукие глаза на ярлык.  "Намба ван.
Спасибо, Шкипер".
     Бешеный Граф швыряет мне на колени еще одну кипу пиастров.
     У каждого в отделении - куча денег.
     - Ну,  наконец-то  получили  заработанное, -  говорит  Бешеный Граф.  -
Джентльмены, понимаете, о чем я? Мы  пахали, как черти, и вот за наш наемный
труд огребли это богатство. У нас  тут миллион  пиастров, джентльмены. А это
боку пиастров.
     Я спрашиваю: "Сэр, откуда эти деньги - "
     Мистер Недолет пожимает плечами. "Какие деньги? Не вижу никаких денег".
Он снимает каску. Сзади на ней  написано: "Убей коммуняку в подарок Христу".
Мистер  Недолет  закуривает сигарету. "Тут с полмиллиона пиастров. Где-то по
тысяче долларов на человека в американских деньгах".
     Ковбой  говорит: "Напиши  про  нашего лейтенанта -  вот  настоящий Джон
Уэйн". Ковбой щиплет Мистера Недолету за  руку.  "Мистер Недолет  - мустанг.
Когда  Корпус решил сделать его лейтенантом, он был всего лишь капрал, такая
же собака, как и мы. Он такой  маленький, но охренеть какой  крутой". Ковбой
закидывает голову назад и  делает  долгий  глоток тигриной мочи. Продолжает:
"Мы  брали вокзал. Там тот  сейф и  нашли. Подорвали куском C-4. Гуки по нам
палили из автоматов, из B-40, даже из долбанного миномета долбили. Лейтенант
себе   шесть   человек   записал.  Шесть!  Он  этих  косоглазых  мочил,  как
прирожденный убийца".
     - Там СВА, - говорит Бешеный Граф. - Много-много.
     - Так точно, - говорит Ковбой.  - И крутые, как  сержанты-инструктора с
узкими глазами. Вот это типы с высочайшей мотивацией.
     Бешеный Граф ухватывает  бутылку за горлышко  и разбивает  о поваленную
статую толстого, улыбающегося, лысого гука.
     - Это не война,  это сплошные  бунты,  не  успел один закончиться,  как
другой уже начинается. Скажем, мы их грохнули. Не успели убраться, а они уже
подкрались  сзади и  палят нам  в задницу. Я знал  одного  парня из  первого
первого, так он пристрелил гука, привязал к нему ранцевый заряд и разнес его
на маленькие невидимые кусочки, потому что просто так в гуков стрелять - зря
время  терять:  они  снова оживают.  Но  эти  гуки  настолько  достают,  что
начинаешь  палить  хоть во  что-нибудь, во все вокруг. Братаны,  половина на
моем  счету  -  мирные жители, а другая половина  - буйволы. -  Граф  делает
паузу,  отрыгивает,  растягивая отрыжку до  бесконечности.  -  Вы бы  видели
Зверодера, когда он этих арвинов мочил. Не успели  мы в говно залезть, а эти
арвины  уже начали di-di  mau  в тыл, и тогда Зверодер только сплюнул и всех
грохнул.
     - Эх,  скучно мне  без Спотыкашки  Стьюи, -  говорит  Алиса, чернокожий
гигант. Он объясняет мне и Стропиле:
     - Спотыкашка Стьюи был  у нас главным  до суперхряка  Стока. Спотыкашка
Стьюи был реально нервный, понял? Очень нервный.  Поясняю - он нерв-ный был.
Этот  чувак расслаблялся только когда  ручные гранаты  бросал. Постоянно все
вокруг гранатами усеивал.  Потом начал держаться за  них вплоть до последней
секунды. Ну и вот, однажды Спотыкашка  Стьюи вытащил кольцо и больше  ничего
делать не стал, просто уставился и смотрел, смотрел и смотрел на это зеленое
яйцо в руке...
     Бешеный Граф кивает головой, отрыгивает пивом.
     -  Когда Спотыкашка  Стьюи  подорвался, я еще просто салага  был. После
него  суперхряк  Сток  командовать  отделением  начал.  Сток  назначил  меня
заместителем командира  отделения. Он понимал, что я  ничего  не знаю, и все
такое прочее, но он  сказал, что  я ему  понравился. -  Бешеный  Граф делает
глоток из очередной бутылки. - Эй, Ковбой,
     где твой конь? Резче! Тут мои мандавохи родео начинают!
     Радист  Донлон говорит:  "Хотелось  бы  здесь  подольше  остаться.  Эти
уличные бои -  достойная служба. Мы  и