х тут хоть увидеть  можем. Нас и огнем
прикрывают, и
     снабжение есть, можно даже места найти,  где не надо окоп копать, чтобы
поспать.  Никаких  тебе  рисовых полей, где  в косоглазом  дерьме купаешься.
Никаких тебе траншейных
     стоп. Ноги не гниют. И пиявки с деревьев не сваливаются".
     Бешеный Граф подбрасывает пивную бутылку в воздух, она описывает дугу и
разбивается вдребезги о разрушенную стену.
     - Так точно. Но  мы вот разносим все эти  святилища и  храмы, и у гуков
появляется   куча  мест,  чтобы  спрятаться,  и  нам  приходится  их  оттуда
выковыривать.
     Пиво кружит головы. Граф запускает длинную и подробную байку о том, что
племена местных горцев  -  это вьетконговские  пещерные жители. "Мы заявили,
что бомбардировками загоним их обратно в Каменный век, и это правда".
     Ковбой  высказывает  предположение,  что  на  самом  деле  эти горцы  -
вьетконговские индейцы, и секрет победы в этой войне в том, что каждый  хряк
должен  получить по коню.  Тогда  Виктор-Чарли  придется  топать, а  морпехи
смогут скакать.
     Бешеный Граф  обвивает рукой плечи  человека, сидящего  рядом с ним. На
человеке тропическая  шляпа, сдвинутая  на лицо, бутылка пива в руке,  пачка
денег на коленях. "Это мой братан,  - говорит Бешеный Граф, поднимая шляпу с
лица человека. - Это в честь него праздник. Он почетный гость. День рожденья
у него, понял?".
     Стропила глядит на меня с раскрытым ртом. "Сарж..."
     - Не называй меня "сарж".
     Человек  рядом с Бешеным Графом -  покойник, северовьетнамский  капрал,
юный азиат с тонкими чертами лица. На вид ему лет семнадцать, волосы угольно
черные, коротко стриженные.
     Бешеный Граф обнимает капрала северовьетнамской армии. Скалится. "Я его
спать уложил". Бешеный  Граф подносит палец  к губам и шепчет: "Ш-ш-ш-ш.  Он
сейчас отдыхает".
     Прежде  чем  Стропила  успевает  задать вопрос,  на  дороге  появляются
бегущие Зверодер  и  еще один  морпех, которые тащат большой картонный ящик,
уцепившись с двух  сторон. Они забрасывают  ящик и залезают вовнутрь. Кидают
каждому  из  нас  по  полиэтиленовому   мешку.  "Припасы  принесли!  Припасы
принесли! Получай свежайшее добро! Налетай!"
     Ковбой подхватывает  мешок и рывком его  раскрывает.  "Большой  сухпай.
Образцово!"
     Я  беру свой мешок  и  показываю его  Стропиле. "Эта хавка - намба ван,
Строп.  Армейцы  эту хрень на выходах  едят. Добавляешь воды,  и  получается
настоящая еда".
     Лейтенант Недолет говорит: "Ну, Звер, и где ты эту хавку засувенирил?"
     Зверодер сплевывает. Улыбается, обнажая гнилые зубы.
     - Украл.
     - Значит, украл, сэр.
     - Ага, украл... сэр.
     - Это мародерством называется. За это расстреливают.
     - Я у армейских украл... сэр.
     -   Образцово.   Обязанности  морпеха  включают  в   себя  вздрачивание
побратимских видов  войск. Продолжай в  том же  духе. Ковбой щипает  за руку
морпеха, который  помогал  Зверодеру тащить картонную коробку.  "Это  С.А.М.
Камень. Ты его прославь. Он  на шее  свой камень таскает, чтобы динки, когда
его грохнут, знали, кто он такой".
     С.А.М. Камень ухмыляется. "Алкоголик чертов. Хватит всем про мой камень
рассказывать".  Тянет  за  сыромятный  шнурок и показывает нам свой  камень,
кусок кварцевого хрусталя в оправе из латуни.
     Зверодер прислоняет свой пулемет М-60  к стене и усаживается,  скрестив
ноги. "Ох, чуть до киски не добрался".
     С.А.М. Камень говорит:  "Так точно. Звер за  этой гуковской девчушкой с
елдой наружу гонялся..."
     Лейтенант Недолет  вытаскивает  из  ножен  боевой нож  и отрезает кусок
пластичной  взрывчатки  Cи-4, которую  он  выковырял из мины  "Клеймор".  Он
кладет кусок C-4 в  печурку, которую сделал сам,  наделав дырок  для прохода
воздуха в пустой  консервной  банке из-под  сухого пайка.  Чиркает спичкой и
поджигает С-4. Наполняет вторую банку водой из фляжки и ставит банку с водой
на голубое пламя.  "Звер, ты  должен помнить, о чем я тебе на прошлой неделе
говорил".
     Реактивный  F-4  "Фантом" с  ревом  проносится над  нами  и  опустошает
несколько бомболюков с ракетами над Цитаделью. Взрывы сотрясают палубу.
     С.А.М.  Камень  рассказывает, поглядывая на Зверодера:  "Это был  сущий
ребенок, сэр. Лет тринадцать-четырнадцать".
     Зверодер  ухмыляется,  сплевывает. "Раз до  течки доросла, значит  и до
порева".
     Мистер Недолет  глядит на Зверодера, но ничего  не  говорит. Он достает
белую пластмассовую ложку из кармана рубашки и опускает ее в банку с кипящей
водой. Затем вытаскивает пакет из  фольги  с какао-порошком из  набедренного
кармана, разрывает, высыпает коричневый порошок в банку  с кипятком. Берется
за белую пластмассовую ложку и начинает медленно помешивать горячий шоколад.
"Зверодер! Слышишь меня? С тобой разговариваю".
     Зверодер  свирепо  глядит  на  лейтенанта. Потом отвечает: "Да  я  так,
дурачился, лейтенант".
     Мистер Недолет помешивает горячий шоколад.
     Я говорю: "Зверодер, а с чего ты решил, что такой крутой?"
     Зверодер с удивлением  глядит на меня. "Слышь, урод, ты меня не трогай.
Ты не хряк. Ботинком в морду захотел? А? Биться хочешь?"
     Я беру в руки M-16.
     Зверодер тянется за своим M-60.
     Ковбой  говорит: "Слушай, вот чего я терпеть не могу, так  это насилия.
Хочешь  Зверодера долбануть? - Образцовое желание. Звера один хрен никто  не
любит.  Да он  и сам  себе  противен. Но  тебе реальная пушка  нужна, не эта
игрушка M-16. Маттел  -  это стильно. Ковбой отцепляет осколочную гранату от
бронежилета и бросает ее мне. "Бери, вот этим давай".
     Подхватываю  ручную  гранату. Несколько раз  подбрасываю  ее  в воздух,
ловлю, не отводя взгляда от Зверодера.
     - Нет, я вот надыбаю себе M-60, и тогда у нас с этим уродом будет дуэль
-
     - Кончай,  Джокер,  -  прерывает меня  Мистер  Недолет.  - Слушай сюда,
Зверодер.  Еще  хоть  раз к  малолетке пристанешь, и я спрячу свою маленькую
серебряную шпалу в карман, и тогда уж мы с тобой смахнемся.
     Зверодер фыркает, сплевывает, берет бутылку тигровой мочи. Он запускает
зуб  под  металлическую крышку и с силой  дергает бутылкой. Крышка с хлопком
слетает.  Он  делает   глоток,  потом   глядит  на  меня.  Бормочет:  "Крыса
гребаная..."  Делает  еще пару  глотков  и  очень  громко говорит:  "Ковбой,
помнишь, мы устроили засаду углом у Ке-Сань  и грохнули стрелковое отделение
СВА?  Помнишь  ту маленькую гуковскую сучку, проводника ихнего?  Она намного
младше  была,  чем та, что я сегодня видел. - Делает еще глоток. - Мне  и ту
трахнуть  не  удалось.  Но там-то нормально.  Нормально.  Я ее гребаное лицо
выстрелом разнес. - Зверодер  отрыгивает. Он смотрит на меня  и самодовольно
ухмыляется. - Так точно, крыса. Я ее гребаное лицо выстрелом разнес".
     Алиса показывает мне костяное ожерелье и пытается убедить меня, что это
волшебные  вудуистские  кости  из  Нью-Орлеана,  но  я  вижу  в  них  просто
высушенные куриные косточки.
     - Мы ... звери, - говорю я.
     Пару минут  спустя  Бешеный  Граф  говорит:  "Хряки не звери. Мы просто
делаем свое  дело.  В нас  то стреляют и мажут, то стреляют и попадают. Гуки
тоже хряки,  как и мы. Они воюют, как и мы. У  них есть  свои крысы-служаки,
которые правят их страной, и у нас есть крысы-служаки, которые правят нашей.
Но, по крайней мере, гуки - это хряки,  как и мы. Вьетконг - другое дело. ВК
-  это такие высушенные  старые  мамасаны  с  ржавыми карабинами. А с СВА мы
дружим.  Мы друг друга убиваем,  это  само собой, но мы  друзья. Мы круты. -
Бешеный Граф  швыряет пустую  пивную  бутылку  на палубу и  берется за  свое
духовое ружье "Red  Rider". Он стреляет из него в бутылку, и пулька отлетает
от бутылки со слабым "пинг!". - Мне эти коммуняки нравятся, серьезно говорю.
Хряк хряка завсегда поймет. В замечательное время живем, братаны. Мы веселые
зеленые гиганты,  мы бродим по земле с оружием в руках.  Нам никогда  уже не
доведется повстречать людей лучше, чем те,  кого мы здесь  сегодня замочили.
После ротации в Мир нам  будет  не  хватать  людей,  в которых действительно
стоит  пострелять.  Надо  создать  правительство,  которое  работало  бы для
хряков. Хряки  смогли  бы  привести этот  мир в порядок. Я  ни  разу еще  не
встречал хряка, который не пришелся бы мне по душе, кроме Звера".
     Я  говорю:  "Хрен когда.  Смысла  нет. Давайте лучше спасать Вьетнам от
местного народа. Нет сомнений, что они  нас любят. Знают, что если не  будут
любить, мы их убьем. Возьмешь их за яйца - умы и сердца подтянутся".
     Донлон говорит: "Ну, теперь  мы богатые, пива у нас  боку и хавки боку.
Вот только Боба Хоупа не помешало бы".
     Я поднимаюсь.  Пиво ударило мне в голову.  "Сейчас Боба Хоупа  покажу".
Делаю паузу. Ощупываю лицо. "О, блин, нос у меня маловат". Редкие смешки.
     В сотне ярдов от нас тяжелый пулемет выпускает длинную очередь. В ответ
слышна нестройная пальба из автоматов.
     Начинаю вечер пародии.
     - Друзья, меня зовут Боб Хоуп. Уверен, вы все помните, кто я такой. Я с
Бингом  Кросби  в  нескольких  фильмах  снялся.  А  во  Вьетнам приехал  вас
развлечь. Там, дома, о вас не настолько заботятся, чтобы вернуть в Мир, чтоб
вас больше не мочили, но все-таки о вас там не забыли и шлют сюда юмористов,
чтобы вы, по крайней мере, могли помереть с улыбкой. Ну, слышали анекдот про
ветерана  из  Вьетнама, который  приехал  домой  и сказал: "Смотри, мама,  а
рук-то нет!"
     Отделение смеется. Потом просят: "Джона Уэйна давай!"
     Начинаю рассказывать отделению  анекдот  своим  фирменным голосом Джона
Уэйна:
     -  Остановите, если уже  слышали. Жил да был  морпех, весь  на стальных
пружинах, полуробот - дико звучит, но правда - и каждое движение его было из
боли, как из камня. Его каменная задница вся была побита и переломана. Но он
только  смеялся  и говорил:  "Меня и раньше били и  ломали". И, естественно,
было  у  него  медвежье  сердце. Доктора поставили диагноз  -  а сердце  его
продолжало биться несколько недель  спустя. Сердце его весило  полфунта. Его
сердце перекачивало семьсот тысяч галлонов теплой крови через сто тысяч миль
вен,  и  работало  оно  усердно  -  так  усердно,  что  за двенадцать  часов
нарабатывало  столько, что хватило бы шестидесятипятитонный  вагон на фут от
палубы  поднять  -  так  он  говорил. Мир не даст пропасть  зазря медвежьему
сердцу - так он  говорил. Его чистую голубую пижаму многие награды украшали.
Он  был  живой  исторической  легендой, которая  в  мастерскую  зашла,  чтоб
подремонтироваться. Он  не унывал и здорово держался. И вот  однажды ночью в
Японии жизнь его ушла  из тела.  И была она черна - как вопросительный знак.
Если вы можете сохранять голову на плечах,  когда все вокруг теряют головы -
возможно, вы неверно оценили ситуацию. Остановите, если уже слышали...
     Никто не отвечает.
     - Эта война все мое чувство юмора загубила, - говорю я. Присаживаюсь на
корточки.
     Ковбой кивает. "Именно так. Я уже просто дни считаю, просто считаю дни.
Сто  дней до  подъема, и  я  окажусь  на большой серебристой  Птице Свободы,
полечу  в Мир,  в свой квартал, в  штат Одинокой  Звезды, обратно в  Большую
лавку. Я буду весь в медалях. И буду я цел и невредим! Ведь  если  ранят, то
отправляют  в  Японию.  Тебя  отвозят  в  Японию,  и кто-то  там  прицепляет
увольнение по медицинским показаниям к  тому, что  от  тебя осталось, и  вся
такая прочая хрень".
     - Лучше уж пускай меня замочат, - отвечаю я. - Берите калек на работу -
на них смотреть прикольно.
     Ковбой ухмыляется.
     С.А.М. Камень говорит:  "Мне мама  часто  пишет  о  том,  какой храбрый
мальчик ее  С.А.М. Камень.  С.А.М.  Камень - не  мальчик, он личность.  - Он
отпивает пива. -  Я знаю, что я личность, потому  что знаю, что Санты Клауса
нет.  И этого долбанного рождественского кролика  нет.  Знаете что?  Там,  в
Мире, мы думали, что будущее всегда лежит
     себе спокойно и  надежно где-то в маленькой золотой коробочке.  Ну, а я
буду жить вечно. Ведь я С.А.М. Камень."
     Бешеный Граф хрюкает. "Слышь,  Шкипер, может,  в  твой  дробовик  травы
напихаем, да попыхаем через ствол?"
     Мистер Недолет отрицательно  мотает  головой.  "Не  может,  Бешеный. Мы
выдвигаемся очень skoch".
     Донлон разговаривает по радио. "Сэр, начальник запрашивает командира".
     Донлон   передает   трубку  Мистеру   Недолету.  Лейтенант  говорит   с
Дельта-Шесть, командиром роты "Дельта" первого батальона пятого полка.
     - Намба тен. Только-только начали  всякого  добра  набирать, -  говорит
Бешеный Граф. - Только-только чуток халявы отломилось...
     Лейтенант Недолет поднимается и начинает надевать на себя снаряжение.
     - Выдвигаемся, богатеи. По коням. Бешеный, поднимай своих.
     - Выдвигаемся. Выдвигаемся.
     Мы все встаем, лишь капрал СВА остается сидеть, с бутылкой пива в руке,
кучкой денег на коленях, с губами, раздвинутыми в улыбке смерти.
     Алиса  подходит  к  нему  с  мачете  в  одной  руке  и  синей  холщовой
хозяйственной сумкой в другой. Он нагибается и двумя ударами мачете отрубает
ступни капрала.  Он  поднимает  каждую ступню за большой палец и опускает  в
синюю хозяйственную сумку.  "Этот  гук крутой  чувак был. Намба  ван!  Много
волшебной силы!"
     Хряки   распихивают   пивные   бутылки,  пиастры,   большие  сухпаи   и
награбленные сувениры по оттопыренным карманам, по полевым  табельным ранцам
морской  пехоты,  по  табельным  ранцам  СВА,  которые  они  засувенирили  у
замоченных хряков противника. Хряки берут в руки оружие.
     В путь. В путь. Я иду за Ковбоем. Стропила идет за мной.
     Я говорю: "Ну, думаю, в этой Цитадели говно будет неслабое. Могло  быть
хуже. В смысле, по крайней мере, это не Пэррис-Айленд".
     Ковбой ухмыляется.
     - Именно так.

     Мы видим  величественные стены Цитадели. Крепость зигзагами  опоясывают
валы  высотой  тридцать футов и восемь футов толщиной,  она  окружена рвом и
похожа на  древний  замок  из  волшебной  сказки  с  драконами,  охраняющими
сокровища,  рыцарями на белых скакунах  и принцессами, взывающими  о помощи.
Замок стоит как черная скала на фоне холодного серого неба, а  в его мрачных
башнях поселились живые призраки.
     По  сути, Цитадель -  это маленький город, окруженный  стенами, который
возвели французские  инженеры  для  защиты резиденции  Гиа Лонга, императора
аннамитской империи. В те  времена,  когда Хюэ был  еще  имперской столицей,
Цитадель защищала императора с императорским семейством  и древние сокровища
Запретного  города от  пиратов, которые  совершали  набеги  с Южнокитайского
моря.
     А  сейчас  уже мы  - здоровенные  белые  американцы в стальных касках и
тяжелых бронежилетах, вооруженные волшебным оружием - осаждаем замок, но уже
в иное, наше время. Первый пятого далеко  уже не  тот батальон, что когда-то
первым десантировался на плацдарм на Гуадалканале.
     С  неба падают сверкающие железные  птицы  и  гадят  повсюду,  рассыпая
стальные  яйца.  Реактивные  истребители  Ф-4,  "Фантомы",  гадят  напалмом,
фугасками и "Вилли Питерами"  - зажигательными  бомбами,  начиненными  белым
фосфором.  Бомбы -  это  наши  литературные  приемы, мы  слагаем слова нашей
истории из разбитых камней.
     Розы из черного дыма расцветают внутри Цитадели.
     Мы шлепаем по-индейски, след в след, по обеим сторонам дороги, соблюдая
дистанцию   в  двадцать  ярдов.  По  колоннам  разносятся  удары  и  щелчки,
сопровождающие
     движения  затворных  рам и затворов, досылающих патроны  в  патронники.
Щелкают предохранители.  Переводчики огня большими пальцами  передвигаются в
положение  для стрельбы очередями. Вот они,  морпехи, вооруженные винтовками
М-14 с примкнутыми штыками.
     Пулеметы  начинают отпечатывать  нашу историю.  Сначала наши,  потом их
пулеметы.   Снайперы   отвечают   одиночными   беспорядочными    выстрелами,
пристреливаясь к нам.
     Война - это коллекция звуковых эффектов. Наши уши указывают ногам, куда
им бежать.
     Пуля с хрустом вгрызается в стену.
     Кто-то запевает:

     Эм-И-Ка... Ка и И. Эм-А-У и Эс.

     Теперь уже пулеметы  обмениваются ровными огненными фразами, как старые
приятели за беседой. Взрывы, то глухие, то резкие, нарушают ритм очередей.
     Снайперы целятся в нас. Каждый выстрел превращается в слово, вылетающее
из уст Смерти. Смерть обращается к нам. Смерть хочет рассказать  нам смешной
секрет. Мы, может, ее и не любим, но она любит нас. Виктор-Чарли крут, но он
никогда не врет. Оружие говорит правду. Оружие никогда не говорит: "Прими за
шутку". Война отвратительна, ибо истина бывает безобразной, а война  говорит
все как есть.
     Я громко произношу: "Бог! Мы с тобою заодно, понял?"
     Я  направляю  курьерской почтой указания в свою личную зону тактической
ответственности,  которая  простирается  до  периметра  моей  кожи.  Дорогие
ступни,  ступайте осторожно, как по  тюльпанному полю. Яйца, болтайтесь, где
положено. Ноги, не джонуэйнствуйте. Мое  тело пригодно для выполнения  своих
обязанностей.  Я и впредь  намереваюсь содержать  свое тело  в том  отличном
состоянии, в каком мне его выдали.
     Нарушая тишину, охватившую сердца, мы  обращаемся  к своему  оружию,  к
оружию оборотней, и наше оружие отвечает нам.
     Ковбой прислушивается к моему бормотанию:
     - Джон Уэйн?  А  Джокер  прав!  Все понарошку. Это просто кино с Джоном
Уэйном. Джокер может быть Полом Ньюманом. Я буду лошадь.
     - Ага.
     Бешеный Граф подхватывает: "Можно, я буду Гебби Хейс?"
     - С.А.М. Камень будет камнем, - говорит радист Донлон.
     Алиса отзывается:
     - Я буду Энн-Маргрет.
     - Зверодер  может бешеного  буйвола играть,  - говорит Статтен, главный
третьей огневой группы.
     Стены дрожат от волчьего хохота.
     - А кто будет индейцев играть?
     Маленький злобный  народец тут же заявляется на кинопробы -  справа  от
нас пулеметная очередь вгрызается в стену.
     Лейтенант  Недолет  жестом  собирает командиров отделений  -  поднимает
вверх правую  руку и крутит  ею. Три  командира отделений,  включая Бешеного
Графа, бегом устремляются к нему.  Он что-то им говорит, указывает на стену.
Командиры  бегут  обратно  к своим отделениям,  чтобы довести  информацию до
командиров огневых групп.
     Лейтенант Недолет свистит в  свисток, и мы все бежим вперед, летим, как
толстозадые  птицы.  Так  не хочется  этого  делать. Нам  всем  страшно.  Но
отстанешь -окажешься
     один. Твои друзья куда-то  идут, и  ты должен идти с ними. Ты больше не
личность. Тебе  больше не надо быть  самим  собой. Ты часть атакующей массы,
всего  одна зеленая единица  в  цепи зеленых единиц, и  ты бежишь к бреши  в
стене  Цитадели,  через  громкий  шум  и  разрывы металла,  бежишь,  бежишь,
бежишь... и не оборачиваешься.
     Мы,  как оборотни  с оружием, бежим, задыхаясь  на  ходу. Мы бежим так,
будто нам не  терпится нырнуть в  тьму,  которая уже разверзлась,  чтобы нас
поглотить. Что-то  оборвалось, и пути назад  уже  нет.  Мы  перебегаем через
разрушенную стену. Мы бежим быстро и не намерены останавливаться. Ничто не в
силах нас остановить.
     Воздух разрывается.
     Палуба плывет под ногами. Ноги вязнут в асфальте, как в пляжном песке.
     Зеленые трассеры рассекают небо.
     Пули  бьют  по  улице.  Пули   кудахтают,  как  выводок   вспархивающих
куропаток. И - искры. Ощущаешь  силу удара, с  которым пули бьют в  кирпичи.
Каменная крошка жалит лицо.
     Другие говорят тебе, что делать.
     Не  стоять,  не  стоять,  не  стоять.  Если  прекратишь движение,  если
остановишься, то  сердце твое перестанет  биться.  Твои ноги  как механизмы,
которые  заводят тебя как  игрушку.  Если  ноги  перестанут двигаться, завод
твоей тугой пружины кончится, и ты свалишься безжизненным мешком.
     Кажется,  ты в силах и всю Землю кругом обежать. Асфальт превращается в
батут, и ты становишься быстр и ловок, как зеленый камышовый кот.
     Звуки.