Рвется картон. Машины сталкиваются лоб в  лоб.  Поезда сходят с
рельсов. Стены обрушиваются в море.
     Над головой роятся металлические шершни.
     Картинки:  черные зрачки автоматов, холодные зрачки автоматов. Картинки
мигают и расплываются, стена, крохотные человечки, разбитые камни.
     Не стоять, не стоять, не стоять...
     Ноги несут  тебя  вверх...  вверх... через  обломки  стены...  вверх...
вверх...  это тебе уже нравится... лезешь вверх,  ты больше  не человек,  ты
зверь, ты  чувствуешь себя Богом... ты воешь: УМРИ! УМРИ! УМРИТЕ ВСЕ, УРОДЫ!
УМРИ! УМРИ! УМРИ!
     Шершни роем набрасываются на тебя - ты от них отмахиваешься.
     Ботинки  скрипят  по  истолченным камням.  Снаряжение шлепает, клацает,
бренчит. Слышна чья-то ругань.
     - У, черт!
     Не стоять.
     Бойскаутская рубашка просолилась от пота. Соленый пот заползает в глаза
и  на губы. Указательный палец  правой руки лежит на спусковом крючке  М-16.
Вот он  я,  говоришь сам  себе,  вот  он я,  с винтовкой, набитой патронами.
Сколько патронов осталось в магазине? Сколько дней до ротации  домой? Что же
так много всего на мне понавешано? Где же они? И где же мои ноги?
     Лицо. Лицо перемещается. Твое  оружие наводится на него. Автоматическая
винтовка М-16 содрогается. Лицо исчезает.
     Не стоять.
     И вдруг ты чувствуешь, что ноги больше не касаются земли, и спрашиваешь
себя, что с тобой  происходит.  Твое тело расслабляется, потом застывает. Ты
слышишь  звук  человеческого тела, которое взрывается, мерзкий звук, который
издает   человеческое   тело,  разрываемое  металлом,  летящим  с   огромной
скоростью.  Мигание картинок перед глазами замедляется,  как  на бракованной
катушке в немом кино. Оружие уплывает  из рук, и вдруг ты оказываешься один.
И ты плывешь. Вверх. Вверх. Тебя  вздымает стена из звуков. Картинки  мигают
быстрее и быстрее, и вдруг пленка рвется, и стена из звуков обрушивается  на
тебя  -  всепоглощающий, ужасающий  грохот.  Палуба, на которую ты падаешь -
огромна. Ты сливаешься  с землей. Твой  бронежилет  почти полностью смягчает
удар. Твоя каска слетает с головы и вертится  волчком.  Ты  лежишь на спине,
раздавленный этим грохотом. Ты думаешь: я что, уже в раю?
     - САНИТАРА. - доносится издалека чей-то голос. - САНИТАРА!

     Ты лежишь на спине. Повсюду танцуют ботинки, все вокруг топча  и круша.
С неба валятся земляные глыбы и обломки камней, они залетают в рот, в глаза.
Ты  выплевываешь каменную  крошку.  Поднимаешь  одну из рук.  Ты  стараешься
сказать топочущим ботинкам: э, не наступите на меня.
     Твои ладони горят. Твои ноги  переломаны.  Одной из  рук ты  ощупываешь
себя, лицо, бедра,  проверяешь, нет ли теплых,  мокрых дырок  в раздолбанном
животе.
     Твоя  реакция  на   собственную  смерть  -  не  более  чем  чрезвычайно
повышенное любопытство.
     Рука прижимает тебя к земле. Тебе интересно, стоит ли попытаться что-то
сделать по поводу переломанных  ног. Ты думаешь о том, что, вероятно, у тебя
нет  никаких  ног.  На  тебя  обрушиваются  тонны  океанской  воды,  темной,
холодной,  населенной  чудовищами.   Руки  тебя  держат.  Ты   борешься.  Ты
выбрасываешь  руки.  Чьи-то  сильные  руки  ощупывают  твое  тело в  поисках
повреждений.
     - Ноги...
     Ты выкашливаешь пауков.
     Рядом с  тобой на земле  лежит морпех  без головы -  самое убедительное
доказательство того, что раньше  это был  человек,  а теперь  двести  фунтов
изорванного, переломанного мяса. Морпех без головы  лежит на спине. Лицо его
снесено напрочь.  Верхняя часть  черепа оторвалась и сдвинута назад,  внутри
видны мягкие мозги.  Челюстная кость и нижние зубы без повреждений.  В руках
морпеха без головы  пулемет М-60, зажатый  там  навеки  трупным окоченением.
Палец на спусковом крючке. Его брезентовые ботинки заляпаны глиной.
     Ты  глядишь  на  засохшую глину  на  тропических  ботинках  морпеха без
головы, и  вдруг тебя поражает мысль о том, что его ноги так похожи на  твои
собственные.
     Ты протягиваешь руку. Ты касаешься его руки.
     Что-то жалит тебя в руку.
     И вдруг ты ощущаешь страшную усталость. Тебе тяжело дышать из-за  того,
что  столько бегал.  Твое сердце бьется так  сильно, что кажется,  будто оно
хочет прорваться
     через   тело  наружу.  Прямо   через   центр  твоего   сердца  проходит
звездообразное пулевое отверстие.
     К  тебе прикасаются руки, нежные руки. "Ты в порядке,  голова кувшином.
Не гоношись.  Я Док Джей.  Слышишь меня? Ты  во мне не сомневайся, морпех. У
меня руки волшебные".
     "Нет" - говоришь, - Нет!" Ты пытаешься объяснить рукам, что  часть тебя
пропала без вести. Ты просишь руки найти  эту пропавшую часть, ты не хочешь,
чтобы ее
     здесь забыли. Но ты не можешь говорить. Твой рот отказывается говорить.
     И  вот  ты уже  спишь. Ты  доверяешь  этим рукам, которые  берут тебя и
поднимают.

     В  одурманенном  смертном  сне ты  видишь  себя  вербовочным  плакатом,
приколоченным к черной стене: КОРПУС МОРСКОЙ ПЕХОТЫ СОЗДАЕТ МУЖЧИН -
     ТЕЛО - РАЗУМ - ДУХ.
     Ты чувствуешь,  что  разламываешься  на три части... слышишь незнакомые
голоса...
     - Что случилось? - говорит один из голосов в замешательстве и страхе. -
Что случилось?
     - Кто там?
     - Что?
     - Кто там?
     - Я Разум. А ты...
     - Так точно. Я его Тело. Мне плохо...
     - Это страшно  глупо и смешно, - влезает третий голос. - Этого не может
быть.
     - Кто это сказал? - вопрошает Разум. - Тело? Ты?
     - Я это сказал, дурак. Можешь называть меня Дух.
     Тело презрительно фыркает.
     - Я никому из вас не верю.
     Разум медленно говорит:
     -  Ну,  давайте разбираться логически.  Наш  человек  ранен. Мы  должны
действовать организованно.
     Тело хныкает.
     - Слушайте, ребята, это же я там лежу, а не вы. Вы же не знаете, каково
мне.
     Разум говорит:
     - Слушай,  болван,  мы все тут в одном положении. Не станет его -  всех
нас не станет.
     - А он... -  Тело не  может решиться произнести это слово.  - Мне нужно
выжить.
     - Нет, - замечает Разум. - не обязательно. Это они в такую игру играют.
Я не уверен, что нам разрешено вмешиваться.
     Тело приходит в ужас.
     - Что еще за "игра"?
     - Точно не знаю. Что-то там про правила. У них полно правил.
     Дух говорит:
     - Достал он меня. Я обратно не пойду.
     Разум говорит:
     - Ты должен вернуться.
     -  Вовсе нет, - говорит Дух. - Я  поступаю так, как мне нравится. У вас
нет власти надо мной.
     - Ну и черт с ним, - говорит Тело.
     Разум настаивает:
     - Но Дух обязан вернуться вместе с нами.
     - Нет. Он нам не нужен.
     Разум обдумывает положение.
     -  Возможно, Дух  привел  стоящий  довод. Возможно, и  мне  бы назад не
следовало...
     Тело приходит в панический ужас.
     - НЕТ! НУ ПОЖАЛУЙСТА...
     - Ну, а  собственно, толку  не будет и  если мы не  вернемся.  В  любом
случае, наши  действия на их игру не  повлияют. От потери одного человека их
игра  никак не изменится. На самом-то деле похоже, что цель этой игры -  как
раз в том, чтобы  людей терять.  Нужно поступать практично. Пойдем-ка, Тело,
назад.
     Дух говорит:
     - Скажите ему, что я пропал без вести.

     Во  сне ты  просишь прийти  капеллана  Чарли.  Ты  познакомился с  этим
флотским  капелланом, когда  брал  интервью  для статьи.  Капитан Чарли  был
фокусник-любитель.  Своими  фокусами  капитан  Чарли  развлекал  морпехов  в
палатах  и  затягивал  духовные жгуты тем, кто  был еще жив,  но  безоружен.
Обращаясь к  грубым детям-безбожникам,  капеллан Чарли  рассказывал  о  том,
сколь  милостив  Господь,  несмотря  на его  видимые  проявления; о том, что
Десять заповедей написаны так кратко и лишены подробностей, потому что когда
пишешь на каменных  скрижалях, высекая буквы ударами молний, приходится быть
кратким;  о  том, как Свободный мир обязательно победит  коммунизм с помощью
Господа  Бога  и  пары-тройки морпехов, и о беспутности  людей.  Но  однажды
вьетнамское дитя  подложило мину-ловушку в черный  волшебный мешок капеллана
Чарли. Капеллан Чарли засунул туда руку и вытащил яркий смертоносный шар...
     - Подымайся, кожаный загривок, выдвигаемся.
     -  Что за...  ?  -  я узнаю комнаты,  в  которых нахожусь. Я  помню эту
комнату  по  прошлой поездке в  Хюэ.  Я  во  Дворце  совершенной гармонии  в
Запретном городе.
     Ковбой шлепает меня  по руке. "Хорош, Джокер,  хватит  притворяться. Мы
знаем, что ты не убит".
     Я  поднимаюсь,  сажусь.  Я  на  брезентовых  носилках  из  вертолетного
комплекта.
     - Именно так. Опа! Намба ван! Первое Сердце!
     Стропила спрашивает: "Пурпурное Сердце?"
     Ковбой  смеется:  "С  этим  жопа, крыса  ты штабная. Не  будет никакого
Сердца".
     Я охлопываю себя руками. "Не гони. Куда меня?"
     Стропила говорит:
     -  Ты несколько часов в отключке  был.  Док Джей говорит, тебя  из В-40
долбануло. Ракетным  снарядом. Но  у  тебя только  контузия.  А вот  осколки
кой-кому достались.
     - Ну, - говорю, - поступок, достойный служаки какого-нибудь.
     Зверодер фыркает и  сплевывает. Зверодер вообще  часто плюется,  потому
что думает, что  так он выглядит круче. "Служак  никогда не мочат. Разве что
тех, кого я сам подорву".
     Донлон делает шаг по направлению к Зверодеру. Донлон свирепо смотрит на
Зверодера. Донлон открывает рот, но передумывает.
     Стропила  говорит:  "Док Джей тебе  морфия вколол.  А ты  его  вырубить
пытался".
     "Именно  так" -  говорю  я. "Крут  я, даже когда  без сознания. Но  вот
морфий этот - дурь классная".
     Ковбой поправляет на переносице дымчатые очки,  какие выдают  в морской
пехоте. "Я б и сам сейчас врезал. Жаль, времени нет, чтобы травки покурить".
     Я говорю: "Э, братан, на тебя-то кто наехал?"
     Ковбой качает головой.  "Мистер  Недолет теперь "пал  на поле  боя".  -
Ковбой вытягивает  из заднего кармана  красную  бандану  и вытирает  чумазое
лицо. - Взводного радиста ранило. Забыл, как звали, такой деревенский парень
из  Алабамы. Снайпер ему колено прострелил.  Шкипер  пошел его  вытаскивать.
Гранатой  накрыло. Граната  их обоих  накрыла.  По  крайней мере... - Ковбой
оборачивается и глядит на  Зверодера. - По крайней мере, Звер так говорит, а
он в голове шел".
     Трясу  головой,  проясняя  мозги, и  собираю свое снаряжение. "Где  моя
Маттел?"
     Ковбой протягивает мне "масленку". "Накрылась твоя Маттел. На вот это".
Он дает  мне  брезентовый  мешок  с  полудюжиной  магазинов  для "масленки",
пистолета-пулемета М3А1.
     Рассматриваю "масленку". "Что за древний экспонат!".
     Ковбой пожимает  плечами. "Я  ее у  грохнутого танкиста засувенирил.  -
Ковбой  скребет  ногтями  лицо. - Новый  нож  надыбал.  И  пистолет  Мистера
Недолета засувенирил".
     - А где Граф?
     Ковбой выводит меня наружу к  длинному ряду  похоронных мешков и пончо,
набитых тем, что осталось от людей.
     Мы  стоим  над  Графом,  Ковбой  рассказывает: "Граф  начал Джона Уэйна
изображать. Озверел-таки окончательно. Начал пульками по гуковскому пулемету
палить.  Пульки от гуковских пулеметчиков только и отскакивали. Жаль, ты  не
видел.  Граф заливался  смехом,  как  дитя  малое. А  потом  этот косоглазый
пулемет его и грохнул".
     Я киваю. "Кто-нибудь еще?"
     Ковбой проверяет  винтовку, двигает затвором, проверяя плавность  хода.
"С.А.М. Камень. Снайпер.  Голову напрочь разнес. Я тебе  потом еще расскажу.
Сейчас-то  за  дело пора. Того снайпера найти надо.  Я  лично намерен  этого
сукина сына гуковского  замочить.  С.А.М. Камень - первый, кого убили  после
того, как я принял отделение. Я за него отвечал."
     Алиса подбегает к нам. "Тот  снайпер там еще. Его  не  видно, но он там
сидит".
     Ковбой ничего не говорит, он  глядит  на длинный ряд похоронных мешков.
Делает несколько шагов. Я ступаю рядом с ним.
     Мистер Недолет больше не похож на офицера. Он лежит голый,  лицом  вниз
на окровавленном пончо. Кожа у него стала желтой, в глазницах - сухие глаза.
Мертвый, Мистер Недолет - всего лишь набитый мясом мешок с дыркой.
     Ковбой  глядит  на   Мистера   Недолета.   Снимает  свой  перепачканный
"стетсон".
     Донлон подходит к Мистеру Недолету. На глазах Донлона слезы.  Он вертит
в руках трубку радиостанции. Донлон говорит:  "Мы злобные  морпехи, сэр". Он
спешит прочь, продолжая вертеть в руках трубку.
     Алиса подходит к ряду похоронных мешков, пинает труп Мистера Недолета.
     - Не серчай, братан.
     Отделение один за другим проходит мимо.
     Я  наклоняюсь. Заворачиваю  пончо на  маленькое  тело Мистера Недолета.
Ощущаю  дикое желание что-нибудь сказать этому зеленому пластиковому свертку
с человеческими ногами. Я говорю: "Не долетели Вы, сэр".
     Я  думаю  о том,  что  только что  сказал, и  понимаю,  как глупо  было
отпускать  такую дурную шутку. Но с другой стороны - что ни скажешь мертвому
офицеру, которого только что убил один из  его подчиненных,  все одно выйдет
страшно неловко.

     Мы со Стропилой бегом догоняем отделение.
     Мы  топаем  мимо  благовонных  лотосовых прудов,  через ухоженные сады,
через мостики, ведущие от одной изящной пагоды к другой.
     Со  всех сторон  над  прекрасными садами  невидимые  вертолеты  огневой
поддержки врываются в этот мир и спокойствие, как собаки, устраивающие драку
в церкви.
     Ковбой   поднимает  правую   руку.   Отделение  останавливается.  Алиса
указывает пальцем на улицу с большими особняками.
     Ковбой  глядит на меня,  потом  на отделение.  Ковбой  отводит  меня  в
сторону. Отходим вперед на несколько шагов.
     - Этот снайпер начал стрелять по нам на гуковском  кладбище.  Ребята из
первого первого  сказали, что  в  императорском дворце нашли золотые слитки.
Они утащили все, что могли унести,  поэтому  мы собирались засувенирить  что
осталось.
     Ковбой протирает глаза от пота.
     -  С.А.М. Камень шел  в голове.  Снайпер отстрелил С.А.М. Камню ступню.
Отстрелил напрочь. Ребята  из  отделения  "Отморозки" пошли его вытаскивать,
один  за другим.  Снайпер  и  им  ступни  поотстреливал.  Мы  укрывались  за
могилами, такими круглыми могилками, как бейсбольные холмики, а девять наших
хряков лежали на улице...
     Ковбой вытаскивает  из  заднего  кармана  красную  бандану и  протирает
потное лицо.
     -  Мистер  Недолет не  пускал нас за  ними. Ему  самому было хреново от
этого, но  он  нас не  пускал.  Затем  снайпер начал отстреливать пальцы  на
руках, на  ногах,  уши  - и  так далее.  Ребята на дороге  плакали, молили о
помощи, мы все рычали  как звери, но Мистер  Недолет удерживал нас на месте.
Потом Зверодер пошел их спасать, а Шкипер схватил  его  за воротник и ударил
по лицу. Зверодер так  взбесился,  что я думал, он нас всех перестреляет. Но
прежде чем он успел что-либо сделать, снайпер начал  всаживать  пули в ребят
на улице. Он промахнулся всего пару  раз.  Он разнес С.А.М.  Камню голову, а
потом всадил по пуле в  голову каждому.  Они все стонали и молились, а потом
стало тихо,  потому  что  все они умерли,  и мне показалось,  что  и  мы все
умерли...".
     Я не знаю, что сказать.
     Ковбой сплевывает, лицо как камень в испарине.
     - Когда СВА  отошли,  служаки послали арвинских Черных Пантер на захват
Запретного города.  Блин. Здесь никого не осталось, только отделения тыловой
охраны.  Мы  долбили СВА,  они долбили  нас, а потом служаки послали  вперед
арвинов, и типа чертовы эти арвины все и сделали. Мистер Недолет сказал, что
это  их страна, сказал, что мы тут только помогаем, сказал, что это позволит
поднять боевой дух  вьетнамского народа. В жопу весь этот вьетнамский народ.
Дикие кабаны из  крутой, голодной до боя роты "Отель" водрузили американский
флаг.  Как на Иводзиме. Но какие-то крысы  из офицерья  заставили его снять.
Собаки  вынуждены были поднять этот вонючий вьетнамский флаг, желтый такой -
самый подходящий цвет для этого трусливого народца. Нас в этом городе кладут
как на бойне, а мы не можем даже этот долбанный флаг  водрузить.  Я уже не в
силах эту хренову службу дальше тащить. Я обязан вернуть своих обратно в Мир
в целости и сохранности.
     Ковбой закашливается, сплевывает, вытирает нос тыльной стороной ладони.
     -  Под  огнем  не  найдешь  людей лучше них. Лишь  бы кто-нибудь в  них
гранатами кидался до конца их дней...  Я в ответе за  этих парней. Я не могу
послать своих людей,
     чтоб они взяли этого снайпера, Джокер. Я могу все отделение положить.
     Дожидаюсь  конца ковбоевского рассказа  и говорю: "По мне, так это твоя
личная беда.  Ничего посоветовать  не  могу. Будь я  человек,  а  не морпех,
тогда,  может  быть,  и  сказал  бы чего-нибудь".  Чешу  подмышку. "Ты здесь
главный.  Ты  тут сержант, и ты отдаешь приказания. Ты принимаешь решения. Я
бы  никогда  так  не  смог.  Никогда  бы  не  смог   командовать  стрелковым
подразделением. Хрен там, брат. Для этого яйца нужны, а у меня таких нет".
     Ковбой обдумывает сказанное. Затем ухмыляется.
     - Ты прав, Джокер. Засранец этакий. Ты прав. Надо мне свою программу  в
кондицию привести. Жаль, сержанта Герхайма тут нет. Он бы знал, что делать.
     Ковбой обдумывает сказанное. Затем ухмыляется.
     - Черт.
     Идет обратно к отделению.
     - Выдвигаемся...
     Отделение медлит. Раньше Бешеный Граф всегда говорил, что им делать.
     Зверодер поднимается. Он упирает свой пулемет  M-60  в  бедро.  Молчит.
Обводит взглядом грязные лица. Двигается в путь.
     Отделение собирает снаряжение и двигает вперед.
     Ковбой машет рукой, и Зверодер становится в голове колонны.

     Мы обсуждаем, как будет лучше всего  прочесать эту улицу, дом за домом,
и в это время к нам с грохотом приближается танк.
     Донлон говорит: "Смотри-ка, танк! Мы можем его попросить - "
     - Нет, - говорит Ковбой. - Намба тен! Ничьей помощи нам не надо.
     - Так точно, - говорит Зверодер.
     Я говорю:
     -  Танк  может  его подавить  огнем,  Ковбой. Подумай-ка.  Без  огневой
поддержки мы гуковских хряков с места не сдвинем.
     Ковбой пожимает плечами: "Ладно, какого черта!"
     Я бегу  по дороге, чтобы перехватить танк. Пробегаю мимо куч  развалин,
которые  вчера еще  были  домами,  а  сегодня превратились в груды кирпичей,
камней и деревянных обломков.
     Танк,    дернувшись,    останавливается.   Жужжит   башней.    Здоровая
девяностомиллиметровая  пушка наводится  на меня.  Какое-то  время,  которое
тянется для меня очень долго, мне кажется, что танк собирается разнести меня
в клочья.
     Из башенного люка высовывается  верхняя половина  белокурого командира.
На  лейтенанте бронежилет  и  защитного  цвета футбольный шлем с микрофоном,
который  торчит у  него  над  губой.  Механический  кентавр  -  получеловек,
полутанк.
     Я  указываю  на особняки и объясняю  про снайпера, про то, как  снайпер
замочил нашего братана, и про всякую прочую хрень.
     Подходит Ковбой и говорит лейтенанту, что надо немного выждать, а потом
начать разносить особняки, один за другим.
     Белокурый командир танка молча поднимает вверх два больших пальца.

     Ковбой направляет  младшего капрала  Статтена с  его  огневой группой в
обход, позади ряда особняков.
     Зверодер устанавливает свой M-60 на низенькую стенку и открывает огонь,
обстреливая  особняки  в  произвольном   порядке.   Каждый  пятый  патрон  -
трассирующий.
     Танк подкатывает к первому особняку.
     Мы, все кто остался, бежим по аллейке и перебегаем  дорогу в  ста ярдах
дальше по улице, где кончается ряд особняков.
     На другом конце улицы стоит наш танк. Танк  выпускает  фугасный снаряд.
Верхний  этаж  первого   дома  разлетается  на  части.  Крыша  проваливается
вовнутрь.
     Зверодер продолжает вести огонь со своей позиции рядом с танком.
     Ковбой  подбегает к  первому  дому  с  нашего конца улицы. Он осторожно
пробирается к углу с задней стороны дома, заглядывает за угол. Ковбой