свою  адскую  энергию,  не
     накопляет в то же время энергии небесной, которая поможет ему перенести
     следующий период райского блаженства? Пусть это верно, что великая Сила
     Жизни переняла идею часовщика и использует землю в  качестве  маятника;
     что история каждого качания, которая нам,  действующим  лицам,  кажется
     новой и оригинальной, на  самом  деле  повторяет  историю  предыдущего;
     больше того: что в непостижимой бесконечности времен солнце тысячи  раз
     подбрасывает и снова ловит землю, как цирковой жонглер - мяч, и что вся
     совокупность наших эпох не более как миг между броском и  подхватом,  -
     значит ли это, что весь этот колоссальный механизм бесцелен?
Дьявол. Абсолютно, друг мой. Вы вообразили, что раз у вас есть цель,  значит
     она должна быть и у природы. С тем же успехом вы могли бы считать,  что
     природа наделена пальцами, - только потому, что они имеются у вас.
Дон Жуан. Но у меня бы их не было, если бы они не служили определенной цели,
     друг мой. И я точно так же - часть природы, как  палец  -  часть  моего
     тела. Если с помощью моих пальцев я могу взять меч или мандолину, то  с
     помощью моего мозга  природа  стремится  к  самопостижению.  Мозг  моей
     собаки служит целям,  интересующим  только  мою  собаку;  мой  же  мозг
     работает над истинами, знание которых мне лично не дает ничего,  только
     заставляет меня презирать свое тело, а в его разрушении и смерти видеть
     бедствие. Если б меня не влекла цель, выходящая за рамки личного, лучше
     бы мне быть землепашцем, а не философом,- потому что  землепашец  живет
     столько же, сколько философ, ест больше, спит крепче и любит свою  жену
     без мучительных сомнений. А все потому, что философ полностью  подчинен
     Силе  Жизни.  Сила  Жизни  говорит  ему:  "Я  свершала   тысячи   чудес
     бессознательно, повинуясь только жизненному инстинкту  и  следуя  линии
     наименьшего сопротивления;  но  теперь  я  хочу  познать  себя  и  свое
     назначение и сознательно выбирать свой путь; поэтому я  создала  особый
     мозг - мозг философа, чтобы он ради меня овладел  этим  знанием,  точно
     так же, как рука землепашца ради меня берется за рукоять плуга. И ты, -
     говорит Сила Жизни философу, -  должен  стремиться  к  этому,  пока  не
     умрешь; а тогда я создам новый мозг и нового философа тебе на смену".
Дьявол. А для чего знать?
Дон Жуан. Для того, чтобы вместо линии  наименьшего  сопротивления  выбирать
     линию наибольшей целесообразности. Разве нет  разницы  между  кораблем,
     плывущим в намеченный порт, и бревном, несущимся по течению? Философ  -
     кормчий природы. И вот вам решение нашего спора: быть в  аду  -  значит
     нестись по воле волн; быть в раю - плыть, слушаясь руля.
Дьявол. Прямехонько на ближайшую мель.
Дон Жуан. Вздор! Какой корабль чаще садится  на  мель  или  идет  ко  дну  -
     несущийся по воле волн или направляемый кормчим?
Дьявол. Ну-ну, ладно, сеньор Дон Жуан, ступайте своей дорогой. Я предпочитаю
     быть господином своей судьбы, а не орудием бредущих ощупью высших  сил.
     Я знаю, что на красоту приятно смотреть, что  музыку  приятно  слушать,
     что любовь приятно чувствовать и что обо всем  этом  приятно  думать  и
     говорить. Я знаю, что понимать толк во всех этих ощущениях,  эмоциях  и
     занятиях - значит быть изощренным и утонченным  существом.  Что  бы  ни
     говорилось обо мне с амвонов церквей, я знаю,  что  в  высшем  обществе
     Князя Тьмы повсюду считают джентльменом; и этого мне достаточно. Что же
     до вашей Силы Жизни, которая вам кажется непреодолимой, так  тому,  кто
     наделен характером, ничего не  стоит  ее  преодолеть.  Но  если  вы  от
     природы вульгарны  и  легковерны,  как  все  реформаторы,  она  сначала
     предаст вас во власть религии, и вы  будете  кропить  младенцев  водой,
     чтобы спасти от меня их души; затем от религии бросит вас к науке, и вы
     избавите младенцев от водных процедур, но зато станете  впрыскивать  им
     болезнь, чтобы спасти их от риска  заразиться  ею  случайно;  затем  вы
     пуститесь в политику и сделаетесь  игрушкой  продажных  бюрократов  или
     приспешником честолюбивых хвастунов; в конце же концов придет старость,
     а с ней отчаяние, упадок воли и крах надежд, праздные сожаления о самой
     пагубной и глупой  из  жертв  -  о  принесенной  в  жертву  способности
     наслаждаться; и это будет достойное возмездие глупцу,  который  гонится
     за лучшим, не успев захватить хорошее.
Дон Жуан. Но я, по крайней мере, не буду  скучать.  Это  во  всяком  случае,
     неоспоримое преимущество служения Жизненной Силе. Прощайте  же,  сеньор
     Сатана!
Дьявол (дружелюбно). Прощайте,  Дон  Жуан.  Я  часто  буду  вспоминать  наши
     интересные беседы на отвлеченные темы. Желаю вам счастья. Есть люди - я
     уже раз говорил об этом,- которым рай по душе. Но если случится что  вы
     измените свои взгляды, прошу не забывать,  что  у  нас  всегда  открыты
     ворота для  блудного  сына.  Если  когда-нибудь  вы  почувствуете,  что
     сердечный жар, искренняя, непринужденная симпатия, невинные наслаждения
     и теплая, дышащая, трепетная реальность...
Дон Жуан. Почему  не  сказать  прямо:  плоть  и  кровь,  хотя  для  нас  эти
     банальности и отошли уже в область прошлого.
Дьявол (сердито). Вот как, Дон Жуан, вы меня попрекаете  моим  же  дружеским
     напутствием?
Дон Жуан. О нет, ничуть. Но, видите ли, у циничного дьявола хоть  есть  чему
     поучиться, а сентиментального я просто не в  силах  выносить...  Сеньор
     командор, вы знаете, где расположена граница  между  адом  и  раем.  Не
     откажите указать мне путь.
Статуя. Так ведь эта граница -  всего  лишь  различие  между  двумя  точками
     зрения  на  вещи.  Любая  дорога  приведет  вас  туда,  если  вы  этого
     действительно хотите.
Дон Жуан. Отлично. (Кланяется донне Анне.) Сеньора - ваш слуга!
Донна Анна. Нет, нет, я иду вместе с вами.
Дон Жуан. Я найду свой путь в рай, Анна; но вашего мне не найти. (Исчезает.)
Донна Анна. Какое безобразие!
Статуя (кричит ему вслед). Bon voyage, [Счастливого пути (франц.)] Жуан!  (В
     виде прощального приветствия посылает ему  свои  громогласные  аккорды.
     Слабый отзвук первой таинственной мелодии слышится в  ответ.)  Вон  он,
     пошел! (Шумно переводит дух.) Ффуу! Ну и язык! В раю этого не потерпят.
Дьявол (мрачно). Его  уход  -  политическое  поражение  для  меня.  Не  могу
     удержать здесь ни одного из этих служителей культа Жизни.  Все  уходят.
     Это самая большая потеря с тех пор, как  ушел  голландский  художник  -
     тот, что с одинаковым удовольствием  писал  семидесятилетнюю  ведьму  и
     двадцатилетнюю Венеру.
Статуя. Я помню, он потом явился в рай. Рембрандт?
Дьявол. Да, да, Рембрандт. Что-то в них во всех есть противоестественное. Не
     прислушивайтесь к  их  проповедям,  сеньор  командор:  это  опасно.  Не
     гонитесь за сверхчеловеческим, это  кончается  огульным  презрением  ко
     всему Человеческому. Для человека лошадь, собака  и  кошка  всего  лишь
     виды, стоящие за пределами духовного мира. А для Сверхчеловека  мужчина
     и женщина тоже всего лишь виды и  тоже  стоят  за  пределами  духовного
     мира. Дон Жуан был добр к женщинам и любезен с мужчинами, точно так же,
     как ваша дочь была добра  к  своим  собакам  и  кошечкам,  но  подобная
     доброта есть по сути дела отрицание того, что только  человеку  присуща
     душа.
Статуя. А что это за штука такая - Сверхчеловек?
Дьявол.  О,  это  последний  крик  моды  у  фанатиков  Силы  Жизни.  Вам  не
     приходилось  встречать  в  раю,   среди   недавно   прибывших,   одного
     сумасшедшего из немецких поляков... как бишь его?.. Ницше!
Статуя. Никогда не слыхал.
Дьявол. Да, он было явился сюда, но потом  опомнился.  Я  возлагал  на  него
     кое-какие надежды; к сожалению, он оказался ярым поборником Силы Жизни.
     Вот он-то и выкопал этого  Сверхчеловека,  который,  к  слову  сказать,
     ровесник Прометею. И в двадцатом веке, когда людям окончательно надоест
     мир, плоть и ваш покорный слуга, они уцепятся за эту новейшую из старых
     причуд.
Статуя. Сверхчеловек - неплохо для боевого клича! А хороший  боевой  клич  -
     это, знаете ли, половина дела в сражении.  Хотел  бы  я  посмотреть  на
     этого Ницше.
Дьявол. К сожалению, он встретил здесь Вагнера и затеял с ним свару.
Статуя. Не мудрено! Я и сам предпочитаю Моцарта.
Дьявол.  Да  нет,  речь шла не о музыке. Вагнер одно время увлекался культом
     Силы   Жизни   и  даже  сочинил  Сверхчеловека  по  имени  Зигфрид.  Но
     впоследствии  он  одумался. Поэтому, когда они встретились здесь, Ницше
     обвинил Вагнера в ренегатстве, а Вагнер написал памфлет, где доказывал,
     что  Ницше  еврей;  и кончилось тем, что Ницше со злости убрался в рай.
     Туда  ему  и  дорога!  А  теперь,  друг  мой,  поспешим  в мой дворец и
     отпразднуем ваше прибытие торжественным музыкальным вечером.
Статуя. С удовольствием. Вы очень любезны.
Дьявол. Сюда, командор, прошу  вас.  Мы  воспользуемся  традиционным  люком.
     (Становится на крышку люка.)
Статуя.  Отлично.  (Задумчиво.)  А  все-таки  Сверхчеловек  -  это   неплохо
     придумано. В этом есть нечто монументальное. (Становится с ним рядом.)

          Крышка   начинает   медленно   опускаться.  Из  пропасти
                         вырывается красный огонь.

     Ах, это мне напоминает доброе старое время.
Дьявол. И мне тоже.
Донна Анна. Стойте!

                        Крышка люка останавливается.

Дьявол. Вам, сеньора, не сюда. Вам еще предстоит апофеоз. Но вы попадете  во
     дворец раньше нас.
Донна  Анна.  Я  не  для  того  вас  остановила.  Скажите,  где  мне   найти
     Сверхчеловека?
Дьявол. Он еще не рожден, сеньора.
Статуя. И должно быть, никогда не родится. Ну, поехали, а то у меня от этого
     красного пламени в носу щекочет.

                               Проваливаются.

Донна Анна. Еще не рожден! Значит, я  еще  не  все  свершила.  (Благочестиво
     осеняет  себя  крестом.)  Я  верю   в   Грядущую   Жизнь.   (Кричит   в
     пространство.) Отца - отца для Сверхчеловека!

          Она исчезает в пустоте, и снова вокруг - Ничто; кажется,
          что  все  сущее  замерло  в  бесконечной  паузе.  Но вот
          откуда-то  еле  слышно доносится крик человека. Потом на
          посветлевшем  фоне  смутно  обрисовывается контур горной
          вершины.  Небо  вернулось  на  свое  место;  и  мы вдруг
          вспоминаем,   где  мы.  Крик  ближе,  отчетливее;  можно
          различить слова: "Автомобиль! Автомобиль!" И тогда сразу
          восстанавливается действительность: утро в горах Сьерры;
          уже  совсем  светло,  и бандиты со всех сторон несутся к
          дороге,  куда, сбегая со скалы, указывает пастух. Тэннер
          и  Мендоса поднимаются в недоумении и растерянно смотрят
          друг  на  друга.  Стрэйкер  прежде  чем  встать на ноги,
          садится  и  зевает  во  весь  рот,  считая  ниже  своего
          достоинства проявлять какой-либо интерес к взволнованной
          беготне     бандитов.     Мендоса    быстрым    взглядом
          удостоверяется, что все его люди отозвались на тревожный
             сигнал, потом вполголоса заговаривает с Тэннером.

Мендоса. Вам что-нибудь снилось?
Тэннер. Какая-то чушь. А вам?
Мендоса. Тоже; только я забыл, что именно. Но помню, что видел вас.
Тэннер. А я - вас. Странно!
Мендоса. Я ведь вам говорил.

                        На дороге раздается выстрел.

     Болваны! Какого черта они балуются с ружьем?

                       Бандиты в панике бегут назад.

     Кто стрелял? (Дювалю.) Вы?
Дюваль (задыхаясь). Я не стреляль. Они стреляль вперед.
Анархист. Говорил я вам, что прежде всего нужно  уничтожить  государственную
     власть. Теперь мы все пропали.
Шумный социал-демократ (сломя голову мчится через котловину).  Спасайся  кто
     может!
Мендоса (схватив его  за  шиворот,  опрокидывает  на  землю  и  замахивается
     кинжалом). Ни с места - убью! (Загораживает дорогу.)

                            Все останавливаются.

     Что случилось?
Мрачный социал-демократ. Машина...
Анархист. Трое мужчин...
Дюваль. Deux femmes. [Две женщины (франц.)]
Мендоса. Трое  мужчин  и  две  женщины!  Что  же  вы  не  привели  их  сюда?
     Испугались?
Шумный социал-демократ (вставая). Мендоса, с ними охрана. Ой,  спасайся  кто
     может!
Мрачный социал-демократ. У выхода из долины - два броневика с солдатами.
Анархист. Они стреляли в воздух. Это сигнал.

          Стрэйкер  насвистывает свою излюбленную песенку, которая
                в ушах бандитов отдается похоронным маршем.

Тэннер. Это не охрана, а экспедиция, снаряженная для поимки вашей банды. Нам
     тоже советовали подождать ее, но я торопился.
Шумный  социал-демократов  (в  паническом ужасе). Господи боже мой, а мы тут
     сидим и дожидаемся их! Скорей бежим в горы!
Мендоса. Дались вам эти горы, болван. Вы что, испанец? Первый  же  встречный
     пастух вас выдаст. И потом все равно они уже на расстоянии выстрела  от
     нас.
Шумный социал-демократ. Но...
Мендоса. Довольно! Предоставьте мне действовать. (Тэннеру.) Ведь вы  нас  не
     предадите, друг?
Стрэйкер. К кому это вы лезете в дружбу?
Мендоса. Вчера преимущество было на моей стороне.  Грабитель  бедных  был  в
     руках у грабителей богатых. Вы протянули мне руку; я пожал ее.
Тэннер. Я не стану предъявлять никаких обвинений, друг. Мы приятно провели у
     вас вечер - вот и все.
Стрэйкер. На меня не надейтесь. Я руки не протягивал никому.
Мендоса (обернувшись к  нему,  веско).  Молодой  человек,  если  меня  будут
     судить, я во всем признаюсь и  расскажу,  что  меня  заставило  бросить
     Англию, семью и честную жизнь. Вы хотите, чтобы почтенное имя  Стрэйкер
     вывалялось в грязи испанского уголовного  суда?  Полиция  меня  обыщет.
     Найдут фотографию Луизы. Она будет напечатана во всех газетах. Помните:
     это будет дело ваших рук.
Стрэйкер (в бессильной ярости). Плевать мне на суд. Самое для меня  скверное
     - это видеть наше имя рядом с твоим. Грязный шантажист, вот ты кто!
Мендоса. Такие выражения недостойны брата Луизы. Но это не важно: вы  будете
     молчать;  а  больше  нам  ничего  не  надо.  (Оборачивается   к   своим
     приспешникам, которые испуганно пятятся назад, к пещере, как  бы  желая
     спрятаться за его спиной.)

          В  это  время  со  стороны  шоссе  появляется оживленная
          группа  путешественников,  одетых  по-дорожному. Впереди
          всех  Энн,  которая тотчас же подходит к Тэннеру, за нею
          Вайолет   под  руку  с  Гектором  и  Рэмсденом.  Мендоса
          неторопливо  усаживается  на  своем президентском камне,
          рядовые   его   армии  выстраиваются  позади,  а  фланги
          занимает  штаб:  справа  Дюваль  и  Анархист,  слева оба
                             социал-демократа.

Энн. Да это Джек!
Тэннер. Пропал!
Гектор. Ну конечно, он. Я говорил, что это вы, Тэннер. У нас  шина  спустила
     от прокола; дорога усеяна гвоздями.
Вайолет. Что это за люди и что вы тут у них делаете?
Энн. Почему вы уехали, ни слова никому не сказав?
Гектор. За вами букет роз, мисс Уайтфилд. (Тэннеру.) Когда мы узнали о вашем
     отъезде, мисс Уайтфилд держала со мной пари на  букет  роз,  что  моему
     автомобилю не догнать ваш ближе, чем в Монте-Карло.
Тэннер. Но это дорога вовсе не на Монте-Карло.
Гектор. Неважно. Мисс Уайтфилд выслеживала вас на всем пути.  Это  настоящий
     Шерлок Холмс в юбке.
Тэннер. Сила Жизни! Я погиб!
Октавиус (вприпрыжку вбегает  со  стороны  дороги  и  останавливается  между
     Тэннером и Стрэйкером). Джек, дружище, как же  я  рад,  что  ты  цел  и
     невредим. Мы боялись, что ты попал в плен к бандитам.
Рэмсден (вглядываясь в Мендосу). Лицо вашего друга кажется мне знакомым.

          Мендоса  вежливо  встает  и,  улыбаясь, подходит к Энн и
                                 Рэмсдену.

Гектор. Как странно: и мне тоже.
Октавиус. Я прекрасно знаю вас, сэр; не могу только вспомнить, где мы с вами
     встречались.
Мендоса (к Вайолет). А вам мое лицо незнакомо, мэм?
Вайолет. Очень знакомо; но у меня такая скверная память на имена.
Мендоса.  Это было в отеле "Савой". (Гектору.) Вы, сэр, часто завтракали там
     с  этой  дамой.  (Указывает  на  Вайолет.)  Вы, сэр (Октавиусу), не раз
     обедали   с   этой   дамой   (Энн)  и  ее  матерью  перед  спектаклем в
     Лицеум-театре.   (Рэмсдену.)  А  вы,  сэр,  часто  ужинали  в  обществе
     (понизив  голос  до  конфиденциального,  но  вполне отчетливого шепота)
     разных дам.
Рэмсден (сердито). А вам какое до этого дело, хотел бы я знать?
Октавиус. Как же так, Вайолет? Я считал, что вы с Мэлоуном были едва знакомы
     до этой поездки?
Вайолет (раздраженно). Этот человек, вероятно, служил в "Савое" метрдотелем.
Мендоса.  Официантом,  мэм.  У  меня  обо  всех  вас  сохранились  наилучшие
     воспоминания. Судя по вашей щедрости ко мне, я мог заключить,  что  все
     вы очень приятно проводили там время.
Вайолет. Какая дерзость! (Поворачивается к нему спиной и, опираясь  на  руку
     Гектора, начинает взбираться на скалу.)
Рэмсден. Довольно, друг мой. Надеюсь, вы  не  рассчитываете,  что  эти  дамы
     отнесутся  к  вам  как  к  знакомому  на  том  основании,  что  вы   им
     прислуживали за столом?
Мендоса. Простите, это вы первый заговорили о том, что мы  знакомы,  и  дамы
     последовали вашему примеру. Но так или иначе,  после  этого  проявления
     дурных манер, свойственных вашему  классу,  инцидент  исчерпан.  Впредь
     потрудитесь обращаться ко мне со всем  уважением,  как  к  постороннему
     человеку  и   такому   же   путешественнику,   как   вы.   (Высокомерно
     отворачивается и снова занимает свое президентское место.)
Тэннер. Ну вот! За всю поездку мне  впервые  встретился  человек,  способный
     здраво рассуждать, - и каждый из вас инстинктивно  торопится  оскорбить
     его. Даже Новый человек и тот не лучше других. Генри! Вы вели себя, как
     самый последний джентльмен!
Стрэйкер. Джентльмен! Ну уж нет!
Рэмсден. В самом деле, Тэннер, этот ваш тон...
Энн. Не слушайте его, дединька. Неужели вы к нему еще  не  привыкли?  (Берет
     его под руку и ласково уводит к скале, куда уже  взобрались  Вайолет  и
     Гектор.)

                   Октавиус, как собачка, бежит за ними.

Вайолет (со скалы). А вот и солдаты. Они соскакивают с машин.
Дюваль (в полном ужасе). О, nom de Dieu! [Черт возьми! (франц.)]
Анархист. Дураки! Теперь государство раздавит  вас  только  потому,  что  вы
     пощадили его по наущению политических прихвостней буржуазии.
Мрачный социал-демократ (готовый спорить  до  последней  минуты).  Напротив,
     только через захват государственного аппарата...
Анархист. Пока что этот аппарат сейчас вас захватит.
Шумный социал-демократ (ополоумев от страха). Да бросьте! Что мы тут делаем?
     Чего мы ждем?
Мендоса  (сквозь  зубы). Продолжайте. Спорьте о политике, болваны; почтеннее
     занятия не придумаешь. Продолжайте, говорят вам.

          На   участке   дороги,  господствующем  над  котловиной,
          показывается отряд солдат. Бандиты, борясь с мучительным
          желанием  спрятаться  друг за друга, стараются сохранить
          по   возможности  непринужденный  вид.  Мендоса  встает,
          величественный    в    своей   неустрашимости.   Офицер,
          командующий   отрядом,   спускается   в   котловину;  он
          подозрительно   оглядывает   бандитов;  затем  переводит
                             взгляд на Тэннера.

Офицер. Что это за люди, сеньор Ingles?
Тэннер. Моя охрана.