инством, снимая руки). Вы неисправимы, Джек. Зачем вы шутите над
     нашей привязанностью друг  к  другу?  Никому  не  пришло  бы  в  голову
     неправильно истолковать это. Вам ведь не приходит в голову, я надеюсь?
Тэннер. Моя кровь говорит за меня, Энн. Бедный Рикки-Тикки-Тави!
Энн (метнув на него быстрый взгляд, словно озаренная неожиданной мыслью). Не
     так уж вы глупы, чтобы ревновать к Тави.
Тэннер. Ревновать! С какой стати? Но я не удивляюсь вашей власти над ним. Со
     мной вы только шутите, и то я уже чувствую, как вокруг меня стягиваются
     убийственные кольца.
Энн. Вы думаете, я имею виды на Тави?
Тэннер. Не думаю, а знаю.
Энн (серьезно).  Берегитесь,  Джек.  Вы  причините  Тави  много  горя,  если
     наведете его на ложный след.
Тэннер. Не бойтесь. Он от вас не уйдет.
Энн. Хотелось бы мне знать: вы действительно умный человек?
Тэннер. Откуда это внезапное сомнение?
Энн. Вы как будто понимаете все, чего не понимаю я;  и  в  то  же  время  вы
     совершенный ребенок в таких вещах, которые я отлично понимаю.
Тэннер. Как Тави к вам относится, я понимаю, Энн; уж в этом-то  можете  быть
     уверены.
Энн. Но кроме того, вам кажется, что вы понимаете, как я отношусь к Тави.
Тэннер. Я слишком хорошо знаю, что ждет беднягу.
Энн. Если бы не покойный папочка, я бы  сейчас  от  души  посмеялась,  Джек.
     Смотрите же! Тави будет очень несчастен.
Тэннер. Вероятно. Но он этого  не  заметит,  бедняга.  Он  слишком  хороший.
     Потому-то он и совершит из-за вас роковую ошибку своей жизни.
Энн. По-моему, слишком умные люди гораздо чаще совершают
ошибки, чем слишком хорошие. (Садится, и презрение ко  всему  мужскому  полу
     ясно выражено в грациозном изгибе ее плеч.)
Тэннер. О, я знаю, что судьба Тави вас не особенно  беспокоит.  Но  в  любви
     всегда один целует, а другой лишь позволяет  себя  целовать.  Так  вот:
     целовать будет Тави, а вы лишь будете подставлять щеку; и бросите  его,
     как только подвернется что-нибудь получше.
Энн (обиженно). Вы не имеете права так говорить, Джек. Это  несправедливо  и
     невежливо. Не моя вина, если вам и Тави угодно  делать  глупости  из-за
     меня.
Тэннер (тоном раскаяния). Простите мои грубые выпады, Энн. Они направлены не
     против вас, а против всего испорченного  мира.  (Она  бросает  на  него
     довольный, прощающий взгляд; он  тотчас  настораживается.)  А  все-таки
     скорей бы вернулся Рэмсден.  С  вами  я  никогда  не  чувствую  себя  в
     безопасности; какое-то наваждение... или нет, не наваждение, а какое-то
     утонченное любопытство влечет меня к вам.

                                Она смеется.

     Да,   да,  именно.  Вы  это  знаете  и  наслаждаетесь  этим.  Открыто и
     бессовестно наслаждаетесь этим!
Энн. Ну и кокетка же вы, Джек!
Тэннер. Кокетка?! Я?!!
Энн. Да, вы. Вы всегда готовы осудить и оскорбить человека, но в то же время
     ни за что не выпустите его из рук.
Тэннер. Я позвоню. Наш разговор и так уже зашел дальше, чем я предполагал.

          Возвращаются  Рэмсден  и Октавиус, с ними мисс Рэмсден -
          деловитая,  почтенного  вида старая дева; на ней простое
          коричневое   шелковое  платье  и  ровно  столько  колец,
          цепочек и брошей, сколько нужно, чтобы показать, что она
          одета  скромно не по бедности, а из принципа. Она входит
          в комнату весьма решительным шагом; мужчины, растерянные
          и  удрученные,  следуют  за  ней. Энн встает и порывисто
          бросается  ей  навстречу.  Тэннер  отступает к простенку
          между  бюстами  и  делает вид, что занят рассматриванием
          картин.  Рэмсден,  как  обычно, подходит к своему столу;
              Октавиус старается держаться поближе к Тэннеру.

Мисс Рэмсден (почти  оттолкнув  Энн,  решительным  движением  усаживается  в
     кресло, где прежде сидела миссис Уайтфилд). Я умываю руки.
Октавиус (окончательно пришибленный). Я знаю, мисс Рэмсден, вы желаете, чтоб
     я увез Вайолет домой. Я сейчас. (Нерешительно поворачивается к двери.)
Рэмсден. Нет, нет...
Мисс Рэмсден. К чему говорить "нет", Роубэк? Октавиус знает, что  я  никогда
     не закрыла бы дверь твоего дома перед женщиной, искренне раскаивающейся
     и  огорченной.  Но  если  женщина  не  только  безнравственна,  но  еще
     упорствует в своей безнравственности - нам с ней не по пути.
Энн. Ах, мисс Рэмсден, что вы хотите сказать?  Вайолет  что-нибудь  говорила
     вам?
Рэмсден. Вайолет  действительно  очень  упряма.  Она  не  хочет  уезжать  из
     Лондона. Я отказываюсь понять ее.
Мисс Рэмсден. А я ее отлично понимаю. Ясно как  божий  день:  она  не  хочет
     уезжать потому, что не желает разлучаться с этим мужчиной, кто бы он ни
     был.
Энн. Ну конечно, конечно! А вы, Октавиус, говорили с ней?
Октавиус. Она отказывается от объяснений. Она сказала, что ничего не  станет
     решать, пока  не  посоветуется  с  кем-то.  По-видимому,  с  тем  самым
     негодяем, который обманул ее.
Тэннер (Октавиусу). Ну и пусть  она  советуется.  Он  только  рад  будет  ее
     отъезду. Не вижу, в чем тут трудность!
Мисс Рэмсден (не дав Октавиусу раскрыть рот для ответа).  Трудность,  мистер
     Джек, в том, что предлагая свою помощь, я  вовсе  не  предлагаю  своего
     соучастия в безнравственных  поступках.  Или  она  даст  слово  никогда
     больше не видеть этого человека, или пусть находит себе других  друзей;
     и чем скорее, тем лучше.

          В дверях показывается горничная. Энн поспешно садится на
          свое  место  и  делает  вид, что ее все это нисколько не
               касается. Октавиус инстинктивно подражает ей.

Горничная. Кэб у подъезда, мэм.
Мисс Рэмсден. Какой кэб?
Горничная. Для мисс Робинсон.
Мисс Рэмсден. О! (Овладев собой.) Хорошо.

                             Горничная уходит.

     Она послала за кэбом.
Тэннер. Я хотел послать за этим кэбом еще полчаса назад.
Мисс Рэмсден. Очень рада, что она  понимает,  в  какое  положение  поставила
     себя.
Рэмсден. Мне очень неприятно,  что  она  так  уезжает  отсюда,  Сьюзен.  Нам
     следовало быть помягче.
Октавиус. Нет. Я еще и еще раз благодарю вас,  но  мисс  Рэмсден  совершенно
     права: Вайолет больше не может здесь оставаться.
Энн. По-моему, вы должны поехать вместе с ней, Тави.
Октавиус. Она не захочет.
Мисс Рэмсден. Конечно,  не  захочет.  Она  прямехонько  отправится  к  этому
     мужчине.
Тэннер. Что вполне естественно после достойного  приема,  который  ей  здесь
     оказали.
Рэмсден (вконец расстроенный). Вот, Сьюзен, слышишь? А ведь в этом есть доля
     правды. Неужели ты не могла, не нарушая своих принципов,  быть  немного
     терпеливее с этой бедной девушкой? Она так еще молода; в этом  возрасте
     свойственно заблуждаться.
Мисс Рэмсден. Ничего, если ей так нужно сочувствие, она в  избытке  встретит
     его у мужчин. Я просто удивлена твоим поведением, Роубэк.
Тэннер. Я тоже удивлен; и, надо сказать, приятно.

          В  дверях  появляется  Вайолет.  Ее выдержке и отнюдь не
          покаянному    виду    могли    бы   позавидовать   самые
          добродетельные   представительницы  ее  пола.  Небольшая
          головка,  упрямый маленький рот и подбородок, горделивая
          осанка   и   надменная   чеканность   речи,  безупречное
          изящество  костюма, дополненного очень нарядной шляпой с
          чучелом птицы, - все вместе создает облик прелестный, но
          в  то  же время и несколько отпугивающий. Это не сирена,
          как  Энн,  -  она вызывает восхищение без всякого усилия
          или  хотя  бы  желания со своей стороны; кроме того, Энн
          присущ некоторый юмор, а Вайолет он совершенно незнаком,
          как незнакома ей, вероятно, и жалость; если что-нибудь и
          служит  ей сдерживающим началом, то это ум и гордость, а
          никак не милосердие. Голосом учительницы, обращающейся к
          группе    провинциальных    школьниц,   она   с   полным
          самообладанием  и  некоторым  отвращением заговаривает о
                           том, ради чего пришла.

Вайолет. Я хотела  предупредить  мисс  Рэмсден,  что  браслет,  который  она
     подарила мне в день рождения, лежит на столе в комнате экономки.
Тэннер. Вайолет, войдите, сядьте, и давайте поговорим серьезно,
Вайолет. Благодарю вас. На мой взгляд, сегодня уже достаточно было  семейных
     разговоров. Твоя мать тоже так считает, Энн; она  уехала  домой  вся  в
     слезах. Во всяком случае, я теперь точно знаю цену  некоторым  из  моих
     так называемых друзей. Всего хорошего.
Тэннер. Нет, нет! Погодите минуту. Я хочу сказать два слова  и  очень  прошу
     вас их выслушать.

          Она  смотрит  на  него  без  малейшего  любопытства,  но
          медлит,   по-видимому,   не  столько  ради  того,  чтобы
              выслушать его, сколько чтобы натянуть перчатку.

     Во всем этом деле я полностью на вашей стороне. Я с искренним уважением
     приветствую  вашу смелость и решительность. Вы кругом правы, а все ваши
     близкие кругам виноваты перед вами.

          Сенсация.  Энн  и  мисс  Рэмсден встают и поворачиваются
          лицом  к  ним  обоим.  Вайолет,  которая изумлена больше
          других, забывает про свою перчатку и выходит на середину
          комнаты,  недоумевающая  и рассерженная. Только Октавиус
          не  трогается  с места и не поднимает головы; он сгорает
                                 со стыда.

Энн (взывая к благоразумию Тэннера). Джек!
Мисс Рэмсден (оскорбленно). Ну, знаете ли!
Вайолет (Тэннеру, резко). Кто вам сказал?
Тэннер. Как кто? Рэмсден и Тави, конечно. Почему им было не сказать?
Вайолет. Но ведь они не знают.
Тэннер. Не знают - чего?
Вайолет. Я хочу сказать: они же не знают, что я права.
Тэннер. О, сердцем они, конечно, знают это, хотя в силу глупых предрассудков
     насчет нравственности, приличий и прочего считают своим долгом осуждать
     вас. Но я твердо знаю - как знает  весь  мир,  хотя  не  смеет  открыто
     признать это, - что вы были правы, следуя  своему  инстинкту;  что  нет
     большего  достоинства  в  женщине,  чем  смелость  и  верность   своему
     жизненному призванию, а материнство торжественно возводит ее на  высшую
     ступень женственности; и, хотя вы формально не замужем, это ни на  йоту
     не уменьшает вашей добродетели и вашего права на наше уважение.
Вайолет (вне себя от негодования). Так, значит, вы, как и все, считаете меня
     безнравственной женщиной!  Мало  того,  вы  еще  воображаете,  будто  я
     разделяю ваши гнусные взгляды! Мисс Рэмсден, я  терпела  ваши  жестокие
     слова,  зная,  что  вы  о  них  пожалеете,  когда  узнаете  истину.  Но
     выслушивать похвалы Джека, будто я  одна  из  тех  тварей,  которых  он
     превозносит, - это уже слишком! Ради моего мужа я держала  до  сих  пор
     свой брак в тайне. Но сейчас я, как  замужняя  женщина,  требую,  чтобы
     меня перестали оскорблять.
Октавиус (поднимая голову с чувством неописуемого облегчения). Ты замужем?
Вайолет. Да; и мне кажется, можно было догадаться об  этом.  Почему  вы  все
     решили, что я надела обручальное кольцо, не имея на  то  права?  Никому
     даже в голову не пришло спросить меня. Этого я никогда не забуду.
Тэннер (уничтоженный). Я разбит в пух и прах.  Но,  право  же,  я  не  думал
     ничего дурного. Прошу прощения. Смиренно прошу прощения.
Вайолет. Надеюсь, впредь вы будете внимательнее к своим словам. Конечно,  их
     никто не  принимает  всерьез,  но  все  же  приятного  в  них  мало,  а
     бестактности достаточно.
Тэннер (склоняясь перед бурей). Мне нечего возразить. Впредь  буду  умнее  и
     никогда больше не встану на защиту женщины. Боюсь, что все  мы  уронили
     себя в ваших глазах, за исключением разве Энн. Она-то отнеслась  к  вам
     по-дружески. Ради Энн простите нас всех.
Вайолет. Да, Энн была очень добра ко мне; впрочем, она все знала.
Тэннер (с жестом отчаяния). О!!! Какой чудовищный обман! Какое коварство!
Мисс Рэмсден (чопорно). А  кто  же,  позвольте  спросить,  этот  джентльмен,
     который не признает свою жену?
Вайолет (живо). Уж это мое дело, мисс Рэмсден. У меня есть особые причины до
     поры до времени держать свой брак в тайне.
Рэмсден. Я могу сказать только одно: мы все чрезвычайно  сожалеем,  Вайолет.
     Мне стыдно думать о том, как мы к вам отнеслись.
Октавиус (неловко). Прости меня, Вайолет. Больше мне нечего сказать.
Мисс Рэмсден (все еще не желая сдаваться). То, что вы нам сообщили, придает,
     разумеется, делу иной вид. Но все же, я должна...
Вайолет (перебивая ее). Вы должны принести мне свои извинения, мисс Рэмсден:
     вот что вы в первую очередь должны сделать. Будь вы замужней  женщиной,
     вряд  ли  вам  было  бы  приятно  сидеть  в  комнате  экономки,   точно
     напроказившая школьница, и слушать выговоры  молодых  девиц  и  пожилых
     дам, не обремененных серьезными заботами и обязанностями.
Тэннер. Лежачего не бьют, Вайолет. Может оказаться, что мы сваляли дурака, -
     но на самом деле это вы нас одурачили.
Вайолет. Уж вы, Джек, здесь во всяком случае ни при чем.
Тэннер. Ни при чем? Да Рэмсден чуть не обвинил меня в том, что я и есть этот
     неведомый джентльмен!

          Рэмсден  бурно  выражает  свой  протест,  но утихает под
                    напором холодного бешенства Вайолет.

Вайолет. Вы! Какая низость! Какая гнусность! Какие гадости вы  обо  мне  тут
     говорили! Если б это узнал мой муж, он бы мне и разговаривать ни с  кем
     из вас не позволил. (Рэмсдену.) Хоть  от  этого-то  вы  могли  бы  меня
     избавить!
Рэмсден. Уверяю вас, я и  не  думал...  во  всяком  случае,  это  чудовищное
     искажение моих слов, я только...
Мисс Рэмсден. Не к чему извиняться,  Роубэк.  Она  сама  виновата.  Это  она
     должна просить прощения за то, что обманула нас.
Вайолет. Для вас, мисс Рэмсден, я  готова  сделать  исключение:  вам  трудно
     понять меня в данном вопросе; но от людей с  большим  опытом  я  вправе
     была ожидать большего такта. Одним словом, для меня ясно,  что  все  вы
     поставили себя в крайне неловкое положение, и  я  думаю,  что  разумнее
     всего мне уехать. До свидания. (Уходит, не дав никому опомниться.}
Мисс Рэмсден. Ну, знаете ли!
Рэмсден (жалобно). Мне кажется, она не совсем к нам справедлива.
Тэннер. Придется вам, как и всем нам, склониться перед обручальным  кольцом,
     Рэмсден. Чаша нашего позора переполнилась.



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

          В  парке  загородной  виллы близ Ричмонда, на подъездной
          аллее застрял из-за поломки автомобиль. Он успел доехать
          до   поворота   аллеи,  откуда  сквозь  листву  деревьев
          виднеется  фасад  дома;  Тэннер,  который стоит слева от
          автомобиля, мог бы беспрепятственно обозревать со своего
          места  западное  крыло  этого дома, не будь его внимание
          поглощено  парой  ног  в  синих  брюках, торчащих из-под
          машины.  Он  с  интересом  следит за ними, пригнувшись и
          упираясь  руками  в  колени.  Кожаное  пальто  и фуражка
          изобличают   в  нем  одного  из  участников  прерванного
                                путешествия.

Ноги. Ага! Есть!
Тэннер. Ну как, теперь в порядке?
Ноги. В порядке.

          Тэннер   наклоняется  и,  ухватясь  за  ноги,  точно  за
          рукоятки   тачки,   вытаскивает  наружу  их  обладателя,
          который  переступает  руками, держа в зубах молоток. Это
          молодой  человек  в аккуратном костюме из синей материи,
          чисто выбритый, с темными глазами, квадратными пальцами,
          короткими,  тщательно  причесанными  черными  волосами и
          скептически  приподнятыми  бровями  не совсем правильной
          формы. Когда он возится с машиной, движения его быстры и
          неожиданны,  хотя  в  то  же  время обдуманны и точны. К
          Тэннеру   и   его  друзьям  он  относится  без  малейшей
          почтительности, но благодаря своему хладнокровию и такту
          ему  удается  удерживать  их на расстоянии, не давая при
          этом  поводов  к  недовольству.  Тем  не менее он всегда
          зорко следит за ними, - слегка, впрочем, иронически, как
          человек,   хорошо  знающий  изнанку  жизни.  Говорит  он
          медленно,  с оттенком сарказма; и поскольку в своей речи
          он  совершенно не стремится подражать джентльмену, можно
          заключить,  что  его  опрятная  внешность является данью
          уважения  тому  классу,  к которому он принадлежит, а не
          тому,  которому  служит. Сейчас он садится на свое место
          за  рулем,  чтобы  спрятать  инструменты  и  снять  свой
          комбинезон.  Тэннер  снимает кожаное пальто и со вздохом
          облегчения  кидает  его  в  машину, очень довольный, что
          наконец   от   него   избавился.   Шофер,  заметив  это,
          презрительно   встряхивает   головой   и   с   насмешкой
                       поглядывает на своего хозяина.

Шофер. Что, надоело?
Тэннер. Дойду пешком; не мешает размять  ноги  и  немного  успокоить  нервы.
     (Смотрит  на  часы.)  Вам  известно,  что  мы  проехали  расстояние  от
     Гайд-парка до Ричмонда за двадцать одну минуту!
Шофер. Я и за пятнадцать проехал бы, был бы путь свободен.
Тэннер. Скажите, зачем  вы  это  делаете  -  из  любви  к  спорту  или  ради
     устрашения вашего злополучного хозяина?
Шофер. А вы чего боитесь-то?
Тэннер. Во-первых, налететь на штраф; во-вторых - сломать себе шею.
Шофер. Так если вам медленная езда по душе, ездили бы в  омнибусе.  Дешевле.
     Вы мне платите деньги, чтобы экономить время и оправдать тысячу фунтов,
     которую вам стоила машина. (Спокойно усаживается.)
Тэннер. Я раб этой машины и ваш тоже.  Мне  эта  проклятая  штука  по  ночам
     снится.
Шофер. Это пройдет. Скажите, пожалуйста,  вы  там  у  них  долго  пробудете?
     Может, вы все утро собираетесь с дамами разговоры разговаривать, так  я
     поставлю машину в гараж и пойду погляжу, как  тут  насчет  завтрака.  А
     если нет, буду ждать вас с машиной здесь.
Тэннер. Лучше  ждите.  Мы  не  задержимся.  Сейчас  должен  приехать  мистер
     Робинсон, он едет с одним молодым американцем, мистером Мэлоуном, в его
     новой американской машине.
Шофер (выскакивает и подбегает к Тэннеру). Американская машина?!  Следом  за
     нами из Лондона?!
Тэннер. Может быть, они уже здесь.
Шофер. Если б я только знал! (Тоном глубокого упрека.) Почему вы не  сказали
     мне, мистер Тэннер?
Тэннер. Потому что мне говорили, будто эта машина может  делать  восемьдесят
     четыре мили в час; а что можете делать вы, когда  вас  нагоняет  другая
     машина, я и сам знаю. Нет, Генри, бывают обстоятельства, о которых  вам
     вредно знать, - и это как раз одно из таких  обстоятельств.  Но  вы  не
     огорчайтесь: нам предстоит прогулка вполне в  вашем  вкусе.  Американец
     повезет мистера Робинсона, его сестру и мисс Уайтфилд.  С  нами  поедет
     мисс Рода.
Шофер (успокоившись и думая уже о другом). Это ведь сестра мисс Уайтфилд?
Тэннер. Да.
Шофер. А сама мисс Уайтфилд поедет в другой машине? Не с вами?
Тэннер. А почему, черт  возьми,  она  должна  ехать  со  мной?  Ведь  мистер
     Робинсон будет в той машине.

          Шофер,  взглянув  на Тэннера с хладнокровным недоверием,
          принимается насвистывать вполголоса популярную песенку и
          отходит  к  машине.  Тэннер,  несколько раздосадованный,
          хочет  продолжить  разговор, но останавливается, услышав
          шаги   Октавиуса.   Октавиус   идет   от   дома,  одетый
                        по-дорожному, но без пальто.

     Слава  богу, мы проиграли гонку: вот и мистер Робинсон. Ну, Тави, хорош
     американский паровичок?
Октавиус. Пожалуй. Мы ех