дел каких-то животных, похожих на
огромных  черных  свиней,  и удивился туземным  людям,  позволяющим  свиньям
свободно гулять повсюду, а также туземным свиньям,  находящим удовольствие в
купании  поздно вечером, когда  вода в реке, несомненно ниже 27(.  Далее  он
почувствовал, что  кругом все мокро, и сообразил,  что он  попал в положение
туземной свиньи. Наконец  он очутился на берегу, чему способствовали  толчки
тех же  странных животных.  Он  был  доволен  сухостью  земли,  но  опечален
толчками,  которые  болезненно  отразились  на некоторых частях его  нежного
тела.  Почесывая на  берегу  свой зад,  он мог наблюдать  картину  редкую по
живописности, за которую любой кинематограф дал бы дюжину крушений поездов и
даже   авиационных   катастроф:   28  октября   1920   ода  по  европейскому
летоисчислению   стадо   бегемотов  (ибо  странные  животные   были   именно
бегемотами, о чем Ван Эстерпэд  догадался, вспомнив свое детство и посещения
зоологического сада), резвясь и  невинно играя, опрокинуло  яхту  "Бельжик",
причем молодые бегемоты, почувствовав сильный аппетит и пренебрегая советами
старых бегемотов,  съели  не  только  четырех миллионеров, трех кандидатов в
миллионеры,  скрипача,  повара,  лакея,  но   и  поместительные  чемоданы  с
цилиндрами,  с  электрическими  клизмами,  за что  поплатились  трехмесячным
запором и изжогой.
     Указанные болезненные  явления  испытывали  бегемоты. Что  касается Ван
Эстерпэда,  то, увидев гибель  своих друзей, он  не  на  шутку  испугался  и
поспешил удалиться  от берега в лежавший неподалеку пальмовый лес. Был тихий
теплый вечер. Присев под пальмой  на мягкий  мох, Ван  Эстерпэд почувствовал
себя в  зимнем  саду  ресторана "Рен  Мари". Какая-то тропическая полуночная
птица  вполне удовлетворительно заменяла солиста миланской оперы. Прерванное
столь неприятно пищеварение возобновилось, и Ван Эстерпэд спокойно уснул.
     Проснувшись  он  начал  искать  кнопку  звонка,  но  прижал   какого-то
огромного жука, сильно ущемившего  его палец. Он  позвал лакея Гастона, но в
ответ с пальм посыпались большущие орехи, кидаемые рассерженными обезьянами.
Раздумывая, стоит  ли тереть вспухшими  пальцами шишки на  лбу, Ван Эстерпэд
мало-помалу очнулся и вспомнил происшедшее. Меланхолично вздохнув, но отнюдь
не теряя присутствия  духа, он побрел по лесу,  разыскивая местной  почтовое
отделение, чтобы телеграфно выписать из Брюсселя пароход, врача и чемодан со
всеми предметами первой необходимости.
     Ему повезло  -  через несколько часов он увидал  перед  собой  если  не
почтовое  отделение,  то  все  же  крохотного,  черного,  совершенно  голого
человечка. Ван  Эстерпэд  сразу понял,  что  это  грум какой-нибудь  местной
гостиницы,  и, будучи  утомленным, потребовал, чтобы  черный человечек отвез
его на плечах, ввиду  отсутствия автомобиля или хотя  бы экипажа.  Но  грум,
слушая миллионера, нагло  улыбался и,  вместо того чтобы присесть,  как  это
делают   дрессированные   верблюды,  начал  фамильярно  щекотать  живот  Ван
Эстерпэда, срывая с цепочки один  из брелоков. Раздосадованный Ван  Эстерпэд
решил пожаловаться гостиничной администрации, а  пока  что,  проявив хорошие
способности, хотя никогда до этого времени не  садился ни на человека, ни на
лошадь,  оседлал грума и закричал: "Гоп, гоп!".  Грум  не  двигался с места.
Миллионер пришпорил его  узкими носками  туфель, бил  набалдашником палки по
голове, но в  результате грум вместо того  чтобы продвигаться  к  гостинице,
корчась упал на землю. Делать было нечего, и Ван Эстерпэд отправился  дальше
пешком.
     Вскоре он добрел до лачуги и услышал приятный запах пищи. Вспомнив, что
за весь день он еще  ни  разу  не ел, и  не  желая оставаться  бездельником,
миллионер  вошел  в  хижину,  которая  легко  могла  бы  оказаться  туземным
рестораном последнего  разряда. На огне жарились  куски мяса, а  вокруг  них
прыгала старая женщина, также  совершенно черная. Ван  Эстерпэд заказал себе
порцию отбивных котлет с горошком, но это не  произвело на  старуху должного
впечатления.
     Правда,  забыв о  мясе, она начала прыгать вокруг Ван Эстерпэда, но  не
делала  при этом никаких приготовлений к тому, чтобы  накрыть стол,  кстати,
вовсе  отсутствовавший.  Ван  Эстерпэд  готов  был серьезно  задуматься  над
нравами  местных  жителей,  но  запах  мяса  напомнил  ему  о  невыполненных
обязанностях, и, пренебрегая  всеми приличиями,  пользуясь  тем, что  четыре
миллионера  и  три  кандидата  в  миллионеры, съеденные бегемотами, не могли
увидеть его позора, он взял руками кусок мяса и скушал  его, как сандвич  во
время пикника. Старуха принялась визжать и даже  царапаться.  Ван  Эстерпэд,
оскорбленный тем, что она сомневается в его кредитоспособности, дал ей билет
десятифранкового   достоинства.   Когда   же   старуха,   неудовлетворенная,
продолжала свое неприличное  поведение, миллионер,  вспомнив игру в  футбол,
которую он наблюдал неоднократно, ударил ее  ногой в живот столь  ловко, что
жадная владелица туземного ресторана покатилась на землю.
     Укрепленный  сознанием  исполненного долга,  а  также куском  мяса, Ван
Эстерпэд заглянул в соседнюю лачугу и увидел молоденькую девушку, опять-таки
черную. Ему  стало совершенно ясно, что большинство  людей,  населяющих  эти
места,  отличаются  черным  цветом  кожи  и,  по всей  вероятности, являются
неграми.  В дальнейшем его поведении сказались результаты советов консилиума
брюссельских профессоров и отсутствие на яхте "Бельжик"  особ женского пола.
Ван  Эстерпэд,   глядя  на  тело  девушки,  вспомнил  о  работах,  давно  им
заброшенных, и решил вместо праздных ожиданий будуаров с пеньюарами снизойти
до простой, черной и совершенно голой женщины. Осмотрев девушку, он убедился
в том, что  ее  устроение не  отличается от устроения девушек белого цвета и
что достаточно закрыть глаза для  того, чтобы  не заметить  перемены страны,
климата  и  населения.  Девушка  отчаянно  отбивалась   и  пребольно  кусала
подбородок Ван Эстерпэда, но  миллионер, вспомнив различные  приемы  опытных
брюссельских актрис, не удивился этому и  даже похвалил  ее  искусство.  Что
касается подбородка, то, вспухший, он  вполне соответствовал лбу, хранившему
следы  обезьяньих  игр. Когда  Ван Эстерпэд,  утомленный, собирался покинуть
хижину,  он  заметил, что девушка  злобно визжит, точно так, как  это делала
старуха.  Такой  способ  выражать  свои чувства удивил  миллионера  -  голая
девушка, прикрытая лишь одним поясом, да и то сделанным из ничего не стоящих
листьев,  не  могла  быть  особенно  дорогой  куртизанкой, и  посещение  Ван
Эстерпэда, радующее даже примадонн Брюссельского королевского театра, должно
было только польстить  ей. Вынув из кармана чековую книжку, он щедро выписал
ей чек за No 406186:
     "В  Бельгийский  королевский  банк.  Выплатите предъявительнице  сего -
черной голой девушке  - пятьсот франков".  Но листок не успокоил девушку,  и
Ван  Эстерпэду  снова  пришлось прибегнуть  к  спортивным приемам.  Выйдя из
хижины, он  присел под пальмой на мох, уже  доказавший  свое  право заменять
перины, которые столь искусно взбивал лакей Гастон, и задремал. Проснулся он
от  чудовищного шума. В  шагах пятидесяти от него черные люди били палками в
натянутые на шесты звериные шкуры и  издавали при этом рыканье, напоминавшее
весь зоологический сад в целом.
     Для  уяснения дальнейших  событий  необходимо  перейти  от  переживаний
неунывающего  миллионера  к  нравам  и обычаям  черных  людей,  которые,  по
совершенно правильной догадке  Ван Эстерпэда, принадлежали к неграм, а более
точно  -  к  племени гобулу. Как  это ни покажется  странным, негры  племени
гобулу, живущие  на  огромном  расстоянии  от Брюсселя и  других  культурных
центров,  не имеющие ни гостиниц, ни скромного почтового отделения, являлись
людьми крайне этическими. Все они,  даже крохотный  негритенок, погибший под
туфлями и  палкой  Ван Эстерпэда, прекрасно знали,  что на  свете существует
добро и зло. Но, не обладая ни трудами отцов церкви, ни сводами законов, они
не знали, как отличить добро от зла и зло  от добра.  Для  этого  им служила
священная трубка  с изображением бога Кабалаша, умевшего различать все вещи,
в  том  числе  неразличимое  добро и зло. У Кабалаша, как у всех богов, были
глаза, уши,  нос, рот, но  познавал он мир своим огромным разверстым  пупом.
Познание богом Кабалашем вещей непостижимо  мало удовлетворяло людей племени
гобулу. Гораздо сильнее радовало их  то, что при помощи священной трубки бог
Кабалаш передавал им крупицу  своей  мудрости  и помогал определить,  что  в
человеке  зло  и  что  добро.  Делалось это  следующим  образом.  В  трубку,
вырезанную из твердого кокосового  дерева,  вернее,  в ту  ее часть, которая
представляла из  себя разверстый  пуп бога Кабалаша,  вкладывалось несколько
зерен  конопли.  Затем  самый благочестивый человек племени  гобулу, вождь и
судья, подносил к своим толстым губам длинный ствол трубки. Зажигая угольком
конопляные зерна, он плавно вдыхал душистый дым. К вождю приводили человека,
подлежащего  испытанию, и вождь, куря священную трубку, долго глядел  на пуп
испытуемого. Мало-помалу ясновзорность бога Кабалаша передавалась вождю. Зло
и  добро,  которые  пребывают  в  человеческой  душе  незримыми  песчинками,
вырастали в исполинские горы. Если человек сделал злое дело, вождь, глядя на
его  пуп, видел  сначала  копошащегося  червяка,  потом змейку, и,  наконец,
огромного удава, - такого человека праведные люди племени  гобулу убивали  и
мясо его кидали  шакалам. Если человек был  добр, вождь видел  птицу, овцу и
слона,  -  такому  человеку давали барана  и  пальмовое вино.  Так священная
трубка помогала людям племени  гобулу блюсти справедливость, карать виновных
и награждать достойных. Заменяя теологические трактаты и уголовные уложения,
она не  требовала  никаких  умственных усилий, превращающих  цветущих юношей
юридического и богословского факультетов в преждевременных старцев, и вместе
с тем не допускала столь частых, увы, судебных ошибок.
     Следует  отметить, что  с  точки  зрения европейской и  так  называемой
"научной",  обычаи  племени  гобулу легко  объяснимы, если вспомнить, что из
семени индийской конопли, растущей и в Африке, приготовляется  наркотическое
средство, именуемое гашишем.  Человек, курящий  гашиш  или  принимающий  его
внутрь, воспринимает все зримые вещи, звуки, цветы, запахи, даже отвлеченные
понятия в сильно увеличенном виде.
     Последнее,  впрочем,   могло   интересовать  профессоров  Брюссельского
университета,  но  отнюдь  не людей  племени гобулу, вполне  удовлетворенных
божественной  сущностью  пупа  Кабалаша. Ударяя палками в натянутые на шесты
звериные шкуры и  потревожив этим послеобеденный  отдых  Ван Эстерпэда,  они
интересовались  совершенно  другим,  а именно - вторжением  в поселок белого
человека, убившего  мальчика, обокравшего  и убившего почтенную мать вождя и
изнасиловавшего его младшую дочь. Черные люди, ударяя в шкуры,  созывали все
племя гобулу на совет, как победить белого человека. Было решено, что десять
самых  искусных  охотников  на  львов,  леопардов  и  носорогов  с  копьями,
дротиками  и   отравленными  стрелами  выйдут  в  лес,  сопровождаемые  всем
племенам.
     Охотники тотчас  же взяли свои смертоносные орудия и выступили гуськом,
причем впереди шел вождь племени гобулу, грозный Канджа, испуская  отчаянный
утробный гром. За ним  рычали,  мычали,  блеяли, ржали,  верещали,  ревели и
мяукали все  люди  племени гобулу. Не успели  они исполнить первого  куплета
боевой  песни,  как навстречу им  показался белый человек, щеривший  глаза и
сладко позевывавший.  Грозный Канджа приготовился  к  страшному  поединку  и
поднял  копье.  Но  Ван  Эстерпэд,  которому  очень понравилась  праздничная
процессия  туземцев, очевидно  членов какого-нибудь общества хорового пения,
весело улыбаясь, вполне миролюбиво приближался к грозному вождю. Канджа стал
выжидать  прыжка  этого  белого  зверя. Взглянув на  браслет с  часами,  Ван
Эстерпэд  увидал,  что  уже  пять  часов,  и понял,  чем вызвано его  легкое
томление. Потрепав обезумевшего от ужаса Канджу по щеке, он сказал страшному
вождю:
     - У вас  здесь очень, очень мило.  Н скажи мне, где  бы я мог  получить
пятичасовой чай с легким кексом?
     Оправившись,  Канджа  схватил белого  человека.  Подбежавшие  смельчаки
крепкими жилами лианам связали миллионера и потащили его к хижине вождя. Ван
Эстерпэд понял, что происходит нечто неприятное, напоминавшее вчерашний ужин
бегемотов, и тихонько запищал:
     - Полицию! Позовите полицию!
     Конечно, если  бегемоты съели электрические клизмы, люди племени гобулу
могли бы сразу съесть пленного, но этому помешали их этические предрассудки.
Они  твердо  верили, что всякая  пища,  входящая в  человека, возвышает  или
унижает его душу.  Съесть сердце льва или печень кондора - значит приобрести
храбрость.  Съесть  уши зайца или хвост лисы - значит стать трусом.  Поэтому
люди племени гобулу никогда не ели незнакомых  людей, а тела злодеев  кидали
шакалам, дабы эти гнусные отродья стали еще гнусней.
     Не  съесть белого  человека  намеревались  идеалистические  туземцы,  а
судить его,  то есть с помощью  бога Кабалаша  узнать, что несет он  племени
гобулу - добро или зло? Канджа взял трубку и,  вложив  в  пуп зерна конопли,
закурил   ее.   Сразу  на   его  лице   обозначилась  улыбка  удовлетворения
божественной мудростью. Другие  люди  племени гобулу принялись сдирать с Ван
Эстерпэда жилет,  чтобы  обнажить  его  пуп,  ибо именно  на  пуп должен был
смотреть  мудрый   Канджа.   Миллионер,  не  понимая,   почему  туземцы  так
интересуются его животом,  решил, что  это,  очевидно, доктора, и по  старой
привычке,  пока  негры,  одолевая слишком сложные для них пуговицы, всячески
толкали его, зажмурясь, шептал:
     - Нет, не болит... и здесь не болит... Все в порядке...
     Поглядев на обнаженный пуп белого человека, Канджа ничего не увидел. То
есть он увидел то, что  видели все:  волосатый живот с кружочком, но под ним
не  было  никаких  признаков  добра  или  зла. Обеспокоенный  столь странным
обстоятельством, мудрый Канджа спросил:
     - Человек ли это?
     Тотчас  же  люди  племени  гобулу  начали  проверять,  человек  ли  Ван
Эстерпэд, дергать его за волосы,  заглядывать в рот, щекотать под мышками  и
лизать  его  нос.   Догадливый  миллионер   сообразил,  что  это,  по   всей
вероятности, осмотр, и скромно предъявил свой паспорт,  карточку избирателя,
пароходный билет, даже именное приглашение на завтрак к бельгийскому королю.
Но  все эти бумажки не удовлетворили  черных  людей,  продолжавших проверять
достоверность существования Ван Эстерпэда руками  , ногами и языком. Наконец
они ответили вождю:
     - Да, это человек.
     Канджа закурил вторую трубку и снова ничего не увидел, кроме волосатого
живота с кружочком. И овладел страх, он спросил:
     - Правда ли, что я, Канджа, живу и курю священную трубку бога Кабалаша?
     На  этот раз,  сразу,  не проверяя очевидности ни  руками,  ни  ногами,
черные люди ответили:
     -  Да,  ты,  мудрый  Канджа,  живешь  и куришь уже вторую  трубку  бога
Кабалаша.
     Тогда  Канджа  закурил  третью  трубку  и  впился  глазами  в  пуп  Ван
Эстерпэда,  тщась  найти  под  ним  хотя  бы  маленького  червячка  зла  или
крохотного птенчика  добра. Но  все его  усилия  были  напрасны. В ужасе  он
отложил священную трубку и воскликнул:
     - Бог Кабалаш видит все.  Но  не все видит бедный Канджа, даже когда он
курит трубку бога. Белый человек - не простой человек. Я не знаю, добро ли в
нем или зло. Но если в нем добро - оно  больше  земли,  и мои слабые глаза в
нем заблудились.  А если  в нем  зло  - оно больше  воды, и мои слабые глаза
утонили в нем.
     Так говорил  Канджа, ибо мудрый человек знает,  что  вечером не  солнце
умирает,  а  слепнут  глаза;  он  равно  славит бога  Кабалаша  днем,  когда
различает далекие облака на небесах, и ночью,  когда не может различить даже
блох на своей собственной груди.
     Люди племени гобулу благоговейно выслушали слова Канджи и опустились на
корточки, чтобы хорошенько подумать о них. Подумав, они сказали Кандже:
     - Если  Канджа  не может  увидеть  белого человека,  может быть,  белый
человек может увидеть Канджу.
     Ван  Эстерпэду подали священную трубку. Сначала он  вежливо  отказался,
так как курил только легкие египетские сигареты. Но черные люди были упрямы,
и,  вспомнив о различных  неприятных жестах, которыми они сопровождают  свои
слова,  Ван Эстерпэд  предпочел взять  в зубы  ствол  трубки.  Тотчас же  он
испытал  сладость,  неизвестную ему  доселе,  и  нежно улыбнулся.  Глаза его
закрылись, потом снова раскрылись шире обычного, и миллионер стал глядеть на
пупы людей и вещей. Прежде всего он увидел пальмы, более высокие, нежели все
его дома  в Брюсселе. Затем он поглядел на пуп озера и забыл о всех принятых
им в  жизни ваннах. Он взглянул на птицу, и в памяти замолкли все джазы, все
теноры,  все   арфы,  тысячи   театров,   кафе,   гостиниц.   Закончив  этот
предварительный   осмотр,   Ван   Эстерпэд,   безмерно   потрясенный,   стал
рассматривать людей племени гобулу.
     Через  пуп  черной  женщины он  познал необычайную  любовь,  о  которой
никогда не  слыхал в Брюсселе,  он  увидел,  как эта женщина теплыми  руками
схватила ядовитую  змею,  хотевшую укусить черного  человека,  которого  она
любила, чужого человека, чужого мужа; он увидел, как два мужа, свой и чужой,
били эту женщину крепкими лианами, но любовь не выходила из нее.
     Глядя на пуп старика, он увидел великое мужество: этот дряхлый человек,
спасая  черного  ребенка,  прыгнул  на  разъяренного  носорога  и  маленьким
дротиком просверлили ему мозг.
     Другие пупы  на  животах юных  и старых,  мужских и женских открыли ему
все,  чем   жив  человек:   страсть,   нежность,  ненависть,   благородство,
предательство, ревность, сластолюбие, страх, скорбь.  Миллионер  понял,  что
теперь  он воистину  родился  и увидел  мир. От  радости  он  стал  плясать,
прыгать, визжать и реветь. Вокруг него, упоенные прыжками и рявканьем белого
человека,   пели  и  плясали  черные  люди  племени  гобулу.  Ван   Эстерпэд
чувствовал,  что  ему  не хочется больше ни  пятичасового чая с  кексом,  ни
пеньюаров в  будуарах, что  он не  станет  искать  почтового отделения, дабы
выписать  себе  пароход, доктора  и чемоданы.  Он скинул  с  себя  в детском
веселье  все  свои  сложные одежды: шляпу,  пальто,  пиджак,  жилет,  брюки,
подтяжки,  воротничок,  галстук, рубашки верхнюю и нижнюю,  кальсоны, туфли,
носки,  подвязки и много иное, а скинув все, нежно-розовый, с гусиной кожей,
но с высшей благодатью, катался в густой траве,  фыркал и целовал все  пупы,
научившие его радости бытия.
     Черные  люди  захотели,  чтобы  белый человек,  закурив вторую  трубку,
взглянул  на  Канджу,  и  Ван Эстерпэд увидел  целое  стадо гадюк, кокетливо
высовывающих  свои язычки. Канджа  был мудр и  зол. Убив  много невинных, он
стал вождем племени гобулу. Ван Эстерпэд закрыл лицо рукой, глубоко вздыхая.
Черные люди поняли, что белый человек увидел в  Кандже зло, и, будучи людьми
праведными, они убили Канджу, а тело его бросили шакалам.
     Шакалы ели мясо Канджи, люди  же  племени гобулу ничего не ели, поэтому
они были  сильно голодны. Присев снова на корточки,  они задумались, и тогда
самому мудрому, а может быть и самому голодному, пришла счастливая идея:
     - Белый человек - святой человек. Если мы съедим его мясо, его сердце и
его печень, мы тоже станем святыми.
     Будучи счастливой,  эта идея была разумеется  одобрена,  и бедного  Ван
Эстерпэда, подобного  розовому новорожденному младенцу, ибо он всего полчаса
тому назад увидел мир, за  сорок предшествующих лет не заметил ничего, кроме
тарелок и перин, нежного, весело кувыркавшег