идно хотите,
чтобы  ваша  Долли  росла  принцессой.  Ну,  что  у  нас еще тут
имеется?  Берет в руки книги и откладывает их весьма  грациозно.
Голос  приятный.  Довольно часто хихикает.  Немного мечтательна.
Имеет какие-то свои тайные шуточки,  читает  обратно,  например,
фамилии  некоторых  учительниц.  Волосы темнорусые и светлорусые
вперемежку,  с блеском - ну, я думаю (Праттша заржала), - это вы
сами знаете.  Нос незаложен,  ступни с высоким подъемом, глаза -
погодите,  у меня тут был более недавний отчет. Да! Вот он. Мисс
Гольд говорит, что отметки за теннисный стиль Долли поднялись от
"отлично" до  "великолепно"  -  они  даже  лучше,  чем  у  нашей
чемпионки  Линды  Голль,  но  у  Долли плохая концентрация,  что
отражается на счете.  Мисс Корморант не может решить,  имеет  ли
Долли  исключительную  власть  над  своими  эмоциями или же сама
всецело находится под их властью.  Мисс Зелва  докладывает,  что
ей,  т. е. Долли, не удается словесно оформить свои переживания,
а Мисс Дутен считает, что Доллины органические функции выше всех
похвал. Мисс Молар думает, что Долли близорука и должна бы пойти
к хорошему офтальмологу,  между тем как мисс  Редкок,  напротив,
утверждает,  что девочка симулирует переутомление глаз для того,
чтобы оправдать учебные недочеты.  И наконец,  мистер Гейз, есть
нечто  основное,  беспокоящее  наших  исследователей.  Хочу  вас
спросить откровенно. Хочу знать, если ваша бедняжка-жена, или вы
сами,  или кто-либо другой в семье, - я правильно понимаю, что у
нее есть в Калифорнии несколько теток и  дедушка  с  материнской
стороны? - ах, все померли - извините в таком случае - но как бы
то ни было,  нас тревожит вопрос,  объяснил ли  ей  какой-нибудь
член    семьи,   как   собственно   происходит   размножение   у
млекопитающих?  У нас у всех впечатление,  что в пятнадцать  лет
Долли,  болезненным образом отстав от сверстниц, не интересуется
половыми вопросами,  или точнее, подавляет в себе всякий интерес
к   ним,   чтобы   этим   оградить  свое  невежество  и  чувство
собственного достоинства.  Хорошо, я ошиблась - не пятнадцать, а
почти четырнадцать. Видите ли, мистер Гейз, наша школа не верит,
что нужно детишек питать рассказами о  пчелках  и  тычинках,  об
аистах  и  птичкахнеразлучках,  но  мы весьма твердо верим,  что
надобно  учениц   подготовить   ко   взаимно-удовлетворительному
брачному   сожительству   и  к  благополучному  материнству.  Мы
чувствуем,  что Долли могла бы преуспевать,  если бы она  больше
старалась.  Доклад мисс Корморант в этом отношении знаменателен.
У Долли есть склонность,  мягко говоря,  нахальничать. Но все мы
чувствуем,  что, во-первых, вам нужно попросить вашего домашнего
доктора  объяснить  ей  элементарные  основы  половой  жизни,  а
во-вторых, вы должны ей позволить наслаждаться обществом братьев
ее  товарок,  -  либо  в  Клубе  Молодежи,  либо  в  Организации
преосвященного  Риггера,  либо,  наконец,  в прекрасной домашней
обстановке наших школьных родителей".
     "Она может   встречаться   с   мальчиками   в   собственной
прекрасной домашней обстановке", проговорил я.
     "Мы очень  надеемся,  что  так  будет",  сказала  Праттша с
воодушевлением.  "Когда  мы   стали   распрашивать   ее   о   ее
затруднениях,  Долли отказалась обсуждать домашнее положение, но
мы поговорили с некоторыми из ее  подруг  и  -  слушайте  -  мы,
например,  настаиваем  на  том,  чтобы  вы  взяли  обратно вето,
которое вы наложили на ее участие в наших спектаклях.  Вы просто
обязаны  разрешить  ей  играть  в "Зачарованных Охотниках".  При
первом  распределении  ролей,   она   оказалась   восхитительной
маленькой  нимфой.  Весной  же  автор  проведет несколько дней в
Бердслейском   Университете   и,    может    быть,    согласится
присутствовать  на двух-трех репетициях в нашей новой аудитории.
Я хочу сказать,  что вот в таких вещах и состоит счастье -  быть
молодой, хорошенькой, полной жизни. Вы должны понять -"
     "Я всегда  казался  самому   себе",   вставил   я,   "очень
понятливым отцом".
     "Ах, не сомневаюсь!  Но мисс Зелва и мисс Дутен думают, - и
я  склонна  согласиться  с  ними,  -  что  вашу Долли преследуют
сексуальные мысли,  для которых она не находит выхода,  а потому
не  перестает дразнить и мучить других девочек - и даже кое-кого
из наших учительниц помоложе,  и бессмысленно выворачивать задом
наперед их имена,  - потому что у них-то бывают невинные встречи
с кавалерами".
     Пожал плечами. Потрепанный эмигрант.
     "Давайте-ка, приложим ум сообща,  мистер Гейз. Что же с ней
такое, с этой девочкой?"
     "Она мне представляется совсем  нормальной  и  счастливой",
ответил  я (может быть,  катастрофа наконец приблизилась?  Может
быть, они уличили меня? Может быть, обратились к гипнотизеру?)
      "Что тревожит меня",  сказала мисс Прыг, посмотрев на часы
и  начав  обсуждать  весь  вопрос  сызнова,  "это  то,   что   и
наставницы,  и  товарки  находят  Долли  враждебно  настроенной,
неудовлетворенной, замкнутой, - и все мы недоумеваем, почему это
вы   так   против   всех  нормальных  развлечений,  свойственных
нормальным детям?"
      "Включая любовные   прелиминарии?",  спросил  я  развязно,
отчаянно - так огрызается припертая к стене старая крыса.
      "Что ж,   я,   разумеется,   приветствую  такую  передовую
терминологию",  сказала Праттша с ухмылкой.  "Но не в этом дело.
Поскольку существует у нас в Бердслейской гимназии надзор,  наши
спектакли,  танцы и  другие  естественные  увеселения  не  могут
считаться   в  прямом  смысле  любовными  прелиминариями,  хотя,
конечно, девочки встречаются с мальчиками, если к этому сводится
ваше возражение".
      "Ладно", сказал я - и  мой  пуф  испустил  усталый  вздох.
"Ваша взяла. Она может участвовать в пьесе. Но если часть ролей,
мужская, то ставлю условие: мужская часть поручается девочкам."
      "Меня всегда   поражает",   сказала   мисс   Пратт,   "как
изумительно  некоторые  иностранцы  -  или,  во  всяком  случае,
натурализованные американцы - пользуются нашим богатым языком. Я
уверена,  что мисс Гольд - она  у  нас  руководит  драматической
группой  -  весьма  и  весьма  обрадуется.  Между  прочим,  она,
по-моему,  одна  из  немногих  учительниц,  которые  как   будто
относятся хорошо - т. е. я хочу сказать, которые как будто умеют
подойти к трудной Долли.  Ну вот,  на этом мы покончили с общими
вопросами;  теперь  остается  небольшая частность.  Мистер Гейз,
ваша Долли опять напроказила".
      Мисс Пратт   сделала   паузу,   а   затем   провела  тылом
указательного пальца под ноздрями влево и вправо с такой  силой,
что ее нос пустился в воинственную пляску.
      "Я человек прямодушный",  сказала она,  "но в  жизни  есть
некоторые условности,  и мне трудно - Хорошо, давайте, я объясню
так:  есть,  например,  господа Уокер, живущие в старинном доме,
который мы туг называем Герцогским Замком - вы,  конечно, знаете
этот громадный серый дом на вершине холма -  они  посылают  двух
своих  дочек  в  нашу  школу,  и  у  нас  есть  также племянница
президента    университета,    доктора    Мура,    исключительно
благовоспитанная барышня - не говоря о целом ряде других знатных
детей.  И вот,  принимая  во  внимание  эти  обстоятельства,  мы
несколько   ошарашены,   когда  Долли,  которая  выглядит  такой
приличной девочкой,  употребляет слова, которые вам, иностранцу,
вероятно,  просто неизвестны или непонятны.  Может быть, было бы
лучше - может быть,  позвать сюда Долли и, не откладывая, тут же
все  обсудить?  Не  хотите?  Видите  ли  -  Ах,  уж  давайте без
обиняков. Долли написала непристойный термин, который, по словам
нашей   докторши   Кутлер,   значит   писсуар   на  низкопробном
мексиканском жаргоне,  - написала его своим губным карандашом на
одной  из  брошюр  по здравоохранению,  их раздала девочкам мисс
Редкок,  которая выходит замуж в июне,  и мы решили,  что  Долли
останется после классов - этак полчасика. Но если вы желаете -"
     "Нет", сказал я,  "не хочу нарушать ваших правил.  Я с  ней
поговорю наедине. Я это выясню".
     "Да, сделайте это",  сказала мисс Пратт,  вставая со своего
места  на  ручке  кресла.  "А мы с вами можем опять поговорить в
скором  времени,  и  если  улучшения  не  будет,  попросим  нашу
докторшу проанализировать девочку".
     Может быть, жениться на Праттше и задушить ее?
     "А кроме   того,  пускай  ваш  домашний  врач  осмотрит  ее
физически  -  простая,  рутинная  проверка.  Я  посадила  ее   в
Класс-Квас, последний в конце коридора".
     Объясню, что  Бердслейская  гимназия  подражала  знаменитой
школе  для девочек в Англии тем,  что надавала разных,  будто бы
"традиционных",  названий  классным  комнатам,  как,   например:
Класс-Раз,  Класс-Два-с,  Класс-Алмаз и прочее.  "Квас" оказался
дурно-пахнущим,  с коричневой  репродукцией  "Годов  Невинности"
Рейнольдса  над  черной  доской  и  с несколькими рядами корявых
парт.  За одной из них Лолита была погружена в главу о Диалоге в
"Драматической Технике" Бэкера, и все было очень тихо, а спереди
от нее сидела другая девочка, с очень голой, фарфоровобелой шеей
и   чудными  бледно-золотыми  волосами,  и  тоже  читала,  забыв
решительно все на свете,  причем бесконечно  оборачивала  мягкий
локон вокруг пальца, и я сел рядом с Долли прямо позади этой шеи
и этого локона, и расстегнул пальто, и за шестьдесят пять центов
плюс  разрешение  участвовать в школьном спектакле добился того,
чтобы Долли одолжила мне,  под прикрытием парты,  свою  мелом  и
чернилами  испачканную,  с  красными костяшками руку.  Ах,  это,
несомненно,  было глупо и неосторожно с моей стороны,  но  после
недавних  терзаний в кабинете начальницы,  я просто был вынужден
воспользоваться  комбинацией,  которая,  я  знал,   никогда   не
повторится.

     12

      Около Рождества  она  сильно простудилась,  и ее осмотрела
одна из подруг  Биянки  Лестер,  докторша  Ильза  Тристрамсон  -
(здравствуйте,  Ильза, вы были очень милы, не выказали излишнего
любопытства  и  трогали  мою  голубку   так   нежно).   Докторша
установила  бронхит,  потрепала Лолиту по голой спине (где пушок
вдоль хребта дыбом стоял от жара) и  уложила  ее  в  постель  на
недельку или дольше. Сначала у нее была высокая температура, и я
не  мог  отказаться  от  зноя   нежданных   наслаждений   (Venus
febriculosa!)   но,  по  правде  сказать,  очень  вялая  девочка
постанывала,  и кашляла, и тряслась от озноба в моих настойчивых
объятиях.  А  как  только  она  поправилась,  я  устроил для нее
Вечеринку с Мальчиками.
      Пожалуй, я   слишком  много  выпил,  готовясь  к  тяжелому
испытанию.  Пожалуй,  я  поставил  себя  в  дурацкое  положение.
Девочки  украсили и заштепселили елочку (немецкий рождественский
обычай, только раньше были свечки, а теперь - цветные лампочки).
Выбирали  пластинки  и  кормили ими граммофон моего домохозяина.
Долли была в нарядном сером платье с облегающим  лифом  и  юбкой
клеш. Мурлыча  мотив,  я  ушел  к  себе наверх,  но затем каждые
десять или двадцать минут спускался,  как болван,  на  несколько
секунд  под  предлогом,  что  забыл  трубку на камине или пришел
посмотреть, где оставил газету; и с каждым разом мне становилось
труднее и труднее проделывать эти простые действия, и я поневоле
вспоминал те ужасно далекие дни,  в Рамздэле,  когда я,  бывало,
так мучительно готовился к тому, чтобы небрежно войти в комнату,
где граммофон пел "Маленькую Кармен".
     Вечеринка не  совсем удалась.  Из трех приглашенных девочек
одна  не  пришла  вовсе,  а  один  из  кавалеров  привел  своего
двоюродного  брата  Роя,  так что оказалось два лишних мальчика.
Оба кузена знали все танцы, но другие двое почти совсем не умели
танцевать,  вследствие  чего  большая  часть  вечера ушла на то,
чтобы поставить вверх дном кухню,  а затем на ведение  трескучих
споров насчет того,  в какую сыграть карточную игру, и некоторое
время спустя две девочки и четыре мальчика очутились сидящими на
полу  в  гостиной,  где  отворили  все  окна  и играли в какуюто
словесную игру, правила которой Опаль никак не могла понять, меж
тем  как  Мона  и  Рой,  долговязый  благообразный  юноша,  пили
имбирный лимонад на кухне,  сидя на столе  и  болтая  ногами,  и
горячо   обсуждая   Предопределение   и   Закон   Статистической
Вероятности. Когда они все ушли, Лолита издала звук вроде "ых!",
прикрыла  глаза и упала в кресло,  звездообразно раскинув руки и
ноги,  этим подчеркивая свое отвращение и  измождение,  и  стала
божиться,  что такой мерзкой шайки мальчишек она никогда в жизни
не видела. Я купил ей новую теннисную ракету за эту фразу.
     Январь выдался сырой и мягкий, а февраль ввел в заблуждение
кусты форситии, покрывшиеся вдруг золотыми цветами. Старожилы не
могли запомнить такой погоды! Посыпались и другие подарки. На ее
четырнадцатое рождение, в первый день 1949-го года, я подарил ей
велосипед - ту очаровательную механическую газель, которую я уже
однажды  упоминал,  и  к  этому  прибавил  Историю   Современной
Американской   Живописи;   мне   почему-то   доставляло   дивное
удовольствие обращение ее с велосипедом,  то есть  ее  подход  к
нему, движение бедрышка при влезании на него и тому подобное, но
маи  попытки  облагородить  ее  художественный  вкус  окончились
неудачей:  она хотела знать, надо ли считать фермера, дремлющего
после  полдника  на  сене  (кисти  Дориды  Ли),  отцом  нарочито
сладострастной  дивчины  на  переднем плане,  и не могла понять,
почему я утверждаю,  что Грант Вуд и Питер  Гурд  талантливы,  а
Реджинальд Марш и Фредерик Уо бездарны.

     1З

      К тому  времени,  когда  весна  подкрасила   улицу   Тэера
желтыми,  зелеными  и розовыми мазками,  Лолита уже бесповоротно
влюбилась в театр.  Мисс Пратт,  которую я однажды в воскресенье
заметил  эавтракающей  с  какими-то  дамами у Вальтона,  поймала
издалека мой взгляд и - пока Лолита не  смотрела  -  сердечно  и
сдержанно наградила меня беззвучными аплодисментами. Я не терплю
театра,  вижу в нем,  в исторической перспективе,  примитивную и
подгнившую форму искусства,  которая отзывает обрядами каменного
века и всякой коммунальной чепухой,  несмотря на  индивидуальные
инъекции гения,  как,  скажем, поэзия Шекснира или Вен Джонсона,
которую,  запершись у себя и не  нуждаясь  в  актерах,  читатель
автоматически  извлекает  из  драматургии.  Будучи  в  то  время
слишком занят собственными литературными  трудами,  я  не  нашел
возможным ознакомиться с полным текстом "Зачарованных Охотников"
- той пьесы, в которой Долорес Гейз получила роль дочки фермера,
вообразившей  себя не то лесной волшебницей,  не то Дианой:  эта
дриада,  каким-то  образом  достав  учебник  гипноза,  погружает
заблудившихся охотников в различные забавные трансы,  но в конце
концов подпадает сама под обаяние бродяги-поэта (Мона Даль). Вот
в  сущности  все,  что  я  вычитал  из смятых обрывков неряшливо
настуканного текста,.  которые Лолита рассыпала по  всему  дому.
Мне  было  и  приятно  и  грустно,  что  заглавие пьесы случайно
совпадает с названием незабвенной гостиницы,  но я устало сказал
себе, что незачем об этом напоминать моей собственной чаровнице,
боясь, что бесстыдный упрек э сентиментальности мне причинит еще
больше  страдания,  чем  ее пренебрежительная забывчивость.  Мне
показалось,  что пьеса - один  из  многих  анонимных  пересказов
какой-то банальной легенды.  С тем же успехом, конечно, я мог бы
подумать, что, в погоне за привлекательным названием, основатель
гостиницы  подвергся,  непосредственно и исключительно,  влиянию
случайной фантазии им нанятого второстепенного стенописца и  что
впоследствии  вывеска  отеля подсказала заглавие пьесы.  Но и со
своим  доверчивым,  простым  и  благожелательным  умом  нечаянно
повернул все это в другую сторону и машинально предположил,  что
фрески,  вывеска и заглавие произошли из  общего  источника,  из
местного что ли предания, которое я, будучи чужд новоанглийскому
фольклору,  мог и не знать.  Вследствие этого у  меня  сложилось
впечатление   (все   такое   же  случайное  и  лишенное  всякого
значения),  что проклятая пьеса принадлежит к  типу  прихотливых
пустяков  для детской аудитории,  приспособленных и переделанных
тысячу раз,  как,  например,  "Гензель и Гретель" такоro-то, или
"Спящая  Красавица"  такой-то,  или  "Новое платье короля" неких
Мориса Вермонта и Марионы Румпельмейер (все это  можно  найти  в
любом   таком   сборнике,  как  "Школьная  Сцена"  или  "Сыграем
Пьесу!").  Другими словами, я не знал, - а если бы знал, то было
бы   мне  в  те  дни  наплевать,  -  что  на  самом  деле  пьеса
"Зачарованные Охотники" - недавно  написанное  и  в  техническом
смысле самобытное произведение,  в первый раз поставленное всего
месяца три-четыре тому назад в фасонистой  нью-йоркской  студии.
Насколько  я  мог  судить по роли моей прелестницы,  вещица была
удручающе вычурная,  с отзвуками из  Ленормана  и  Метерлинка  и
всяческих  бесцветных  английских  мечтателей.  Охотники в пьесе
были,  как  полагается  в  Америке,  одеты  все   одинаково,   в
одинаковых   красных   кепках,  и  только  отличались  качеством
вооружения.  Один  был  банкир,  другой  водопроводчик,   третий
полицейский,  четвертый гробовщик,  пятый страховщик, а шестой -
беглый каторжник (драматические эффекты тут  самоочевидны);  все
они  внутренне переменились,  попав в Доллин Дол,  и уже помнили
настоящую свою жизнь только как какую-то грезу или  дурной  сон,
от которого их разбудила маленькая моя Диана; но седьмой охотник
(не в красной,  а в зеленой кепке - экий  разиня!)  был  Молодой
Поэт,  и он стал настаивать, к великой досаде Дианиты, что и она
и другие участники дивертисмента (танцующие нимфы, эльфы, лешие)
-   все  лишь  его,  поэтово,  сотворение.  Насколько  я  понял,
кончалось тем,  что,  возмущенная  его  самоуверенностью,  босая
Долорес приводила своего поэта,  т.  е. Мону, одетую в клетчатые
штаны со штрипками,  на отцовскую  ферму  за  глухоманью,  чтобы
доказать  хвастуну,  что  она-то сама - вовсе не его вымысел,  а
деревенская,  твердостоящая на черноземе девушка;  и поцелуй под
занавес закреплял глубокую идею пьесы,  поучающей нас, что мечта
и действительность сливаются в  любви.  Благоразумие  советовало
мне обойтись без критики в разговорах с Лолитой:  она так хорошо
увлекалась   "проблемами   выразительности",    так    прелестно
складывала   вместе  свои  узкие  флорентийские  ладони,  хлопая
ресницами и заклиная меня  не  присутствовать  на  репетициях  в
школе,  как  это делали некоторые довольно смешные родители!  Ей
хотелось,  говорила она, ослепить меня совершенно гладким первым
представлением,  а  кроме  того.  я,  видите  ли,  как-то всегда
вмешиваюсь не  в  свое  дело,  не  то  говорю  и  стесняю  ее  в
присутствии ее знакомых.
      Среди репетиций  случилась  одна  совсем  особенная...   о
сердце,  сердце!...  был  в  мае  один  особенный  день,  полный
радостной суеты - ко все  это  как-то  прошло  мимо,  вне  моего
кругозора, не задержавшись у меня в памяти, и когда уже после, к
вечеру,  я  опять  увидел  Лолиту  (она  сидела  на  велосипеде,
балансируя,  прижав  руку  к влажной коре молодой березы на краю
нашего лужка), меня так поразила сияющая нежность ее улыбки, что
я на миг поздравил себя с окончанием всех моих печалей. "Скажи",
спросила она,  "ты,  может быть,  помнишь, как назывался отель -
ах,  ты знаешь какой отель (нос у нее сморщился), ну, скажи - ты
знаешь,  - там,  где были эти белые колонны и мраморный лебедь в
холле?  Ну,  как  это  ты  не знаешь (она шумно выдохнула) - тот
отель,  где ты меня изнасиловал? Хорошо, не в том дело, к чорту.
Я просто  хочу  спросить,  не  назывался ли он (почти шепотом) -
"Зачарованные Охотники"?  Ах, да (мечтательно), в самом деле?" И
вдруг,  с  маленьким  взвизгом влюбленного,  вешнего смеха,  она
шлепнула ладонью по глянцевитом