о  (подчеркнуто)
ненужного материала в унитаз. Благодарствуйте. Приезжайте опять.
Дирекция. Постскриптум: Мы считаем наших клиентов Лучшими Людьми
на Свете".
      В этих страшных  местах  две  постели  стоили  нам  десять
долларов в ночь.  Мухи становились в очередь на наружной стороне
двери  и  успешно   пробирались   внутрь,   как   только   дверь
открывалась. Прах наших предшественников дотлевал в пепельницах,
женский волос лежал на подушке,  в  соседнем  номере  кто-то  во
всеуслышание  вешал  пиджак в гулкий стенной шкап,  вешалки были
хитроумно прикручены к перекладине проволокой для предотвращения
кражи,  и  -  последнее оскорбление - картины над четой кроватей
были идентичными близнецами. Я заметил, между прочим, перемену в
коммерческой моде.  Намечалась тенденция у коттеджей соединяться
и образовывать постепенно цельный каравансарай, а там нарастал и
второй  этажик,  между  тем как внизу выдалбливался холл,  и ваш
автомобиль уже не стоял у двери вашего номера,  а отправлялся  в
коммунальный гараж,  и мотель преспокойно возвращался к образу и
подобию доброго старого отеля третьего разряда.
     Теперь хочу  убедительно  попросить  читателя не издеваться
надо мной и над помутнением моего разума.  И  ему  и  мне  очень
легко  задним числом расшифровать сбывшуюся судьбу;  но пока она
складывается,  никакая судьба,  поверьте мне,  не схожа  с  теми
честными  детективными  романчиками,  при  чтении коих требуется
всего лишь не пропустить тот или иной путеводный намек. В юности
мне  даже  попался  французский  рассказ  этого рода,  в котором
наводящие мелочи были напечатаны курсивом;  но v.e так действует
Мак-Фатум  -  даже если и распознаешь с испугом некоторые темные
намеки и знаки.
     Например: я  не  мог  бы  поклясться,  что  в одном случае,
незадолго до средиезападной части  нашей  поездки  или  в  самом
начале этого этапа,  ей не удалось сообщить кое-что неизвестному
человеку или неизвестным людям, или же как-то снестись с ним или
с  ними.  Мы  только  что  остановились у бензиновой станции под
знаком Пегаса,  и выскользнув из машины она  исчезла  где-то  за
гаражем,  благо поднятый капот, под который я заглянул, следя за
манипуляциями механика,  скрыл ее на мгновение от моего взгляда.
Не видя ее, но будучи в покладистом настроении, я только покачал
доброй головой, хотя, строго говоря, посещение публичных уборных
запрещалось  совершенно,  ибо  я  инстинктивно  чувствовал,  что
уборные - как и телефоны - представляли собой  по  непроницаемой
для меня причине те острые пункты,  за которые ткань моей судьбы
имела склонность  зацепляться.  У  каждого  есть  такие  роковые
предметы или явления, - в одном случае повторяющийся ландшафт, в
другом - цифры, которые боги тщательно подбирают для того, чтобы
навлечь   значительные   для   нас   события:  тут  Джон  всегда
споткнется; там всегда разобьется сердце Дженни.
     Итак, машину  мою  обслужили,  и я отъехал от бензоколонок,
чтобы дать место развозному грузовичку - и тут растущий объем ее
отсутствия начал томить меня в серой пустоте ветреного дня. Не в
первый  раз  и  не  в  последний  глядел  я  с   таким   тусклым
беспокойством  на неподвижные мелочи,  которые как будто дивятся
(вроде  деревенских   зевак),   что   попали   в   поле   зрения
замешкавшегося  путешественника:  это  темно-зеленое  ведро  для
отбросов,  эти густо-черные с белым боком шины на  продажу,  эти
желтые  жестянки  с машинным маслом,  этот румяный холодильник с
разнообразными  напитками,  эти  четыре,  пять...  семь   пустых
бутылок в деревянных клетках ящика, видом своим напоминавшего не
совсем  заполненную  крестословицу,  это  насекомое,   терпеливо
поднимающееся  по внутренней стороне окна в ремонтной конторе...
Радиомузыка доносилась из ее открытой двери,  и оттого что  ритм
не  был синхронизирован с колыханием и другими движениями ветром
оживленной  растительности,  -  получалось  впечатление  старого
видового фильма,  который живет собственной жизнью,  меж тем как
пианино или скрипка следует музыкальной линии,  находящейся  вне
сферы   вздрагивающего   цветка  или  качающейся  ветки.  Отзвук
последних рыданий Шарлотты нелепым образом пронзил меня,  когда,
в  платье,  зыблющемся  не  в  лад с музыкой,  Лолита выбежала с
совершенно неожиданной стороны.  Оказалось, что клозет был занят
и  она  перешла через поперечную улицу к следующему гаражу - под
знаком  Раковины.  Там  надпись  гласила:  "Мы  гордимся  нашими
туалетными комнатами, столь же чистыми, как у вас дома. Открытки
с уже наклеенными марками приготовлены для ваших  комментариев".
Но уборная была без открыток,  без мыла, без чего бы то ни было.
Без комментариев.
     В тот  день или на следующий,  после довольно скучного пути
мимо  участков  сплошь  засеянной  земли,   мы   докатились   до
очаровательного  городка Касбим и при въезде в него остановились
на ночь в мотеле  "Каштановый  Двор":  приятные  домики,  сочный
газон, каштаны, яблони, старые качели - и великолепный закат, на
который усталое дитя даже не посмотрело.  Ей  хотелось  проехать
через Касбим,  потому что он был всего в тридцати милях к северу
от ее родного города,  но на другое утро она как будто  потеряла
всякий интерес к тому,  чтобы взглянуть на тротуар, где играла в
классы пять лет тому назад.  По очевидным причинам я  побаивался
этой  побочной поездки,  хотя мы и согласились с ней не обращать
на себя внимание - не выходить из машины и не посещать старых ее
друзей.  Поэтому меня порадовало, что она отставила свой проект,
но мое облегчение нарушала мысль,  что если бы она  чувствовала,
что   я   в   прежнем,  прошлогоднем  ужасе  от  ностальгических
возможностей Писки,  то так легко она бы от него не  отказалась.
Когда  я  упомянул  об  этом  со  вздохом,  она вздохнула тоже и
жалобно  сказала,  что  "кисло"  себя  чувствует  -   а   потому
предложила,  что  останется  в  постели с кучей иллюстрированных
журналов,  а что после  ленча,  если  ей  станет  лучше,  поедем
дальше,  уже прямо на запад.  Должен сказать, что она была очень
нежна и томна и что ей "безумно хотелось(TM) свежих фруктов, так
что  я решил отправиться в центр Касбима за какой-нибудь вкусной
пикниковой снедью.  Наш  крохотный  коттедж  стоял  на  лесистой
вершине холма: из окошка виднелась дорога, извивами спускавшаяся
вниз и затем тянувшаяся прямой,  как пробор,  чертой между двумя
рядами   каштанов   к   прелестному   городку,  который  казался
удивительно отчетливым и  игрушечным  в  чистой  утренней  дали;
можно  было разглядеть эльфоподобную девочку на стрекозоподобном
велосипеде и рядом непропорционально крупную собаку  -  все  это
так  ясно-ясно,  вроде  тех  паломников и мулов,  которых видишь
поднимающимися по  извилистым,  бледным  как  воск,  дорогам  на
старых  картинах  с  синеватыми  холмами  и  маленькими красными
людьми.  У меня европейский позыв к пешему  передвижению,  когда
можно  обойтись  без  автомобиля,  и  посему  я не торопясь стал
спускаться по дороге и через некоторое время встретил  обещанную
велосипедистку  -  оказавшуюся,  впрочем,  некрасивой,  пухлявой
девочкой  с  косичками   -   в   сопровождении   величественного
сенбернара  с  глазницами,  как  громадные  бархатные фиалки.  В
Касбиме очень старый парикмахер очень плохо постриг меня: он все
болтал о  каком-то  своем  сыне-бейсболисте  и при каждой губной
согласной плевал мне в шею.  Время от времени он вытирал очки об
мое  покрывало  или  прерывал работу дряхло-стрекотавших ножниц,
чтобы демонстрировать пожелтевшие газетные вырезки; я обращал на
это  так  мало  внимания,  что  меня  просто потрясло,  когда он
наконец  указал  на  обрамленную   фотографию   посреди   старых
посеревших бутылочек,  и я понял, что изображенный на ней усатый
молодой спортсмен вот уже тридцать лет как помер.
      Я выпил чашку кофе,  горячего и безвкусного,  купил гроздь
бананов  для  моей  обезьянки  и  провел  еще  минут  десять   в
гастрономическом  магазине.  Прошло всего часа полтора,  - и вот
крохотный пилигрим Гум-гум появился  опять  на  дороге,  ведущей
назад к "Каштановому Двору".
      Девочка, виденная мной по пути в  город,  теперь  исчезала
под грузом белья,  помогая убирать кабинки кривому мужлану,  чья
большая голова и грубые  черты  напомнили  мне  так  называемого
"бертольда",  один из типов итальянского балагана. Было на нашем
"Каштановом Кряже" с дюжину этих домиков,  просторно  и  приятно
расположенных   среди   обильной   зелени.  Сейчас,  в  полдень,
большинство  из  них,  под   финальный   стук   своих   упругих,
самозахлопывающихся   дверей,  уже  отделались  or  постояльцев.
Древняя,  совсем высохшая от старости,  чета в автомобиле совсем
новой  конструкции  осторожно  выползла  из  одного из смежных с
каждым  коттеджем  маленьких  гаражей;  из  другого  такого   же
гаражика  довольно  непристойно  торчал красный перед спортивной
машины;  а поближе к нашему коттеджу красивый,  крепко сложенный
молодой  человек  с  черным  коком  и синими глазами укладывал в
шарабанный  автомобиль  портативный  холодильник.  Почему-то  он
посмотрел  на меня с неуверенной ухмылкой.  Насупротив,  посреди
газона,  под ветвистой сенью пышных деревьев,  уже знакомый  мне
сенбернар  сторожил  велосипед  своей  хозяйки,  а ридом молодая
женщина,  на сносях, посадив оцепеневшего от блаженства младенца
на  качели,  тихо  качала его,  меж тем как ревнивый ребенок лет
двух или трех все мешал ей, стараясь толкнуть или потянуть доску
качелей; кончилось тем, что доска сбила его с HD1, и он заревел,
лежа навзничь на мураве,  а мать продолжала нежно  улыбаться  ни
тому  ни  другому из рожденных уже детей.  Я припоминаю так ясно
эти мелкис подробности потому,  вероятно,  что мне пришлось  так
основательно  проверить  свои  впечатления  несколько  мгновений
спустя;  да и кроме того, что-то внутри меня оставалось начеку с
самого  того  ужасного  вечера  в  Бердслее.  Я  теперь не давал
отвлечь себя приятному  самочувствию,  вызванному  прогулкой,  -
ветерку  раннего  лета,  овевающему  мне  затылок,  пружинистому
скрипу сырого гравия под ногой,  лакомому  кусочку,  высосанному
наконец  из  дуплистого  зуба  и  даже  комфортабельной  тяжести
покупок,  которые,  впрочем,  мне не полагалось бы носить  ввиду
состояния  сердца;  но  даже  несчастный этот насос мой работал,
казалось,  ровно,  и я  почувствовал  себя  adolori  d'amoureusе
langueur,  когда  наконец добрел до коттеджа,  где я оставил мою
Долорес.
     К удивлению  моему  я  нашел ее одетой.  Она сидела на краю
постели в синих холщевых брючках и вчерашней майке и глядела  на
меня, точно не совсем узнавала. Мягкий очерк ее маленьких грудей
был  откровенно  подчеркнут,  скорее   чем   скраден,   мятостью
трикотажной  ткани,  и  эта откровенность сразу раздражила меня.
Она еще не  купалась;  однако  успела  покрасить  губы,  замазав
каким-то образом свои широкие передние зубы - они лоснились, как
вином облитая слоновая кость или  розоватые  покерные  фишки.  И
вот,  она  так  сидела,  уронив  на колени сплетенные руки,  вся
насыщенная чем-то ярким и дьявольским, не имевшим ровно никакого
отношения ко мне.
     Я положил на стол свой тяжелый бумажный мешок  и  несколько
секунд стоял, переходя взглядом с ее сандалий и голых лодыжек на
блаженно-глупое ее лицо и обратно к этим грешным ножкам.
     "Ты выходила", сказал я (сандалии грязно облипли гравием).
     "Я только что встала",  ответила она и добавила {перехватив
мой  книзу направленный взгляд):  "Я на минуточку вышла - хотела
посмотреть, идешь ли ты".
      Почуяла бананы и раскрутила тело по направлению к столу.
      Мог ли я подозревать что-либо  определенное?  Конечно,  не
мог,   но   -  эти  мутные,  мечтательные  глаза,  это  странное
исходившее от нее тепло...  Я ничего не сказал, только посмотрел
на  дорогу,  так  отчетливо  вившуюся в раме окна:  всякий,  кто
захотел бы злоупотребить моим доверием,  нашел бы  в  этом  окне
отличнейший  наблюдательный  пункт.  С  разыгравшимся  аппетитом
Лолиточка   принялась   за   фрукты.   Вдруг   мне   вспомнилась
подобострастная  ухмылка типа из соседнего коттеджа.  Я выскочил
во двор.  Все автомобили отбыли, кроме его шарабана; туда влезла
его брюхатая молодая жена со своим младенцем и другим, более или
менее отменным ребенком.
      "В чем дело, куда ты пошел?" закричала Лолита с крыльца.
      Я ничего  не  сказал.  Я  втолкнул  ее,  такую  мягонькую,
обратно в комнату и последовал за ней. Я сорвал с нее майку. Под
треск застежки-молнии я содрал  остальное.  Я  мигом  разул  ее.
Неистово я стал преследовать тень ее измены; но горячий след, по
которому я  несся,  слишком  был  слаб,  чтобы  можно  было  его
отличить от фантазии сумасшедшего.

     17

      Толстяк Гастон, будучи полон вычур, любил делать подарки -
подарки   чуть-чуть   тоже   вычурные   или   по   крайней  мере
необыкновенные,  на его  вычурный  вкус.  Заметив  однажды,  что
сломался мой ящик с шахматами, он на другое ж= утро прислал мне,
с одним из своих катамитиков,  медный ларец:  по всей крышке его
шел  сложный  восточный  узор,  и он весьма надежно запирался на
ключ.  Мне было достаточно одного взгляда,  чтобы узнать  в  нем
дешевую  шкатулку  для  денег,  зовущуюся  почему-то "луизетта",
которую мимоходом покупаешь где-нибудь в Малаге или Алжире  и  с
которой потом не знаешь,  что делать. Шкатулка оказалась слишком
плоской для моих громоздких шахмат,  но  я  ее  сохранил  -  для
совершенно другого назначения.
     Желая разорвать  сеть  судьбы,  которая,   как   я   смутно
чувствовал,  опутывала  меня,  я решил (несмотря на нескрываемую
досаду Лолиты) провести лишнюю ночь  в  "Каштановых  Коттеджах".
Окончательно   уже   проснувшись   в   четыре   часа   утра,   я
удостоверился,  что девочка еще спит  (раскрыв  рот,  как  будто
скучно  дивясь  нелепой  до  странности  жизни,  которую  мы все
построили  кое-как  для  нее)  и  что   драгоценное   содержание
"луизетты"   в   сохранности.  Там,  уютно  закутанный  в  белый
шерстяной шарф, лежал карманный пистолет: калибр - ноль тридцать
два,  вместимость - восемь патронов, длина - около одной девятой
роста Лолиты,  рукоятка - ореховая в клетку,  стальная отделка -
сплошь вороненая.  Я его унаследовал от покойного Гарольда Гейза
вместе  с  каталогом,  где  в   одном   месте,   с   беззаботной
безграмотностью,   объявлялось:   "так   же  хорошо  применим  в
отношении к дому и автомобилю,  как и к  персоне".  Он  лежал  в
ящике,   готовый  быть  немедленно  примененным  к  персоне  или
персонам; курок был полностью взведен, но "скользящий запор" был
на   предохранителе  во  избежание  непроизвольного  спуска.  Не
следует  забывать,  что  пистолет  есть  фрейдистический  символ
центральной праотцовской конечности.
     Меня теперь радовало,  что он у меня с собой,  - и особенно
радовало то, что я научился им пользоваться два года тому назад,
в сосновом бору около моего и Шарлоттиного, похожего на песочные
часы,  озера.  Фарло,  с  которым я ходил по этому глухому лесу,
стрелял превосходно:  ему удалось попасть из кольта  в  колибри,
хотя  нужно  сказать,  что  в  смысле  трофея осталось от птички
немного  -  всего  лишь   щепотка   радужного   пуха.   Дородный
экс-полицейский,  по  фамилии  Крестовский,  который в двадцатых
годах  ловко   застрелил   двух   беглых   арестантов,   однажды
присоединился  к  нам  и  пополнил  ягдташ  миниатюрным дятлом -
кстати,  убитым им в такое время года,  когда  охота  совершенно
запрещена.   По  сравнению  с  этими  заправскими  стрелками  я,
конечно,   был   новичок   и    все  промахивался,  но   зато  в
другой  раз,  когда  я  ходил  один, мне  посчастливилось ранить
белку.  "Лежи,  лежи",  шепнул  я  моему  портативно-компактному
дружку  и  выпил  за его здоровье глоток  джинанаса.

     18

      Читатель должен  теперь  забыть  Каштаны  и Кольты,  чтобы
последовать за нами дальше на запад. Ближайшие дни были отмечены
рядом  сильных  гроз  -  или,  может  быть,  одна  и та же гроза
продвигалась через всю страну грузными лягушечьими  скачками,  и
мы так же неспособны были ее отряхнуть,  как сыщика Траппа:  ибо
именно в эти дни передо мной предстала загадка Ацтеково-Красного
Яка   с  откидным  верхом,  совершенно  заслонившая  собой  тему
Лолитиных любовников.
      Любопытно! Я,  который  ревновал  ее  к каждому встречному
мальчишке,  - любопытно,  до чего я неверно истолковал  указания
рока!  Возможно,  что  за зиму мою бдительность усыпило скромное
поведение Лолиты;  и во всяком случае даже сумасшедший  вряд  ли
был бы так глуп, чтобы предположить, что какой-то Гумберт Второй
жадно  гонится  за  Гумбертом  Первым  и   его   нимфеткой   под
аккомпанемент  зевесовых потешных огней,  через великие и весьма
непривлекательные равнины.  У меня поэтому явилась догадка,  что
вишневый Як,  пребывавший милю за милей на дискретном расстоянии
от  нас,  управляем  был  сыщиком,  которого  какой-то   досужий
хлопотун  нанял  с  целью установить,  что именно делает Гумберт
Гумберт со своей малолетней падчерицей.  Как бывает  со  мной  в
периоды  электрических  волнений  в  атмосфере  и потрескивающих
молний,  меня томили галлюцинации.  Допускаю, что это было нечто
посущественнее   галлюцинаций.   Мне  неизвестно,  какой  дурман
однажды  положили  она  или  он  в  мой  джин,   но   он   плохо
подействовал,  и  ночью  я  ясно  услышал  легкий  стук  в дверь
коттеджа;  я  распахнул  ее  и  одновременно  заметил,   что   я
совершенно гол   и   что   на  пороге  стоит,  бледно  мерцая  в
пропитанном дождем мраке,  человек, державший перед лицом маску,
изображающую    Чина,   гротескного   детектива   с   выдающимся
подбородком,  приключения которого  печатались  в  комиксах.  Он
издал  глухой  хохоток и улепстнул;  я же,  шатаясь,  вернулся к
постели и тотчас заснул опять,  - и как ни странно,  мне до  сих
пор не ясно, была ли это действительность или дурманом вызванное
видение.  Впрочем,  я с тех пор досконально изучил  особый  юмор
Траппа,  и  это  мне  представляется довольно правдоподобным его
образцом.  0,  как это было грубо задумано и вконец безжалостно!
Какой-то коммерсант,  полагаю,  зарабатывал на том, что продавал
эти маски ходких чудищ и оболтусов.  Ведь заметил же я на другой
день,  как  два  мальчугана  рылись в мусорном ящике и примеряли
личину Чина? Совпадение? Результат метеорологических условий?
    Будучи убийцей,   наделенным   потрясающей,   но   неровной,
норовистой памятью, не могу вам сказать, милостивые государыни и
государи, с какого именно дня я уже знал достоверно, что за нами
следует вишневый Як с откидным верхом.  Зато  помню  тот  первый
раз, когда я совсем ясно увидел его водителя. Как-то под вечер я
медленно ехал сквозь струившийся ливень,  все время видя красный
призрак,  который расплывался и трепетал от сладострастия у меня
в боковом зеркальце.  Но вот  шумный  потоп  полегчал,  застучал
дробно,  а  там  и  вовсе  пресекся.  Прорвавшись сквозь облака,
ослепительное солнце прохлестнуло по всему шоссе; мне захотелось
купить черные очки,  и я остановился у бензозаправочного пункта.
То,  что происходило,  казалось  мне  болезнью,  злокачественной
опухолью,  против которой ничего нельзя было сделать, а потому я
решил    попросту     игнорировать     нашего     хладнокровного
преследователя,  который,  в закрытом виде,  остановился немного
позади нас,  у какого-то кафэ или  бара  с  идиотской  вывеской:
"ТУРНЮРЫ",  а  пониже:  "Протанцуйте  тур  с Нюрой".  Машину мои
напоили, и я отправился в контору, чтобы купить очки и заплатить
за бензин.  Подписывая "путевой" чек,  я попытался сообразить, в
каком месте нахожусь,  и случайно взглянул в окно.  Там я увидел
нечто ужасное.  Мужчина с широкой спиной,  лысоватый,  в бежевом
спортивном  пиджаке  и  темнокоричиевых  штанах,   слушал,   что
сообщает