? - спросил толстяк.
     - Все меня оставили; никто не хочет мне помочь, - говорила она, - никто
не хочет даже узнать, что это за человек.
     - Да зачем же вам?
     - Как зачем!..
     - Ну, а если я вам скажу, что он мерзавец?
     - Как же это мерзавец?
     - Да так, как обыкновенно бывают мерзавцы.
     - Как вы это так говорите, в таком деле, Иван Борисыч; это, я думаю, на
всю жизнь.
     - Ну,  не верите и прекрасно;  вы оставайтесь при своем убеждении,  а я
при своем.
     Катерина Архиповна больше не возражала:  она догадалась,  что Рожнов не
мог  быть  беспристрастным исполнителем ее  поручения,  и  потому  тотчас же
отправилась домой.
     Толстяк,  оставшись один,  несколько времени ходил, задумавшись, взад и
вперед по комнате.
     - Григорий! - закричал он.
     Явился лакей.
     - Вели сбираться.
     - Куда-с? - спросил тот.
     - В деревню.
     - Вот тебе на... Да зачем-с?
     - А  тебе  зачем  знать,   дуралей?   -   вскрикнул  сверх  обыкновения
рассердившийся барин.
     - Известное дело что мне: да коляска-то еще у кузнеца.
     - Я  дам  вам у  кузнеца,  остолопы!  Чтоб сегодня же  у  меня было все
готово.
     - Да что вы на меня кричите:  спрашивайте с кучеров;  мне что? Мое дело
сесть да поехать.
     - Ну, не рассуждать! Пошел... собирайтесь.
     Слуга,  впрочем,  не пошел собираться,  а, надев шапку и позвав другого
лакея, отправились вместе в трактир.
     Впрочем,  как прислуга ни лениво сбиралась,  как ни представляла барину
тысячу препятствий,  но  на  другой день  в  одной из  московских застав был
записан выехавшим: надворный советник Рожнов в К...


                                     VI

     На  другой же  день  после описанной в  предыдущей главе сцены Катерина
Архиповна,  наконец,  решилась послать  мужа  к  Хозарову с  тем,  чтобы  он
первоначально осмотрел хорошенько,  как молодой человек живет, и, поразузнав
стороною о  его чине и  состоянии,  передал бы ему от нее письмо.  Страстная
мать уже окончательно не в  состоянии была бороться с  желанием дочери,  тем
более что Мари все еще ничего не ела и  лежала в постели.  Послание Катерины
Архиповны,  если не высказывало полного согласия на предложение моего героя,
то  в  то  же время было совершенно написано в  другом духе,  чем прежнее ее
письмо, - это была ласковая, пригласительная записка приехать и переговорить
об интересном и  важном деле.  Целый день был употреблен на отыскание Антона
Федотыча,  скрывавшегося где-то от семейных неприятностей;  наконец,  он был
найден у  трех офицеров,  живших на  одной квартире.  Первоначально он,  как
водится,  получил  достодолжный  выговор  за  свое  ни  с  чем  несообразное
поведение,  а потом уже ему было объявлено и самое поручение, которому Антон
Федотыч,  с своей стороны,  очень обрадовался.  Пояснив супруге,  что он все
очень  хорошо  понял  и  потому  прекрасно  обделает  это  дело,  тотчас  же
отправился к  Хозарову и  даже отправился,  сверх ожидания,  по распоряжению
Катерины Архиповны на извозчике.
     В  этот же самый день,  часу в четвертом пополудни,  Хозаров вбежал так
нечаянно и так быстро в нумер Татьяны Ивановны, что она, лежа в это время на
своей  кровати  и  начав  уже  немного  засыпать  послеобеденным сном,  даже
испугалась и вскрикнула.
     - Что это,  почтеннейшая,  вы изволите так бездействовать,  тогда как я
обделываю великие дела! - вскрикнул он, стаскивая хозяйку за руку с постели.
     Он  был,  видно,  в  весьма хорошем расположении духа и,  как  кажется,
немного навеселе.
     - Постойте,  проказник,  дайте поправиться. Ах, какой вы шалун! Ну, что
такое там у вас случилось?
     - Случился  случай  случайнейший.  Во-первых,  voyez-vous,  madame!*  -
сказал он,  вынув  из  кармана футляр и  раскрыв его  перед  глазами Татьяны
Ивановны.
     ______________
     * взгляните, сударыня! (франц.).

     - Ах,  какие прекрасные брильянты!  Батюшка,  ай,  батюшка, посмотрите,
средний-то с орех...  Какие отличнейшие вещи!  Где это вы взяли, купили, что
ли?
     - Это еще не  все,  мадам,  я  вам сказал прежде во-первых,  но  теперь
во-вторых:  voyez! - И он вынул из кармана бумажник, в котором было положено
с тысячу рублей ассигнациями.
     - Да что вы, проказник этакий, клад, что ли, нашли?
     - Погодите,  погодите,  терпение, мадам, это еще не все: regardez!* - И
он  одернул перчатку с  руки,  на  большом пальце которой красовался богатый
перстень.
     ______________
     * смотрите! (франц.).

     - Ах,  какой отличный солитер{80}!  Батюшка, Сергей Петрович, да где вы
все эти богатства приобрели?
     - Уж,    конечно,    не   у   вашего   скота,   Ферапонта   Григорьича,
позаимствовался.   Всем  этим  богатством,   что   видите,   наградила  меня
заимообразно моя милая фея, моя бесценная Barbe Мамилова.
     - Варвара Александровна? Скажите, какая превосходнейшая женщина!
     - Да-с,  найдите-ка другую в нашем свете!  С первого слова,  только что
заикнулся о  нужде в  трех тысячах,  так  даже сконфузилась,  что нет у  ней
столько наличных денег;  принесла свою шкатулку и отперла. "Берите, говорит,
сколько тут есть!" Вот так женщина! Вот так душа! Истинно будешь благоговеть
перед ней,  потому что она,  кажется,  то существо,  о  котором именно можно
оказать словами Пушкина:  "В  ней  все гармония,  все диво,  все выше мира и
страстей".
     - Ну,  я думаю,  и вещи тоже ценные?  - сказала Татьяна Ивановна. - Ах,
какая прелестная работа! - продолжала она, с любопытством рассматривая баул.
     - Да-с,  я  вам окажу,  что для этой женщины нет слов на  языке,  чтобы
выразить все  ее  добродетели:  мало  того,  что  отсчитала чистыми деньгами
тысячу рублей;  я бы, без сомнения, и этим удовлетворился, и это было бы для
меня величайшее одолжение,  так нет, этого мало: принесла еще вещи, говорит:
"Возьмите и достаньте себе денег под них;  это,  я полагаю,  говорит,  самое
лучшее  употребление,   какое   только  может  женщина  сделать  из   своего
украшения".  А?..  Как  вам покажется?  Сколько в  этих словах благородства,
великодушия!  Я,  разумеется, намерен ей отплатить тем же и потому тотчас же
поехал к  маклеру и  написал ей в  три тысячи вексель;  так даже и  этого не
хотела взять.  Я  убедил ее только тем,  что я человек,  и человек смертный,
могу умереть и  потому за  ее  великодушие не хочу на тот свет унести черной
неблагодарности. Вот какова эта женщина, Татьяна Ивановна!
     - Прекрасная должна быть дама!  Вот,  как я  по всем словам вашим вижу,
так, должно быть, предобрейшее она имеет сердце!
     - И  говорить нечего,  она выше всяких слов!  Но постойте,  я никогда и
нигде не  позволял себе забывать людей,  сделавших мне какое-либо одолжение:
сегодняшнее же  первое мое  дело  будет  хоть  часть заплатить моей  Татьяне
Ивановне, и потому не угодно ли вам взять покуда полтораста рублей! - сказал
Хозаров.  -  Примите,  почтеннейшая,  с  моею  искреннею  благодарностью,  -
продолжал он,  подавая хозяйке пачку ассигнаций,  и затем первоначально сжал
ее руку, а потом поцеловал в щеку.
     - Что это,  бесстыдник какой,  как это вам не  совестно?..  -  сказала,
оконфузившись,  но с явным удовольствием девица Замшева.  - Да постойте еще,
повеса этакой, расплачиваться, дайте прежде сосчитаться.
     - Без счетов,  почтеннейшая!  -  воскликнул Хозаров. - Сегодня для меня
такой веселый и торжественный день,  что я решительно не могу вести никакого
рода счетов. Будем жить и веселиться, ненадолго жизнь дана! - произнес он и,
вскочив, схватил Татьяну Ивановну и начал с нею вальсировать по комнатам.
     - Перестаньте,  проказник этакой! Ай, батюшки, завертели... посмотрите,
гребенка выпала, - говорила сорокалетняя девица, делая быстрые туры с ловким
танцором.
     - C'est  assez,   madame,   merci,  grand  merci*,  -  сказал  Хозаров,
останавливая и сажая даму на стул.
     ______________
     * Довольно, сударыня, спасибо, большое спасибо (франц.).

     Походя по комнате, он остановился перед хозяйкой.
     - Мне пришла в  голову прекрасная идея,  -  сказал он,  -  я хочу вашим
постояльцам дать маленькую вечеринку.
     - Ой,  Сергей Петрович,  не советовала бы я  вам,  -  возразила Татьяна
Ивановна,  -  народ-то, знаете, такой все пустой, не вашего сорта люди; да и
зачем вам?
     - Нет,  очень есть зачем:  у меня тут есть особые виды.  Вот, например,
если я вздумаю увезти Мари,  а это очень может случиться, в таком случае эти
господа могут оказать мне  великую помощь;  то  есть одни будут свидетелями,
другой  господин кучером,  третий  лакеем.  Подобные вещи  всегда делаются в
присутствии благородных людей;  а во-вторых,  если будет оттуда,  для спроса
обо  мне,  какой-нибудь подсыл,  то  теперь они на  меня могут бог знает что
наболтать;  но,  побывав на пирушке, другое дело; тут они увидят, что я живу
не  по-ихнему,  и  невольно,  знаете,  по  чувству  этакого уважения и  даже
благодарности отзовутся в пользу мою. Я намерен позвать их всех, кроме этого
свиньи, вашего Ферапонта Григорьича.
     - Позовите  и   его:   он  хороший  человек,   только  знаете,   этакий
деревенский, груб немного на словах.
     - Ну, и то дело, - зла не надобно помнить.
     - А музыканта позовете?  -  спросила Татьяна Ивановна не совсем твердым
голосом.
     - Непременно; как же могу я его не позвать? Это было бы, кажется, низко
и неблагородно с моей стороны.
     - Он  прекрасный человек и  вас чрезвычайно любит.  Ревнует даже меня к
вам.
     - Скажите, какой Отелло, - сказал Хозаров с улыбкой.
     - Вы,  мужчины,  все таковы... Что же у вас будет на вечеринке?.. Когда
думаете, так уж время приготовляться.
     - Да,  это правда.  Впрочем,  я  большого не думаю:  подать сперва чай,
потом сварю жженку, а тут можно подать мороженое и какие-нибудь фрукты.
     - Ой,  не  годится...  совсем не  годится...  вовсе будет не  по гостям
вечер.  Это  ведь хорошо для каких-нибудь модных дам,  а  этим гораздо будет
приличнее велеть приготовить чаю с  ромом,  да после велеть подать закуску с
водкой и винца побольше.
     - Но это будет как-то гадко, пошло... что-то такое купеческое.
     - Вовсе не купеческое, а так, как обыкновенно между мужчинами.
     - Нет,  почтеннейшая,  между мужчинами другого сорта это бывает не так;
но,  впрочем,  хорошо...  будь  по-вашему;  однако все-таки без  шампанского
нельзя.
     - Ну, шампанское, конечно, будет очень прилично.
     - Итак,  почтеннейшая,  первоначально отправляйтесь и возьмите, сколько
по вашему соображению нужно будет,  вина и извольте готовить чай,  а я между
тем пойду сзывать братию,  и вот еще "стати: свечей возьмите побольше, чтобы
освещение было приличное, я терпеть не моту темноты. A propos*: мне пришла в
голову счастливая мысль!  По всем нумерам таскаться и  всякого звать особо -
скучно,  да  и  не принято в  свете,  а  потому я  всем этим господам напишу
пригласительные записки, как обыкновенно это делается.
     ______________
     * Кстати (франц.).

     - Что  же,  можно и  так,  -  сказала Татьяна Ивановна.  -  Ах,  Сергей
Петрович,  как я вот посмотрю на вас,  живали вы, видно, в богатстве, видали
вы людей.
     - Да,  почтеннейшая моя,  живал и видал людей, да и опять так заживу...
Однако скажите мне  имена и  фамилии этих  господ:  на  адресе надобно будет
означить имена их и фамилии.
     - А  как их  фамилии-то.  В  первом нумере:  сибарит -  Виктор Прохорыч
Казаненко;  во втором -  Семен Дмитрич Мазеневский;  в  третьем...  этого вы
знаете,  -  Ферапонт Григорьевич Телятин;  в  четвертом уж и  позабыла,  да!
Черноволосый -  Разумник  Антиохыч Рушевич,  а  белокурый -  Эспер  Аркадьич
Нумизмацкий.  Но,  впрочем, лучше бы вы не приглашали их... неприятный такой
народ.
     - Нельзя, почтеннейшая, этого между порядочными людьми не принято: если
приглашать, так приглашать всех. Дальше?..
     - Да что дальше?.. Этот, я думаю, не придет... больной человек.
     - Но все-таки, как его?..
     - Клементий, кажется, Иваныч или Кузьмич, должно быть, Иваныч.
     - Ну, положим, Иваныч, а фамилия?
     - Фамилия - Сидоров.
     - Ну,   Сидоров  так  Сидоров.   Прощайте,  почтеннейшая,  хлопочите  и
приготовляйте,  - проговорил Хозаров и, соображаясь с составленным реестром,
придя  в  свой  нумер,  начал  писать  пригласительные  билеты,  утвердившие
заключение  Татьяны  Ивановны  касательно  знания  светской  жизни,  знания,
которым бесспорно владел мой герой.  Во-первых,  эти билеты,  как повелевает
приличие света,  были все  одинакового содержания,  а  во-вторых,  они  были
написаны самым кратким, но правильным и удобопонятным языком, именно:
     "Сергей Петрович Хозаров покорнейше просит вас пожаловать к нему,  сего
же  числа,  на  холостую пирушку,  в  семь  часов вечера".  На  обороте были
написаны,   как  водится,   имена  и   фамилии  приглашаемых.   Такого  рода
распоряжение Хозарова, исполненное тонкой, светской вежливости, произвело на
его сожильцов довольно странное и весьма разнообразное впечатление. Сибарит,
прочитав пригласительную записку, сначала очень обрадовался. Ему уже заранее
начал представляться холостой вечер с винами,  с ужином, но вдруг задумался,
потому что  всякому хозяину недостаточно было  пригласить сибарита,  но  ему
надобно было вместе с тем прислать гостю сюртук,  галстук и некоторые другие
принадлежности мужского костюма.  Позови Хозаров так, просто, не по билетам,
сибарит к  нему рискнул бы отправиться в своем единственном друге -  шинели.
Но  этот вечер должен быть хотя и  холостой,  но парадный.  Всю свою надежду
гость возложил на Татьяну Ивановну и решился покорнейше просить ее доставить
ему от  Хозарова приличный костюм и  таким образом дать ему возможность быть
на вечере.
     Секретный милашка Татьяны Ивановны - музыкант, по скромности характера,
на  своем лице,  покрытом угрями,  не  выразил никакого чувства по прочтении
пригласительного билета,  а только лаконически ответил:  "Приду", и принялся
писать ноты.  Ферапонт Григорьич,  получив приглашение,  расхохотался. "А...
каков в Москве народец,  -  начал он рассуждать сам с собой,  -  вчера денег
просил взаймы, а сегодня вечер дает... Ну, мотыга же, видно! Еще не мошенник
ли какой-нибудь?  Нет,  брат,  не надуешь,  не пойду:  пожалуй,  и  в карман
залезут".
     - Ванька! Не слыхал ли ты, что такое у этого франта?
     - Бал  дает,   сказывала  хозяйка...  Меня  звали  служить;  полтинник,
говорят, дадут-с, - отвечал возившийся около чемодана Ванька.
     - Ну, так что ж? Ступай, дурак, коли ты будешь, так и я схожу, - сказал
Ферапонт Григорьич.  - Да смотри у меня не зевай; посматривай на меня, и как
мигну тебе, так не выдавай!
     - Зачем выдавать, - отвечал лакей.
     - Схожу...  ничего,  схожу...  и  посмотрю,  что там такое,  -  говорил
Ферапонт Григорьич.  -  Этакие,  подумаешь,  на  свете есть ухарские головы!
Вчера без копейки был, а сегодня вечер дает, и бог его знает где взял: может
быть, кого-нибудь ограбил?..
     Две  неопределенные личности  тоже  не  обратили  должного  внимания на
приглашение, по крайней мере в первую минуту его получения. Это, может быть,
произошло вследствие того,  что  черноволосый,  остававшийся прежде почти  в
постоянном выигрыше,  на этот раз за ремизился, а потому очень разгорячился.
Белокурый, в надежде выиграть, тоже разгорячился.
     По  окончании пульки они,  хотя довольно односложно,  но переговорили о
вечере.
     - Это зовут, - сказал черноволосый.
     - Да, - отвечал белокурый.
     - Будут ли картишки-то? - заметил черноволосый.
     - Я думаю... только ты смотри, делай пальцами-то этак знаки.
     - Известное дело, - не маленький, понимаю немного игру-то. Ты пойдешь в
пальто?
     - В пальто.
     - Ну, ладно, а я во фраке.
     Радушнее  всех  принял  приглашение танцевальный учитель:  несмотря  на
сильную  ломоту,  которую чувствовал во  всем  теле,  он,  прочитав записку,
тотчас же вскочил с одра болезни и начал напевать известный куплет:

                Кума шен, кума крест;
                Кума дальше от комоду;
                Кума чашки разобьешь, -

     выделывая в  то  же время мастерские па из французской кадрили.  Но дух
его,  стремящийся к  рассеянию,  недолго  торжествовал над  болеющим  телом.
Ревматизм от  сильного движения разыгрался:  учитель повалился на  постель и
начал первоначально охать, потом стонать и, наконец, заплакал.
     Почтеннейшая   Татьяна   Ивановна,    не    ограничивая   свои   заботы
хозяйственными приготовлениями,  успела обежать все нумера и  всем объявить,
что у  Хозарова будет приятельская пирушка,  потому что он  скоро женится на
миллионерке и  потому хочет всех  своих знакомых угостить.  Сибариту достала
сюртук; даже в Ферапонте Григорьиче успела поселить совершенно другое мнение
о  Хозарове;  а  милашке-музыканту,  не знаю почему,  сочла за нужное весьма
подробно объяснить,  сколько и какого именно рода приготовлено винных питий.
На  лице,  покрытом угрями,  появилось самое  приятное выражение.  Между тем
хозяин, задумавшись, сидел в своем нумере.
     Ему было грустно,  что у  него такая дрянная квартира,  а  потому он не
может дать  вечера своим знакомым дамам,  как  делывал это  несколько раз  в
полку.
     Настоящую же пирушку он затевал так,  без всякого особого удовольствия,
потому только,  что  привык жить  хорошо и,  почувствовав в  кармане деньги,
хотел показать себя этой дряни в настоящем свете.
     Татьяна  Ивановна  просто  совершала  чудеса:  зная  наклонности своего
милашки иметь  все  в  порядочном виде,  она  достала где-то  подсвечники из
накладного серебра и серебряную сахарницу; у Ферапонта Григорьича выпросила,
на  свое собственное имя,  совершенно новенький судок для  водки и  у  одной
знакомой достала гирную и прекрасную скатерть и дюжины полторы салфеток.
     В  восемь часов все  было  готово.  Хозаров принимал всех  в  легоньком
пальто,  как  надобно ожидать от  светского человека,  был  очень  вежлив  к
гостям.  Сибариту,  одетому в  его собственный сюртук,  он сжал дружески обе
руки,  с музыкантом даже поцеловался;  Ферапонту Григорьичу,  поблагодаря за
лакея,  как и следует, оказал исключительное почтение и тотчас же просил его
сесть  на  диван.  У  каждой из  неопределенных личностей пожал  по  руке  с
прибавлением:  "Очень рад вас видеть,  господа!" Что касается до гостей,  то
Ферапонт Григорьич сохранял какую-то  насмешливую мину  и  был  очень важен;
музыкант немного дик: поздоровавшись с хозяином, он тотчас же уселся в угол;
две  неопределенные личности,  одна  в  теплом  пальто,  а  другая во  фраке
бутылочного  цвета,   были  таинственны;  сибарит  весел  и  только  немного
женировался тем, что хозяйский сюртук был не совсем впору и сильно тянул его
руки назад.  Ванька в  сопровождении Татьяны Ивановны внес чай со стаканами,
между которыми уже красовалась бутылка с ромом.
     - Прямо пригласите пуншем, - шепнула Хозарову Татьяна Ивановна, знавшая
лучше его наклонности своих жильцов.
     Хозаров сделал гримасу.
     - Господа, прошу начинать с пунша, - сказал он. - Я человек холостой; у
меня чай дурной, но ром должен быть порядочный. Ферапонт Григорьич, сделайте
одолжение.
     - Нет-с,  благодарю;  я не пью пуншу,  -  отвечал Ферапонт Григорьич. -
"Нет,  брат, не надуешь, - думал он сам про себя, - ты, пожалуй, напоишь, да
и  обделаешь.  Этакий здесь  народец,  -  продолжал рассуждать сам  с  собою
помещик,  осматривая гостей, - какие у всех рожи-то нечеловеческие: образина
на образине!  Хозяин лучше всех с  лица:  хват малый;  только,  должно быть,
страшная плутина!" Другие гости не отказались, подобно Ферапонту Григорьичу;
они все сделали себе по пуншу и принялись пить.
     Хозаров,  как  человек  порядочного  тона,  начал  чувствовать скуку  в
подобном обществе; с досады на себя, что ни с того ни с сего затеял подобный
глупый зов, он и сам решился пить и спросил себ