е пуншу. Чрез несколько минут
стаканы  были  пусты,  по  окончании которых почти  у  всех  явилось желание
покурить. Довольно полный комплект хозяйских чубуков мгновенно был разобран,
и  комната  в  несколько минут  наполнилась непроницаемым дымом.  Между  тем
распорядительная Татьяна Ивановна поднесла гостям новый  пунш,  который тоже
был принят всеми,  и  даже Ферапонт Григорьич соблазнился и решился выпить с
ромашкой. Сам хозяин тоже не отставал от гостей. Разговор оживился.
     Черноволосая личность подошла к Хозарову и просила составить для него и
для беловолосого приятеля партию в преферанс.  Хозаров, с своей стороны, был
готов,  но  только не отыскалось третьего партнера.  Сибарит начал ходить по
комнате  и  мурлыкать какую-то  песню.  Ферапонт Григорьич тоже  оживился и,
подозвав к  себе своего Ваньку,  велел подать себе еще пуншу.  Но  неусыпная
девица  Замшева  видела  и  замечала все:  она  сама,  в  собственных руках,
поднесла старому милашке стакан  с  крепчайшим пуншем,  оделя  таковым же  и
прочую компанию.  Все  сделались неимоверно живы и  веселы;  все  закурили и
заговорили,  даже музыкант начал что-то нашептывать на ухо Татьяне Ивановне.
Хозаров тоже заметно подгулял.
     - Господа! - сказал он, вставая с своего места. - Я вам очень обязан за
сегодняшнее посещение и  надеюсь,  что  с  этого дня могу вас считать своими
товарищами.
     - Идет!  -  отвечал Ферапонт Григорьич,  уже  окончательно переменивший
свое мнение о Хозарове.
     - Конечно, можете, - отвечали все в один голос.
     - Господа!  Я,  может быть,  на  днях буду иметь нужду в  вашей помощи,
потому что думаю увезти девушку,  и вас,  как товарищей, буду просить помочь
мне.
     - Браво!.. - закричал сибарит, оканчивая уже третий стакан.
     - Я готов, - заметил разговорившийся музыкант, который, по расположению
Татьяны Ивановны, справлялся уже с пятым стаканом.
     - Пожалуй, - проговорили вместе две неопределенные личности.
     - Ну,  знаете,  я бы и готов,  но ведь,  мне быть...  - сказал Ферапонт
Григорьич.
     - Я  не смею вас и  беспокоить.  Вы женатый человек,  а все женатые для
меня священные особы:  они неприкосновенны!  Но дело в  том,  что я  в  одну
прекрасную лунную ночь...  - На этом слове Хозаров остановился, потому что в
комнату вбежала Татьяна Ивановна.
     - Антон Федотыч, - сказала она.
     - Бога ради,  господа,  ни слова о  том,  что я говорил!  Это отец моей
невесты.
     Едва успел проговорить эти слова хозяин,  как в  дверях нумера,  сквозь
табачный дым, обрисовалась колоссальная фигура Антона Федотыча.
     - Фу!  Как  накурено,  -  сказал  гость,  -  видно,  что  кавалерийская
компания.  Здравия  желаем,  -  проговорил он,  подходя  к  хозяину.  -  Мое
почтение, господа, - продолжал он, раскланиваясь с гостями. - Очень рад, что
имел удовольствие застать вас дома и, как вижу, в таком приятном обществе.
     - Очень рад,  мой драгоценнейший Антон Федотыч,  - проговорил хозяин. -
Прошу садиться. Не прикажете ли трубки... пуншу?
     - Трубки и  пуншу,  то есть того и  другого...  можно-с...  -  произнес
Ступицын.  -  Извините,  -  прибавил он,  немного задев музыканта, который с
большим любопытством осматривал нового гостя и вертелся около него.
     - Иван!  Трубки и  пуншу сюда!  -  сказал хозяин.  -  Позвольте мне вам
представить:  Ферапонт  Григорьич Телятин!..  Антон  Федотыч  Ступицын!..  -
проговорил хозяин, желая познакомить двух помещиков.
     - Очень приятно, - сказал Ступицын.
     - Весьма  рад  вашему  знакомству,   -   отвечал  Телятин;  и  оба  они
поместились на диване.
     Антону Федотычу сейчас были предоставлены и  трубка и  пунш;  но  он на
этот раз был несколько странен,  потому что,  вместо того чтобы приняться за
пунш и войти в разговоры с Ферапонтом Григорьичем,  он встал,  кивнул как-то
таинственно головою хозяину и вышел из комнаты.  Хозаров, разумеется, тотчас
же последовал за ним.
     - Извините меня,  - сказал Ступицын, - я имею к вам маленький секрет: я
слышал -  на днях вы делали честь моей младшей дочери, и жена моя ничего вам
не  сказала окончательного.  Я,  конечно,  как только узнал,  тотчас все это
решил. Теперь она сама пишет к вам и просит вас завтрашний день пожаловать к
нам... - С этими словами Ступицын подал Хозарову записку Катерины Архиповны,
который, прочитав ее, бросился обнимать будущего тестя.
     - Вам бы надобно было действовать не так,  - говорил Ступицын, - вам бы
прямо тогда же сказать мне;  я бы сделал это сейчас;  но ведь, знаете, они -
женщины, очень мнительны, боятся и сомневаются во всяких пустяках.
     - Антон Федотыч!  -  начал с чувством Хозаров.  -  Я не могу теперь вам
выразить,  как  я  счастлив и  как одолжен вами;  а  могу только просить вас
выпить у меня шампанского. Сегодня я этим господам делаю вечерок; хочется их
немного потешить:  нельзя!..  Люди  очень  добрые,  но  бедные...  Живут без
всякого почти развлечения...  наша почти обязанность -  людей с состоянием -
доставлять удовольствия этим беднякам.
     - Я тоже такого характера,  -  отвечал Ступицын, - и мне очень приятно,
что мы  сходимся с  вами в  этом отношении.  Бог даст,  со временем мы будем
затевать этакие,  знаете,  маленькие пирушки;  это,  по моему мнению,  очень
приятно.
     - Послушайте,  Антон Федотыч, я сегодня так счастлив, так счастлив, что
даже ничего не понимаю. Пойдемте!.. Я надеюсь, что вы у меня будете пить.
     - Выпьем-с,  потому что я  в  жизнь мою еще не отказывал ни в  чем моим
знакомым;  но  только наперед ваше честное слово:  Катерина Архиповна велела
непременно просить вас завтрашний день откушать у нас. Будете?
     - Буду, конечно, буду. Неужели же вы думаете, что я не буду? Меня зовут
в рай, а я не пойду... Это было бы сумасшествие с моей стороны.
     Будущий тесть и зять еще раз поцеловались и вошли в нумер.
     - Шампанского!.. - закричал Хозаров.
     - Наперед бы  водки,  -  заметил Ступицын,  принимаясь за  свой  стакан
пуншу.
     - Ах, да... Татьяна Ивановна!.. Почтеннейшая!.. Пожалуйте нам водки!
     Водка и закуска,  конечно,  были давно уже приготовлены, и приготовлены
самым  порядочным образом:  кроме  того,  что  закуска состояла из  колбасы,
сельдей,  сыру,  миног,  к  ней  поданы были еще роскошное блюдо сосисок под
капустою и  полдюжины жареных  голубей.  Антон  Федотыч  первый  принялся за
водку; пожелав всем гостям всякого счастья в мире, он залпом выпил две рюмки
водки,  затем рюмку вина,  еще рюмку вина и потом, освежившись рюмкою водки,
принялся за  раскошное блюдо  с  сосисками.  Прочие гости тоже  не  положили
охулки на руку.  Два графина водки,  четыре бутылки вина,  колбаса, сельди и
все  прочее  мгновенно  было  уничтожено.   Очередь,  наконец,  дошла  и  до
шампанского.  Хозаров распорядился первоначально только на три бутылки вдовы
Клико,  но,  разгулявшись,  велел  принести  еще  полдюжины.  Антон  Федотыч
разговорился  донельзя  и,  познакомившись  на  короткую  ногу  со  всеми  и
рассказав каждому что-нибудь интересное про  себя,  объявил,  что у  него на
днях  будет особенный случай и  что  он  тогда поставит себе  в  непременную
обязанность просить всех господ пожаловать к нему откушать, надеясь угостить
их   удивительною  белорыбицею,   купленною  чрез   одного   давнишнего  его
комиссионера в  самом устье Волги.  Окончание вечера было очень весело:  все
пели хором;  музыкант единогласно был избран в  регенты.  Сибарит и  Татьяна
Ивановна тянули дисканта;  две неопределенные личности пели тенором;  хозяин
изображал альта;  Антон Федотыч и  Ферапонт Григорьич,  равным образом как и
сам регент,  держали баса.  Пели первоначально: "В старину живали деды"{91},
потом "Лучинушку" и,  наконец:  "Мы живем среди полей и лесов дремучих"{91};
все это не совсем удавалось хору,  который, однако, весьма хорошо поладил на
старинной, но прекрасной песне: "В темном лесе, в темном лесе" и проч. Антон
Федотыч начал отпускать удивительные штуки; не ограничиваясь тем, что пил со
всеми очередную, он схватил целую бутылку шампанского и взялся ее выпить, не
переводя духа,  залпом -  и действительно всю почти вытянул мгновенно; но на
самом уже конце поперхнулся,  фыркнул на всю честную компанию,  пошатнулся и
почти без памяти упал на  диван.  К  Татьяне Ивановне все были необыкновенно
вежливы:  даже черноволосая личность начала с  нею заигрывать;  но  ревнивый
музыкант остановил его и чуть было не сочинил истории.  Гости разошлись часу
в  пятом.  Антон Федотыч прежде всех уснул на диване.  Все вообще были очень
довольны: даже Ферапонт Григорьич ушел в самом миротворном расположении духа
и, при прощании, целовался со всеми.


                                    VII

     Как  ни  подгулял Антон  Федотыч,  но,  озабоченный поручением Катерины
Архиповны,  проснулся гораздо  ранее  своего  хозяина и  начал  ломать  свою
голову,  какую  бы  выдумать  перед  женой  благовидную причину,  вследствие
которой он  не  ночевал дома.  Но,  увы!  Голова  Антона  Федотыча имела  то
несчастное  свойство  человеческих  голов,  что  после  всякой  приятельской
пирушки не только не в состоянии была ничего порядочного изобресть,  но даже
с  толком отвечать на  вопросы.  Долго  Антон  Федотыч делал  усилие,  чтобы
заставить вместилище разума мыслить,  но оно не повиновалось и только болело
во всевозможных углах.
     "Что будет, то будет", - подумал Ступицын и, приведя, сколько возможно,
свою наружность в приличный вид, отправился держать ответ перед супругой.
     Катерина Архиповна была в  сильном беспокойстве и  страшном ожесточении
против мужа,  который,  вместо того чтобы по  ее  приказанию отдать Хозарову
письмо и  разведать аккуратнее,  как тот живет,  есть ли  у  него состояние,
какой у него чин,  - не только ничего этого не сделал, но даже и сам куда-то
пропал.  Ощущаемое ею беспокойство тем было сильнее,  что и  Мари,  знавшая,
куда и зачем послан папенька,  ожидала его возвращения с большим нетерпением
и даже всю ночь, бедненькая, не спала и заснула только к утру.
     Часу  в  девятом  Антон  Федотыч,   наконец,   явился  и,  предчувствуя
неминуемую грозу,  хотел приласкаться к  Катерине Архиповне и подошел было к
ее руке, но рука была отдернута.
     - Это что такое значит?  Откуда вы изволили пожаловать?.. Боже мой! Что
это  у  вас  за  лицо?   Посмотрите,  пожалуйста,  в  зеркало,  какова  ваша
физиономия.
     - Что физиономия?.. - спросил Ступицын.
     - Да то физиономия; совершенно, как у мужика после праздника. Пили, что
ли, вы всю ночь?
     - Ничего физиономия.
     - Вот прекрасно - ничего... весь опух... и ничего!
     - Я угорел, - отвечал невпопад Ступицын.
     - Он угорел;  скажите,  ради бога,  он угорел!.. Где же это вы изволили
угореть? Где вы ночевали-то? Отчего вы домой не пришли?
     - Угорел...
     - Да что вы такое говорите!  Мне кажется, вы ничего не понимаете; я вас
спрашиваю, где вы ночевали?
     - У Хозарова.
     - Да  разве я  вас ночевать туда посылала?..  Что я  вам говорила?  Что
поручила? Помните ли вы это?.. Отдали ли по крайней мере письмо, которое я с
вами посылала?
     - Письмо?.. Письмо отдал.
     - А узнали ли, что я вам говорила?
     - Известно, что узнал.
     - Ну, рассказывайте!
     Как  ни  ломал  Антон  Федотыч свою  странную голову  для  того,  чтобы
изобресть какой-нибудь приличный ответ, но ничего не мог придумать.
     - Что рассказывать-то?.. - произнес он.
     - Господи  боже  мой!   -   воскликнула,   всплеснув  руками,  Катерина
Архиповна. - Это превосходит всякое терпение: человек вы или нет, милостивый
государь?  Похожи ли вы хоть на животное-то?  И  те о щенках своих попечение
имеют,  а  в вас и этих-то чувств нет...  Подите вы от меня куда-нибудь;  не
терзайте по  крайней  мере  вашей  физиономией.  Великое дело  поручила отцу
семейства:  подробнее рассмотреть,  как живет,  где,  и  что,  и как?  Так и
этого-то не сумел и не хотел сделать.
     - Я вам говорю, что я рассмотрел... - возразил Антон Федотыч.
     - Что же вы рассмотрели?
     - Все рассмотрел, все отлично.
     - Велика квартира?
     - Велика.
     - Сколько комнат?
     - Одна.
     - Как?  Велика -  и одна?  Да что вы такое говорите?  С ума, что ли, вы
сошли? Или еще не проспались?
     - Ну, ладно-с! - возразил Антон Федотыч, встал и пошел.
     - Постойте!..  Куда же  вы идете?..  Скажите по крайней мере,  будет ли
Сергей Петрович сегодня?
     - Будет, непременно приедет, - отвечал Антон Федотыч и вышел.
     Странная голова его мало того,  что ничего не  понимала,  но начала еще
кружиться,  так  что  Ступицын почувствовал необходимую потребность выйти на
свежий воздух.
     - Этакой  отвратительный человек,  -  говорила  Катерина  Архиповна,  -
вероятно,  тот обрадовался и послал за шампанским, а этот безобразный урод и
напился.
     Часов в десять Мари проснулась, и первый ее вопрос, который она сделала
матери, был: возвратился ли папенька, и приедет ли сегодня Сергей Петрович?
     - Приедет, друг мой, непременно приедет, - отвечала старуха.
     Мари тотчас встала,  спросила себе чаю  с  белым хлебом и  потом начала
одеваться.  Она  потребовала себе  свое  любимое  шелковое платье  и  вообще
туалетом своим очень много занималась; Пашет и Анет, интересовавшиеся знать,
что такое происходит между папенькой,  маменькой и  Мари,  подслушивали то у
тех,  то у других дверей и,  наконец,  начали догадываться, что вряд ли дело
идет не о сватовстве Хозарова к Мари,  и обе почувствовали страшную зависть,
особенно Анет,  которая все  время  оставалась в  приятном заблуждении,  что
Хозаров  интересуется собственно  ею.  Катерина  Архиповна  ушла  к  себе  в
комнату,  затворилась и начала молиться.  Антон Федотыч,  чем более странная
голова его приходила в  нормальное состояние,  тем яснее начал сознавать,  в
какой мере  он  дурно исполнил возложенное на  него  поручение,  и  что  ему
непременно последует от  супруги брань,  и  брань  такого  сорта,  какой  он
никогда еще  не  получал,  потому что дело шло об  идоле,  а  в  этом случае
Катерина Архиповна не любила шутить.
     Пораздумавшись,  он  решился на  целый  день  дать  куда-нибудь тягу  и
явиться домой в то время, как у Катерины Архиповны поуходится сердце.
     В  одиннадцать часов все дамы,  в ожидании торжественного представления
жениха,  были одеты наряднее обыкновенного и сидели по своим обычным местам.
Все  они,  конечно,  испытывали весьма различные ощущения.  Старуха в  своей
комнате была грустна, Мари сидела с нею; она была весела, но взволнованна; в
сердцах Пашет и Анет, сидевших в зале, бушевали зависть и досада.
     Жених подъехал в щегольской парной карете, из которой проворно выскочил
и,  взбежав на крыльцо, сбросил свою шубу сопровождавшему его лакею и вошел.
Пашет и  Анет сухо ему  поклонились;  он  прошел к  Катерине Архиповне.  При
появлении его Мари вся вспыхнула; старуха силилась улыбнуться. Герой мой был
тоже несколько взволнован и  даже сел на предлагаемый ему стул не с  обычною
ему ловкостью и свободою. Катерина Архиповна посмотрела на дочь; та поняла и
вышла.  Несколько минут мать и жених сидели молча. Хозаров, очень хорошо уже
поняв,  что в семействе решено дать ему слово, решился не начинать первый; а
старухе,  кажется,  было тяжело начать говорить о том, чего она не желала бы
даже и во сне видеть.
     - Вы сердитесь на меня, Сергей Петрович? - проговорила она.
     - Напротив, я считаю за счастье, - отвечал Хозаров.
     - Вы так меня тогда удивили,  что я  даже вдруг хорошенько сообразиться
не могла и, как мать, даже испугалась.
     - Я очень понимаю,  Катерина Архиповна, ваши чувства - и даже сам бы на
вашем месте поступил точно таким же  образом.  В  настоящем случае позвольте
мне,  Катерина Архиповна,  попросить у  вас извинения в  моей дерзости.  Что
делать. Любовь заставляет нас иногда забывать общественные условия.
     - Скажите мне  одно,  Сергей  Петрович,  вы  любите  Мари?  -  спросила
Ступицына.
     - Катерина Архиповна!  -  отвечал Хозаров, прижав руку к сердцу. - Есть
чувства,  которых человек не в  состоянии выразить словами.  Мне не выразить
моих чувств словами, я могу только сознавать их в сердце.
     - Да постоянно ли вы будете любить ее, не переменитесь ли?
     - Перемена во  мне  может произойти тогда только,  когда из  этой груди
вынут мое сердце и вместо него поставят чье-нибудь другое.
     - Это все женихи,  Сергей Петрович,  говорят так,  а как женятся, так и
выходит другое.
     - Зачем же смешивать себя с толпою?  Почему же не быть исключением?  Я,
Катерина Архиповна,  не мальчик;  я много жил и много размышлял. Я видел уже
свет и  людей и убедился,  что человек может быть счастлив только в семейной
жизни...  Да и неужели же вы думаете, что кто бы это ни был, женясь на Марье
Антоновне,  может разлюбить это  дивное существо:  для  этого надо  быть  не
человеком, а каким-то зверем бесчувственным.
     - Нет, Сергей Петрович, это и не звери, а люди делают; мало ли мы видим
примеров: мужья разлюбляют прекрасных жен и меняют их бог знает на кого.
     - Клянусь моей любовью к Марье Антоновне,  которая,  конечно,  для меня
дороже всего,  клянусь этою  любовью,  что  я  всю  жизнь буду любить их!  -
произнес Хозаров.
     Разговор на несколько времени прекратился.
     - Вот еще что я хотела сказать, Сергей Петрович, - начала старуха, - мы
небогаты: у Мари всего бабушкина усадьба с какими-нибудь...
     - Бога ради, Катерина Архиповна, не говорите мне об этих вещах, которых
я и знать не хочу, - перебил Хозаров, очень, впрочем, довольный, что услыхал
о  бабушкином состоянии,  -  я  женюсь только на вашей дочери и желаю только
владеть ими, а больше мне ничего не надобно.
     - Очень верю,  Сергей Петрович,  вашему благородству, и поверьте, что я
награжу Машеньку и награжу больше,  чем даже следует по нашему состоянию, но
достаточно ли это будет для семейной жизни?.. Имеете ли вы сами состояние?
     - Я имею и свое состояние...  вы видите,  я живу -  и живу в столице, -
отвечал Хозаров,  -  но этого мало: имею же я некоторые способности, которые
могу употребить на службу?..  И,  наконец,  у меня,  Катерина Архиповна, две
здоровые руки,  которые готовы носить каменья для того только, чтобы сделать
Марью Антоновну счастливою.
     - Не обманывайте меня,  Сергей Петрович, вся моя жизнь, все мое счастье
только в ней.  Я не знаю, что со мною будет, если увижу, что я ошиблась; она
еще молода, она сама не понимает, какой делает теперь важный шаг, но я мать;
я должна ее руководить.
     В продолжение этой речи у старухи навернулись на глазах слезы.  Хозаров
тоже был, кажется, растроган и прижал к глазам платок.
     - Я   ничего  не  могу  говорить  и   только  благоговею  перед  вашими
материнскими чувствами, - отвечал он.
     - Поклянитесь мне  еще,  что  вы  сделаете  ее  счастливою,  -  сказала
Катерина Архиповна, взяв героя моего за руку.
     - Еще раз клянусь моею любовью сделать вашу дочь счастливою! - произнес
Хозаров.
     - Берите ее - она ваша, - сказала старуха и, зарыдав, упала на диван.
     Хозаров между тем взял руку будущей маменьки и  несколько раз поцеловал
ее  с  чувством.  Далее  затем призвана была  Мари.  Катерина Архиповна,  не
переставая  плакать,   объявила   дочери   о   предложении  Хозарова.   Мари
сконфузилась и бросилась обнимать мать,  а потом подала жениху руку, которую
тот,  как  водится,  страстно поцеловал.  В  следующей затем  беседе  Сергей
Петрович был  нежен с  невестою,  в  то  же  время старался как  можно более
изъявлять почтения и  глубокого уважения к Катерине Архиповне и начал ее уже
именовать belle-mere*. Он не позабыл также и своих будущих belles-soeurs** и
с  ними,  по-родственному,  очень  мило  шутил,  обещаясь на  будущее  время
подмечать,  кто им нравится, и нынешнею же зимою выдать их замуж. На это обе
девицы объявили,  что они еще не хотят замуж; но Хозаров