ь вкусным пряным запахом. От страшного удара стальная обручка соскочила с палицы, сама палица треснула. Смерть-Бочка крутнулся на месте... Опоздал. Меч Данила полоснул по боку атамана - ниже подмышки, и еще раз - по предплечью, разрезал мышцу, заскрипел по кости. Хуридит завыл. Данил прыгнул высоко вверх - треснувшая Дубина просвистела под ним - в воздухе вонзил меч в толстую шею Смерть-Бочки. Хуридит выпустил дубину, здоровой рукой схватил правое запястье Данила раньше, чем тот успел выдернуть меч, а раненой рукой нанес светлорожденному страшный удар... который Данил отбил боевым браслетом, располосовав шипами кулак хуридита. И с маху ударил - браслетом же - по локтевому сгибу Смерть-Бочки. Пальцы атамана разжались, светлорожденный повернул застрявший в ране меч, выдернул его, обхватил эфес двумя руками и с расстояния трех шагов нанес удар, называемый в Мангхел-Сёрк "две ладони". Клинок пропел песню, и сквозь грудь атамана, наискось, на глубину двух ладоней, прямо через могучее сердце пролегла кровавая борозда. Смерть-Бочка рухнул навзничь... Но он еще жил.
     Сожри-Всё, Черный Палец и еще один уцелевший из Пяти Левых, опустив арбалеты, взирали на происходящее с благоговейным ужасом.
     Повинуясь скорее наитию, чем разуму, Данил вновь вскинул меч. Кровавые брызги полетели из-под клинка. Проломленная грудная клетка, фонтан густой алой крови. Клинок Данила вырвал комок разрубленной плоти, сердце Смерть-Бочки, - и, описав дугу, кровавый ошметок упал к ногам Сожри-Всё. Меч еще раз повернулся в ране... и второе сердце шлепнулось на пол рядом с первым. А, упав, сократилось еще четырежды, прежде чем остановиться.
     - Магхар, - бросил Данил побледневшему однорукому, вытер куском подвернувшейся ткани меч и отправил его в ножны.
     - Пойдем, - сказал он. - С этим всё.

Глава четвертая

     В ту последнюю ночь Рудж так и не уснул. Да он и не пытался. Надежда, которую пробудил в нем напоследок Дорманож, выбор, который он якобы предоставил кормчему... И еще то, что Ними где-то здесь, в лапах монахов... Это было похуже, чем пытки, которым его подвергли по приказу риганца. Кормчий готов был отдать за Ними и жизнь, и состояние. Но кто поручится, что их не казнят, когда золото отправится в сундуки Братства? И что хуже для его любимой - умереть или стать рабыней монахов?
     "Богиня, сохрани ее!" - взмолился он.
     Если Ними будет жива, а сам Рудж - на свободе, он ее вытащит. И заставит Хуриду заплатить за все. Сожженный корабль убедит Совет Империи, что время бездействия кончилось. А если Советникам этого покажется мало, Рудж обратится прямо к Императору. Позор, если держава позволяет безнаказанно убивать своих подданных!
     Ярость сменяли сомнения, а сомнения - снова ярость. Но под полом все так же возились крысы, и ни один лучик света не проникал в каменный мешок. Кончилась ли ночь? Что сейчас - утро или уже вечер?
     Когда за Руджем пришли, он так и не принял решения. Единственная надежда - Данил на свободе. Данил их не оставит, а для светлорожденного Данила Руса невозможного не существует.
     Серое хуридское небо очистилось. Солнце сияло ярко и весело, словно не на грязные мостовые Кариомера падали его лучи, а на белый мрамор глорианских колоннад.
     - Пей, - солдат протянул чашку с мутной речной водой.
     Кормчий неловко (цепи оттягивали запястья) взял чашку и проглотил пахнущую болотом жидкость. Отдал, посмотрел на небо, оглядел двор. Ноги подгибались от слабости, но когда кормчий попытался присесть, один из солдат сердито дернул цепь:
     - Не велено!
     Спустя четверть часа упряжка волов вкатила во двор закрытую повозку.
     А еще через четверть часа появилась группа монахов.
     Монахам подвели пардов, слуги подставили спины, чтобы хозяевам сподручней забраться в седла.
     Один из монахов махнул хлыстом. Солдаты схватили цепи и бегом потащили кормчего к всаднику - тому, кто допрашивал Руджа.
     Монах поддел хлыстом подбородок кормчего, вынудив поднять голову.
     - Мы решили... - проговорил монах. И сделал паузу, наблюдая за пленником. - Мы решили, что вы виновны. - Пауза. - Оба. - Пауза. - В колдовстве. - Пауза. - Помнишь, я говорил о выкупе? Мы решили, что золото безбожников и колдунов не может искупить их вины. Но если ты решишь отдать его Святому Братству - мы примем. И помолимся о ваших пропащих душах, кои достанутся, вне сомнения, чернейшим из демонов.
     Рудж молчал.
     Дорманож некоторое время изучал его лицо, затем произнес с ледяной усмешкой:
     - Я приготовил для тебя нечто особенное. Для тебя и твой подружки. Возможно, это слишком быстрая смерть для таких, как вы. Святейший Наставник Крун, например, предлагал перед повешением содрать с вас кожу, но я не хочу, чтобы вы от боли позабыли друг о друге. Ваша смерть должна быть назидательной. Она должна быть поэтичной. Я хочу, чтобы Наисвятейший с удовольствием выслушал рассказ о ней.
     - Я бы все-таки как следует допросил этого имперца, - проворчал Крун. - Могли же они заранее договориться о встрече?
     - Нет, - Дорманож увидел, что кормчий навострил уши, и усмехнулся. - Мы поймаем твоего дружка, - заверил он. - Может, сегодня, может, через пару дней. Не думай о нем, думай о том, что ждет тебя.
     - Поймаешь? - Рудж сумел побороть страх и улыбнулся. - Не думаю, что ты его поймаешь. Скорее наоборот - это он поймает тебя, хуридский ублюдок!
     Напрасно он это сказал. Брата-Хранителя угроза не рассердила, а позабавила.
     - В повозку его, - спокойно распорядился Дорманож. И, с двусмысленной улыбкой:
     - Поболтайте напоследок!
     Две солдат вновь ухватили цепи и поволокли кормчего к повозке. Третий тыкал в спину древком - усердие демонстрировал.
     Дверца приоткрылась, Руджа впихнули внутрь. Дверца захлопнулась. Темно и душно. Словно в гробу.
     Но в этом гробу он был не один.
     - Рудж? - чуть слышно проговорил знакомый голос.
     - Ними!
     Кормчий нашел ее на ощупь, обнял. Цепи мешали - оба были скованы, но неважно. Главное - вместе.
     - Ладно, ладно, - бормотал Рудж, прижимая ее мокрое лицо к груди. Сухая солома запуталась у Ними в волосах. - Что они с тобой сделали?
     - Ничего, - прошептала девушка, прижимаясь к нему еще крепче. - Но там было холодно. Я не спала всю ночь. Что с нами будет? Нас казнят? Будут пытать?
     - Я не знаю, - соврал Рудж.
     - Они нас замучат, - обреченно проговорила девушка. - Вы в Империи не знаете, что они делают с людьми.
     - Знаю, - мрачно сказал кормчий.
     "Богиня, спаси ее!"
     - Рудж, - прошептала Ниминоа. - Я хочу, чтобы ты меня любил!
     - Я люблю тебя, девочка!
     - Нет, нет! Я хочу, чтобы ты любил меня здесь, в последний раз.
     - Ты действительно этого хочешь?
     - Да, да!

     Повозка тронулась.
     Колеса загрохотали по камням.
     Утлая лодочка в яростном море,
     Мили и мили до берега Горя,
     Ближе - до дна.
     Весла-тростинки сжимают хоробры.
     Без толку.
     Хрустнут сосновые ребра.
     Море проглотит и ярых, и добрых.
     И - тишина.

     Это Данил бормотал, когда уходили из Воркара. На языке русов. А потом перевел на хольдский, для Руджа.
     Утлая лодочка...
     - Я тебя люблю, девочка, - прошептал он, развязывая шнур лифа.
     - Не надо, - прошептала Ниминоа. - Цепи же. Просто подними подол.
     Бедро под нижними юбками намного теплей его ладони.
     - Быстрей, милый!
     "Последние часы, - подумал Рудж. - Вернее всего, мы не доживем до заката. Может, и хорошо, если не доживем".

***

     Повозка выкатилась со двора на улицу. Деревянные колеса загрохотали по деревянному настилу. Возница закричал и ловко хлестнул передних волов. Повозка покатилась быстрее.
     - Сомкнись! - проорал сотник, и солдаты перестроились в две колонны, по обе стороны повозки. Замыкали шествие четверо монахов в полном вооружении. Дорманож ехал впереди, среди старших Кариомерского Братства. Два боевых пса, взятые по его требованию, трусили вдоль обочин, вертели тяжелыми головами, рявкали на прохожих, недостаточно быстро спрыгивавших с мостовой в сточные канавы.
     Дорманож то и дело запрокидывал голову, изучая окружающие дома.
     Крун, заметив это, фыркнул.
     - Чего ты боишься? Армии Урнгура? Десанта Империи? Один недобитый шпион шляется по городу, второй сидит в цепях!
     - С недобитым я уже имел дело, - отозвался Дорманож. - Да и твои люди тоже.
     - Это мой город! - буркнул Крун. - Если я не привык ловить имперских шпионов, так это потому, что их у меня не водится!
     Рыночную площадь расчистили. Разобрали даже половину крытых рядов. Пустое длинное пространство. Толпа, отделенная двойной цепью солдат. Рабы божьи, жители Кариомера. Крун придирчиво оглядел толпу и решил, что голов с черными повязками очень мало. Сравнительно с суммой, выплаченной позавчера черноповязочникам. Опасений Дорманожа Отец-Наставник не разделял, но не любил, когда истрачено больше, чем получено.
     Треос, командовавший оцеплением, подъехал к братьям-монахам.
     Дорманожа он приветствовал с большей почтительностью, чем своего Отца-Наставника.
     - Все, как ты приказал, - доложил он.
     - Очень хорошо, - одобрил риганец. - Твой выстрел - второй.
     - Благодарю, святой брат. Хотя полагаю, что после первого в нем не будет нужды.
     - Первым будет стрелять Отец-Наставник, - Усмехнувшись, сказал Дорманож. - Это его город, значит, ему и честь.
     Крун побагровел. Этот поганый риганец смеет над ним издеваться. И на место наглеца не поставишь.
     - Я думаю, брат Дорманож более достоин... - вяло запротестовал он.
     "Вот так! - злорадно подумал Брат-Хранитель. - Воинствующий монах должен быть воином, а не куском тухлого сала!"
     - Возможно, - усмешка Дорманожа стала еще шире. - Но я только гость... и хотелось бы про длить удовольствие.
     Тут уж и Треос не выдержал, улыбнулся.
     - Выгружайте! - распорядился Дорманож.
     Солдаты отперли возок. Брат-Хранитель подъехал поближе, оглядел осужденных и рассмеялся.
     - Вижу, вы даром времени не теряли!
     Рудж с ненавистью поглядел на него.
     А вот сам Дорманож к отправленным им на казнь относился без всякой ненависти. Имперец - имперец и есть. А юная колдунья - всего лишь сорняк, выросший на ячменном поле. Как ни красив цветок, а приходится вырвать, чтоб не портил добрые колосья. Разумеется, чтобы вырастить зерно, одной прополки мало.
     - Снимите с них цепи! - приказал Брат-Хранитель и, уловив тень надежды на лице Руджа, подмигнул ему.
     - Стоит ли? - запротестовал Крун. - Если вдруг они захотят...
     - Мы же все обсудили, - перебил Дорманож. - Их надо раздеть. Или ты полагаешь, что ради пустых опасений стоит разрезать такую хорошую одежду?
     Отец-Наставник скрипнул зубами: гнусный риганец опять издевается над ним! И приходится терпеть. Требовать суда Величайшего - самоубийство. Один из лучших мечей Хуриды! А любой донос обернется против доносчика. Еще бы, любимчик Наисвятейшего!

***

     Кормчий Рудж ненавидел Дорманожа много сильней, чем Отец-Наставник Крун. Но у него было еще меньше возможностей реализовать свою ненависть. И сейчас, и потом. Он видел оцепление, видел щетину копий позади повозки и уже понимал: на Данила рассчитывать бессмысленно. Да, Данил один стоит полусотни здешних солдат. Но чтобы отбить осужденных, полусотни мало. И сотни тоже мало.
     "Значит, я умру", - подумал кормчий.
     Смерть его не пугала. Там, в Нижнем Мире богиня заступится за него. Но Ними...
     Четыре столба с перекладинами на противоположном конце площади. Подвешенный за ноги умирает иной раз несколько часов. Излюбленнейшая казнь Братства. Для чародеев и покусившихся на заветы Первого Наисвятейшего. Как будто настоящего мага можно убить, привязав за ноги к перекладине!
     - Раздевайтесь! - скомандовал Дорманож, когда осужденных расковали.
     Пальцы Ниминоа судорожно стиснули руку кормчего.
     - Держись, - тихонько сказал он. - Я помогу тебе. Лучше я, чем солдаты.
     Будь Рудж один, он набросился бы на стражников, вырвал бы копье, дрался, пока не убьют. Но умереть сейчас - оставить ее в одиночестве среди палачей.
     "Я мог бы убить ее там, в возке, - подумал кормчий. - Дурак!"
     Нет, скорее всего, на такое ему не хватило бы Духу. Для такого нужно быть Данилом. О богиня, помоги ей! Ты же все можешь!

***

     Данил расположился на кровле кузнечного ряда. Отсюда он видел оцепленный стражниками прямоугольник площади с виселицами на одной стороне и толпой монахов и солдат - на другой. И видел людей Сожри-Всё, рассеянных в толпе. Что-то многовато солдат. И монахов. Или здесь так принято?
     - Многовато, - согласился атаман. - Но подожди до обеда. Останется самое большее полсотни стражников.
     Данил кивнул. Чем меньше охраны, тем меньше риск потерять осужденных. Вряд ли кто из хуридитов опередит светлорожденного и успеет добить повешенных. За полчаса ни с Руджем, ни с Ниминоа ничего не случится. Молодые, кровь быстрая, выдержат.

Глава пятая

     На шеи осужденным накинули веревки, и четверо солдат погнали их через площадь. Монахи остались на месте. Между линиями оцепления оставалось шагов сорок. Слева и справа Рудж видел стражников, неподвижных, уперших в землю тупые концы копий. Зато народ за оцеплением веселился как мог. Самые расторопные взобрались на крыши торговых рядов и оттуда орали всякую чушь, потешая остальных. Руджа оскорбления не задевали, но для Ниминоа это оказалось жестоким испытанием. Прикрывшись руками, она брела по теплой мостовой, не поднимая головы.
     - Ты красивее их всех! - сказал Рудж. - Плюнь, не обращай внимания!
     У виселиц солдаты передали осужденных шестерым палачам.
     - Обнимите друг друга, - деловито распорядился старший.
     - Давай-давай! - заорал он на удивленного Руджа.
     Кормчий прижал к себе Ними - и тотчас тугая веревочная петля стянула их вместе: грудь к груди.
     - А красивая пара! - заметил один из солдат.
     - Я не отказался бы попробовать эту красоту поближе! - заявил другой.
     - Кого именно? - осведомился палач, набрасывающий и затягивающий петли.
     - Хорош болтать! - рявкнул старший. - Давай, железноголовые, марш отсюда! Нечего тут!
     - К крысам тебя, кишкорез! Хреном своим командуй! - отругнулись солдаты.
     Но отправились восвояси.
     Палачи неторопливо, проверяя каждый узел, затягивали веревки.
     - Колени болят, - пожаловался старший. - К дождю, значит. Проверь, не туго ли? Еще задохнутся. Ишь, толпа набежала. Как на ярмарку.
     - А ярмарки давно не было, - сказал другой. - И зерно опять подорожало, второй раз за месяц.
     - Купишь, не нищий, - буркнул старший.
     - Ага, тебе-то хорошо, из самих рук Круна кормишься!
     - Из его рук и крысе не прокормиться, - проворчал старший. - Ну, все, переворачивай!
     Четверо взялись за перекинутые через перекладины веревки, а старший с помощником обхватили притянутых друг к другу осужденных. Старший просунул руку между ног девушки, больно сдавил. Ними вскрикнула, изогнулась, насколько позволяли веревки.
     - Не балуй, - прикрикнул палач. Осужденная не была для него женщиной. И человеком не была. Она - работа.
     - Взялись - раз!
     Четверо натянули веревки, старший с помощником, хекнув, перевернули осужденных вниз головой.
     - Тяни веселей! - старший придерживал связанных, пока их не подняли на нужную высоту, а тогда отпустил - и перевернутая площадь закачалась вокруг Руджа и Ниминоа.
     Черная поверхность столба то приближалась, то удалялась. Кровь прилила к голове. Боли еще не было. И страха - тоже. Рудж вспомнил: монах говорил о быстрой смерти. Вряд ли такую смерть можно назвать быстрой. Значит, это еще не все?
     Веревочные петли сдавили лодыжки, хватка палача ослабла, мир перевернулся... и Ниминоа почувствовала облегчение. Уже не важно стало, что она раздета и весь городской сброд пялится на нее. Теперь она знает, что ее ждет, а значит, нет страха перед неизвестностью. Перед всем, что может сотворить с ней изощренная фантазия святых братьев. Она умрет. Не сразу и мучительно, но зато рядом с Руджем. Могло быть страшнее, намного страшнее...
     - Ты как? - спросил кормчий.
     - Ничего. Ногам только больно.
     - Это скоро пройдет. Скоро ты перестанешь их чувствовать. Мы...
     И тут он услышал знакомый гудящий звук - стрела! Данил!
     Рудж дернулся, изогнулся... и действительно увидел Данила! На крыше одного из навесов, с мечом в руке, кричащего... Сумасшедший! Ему не справиться с таким количеством солдат!
     - Данил! Не надо! - закричал Рудж. - Не надо! Беги!

***

     - Не очень, - констатировал Дорманож, когда стрела Отца-Наставника Круна воткнулась в землю позади виселиц. - Ты, брат Треос.
     - Прости, брат, но у меня что-то с рукой, - с лицемерной интонацией произнес Треос. - Благодарю за честь, но сегодня я не стрелок.
     "Хитер, - подумал Дорманож. - Не хочет подчеркивать позор Наставника".
     Брат-Хранитель пожал плечами, надел защитную рукавицу.
     - Мой лук, - приказал он.
     С подчеркнутой небрежностью наложил стрелу, быстро, будто и, не целясь, отпустил тетиву.
     Когда толстому монаху подали лук, Данил в бешенстве повернулся к Сожри-Всё:
     - Ты солгал мне!
     Второй раз за последние десять лет однорукий атаман испытал настоящий ужас. Первый был там, в притоне, когда светлорожденный швырнул ему под ноги дымящееся сердце Смерть-Бочки.
     - Да нет же, нет! - он отступил настолько, на сколько позволяла крыша павильона. - Так никогда не делали!
     - Ты же сказал, что узнаёшь все раньше, чем сами монахи! - очень тихим и очень страшным голосом произнес Данил.
     - Еще неизвестно... - начал Сожри-Всё и осекся. Толстый монах натягивал лук.
     - Данил! - услышала Ниминоа хриплый крик Руджа. И тут что-то с такой силой ударило кормчего, что их связанные тела качнулись. Девушка ощутила болезненный укол в правую грудь, подняла голову и увидела треугольный стальной наконечник, высунувшийся из живота Руджа и упершийся в ее грудь пониже соска. Хищное жало, разорвавшее изнутри кожу Руджа.
     Рудж забился так, словно невероятным усилием хотел разорвать путы, кровь струей хлынула у него изо рта.
     - Рудж! - закричала Ниминоа. - Рудж!

***

     Толстый монах, Отец-Наставник Крун целился долго.
     - Поднимай людей, - так же тихо проговорил Данил. - Живо!
     - Они нас перебьют, - сказал Сожри-Всё. - Здесь монахи и не меньше двух сотен солдат. Нас просто перережут. Без пользы.
     Крун, наконец, спустил тетиву. Данил вздохнул с облегчением - стрела прошла очень далеко от цели. Если они все такие лучники... И тут он увидел второго стрелка. И узнал его.
     - Поднимай людей! Живо! - в ярости закричал он, вскакивая на ноги и выхватив меч.
     Сожри-Всё тоже вскочил на ноги и пронзительно засвистел.
     И в этот миг стрела ударила в спину Руджа.
     Данил содрогнулся, будто пронзили его самого. Он закричал. И прыгнул с крыши павильона прямо на головы солдат.

***

     - Добрый выстрел, брат! - искренне похвалил Треос.
     - А-а-а! - Дорманож разочарованно махнул рукой. - Лет десять назад я проткнул бы обоих! Красиво, верно? Одна смертельная стрела... Э, взгляни! Что там за беспорядок?

***

     Двоих он свалил, едва коснулся земли. Еще четверо пали, потому что оказались проворней прочих. Стремительный, как пард, Данил промчал пятьдесят шагов, отделявших от виселицы, снес голову одному из палачей, не успевшему удрать, подпрыгнул, перерубив веревку, подхватил тела Руджа и Ниминоа, не удержался на ногах, упав на колено, но кормчего и девушку от удара уберег.
     Тем временем головорезы в черных повязках разом устремились сквозь толпу. Вопли сбитых с ног горожан смешались с яростным визгом черноповязочников. Разорванная Данилом цепь солдат рассыпалась окончательно. Бойцы Сожри-Всё рванули к виселицам, а толпа карномерцев хлынула на площадь. Уцелевшие солдаты кружились в ней, как щепки в потоке. Шеренги копейщиков на другой стороне площади стояли в бездействии. Один из столбов виселицы повалил