ая  и  врачуя
людей вот уж лет тридцать. Обе  были  немолоды,  у  обеих  за  плечами  было
горькое прошлое, в котором  остались  и  невосполнимые  потери,  и  жестокие
разочарования.
   У самой Агунды все четверо сыновей (двое старших  близнецов  были  точной
копией отца) погибли в сражении с гемертами, а любимый муж умер от  какой-то
неизвестной болезни года через два после этого горестного события.
   Ханиш никогда не была замужем и  детей  не  имела.  Ее  возлюбленный  был
моряком и плавал в дальние страны. Однажды его  корабль  вышел  из  порта  в
Аккароне и отправился вниз по Деру, чтобы затем через море Хо выйти в  океан
и достичь Иманы - соседнего континента, с которым на Варде  вели  оживленную
торговлю. Больше этого корабля никто не видел. И только лет  десять  спустя,
когда Ханиш все еще ждала своего  жениха,  незнакомец  в  шрамах  и  рубцах,
больше похожий на выходца с того света, принес ей скорбную весть о том,  что
в море Хо "Голубой дельфин"  разбился  во  время  шторма.  И  тогда  женщина
отправилась в храм Тики к своей подруге уже навсегда. С  тех  пор  они,  как
могли, старались облегчить горе  других,  в  трудах  и  бесконечных  заботах
приглушая свое собственное.
   - Послушай, Ханиш, -  сказала  Агунда,  когда  они  с  подругой  остались
вдвоем, - я должна с тобой посоветоваться.
   - Рада, что тебе все еще бывают нужны мои советы, - улыбнулась Ханиш.
   Она была маленькая, сухонькая, с длинными седыми волосами,  собранными  и
заколотыми на затылке в большой узел. Некогда волосы являлись  предметом  ее
самой большой гордости. И  хотя  в  храме  мало  времени  оставалось,  чтобы
ухаживать за своей внешностью, Ханиш не последовала примеру большинства жриц
и волосы  не  остригла.  Иные  женщины  пользовались  корнем  лопуха,  чтобы
окрашивать волосы в более темный цвет, обманывая природу и  самих  себя.  Но
Ханиш давно смирилась со своей сединой. Ее волосы побелели в несколько часов
после того, как незваный гость сообщил ей о смерти возлюбленного.
   Агунда была полной противоположностью своей подруге - на голову выше той,
статная, с широкими бедрами женщины, родившей крепких детей, с пышной грудью
и полными руками, она все еще оставалась привлекательной, и  случалось,  что
иные из гостей храма влюблялись в нее. У нее был  мягкий  и  низкий  грудной
голос и округлое румяное лицо.
   Как-то убийца, которого разыскивали  по  всей  Аллаэлле,  раненый,  нашел
убежище в храме Тики. Он был моложе Агунды лет на десять, а то и пятнадцать,
но это не помешало ему воспылать  к  ней  юношеской  страстью.  Его  чувство
осталось без взаимности, и однажды в полдень он навсегда ушел из  храма.  Он
никогда не писал ей и не давал о себе знать, но, где бы он ни находился, раз
в году, в день рождения  верховной  жрицы  Тики,  на  блюде  для  подношений
появлялась охапка ее  любимых  цветов  и  какой-нибудь  скромный  подарок  -
дорогих бы она не приняла.
   - Ты же знаешь, - сказала Агунда, подбрасывая в  огонь  несколько  кривых
сучковатых поленьев, - мне всегда нужно, чтобы ты  говорила  со  мной.  Меня
тревожит наша несчастная королева. Что ты сама думаешь по этому поводу?
   - Не знаю, - задумчиво ответила Ханиш, устраиваясь рядом с ней.  -  Мы  с
тобой обе пережили горе. Разве мы не были немного безумны тогда?
   - И не немного, а довольно сильно. Я несколько дней провела как в тумане.
   - Я об этом и говорю, Аг. Она не кажется мне больной. Другое дело, что ее
терзают какие-то страшные предчувствия.
   - Может, это не предчувствия? Она просила меня  посидеть  с  ней  сегодня
утром. И все, что говорила государыня, показалось мне абсолютно  разумным  и
обоснованным. Скорее Фалер безумен, нежели она. А то,  что  ее  отослали  от
двора...  Кому  в  Аллаэлле  не  известно,  как  король   обставил   спальню
Бендигейды?
   - Твоя правда, - кивнула Ханиш. - Но что мы можем сделать? Только утешать
ее, несчастную.
   - Нет! Тут ты не права. Мы можем исполнить то, что она просит.
   - А как?
   - Завтра от нас уходит Аграв.
   - Уже? А я не слышала... Собрался, значит, в дорогу. Аг, а он не  боится,
что его найдут?
   - Не думаю, что он вообще способен бояться. Но я придумала неплохой  план
и хочу услышать твое мнение. Ему-то все равно нужно скрываться, и он намерен
в ближайшие дни покинуть Аллаэллу. А я хочу передать Великой Кахатанне слова
королевы Лай. Вот он и сделает это.
   - А знаешь, -  оживилась  Ханиш,  -  по-моему,  прекрасно  придумано.  Он
согласен?
   - Не знаю. Я пригласила его сюда,  чтобы  поговорить.  Должен  явиться  с
минуты на минуту.
   - Мне уйти?
   - Зачем, дорогая? Напротив, останься. Может, заметишь то, что я не учла и
упустила из виду.
   Агунда поставила на маленькую жаровенку котелок с красным вином.
   - Тебе класть мед?
   - Спасибо, не нужно.
   - А я выпью подогретого и с медом. Устала что-то  в  последнее  время,  а
после горячего вина с медом сплю как младенец. И хорошо отдыхаю.
   - Ах, Агунда, ты хороша и свежа, но и тебе и мне пора  признать,  что  мы
далеко не молоды. Это все возраст. И никакой подогретый мед с вином нам  уже
не поможет.
   Подруги переглянулись и озорно рассмеялись.
   Что бы там ни говорила Ханиш об их возрасте, а смех у двух женщин все еще
был молодой и звонкий.
   В дверь тихо и осторожно постучали.
   - Входи, - пригласила Агунда.
   На пороге возник крепко сбитый мужчина, плотный,  с  черной  повязкой  на
левом  глазу  и  буйной  бородой.  Улыбка  у  него  была  обезоруживающая  и
ослепительная - зубов на сорок.
   - Ты звала, и я пришел, - сказал он просто.
   Агунда жестом пригласила его садиться поближе к огню и протянула  высокий
стакан с горячим вином.
   - О, с медом, как я люблю, - обрадовался тот.
   - Послушай, Аграв, - заговорила жрица, не откладывая  разговор  в  долгий
ящик. - Я хотела тебя спросить, что ты намерен делать после того, как уйдешь
из храма.
   - Отправлюсь странствовать. В нашей стране мне оставаться нельзя, но ты и
сама это знаешь. А коли знаешь и спрашиваешь, то хочешь  что-то  предложить.
Говори. Я все готов сделать для жриц Тики.
   - Я не вправе даже просить тебя об этом.
   Мужчина присвистнул, оторвавшись от своего вина:
   - Что, настолько серьезное дело?
   - Сама не знаю. Выслушай меня, а потом мы все вместе  примем  решение.  -
Агунда оглянулась на подругу, как бы ища у нее поддержки. - Ты  знаешь,  что
недавно в храм привезли женщину, которую признали безумной?
   - Не помню. Сюда каждый день кого-нибудь привозят, а кого-нибудь забирают
или провожают в дорогу. Может быть...
   - То, что я сообщу тебе,  ты  должен  держать  в  тайне,  даже  если  наш
разговор разговором и закончится.
   - Даю слово.
   Ханиш и Агунда, равно как и  остальные  жрицы  Тики-утешительницы,  имели
возможность убедиться в том что слово убийцы и вора зачастую бывает  крепче,
чем слово дворянина или  владетельного  вельможи.  Поэтому  обещание  Аграва
дорогого стоило. Успокоенная, Агунда продолжала:
   - Несколько дней тому назад к нам  в  храм  привезли  королеву  Аллаэллы,
которую государь Фалер объявил безумной. На этом основании он  собирается  с
ней развестись.
   - Можешь не тратить время, - буркнул мгновенно  посерьезневший  Аграв.  -
Историю безумной любви короля к юной красавице графине знают все от мала  до
велика. Ну и подлец. Одно дело -  заиметь  себе  любовницу,  раз  уж  совсем
невтерпеж, а другое - обижать  законную  супругу.  Тем  более  что  от  нее,
голубки, зла никто не видал.
   - Да, королева всегда была добра и щедра к бедным. Надеюсь, что теперь, в
эти горестные дни, ее доброта возвратится сторицей.
   - Поможем, - откликнулся бородатый разбойник.
   - Я очень хочу в это верить, - искренне произнесла Агунда. - Вот здесь, -
указала она рукой на небольшой  свиток,  лежавший  на  столике  поверх  всех
бумаг, - я записала все, о чем поведала мне королева. Видишь ли, Аграв, мы с
Ханиш и другими сестрами  вовсе  не  считаем  королеву  помешанной.  Но  она
наверняка испытала какое-то сильное потрясение, которое  и  до  сих  пор  не
прошло, отчего государыня возбуждена и беспокойна. Единственной  странностью
являются видения, которые посещают ее.
   Королева утверждает,  что  тень  Зла  проникла  на  Арнемвенд,  и  просит
предупредить  об  этом  повелительницу  Запретных  Земель,  Богиню   Истины.
Почему-то именно она является центральной фигурой в  борьбе  с  нашим  общим
врагом - в видениях Лай, естественно.
   - Чего ж тут неясного? - изумился бородач. - Истина на то и Истина, чтобы
отличить Зло, которое прикидывается добром, от настоящего добра. А  что  еще
может противостоять?
   Агунда и Ханиш переглянулись, затем воззрились на разбойника. А  ведь  он
был прав. Что есть  мир  без  Истины  -  без  точки  отсчета,  с  которой  и
начинается  установленный  порядок  вещей?   Без   нее   все   перемешается,
перевернется в одночасье.
   Кто-то сказал, что Зло - враг всякого порядка.
   - Ты хочешь предупредить Интагейя Сангасойю?
   - Откуда ты знаешь? - еще более изумилась верховная жрица.
   - Тут и знать нечего. Я ведь много лет странствую по  Варду,  подходил  к
самому хребту Онодонги...
   Аграв как-то криво усмехнулся.
   - Я, веришь ли, хотел в эти самые Запретные Земли пойти, когда еще совсем
молодой  был,  зеленый.  И  даже  до  гор  дошел.   А   там   ущелье   такое
узенькое-узенькое, ровно щелочка.  И  вдруг  так  страшно  стало,  что  горы
сойдутся и меня раздавят. Стою, значит, трясусь.  Руки-ноги  дрожат,  мокрый
весь, как из-под ливня. А тут солнышко вдруг потемнело  -  я  и  решил,  что
скалы сдвигаются. Голову поднял, а надо  мной  зверь  кружит.  Он,  конечно,
высоко был, там, где облака, но громадный, аж дух  захватило.  Дракон,  одно
слово... В общем, повернул я назад: решил - не мое это дело. А теперь  жалею
- может, и не сделал бы людям столько зла, а вся судьба иначе бы сложилась.
   Он помолчал, повертел в руках опустевший стакан.
   - Я пойду в Запретные Земли и найду богиню. И все  ей  передам.  Глядишь,
хоть часть грехов мне простится. Да и на  Великую  Кахатанну  одним  глазком
взгляну - с самого детства об этом мечту имею.
   - Спасибо тебе, - прошептала Агунда.
   - Тебе спасибо. Кабы не дело, двинул бы  я  теперь  в  Фарру  -  говорят,
народец там сейчас побогател.  А  так,  задача  есть,  и  не  стану  с  пути
сворачивать. Прямиком, значит, к Онодонге и потопаю. Дорога знакомая.
   Он постоял еще несколько секунд на пороге, повернулся и вышел.
   - Как хорошо, просто камень с души сняла, - вздохнула Ханиш.
   - И мне легче стало, - призналась верховная  жрица  Тики.  -  Видишь  ли,
кроме простых предостережений есть в моих записях  и  одна  мелочь,  которая
кажется мне предельно важной. Если мы с тобой не ошибаемся  и  королева  Лая
действительно пророчествует, а  не  бредит  то  ее  прозрение  может  помочь
Кахатанне расправить с Врагом...

***

   В то время как Аграв беседовал с двумя женщинами  в  небольшой  комнатке,
представлявшей собой личные покои верховной  жрицы,  и  постучали  в  ворота
храма пятеро путников.
   По обычаю, их пустили, не  спрашивая  ни  имен,  ни  откуда  они  пришли.
Захотят - сами скажут. А если нет - то и беды мало. Поскольку за много сотен
лет не  нашлось  подлеца,  который  решился  бы  причинить  вред  служителям
Тики-утешительницы, никто и не подумал их остерегаться.  Мало  ли  по  какой
причине закрывают путники свои лица. Только лекарь поторопился подойти к ним
и спросить, не нужна ли  его  помощь.  Но  пятеро  только  головами  качали,
отказываясь, и  лекарь  не  стал  задерживаться  около  них:  в  храме  было
множество людей, которые с нетерпением его ждали.
   Странникам отвели место в углу большого помещения,  заполненного  людьми.
Принесли деревянное блюдо с несколькими ломтями  хлеба,  овощами  и  вареным
мясом. Но те сидели, не шелохнувшись, у стены, есть не стали.
   - Эй, вы что, не голодные? - спросил их старик, примостившийся рядом.
   Он уже успел жадно проглотить свою порцию и теперь  не  сводил  взгляд  с
блюда, стоящего перед новыми посетителями. Один из людей в капюшонах  сделал
головой отрицательное движение.
   - Так я возьму? - с надеждой спросил старик.
   Утвердительный кивок.
   Старик схватил блюдо и принялся перетирать овощи  беззубыми  деснами.  Он
был голоден и несчастен. Он потерялся, потому что не помнил, где живет и как
его зовут. Несколько дней он скитался по пыльной и  шумной  дороге,  которая
вела неизвестно куда, и скулил от страха. Сердобольные крестьяне,  везшие  в
Аккарон вино и фрукты, взяли его с собой и по дороге завернули .в храм,  где
старика и приютили. Сейчас ему готовили место, а пока  он  сидел  вместе  со
всеми в просторном зале, в котором отдыхали с дороги  все  новые  посетители
храма, прежде чем решалась их судьба.
   Больных и раненых сразу  отвели  в  предназначенные  для  них  помещения.
Бездомных стариков, в  том  числе  и  до  сих  пор  жующего  соседа  пятерых
молчаливых путников, разместили по трое и  четверо  в  небольших  комнатках.
Тех, кто мог ходить и работать, пригласили на помощь жрицам,  и  большинство
поспешило откликнуться на эту просьбу. Зал постепенно пустел.
   Пять бесформенных фигур у стены не  привлекли  ничьего  внимания.  Может,
заснули с дороги странники. Завтра сами скажут, попросили они убежища только
на эту ночь или надолго. Завтра все и решится. А сегодня есть люди,  которым
гораздо больше нужны помощь и поддержка.
   Уже далеко за полночь догорели последние факелы, только два  из  них  все
еще торчали у самого входа, нещадно мигая  и  коптя.  Они  бросали  неверный
красноватый отсвет на предметы, искажая их и превращая во что-то  чудовищное
и жуткое.
   Все успокоились и заснули. Тишина легкими шагами  пересекла  пространство
храма и зашла в больничный покой, чтобы утешить страждущих. И  тогда  пятеро
путников выпрямились, встали во весь рост, снимая с голов свои капюшоны...

***

   В далеком Сихеме, у разоренного храма  Шуллата  Огненного,  что  в  самом
центре левобережного Файшана, стоял вполне обычный с виду человек. Даже если
бы это место не было таким безлюдным и пустым, то все равно на него никто не
обратил бы  особого  внимания.  Ибо  он  был  среднего  роста,  с  ничем  не
примечательным лицом, среднего  телосложения  и  в  неброской,  приглушенных
тонов одежде. Разве что не было у него скорбного и  безнадежного  выражения,
как у  остальных  граждан  Сихема  после  поражения  их  страны  в  войне  с
варварами.
   Но, как уже упоминалось, вокруг никого не  было,  так  что  и  заниматься
разглядыванием лица этого странника было абсолютно некому.
   Человек  постоял  некоторое  время   на   развалинах   храма,   поплотнее
завернувшись в серо-коричневый плащ. И это несмотря  на  то,  что  в  Сихеме
стояла жара и от изнурительного зноя пышная зелень пожухла и пожелтела.
   Путник быстрым шагом преодолел путь от развалин храма Шуллата до развалин
храма Джоу Лахатала, где  тоже  провел  недолгое  время,  словно  в  поисках
какого-то  предмета.  Он  все  время  что-то   высматривал   и   к   чему-то
прислушивался, но его поведением  не  заинтересовались  случайные  прохожие,
везшие мимо ручную тележку, груженную нехитрым их скарбом.
   Обстановка в Сихеме была  более  чем  странная.  С  одной  стороны,  взяв
крепость Файшан, въехав в тронный зал верхом на коне и убив государя  Аламжи
собственной рукой, урмай-гохон  Самаэль  вроде  как  успокоился.  Во  всяком
случае, никаких грабежей и убийств в уже покоренном городе не  случилось:  в
этом отношении варвары вели себя  гораздо  цивилизованнее,  нежели  западные
рыцари.  И  пожары  были  не  сильные,  вот  только  все   храмы   уничтожил
завоеватель.  Именно  это  целенаправленное   уничтожение   обителей   богов
Арнемвенда более всего напугало жителей Сихема. Урмай-гохон накликал на себя
гнев богов и, похоже, совершенно этого не боялся. Он объявил себя  сыном  не
известного никому грозного бога Ишбаала и утверждал, что его всесильный отец
постоит за собственного сына.
   Люди со страхом ждали, что будет дальше. Почти все были  уверены  в  том,
что армия танну-ула, отдохнув недолгое время в покоренном Сихеме, хлынет уже
на Бали. Териф Бали спешно собирал войска и сосредоточивал их на  границе  с
соседним государством, однако все понимали, что меры эти были не  более  чем
условны, ибо армия терифа была вдвое меньше, чем даже у государя  Аламжи,  и
гораздо хуже обучена и вооружена.
   Граждане Сихема  восстаний  поднимать  не  собирались,  хотя  им  и  было
небезразлично,  кто  воссядет  на  престоле.  Они  болели  душой  за   своих
свергнутых богов, но вынуждены были  признать,  что  правление  урмай-гохона
Самаэля для них даже выгоднее правления государя Аламжи.  Варвары  почти  не
интересовались  золотом,  хотя  всю  царскую  казну  и  изъяли  в   качестве
контрибуции.
   Армия танну-ула в город  не  заходила,  расположившись  на  равнине,  где
несколько  недель  тому  назад  и  разыгралась  решающая  битва  Самаэля   и
военачальника Сихема - Фахида. Алый шатер урмай-гохона был виден издалека, и
его всегда окружал двойной ряд отборных воинов-багара.
   Путник в темном плаще вышел из города и  отправился  в  сторону  военного
лагеря, сопровождаемый  изумленными  взглядами  граждан  Файшана.  Он  шагал
довольно быстро, и поэтому из-под серовато-коричневого одеяния, наброшенного
на плечи, то и дело мелькала огненно-красная ткань нижнего  наряда.  Человек
опирался на яркий, красно-золотой посох, которого еще несколько минут  назад
у него в руках не было.
   Огненный бог Шуллат шел в лагерь  урмай-гохона,  чтобы  покарать  его  за
уничтожение храмов.
   Когда до первых рядов палаток осталось не такое уж и большое  расстояние,
Шуллат несколько забеспокоился, почувствовав неладное.  Первоначальный  план
его был таков: проникнуть, не таясь, в лагерь, переполошить  всех  воинов  -
ведь  станут  же  они  пытаться  захватить  его  в  плен  или  убить,  затем
встретиться с урмай-гохоном, чтобы уж на глазах у всех наказать  отступника.
Больше делать Огненному богу в Сихеме  было  нечего.  Однако  странные  вещи
стали твориться с ним возле лагеря.
   Шуллату начало казаться, что он ступает по зыбкой, болотистой почве,  где
в любую минуту можно провалиться в трясину. Это было тем более  удивительно,
что он стоял на плотном, хорошо утоптанном песке, который вполне мог вынести
вес  нескольких   караванов   верблюдов.   А   огненно-красный   жезл   бога
запульсировал, вырываясь из рук господина, будто  норовил  сбежать,  оставив
поле боя за противником.
   Шуллат не  обладал  безумной  отвагой  Арескои,  яростью  и  неистовством
га-Мавета  или  бесконечным  упорством  Джоу  Лахатала  -  это  был   весьма
осторожный и  рассудительный  бог.  Вот  он  и  рассудил,  что  однажды  уже
чувствовал нечто подобное, как раз в тот день, когда  желтоглазый  брат  его
лишился правой руки. Поэтому Огненный бог не стал искушать судьбу.  Насылать
эпидемии, мор, голод на неведомого врага - не самое разумное поведение.
   Он не постыдился повернуться и уйти восвояси, чтобы не накликать на  себя
худшую беду.
   Шуллат торопился обратно,  во  дворец  Джоу  Лахатала,  чтобы  рассказать
своему венценосному брату о том, что он здесь увидел и ощутил. Он  стремился
преодолеть опасное пространство, желая покинуть его как  можно  быстрее.  Но
сама материя воздуха сгустилась до плотности  твердого  тела  и  не  пускала
бессмертного. Он рвался всем телом сквозь пространство, ставшее несокрушимой
скалой, он прилагал все свои божественные силы, чтобы  просто  сдвинуться  с
места, убежать подальше, чтобы  там,  уже  на  другом  краю  Файшана,  снова
попробовать переместиться к себе  домой,  но  все  его  попытки  оказывались
тщетными.
   Только камень пространства постепенно мягчел, становясь вязким и  липким,
словно паутина невидимого паука. Незримые  лапы  -  мягкие  и  вкрадчивы