азначении Гитлер  выглядел -
и это было очень показательно для его отношения ко мне - поч-
ти что оробевшим.  После обеда он сунул мне его в руку,  ска-
зав: "Постарайтесь". С этого момента я - при благожелательной
интерпретации этого документа - получал ранг  статс-секретаря
правительства Рейха.  В  мои  32  года я занимал место в ложе
правительства в третьем ряду,  рядом с д-ром Тодтом,  получил
право при  официальных  правительственных  обедах  садиться у
дальнего конца стола и автоматически получал при любом  госу-
дарственном визите  из-за  рубежа какой-нибудь живописный ор-
ден, установленного класса. Мой месячный оклад составлял 1500
марок, сумму по сравнению с моими гонорарами архитектора нез-
начительную.
     Еще в феврале месяце Гитлер решительно потребовал от ми-
нистра по вопросам воспитания освободить для  моего  учрежде-
ния, получившего  сокращенное  название  Г.И.С.Р.,  почтенное
здание "Академии художеств" на Паризерплатц.  Ео выбор пал на
это здание, потому что он мог пройти туда из Рейхсканцелярии,
не показываясь перед публикой,  через смыкающиеся  сады  нес-
кольких министерств. Вскоре он начал широко пользоваться этой
возможностью.
     Градостроительный замысел  Гитлера  страдал одним недос-
татком - он не был до конца продуман. Он так уперся в видение
"Берлинских Елисейских полей",  длиной в два с половиной раза
превосходящих парижский оригинал, что начисто упустил из поля
зрения структуру и проблемы четырехмиллионного города.
     Для градостроителя улица такого масштаба могла  бы иметь
смысл и  функциональное  значение только как центральное ядро
полной городской перепланировки. Для Гитлера же это был деко-
ративный предмет роскоши, и в этом была его самоценность. Так
прокладка этой улицы первоначально совершенно  не увязывалась
с решением  проблем  железнодорожного транспорта.  Гигантское
переплетение железнодорожных путей,  клином рассекавшее город
на две  части,  должно  было быть просто смещено на несколько
километров к югу.
     Министериаль-директор д-р Лейббранд из Имперского минис-
терства путей  сообщений,  главный  проектировщик  тогдашнего
рейхсбана, увидел  в замыслах Гитлера возможности крупномасш-
табной перепланировки всего железнодорожного хозяйства столи-
цы. Вместе с ним мы нашли решение, близкое к идеальному: про-
пускная способность берлинской окружной  дороги  должна  была
бы, благодаря  расширению  еще на два полотна,  возрасти нас-
только, что по ней можно было бы пустить также и поезда даль-
него следования.  Это  позволило  бы ограничиться двумя цент-
ральными - Северным и  Южным  -  вокзалами  и  отказаться  от
многочисленных берлинских тупиковых станций (Лертер,  Ангаль-
тер и Потсдамский вокзал).  Стоимость нового железнодорожного
строительства оценивалась  от одного до двух миллиардов марок
(4).
     Такое решение  позволило  бы нам продлить улицу на юг за
счет бывших железнодорожных путей, а в сердце города, всего в
пятикилометровом удалении  от  центра,  возникла  бы огромная
площадка для строительства жилья на 400 тыс.жителей (5). Пос-
ле сноса  Лертерского вокзала мы получили бы возможность и на
севере продлить линию улиц к новым районам  жилой  застройки.
Но только ни я, ни Гитлер нипочем не хотели жертвовать Здани-
ем с куполом в качестве замыкающей Великолепную улицу кульми-
национной точкой.  Грандиозная  площадь перед ним должна была
оставаться свободной  от  транспорта.  Наиболее  рациональная
транспортная концепция  приносилась в жертву торжественности,
величавости. Предстояло значительно изменить и  русло  Шпрее,
соорудив для  транспортных  перевозок с севера на юг обводный
канал.
     Само собой  напрашивалось продление транзитной магистра-
ли, имевшей ширину 60 метров,  на запад, а Хеер-штрассе такой
же ширины - на восток - проект,  который нашел свою частичную
реализацию после 1945 г.  при расширении старой Франкфуртской
аллеи. Эта ось, точно так же, как и северо-южная, должна была
быть продлена до своего естественного конца, до автомобильной
кольцевой дороги. Это позволило бы освоить и на востоке новые
городские территории столицы,  число жителей которой мы могли
бы таки  образом  почти что удвоить (6),  и это при том,  что
предполагалось одновременное санирование старого центра.
     Обе оси обрамлялись бы многоэтажными административными и
торговыми зданиями.  Напоминая пирамиды, они сбегали бы в обе
стороны террасами, находя свое продолжение в строениях с пос-
тепенно понижающейся этажностью,  пока и вовсе не  переходили
бы в индивидуальные дома,  утопающие в пышной зелени. Я наде-
ялся, что подобная система позволит  избегнуть  удушения  го-
родского центра  традиционными кольцеподобными шеренгами зда-
ний. В  то  же  время  планировка,  которая  с  неизбежностью
вытекала из моей осевой структуры, давала возможность глубоко
продвинуть по радиусам вглубь города зеленые клинья.
     На внешней стороне кольцевого автобана, в четырех точках
его пересечения с новыми осевыми  магистралями,  резервирова-
лись  обширные  территории для аэропортов,  а на берегу Ранг-
сдорфского озера предполагалось соорудить вокзал для  гидроп-
ланов,  которые тогда представлялись перспективным, с большей
дальностью полета,  видом авиации.  Аэродром Темпельхоф, ока-
завшийся слишком близко к центру градостроительных преобразо-
ваний,  предполагалось закрыть, а его территорию превратить в
увесилительный парк по подобию Тиволи в Копенгагене.  В более
отдаленной перспективе мы рассчитывали,  что  этот  крест  из
осей будет дополнен пятью кольцами и семнадцатью транспортны-
ми магистралями с выездом за город;  пока же мы могли  только
ограничиться  определением  их будущих направлений и теорети-
ческим резервированием полос земли по 60 метров шириной  каж-
дая.  Для  связи  между осевым крестом и отдельными отрезками
кольцевых дорог,  для разгрузки основных магистралей мы зало-
жили в проект подземные скоростные дороги.  На западе, примы-
кая к Олимпийскому стадиону,  должен был возникнуть универси-
тетский  городок,  потому  что учебные корпуса и институтские
здания старого Университета имени Фридриха-Вильгельма на  Ун-
тер-ден-Линден безнадежно устарели и находились в невыносимом
состоянии.  Еще несколько севернее к новому  университетскому
комплексу  вплотную  примкнул бы мелицинский городок с клини-
ческими,  лабораторными и учебными корпусами.  Намечено  было
привести в порядок берег Шпрее между Островом музеев и  Рейх-
стагом, участок городской территории,  с  которым обращались,
как с пасынком - замусоренный горами ржавого железа, изуродо-
ванный какими-то мелкими фабричонками. Предстояло также  рас-
ширить старые и построить новые здания берлинских музеев.
     За кольцом автобана предстояло возникнуть обширным зонам
отдыха, где  уже тогда под началом специально уполномоченного
ответственного чиновника лесного ведомства началось превраще-
ние сосновых  лесов  в  лиственные.  По примеру Буа де Болонь
предстояло освоить Груневальд как огромную  зону  отдыха  для
многомиллионного населения  столицы - с прогулочными тропами,
местами отдыха, ресторанами и спортивными сооружениями. Я уже
приказал и  в  этой  местности  начать посадки десятков тысяч
лиственных деревьев.  Я надеялся восстановить древний смешан-
ный лес, который в свое время извел Фридрих Великий для полу-
чения средств на свои силезские войны.  От всего грандиозного
проекта перестройки  Берлина ныне только и остались эти лист-
венные деревья.
     Из первоначальной  идеи  Гитлера отстроить одну,  с гра-
достроительной точки зрения довольно  бессмысленную,  Велико-
лепную улицу  постепенно,  в  процессе  работы родилась новая
концепция генплана.  Исходная его точка выглядела  теперь,  в
контексте всеобщей перепланировки,  весьма скромно. Я многок-
ратно превзошел в своих градостроительных помыслах - во  вся-
ком  случае,  что касается пространственных масштабов - вели-
чины, которыми  оперировал  Гитлер,  такое   в   его   жизни,
вероятно, случалось нечасто. Без всяких колебаний Гитлер сог-
лашался со всеми моими дополнениями,  полностью развязав  мне
руки, но загореться этими разделами генерального плана он был
не в состоянии.  Он просматривал их - впрочем, довольно бегло
- чтобы вскоре,  заскучав, спросить: "А где у Вас проекты для
Великой улицы?" Под этим он все еще подразумевал  средний, им
ранее всего заказанный, отрезок Великолепной улицы. Он погру-
жался в здания министерств,  в офисы ведущих  немецких  фирм,
блуждал по зданию новой оперы,  фешенебельным отелям и увесе-
лительным центрам - и я охотно следовал за ним.  И все же - я
вписывал монументально-торжественные  сооружения в общий гра-
достроительный план,  Гитлер - нет.  Его страсть к постройкам
на века  начисто  вытесняла  всякий  интерес  к  транспортным
структурам, жилым массивам и озеленению -  социальный  аспект
был ему глубоко безразличен.
     Напротив, Гесс проявлял интерес исключительно к жилищно-
му строительству  и  лишь  общим  взглядом  окидывал парадную
часть нашего плана. После одного из своих визитов он по этому
поводу упрекнул меня.  Я пообещал ему,  что за каждый кирпич,
истраченный на возведение парадных построек,  я  выделю  один
кирпич и для жилищного строительства. Когда это дошло до Гит-
лера, он был  неприятно  удивлен,  подчеркнул  безотлагатель-
ность своих требований, но не отменил все же наше соглашение.
     Вопреки часто высказывающемуся утверждению, я не был шеф
-архитектором Гитлера, которому подчинялись бы все остальные.
Архитекторы, которым была поручена перестройка Мюнхена и Лин-
ца, получили одновременно со мной и равные полномочия. По хо-
ду времени Гитлер привлекал все более широкий круг архитекто-
ров для специальных заказов. Перед войной нас было десять или
двенадцать.
     При обсуждениях  проектов  ярко  проявлялась способность
Гитлера быстро схватывать проект в целом,  сводить в  пласти-
ческий образ горизонтальную проекцию и общий вид. Несмотря на
все свои правительственные дела и на то,  что одновременно  в
работе находились десять-пятнадцать крупных строительных объ-
ектов в разных городах,  он при повторном просмотре планов  и
проектов часто  не один месяц спустя,  моментально ориентиро-
вался в них, помнил, каких переделок он в тот раз потребовал,
и того,  кто  предполагал,  что та или иная идея или какое-то
требование уже давно позабыты, ожидало горькое разочарование.
     Как правило, во время обсуждений Гитлер был сдержанным и
внимательным. Свои предложения изменить что-то он  выражал  в
дружелюбной форме,  без  оскорбительного  подтекста  - полная
противоположность тому, как он повелительно обращался со сво-
ими политическими сотрудниками. Глубоко убежденный в том, что
архитектор сам отвечает за свое детище,  он заботился о  том,
чтобы его,  архитектора, слово оставалось бы и решающим, а не
какого-нибыдь из сопровождавших гау- или рейхсляйтеров. Он не
терпел, если в объяснения по проекту вмешивалась непрофессио-
нальная высокая инстанция.  Если его идее противопоставлялась
альтернативная, то отнюдь не упорствовал:  "Да, Вы правы, так
будет лучше".
     Поэтому у меня всегда было чувство, что даже за те эски-
зы и идеи, которые я создавал по прямым указаниям и наброскам
Гитлера, ответственность несу я.  Споры у нас бывали довольно
часто, но я не могу припомнить ни одного случая,  когда бы он
меня как  архитектора  принудил  к принятию его точки зрения.
Этим относительно равноправным отношением между  заказчиком и
архитектором и объясняется, что когда я стал министром воору-
жений, я пользовался большей  самостоятельностью,  чем  боль-
шинство министров и маршалов.
     Упрямо и беспощадно Гитлер реагировал лишь в тех  случа-
ях, когда   он   чувствовал   молчаливое,   направленное   на
принципиальную суть сопротивление.  Так,  например, профессор
Бонатц, воспитатель целого поколения архитекторов, никогда не
получил от Гитлера ни одного заказа,  с тех пор,  как он под-
верг критике сооружения Трооста на мюнхенской Кенигсплац. Да-
же Тодт не мог отважиться привлечь Бонатца  к  проектированию
мостовых сооружений  для автобана.  Только мое заступничество
перед фрау Троост,  вдовой обожаемого им профессора, принесло
Бонатцу помилование:  "И  почему ему нельзя строить мосты?  -
сказала она. - В промышленном строительстве он вполне хорош".
Ее слово возымело действие, и Бонатц был допущен к строитель-
ству мостов для автобанов.
     Гитлер постоянно сетовал:  "Как я хотел бы быть архитек-
торов!" И если я на это возражал:  "Но ведь тогда у  меня  не
было бы заказчика",  то отвечал:  "Да что там,  Вы в любом бы
случае пробились!" Я не раз спрашивал  себя,  прервал  ли  бы
Гитлер свою политическую деятельность, повстречайся ему в на-
чале 20-х годов какой-нибудь состоятельный заказчик.  Мне ду-
мается, что  по сути его миссионерское сознание и его страсть
к архитектуре всегда были неразрывны.  Это лучше всего  подт-
верждается двумя его эскизами 1925 г.,  когда он, потерпевший
почти полное крушение,  36-летний политик,  нарисовал (это ли
не был абсурд в его тогдашнем положении?) Триумфальную арку и
Здание с куполом, которые должны были когда-нибудь непременно
увенчать его великие государственные деяния.
     В очень неприятном положении оказался Немецкий Олимпийс-
кий комитет, когда Гитлер потребовал от отвечавшего за прове-
дение игр статс-секретаря министерства внутренних дел  Пфунд-
тнера показать   ему   первые   разработки  нового  стадиона.
Архитектор Отто Марш намеревался построить его  из  бетона  с
застекленными промежуточными стенами, вообще довольно похожим
на стадион в Вене. После осмотра Гитлер вернулся в свою квар-
тиру возбужденный  и разгневанный и тут же вызвал меня с чер-
тежами. Не долго думая,  он передал статс-секретарю  указание
отменить Олимпийские игры. В его отсутствие они не могут сос-
тояться, поскольку он,  глава государства,  должен их  откры-
вать. Но в таком стеклянном ящике его ноги не будет.  За ночь
я сделал эскиз, предусматривавший облицовку бетонного скелета
природным камнем,  выразительные  мощные  карнизы  и т.п.,  а
стеклянные стены были вообще отброшены.  Гитлер остался дово-
лен. Он позаботился о выделении дополнительных средств,  про-
фессор Марш со всем согласился,  и Олимпийские игры были  для
Берлина спасены.  Причем мне так и осталось неясным, действи-
тельно ли он был готов выполнить свою угрозу или же это толь-
ко было проявлением того упрямства, с которым он обычно навя-
зывал свою волю.
     Поначалу он   так  же  решительно  отверг  участие  и  в
Парижской всемирной выставке 1937 г.,  хотя приглашение  было
уже принято  и отведена площадка для немецкого павильона.  Но
все представленные ему варианты не удовлетворяли  его. Вскоре
ко мне  с  просьбой  нарисовать эскиз обратилось министерство
экономики. На выставочной  территории  строительные  площадки
советского и немецкого павильонов были расположены прямо друг
против друга - продуманная шпилька  французской администрации
выставки. По чистому случаю,  заблудившись, я попал в помеще-
ние, где увидел сохраняющихся в тайне проект  советского  па-
вильона. С  высокого цоколя прямо на немецкий павильон триум-
фально надвигалась  десятиметровая  скульптурная  группа.   Я
быстро сделал  новый набросок нашего павильона в виде массив-
нейшего куба, расчлененного на тяжелые прямоугольные колонны,
о которые,  казалось, должен был разбиться вражеский порыв, а
с карниза моей башни на русскую пару сверху вниз  взирал орел
со свастикой  в  когтях.  За это сооружение я получил золотую
медаль, мой советский коллега - тоже.
     На праздничном обеде по случаю открытия нашего павильона
я познакомился с послом Франции Андре Франсуа-Понсе.  Он сде-
лал мне предложение организовать в Париже выставку моих работ
в обмен на выставку современной французской живописи в Берли-
не. Французская архитектура отстает, заметил я, но "в живопи-
си вам есть чему у нас поучиться".  При первом удобном случае
я сообщил Гитлеру об этом предложении, которое помогло бы мне
приобрести международную известность. Гитлер просто промолчал
в ответ на эту непрошенную инициативу,  что должно было озна-
чать ни отказ,  ни согласие,  но во всяком  случае  исключало
возвращение к этой теме.
     Во время краткого пребывания во Франции я осмотрел "Дво-
рец Шайо"  и  "Дворец современного искусства",  а также и еще
незавершенный строительством  "Музей  общественного   труда",
спроектированный знаменитым  авангардистом  Огюстом Перре.  Я
был удивлен,  что и Франция в своих  парадных  зданиях  также
склоняется к  неоклассицизму.  Позднее было много разговоров,
что стиль этот - верный признак зодчества тоталитарных  госу-
дарств. Это совершенно неверно.  В гораздо большей мере - это
печать эпохи,  и ее можно проследить в  Вашингтоне,  Лондоне,
Париже, а  равно - и в Риме и Москве,  и в наших проектах для
Берлина (7).
     Мы раздобыли  немного французской валюты и отправились с
женой вместе с друзьями в автомобильное путешствие  по  Фран-
ции. Неторопливо  бродили мы по замкам и соборам,  постепенно
двигаясь на юг.  Посетили единственные в своем роде  обширные
замковые сооружения  Каркассона,  вид которых настроил нас на
романтический лад, хотя они и представляют собой всего-навсе-
го поразительно рационально построенные средневековые военные
укрепления, т.е.  что-то вроде современного бункера. В гости-
нице при замке мы наслаждались старым французским вином и со-
бирались еще несколько дней порадоваться тишине этих мест. Но
тут меня  неожиданно  позвали  к  телефону.  В этом удаленном
уголке Франции у меня было  полное  чувство  защищенности  от
звонков адъютантов Гитлера.  К тому же никто не мог знать наш
маршрут.
     А между  тем французская полиция следила за нашими пере-
мещениями по соображениям безопасности и контроля,  во всяком
случае на  запрос  из  Оберзальцберга она сразу же сообщила о
нашем местонахождении.  У телефона был адъютант Брюкнер: "Вам
надлежит завтра к полудню появиться у фюрера".  На мое возра-
жение, что только на дорогу мне понадобится два  с  половиной
дня, он ответил:  "Завтра утром здесь состоится совещание,  и
фюрер требует Вашего присутствия".  Я еще пытался слабо  про-
тестовать, но на это последовало:  "Минуточку... Фюрер знает,
где Вы, и тем не менее Вы завтра должны быть здесь".
     Я сильно  расстроился,  разозлился и был просто в расте-
рянности. Из переговоров по телефону с пилотом Гитлера следо-
вало, что его спецсамолет не может совершить посадку во Фран-
ции. Но   он   постарается   пристроить   меня   в   немецкий
транспортный самолет,  который по пути из Африки в шесть утра
совершит промежуточную посадку в Марселе.  А персональный са-
молет Гитлера  сможет доставить меня из Штутгарта на аэродром
Айнринг под Берхтесгаденом.
     Той же ночью мы выехали в Марсель.  На несколько минут в
лунном сиянии перед нами предстали римские постройки  в Арле,
которые, собственно, и были целью нашей поездки. А около двух
часов ночи мы прибыли в гостиницу в Марселе.  Еще  через  три
часа я был уже в аэропорту,  а к полудню, как и было приказа-
но, на Оберзальцберге перед Гитлером: "Сожалею, господин Шпе-
ер, но  я перенес совещание.  Мне важно было бы Ваше мнение о
висячем мосте в Гамбурге".  В этот день  д-р  Тодт  собирался
представить ему свой проект грандиозного моста,  который дол-
жен был бы превзойти Золотой мост  Сан-Франциско.  Возведение
этого моста намечалось лишь на 40-е годы, и Гитлер вполне мог
бы дать мне недельку порадоваться отпуску.
     Другой раз мы с женой сбежали в Альпы,  когда меня снова
настиг телефонный звонок адъютанта:  "Вы должны  появиться  у
фюрера. Завтра утром в "Остерии",  к завтраку". Он пресек мои
возражения: "Нет,  срочно и важно".  Гитлер встретил  меня  в
"Остерии": "Очень мило, что Вы пришли. Что? Был вызов? Да нет
же, я просто мимоходом вчера поинтересовался,  где