пределенных, эклектичных элементов,  но оно  заполонило  все.
При этом  Гитлер  отнюдь  не был доктринером.  Он разбирался в
том, что павильон для отдыха на автобане или сельский дом Гит-
лер -  югенд не должны выглядеть как городские постройки.  Ему
также никогда не пришло в голову построить фабричное здание  в
парадном стиле; он по-настоящему мог загореться строительством
промышленного объекта из стали и стекла.  Но общественные соо-
ружения в  государстве.  которое намеревается создать империю,
должны, как он полагал, нести вполне определенный отпечаток.
     Бесчисленные эскизы,  появившиеся в других городах,  были
прямым продолжением берлинского проектирования.  Отныне  любой
гауляйтер стремился  увековечить себя в своем городе.  Почти в
каждом из этих проектов угадывался берлинский эскиз креста  из
пересекающихся осевых линий, даже сориентированных по сторонам
света. Берлинский образец превратился в схему.  На  совещаниях
по тем или иным планам Гитлер неустанно набрасывал собственные
эскизы. Они были сделаны ловкой рукой,  точны  в  перспективе:
контуры, разрезы  и общий вид - все им выдерживалось в масшта-
бах. Лучше не мог бы сделать  и  профессиональный  архитектор.
Нередко в  первой половине дня он показывал добротно выполнен-
ный эскиз,  над которым он проработал всю ночь. Но большинство
его рисунков   в  несколько  штрихов  возникли  в  ходе  наших
дискуссий.
     До сих пор я храню все наброски,  которые Гитлер сделал в
моем присутствии, я надписывал на них дату и сюжет. Интересно,
что из  имеющихся у меня ста двадцати пяти эскизов добрая чет-
верть посвящена его градостроительным замыслам в Линце,  кото-
рые были  ему  ближе всего.  Столь же часто среди его рисунков
можно обнаружить эскизы театральных зданий.  Однажды утром  он
ошеломил нас эскизом,  начисто выполненным за одну ночь, изоб-
ражавшим "колонну движения" для Мюнхена,  которая  в  качестве
городского символа  обрекла бы знаменитые башни собора богоро-
дицы на убогое прозябание лилипутов.
     Этот проект,  как  и  берлинскую  триумфальную  арку,  он
рассматривал как свою личную собственность и поэтому  не  сму-
щался вносить детальные улучшения в проекте своего мюнхенского
архитектора Германа Гислера. Я и сегодня полагаю, что при этом
речь шла  о  действительных улучшениях,  которые выразительнее
передавали переход от статики цоколя к динамике колонны, чем в
замысле Гитлера, который, впрочем, тоже был самоучкой.
     Гислер великолепно изображал несколько  заикающегося  ра-
бочего вождя  д-ра Лея.  Гитлер был в таком восторге от этого,
что снова и снова  просил  показать,  как  чета  Лей  посетила
выставку макета  генерального  плана  Мюнхена.  Сначала Гитлер
рассказывал, как вождь немецких рабочих, в элегантнейшем лет-
нем костюме, в белых простроченных перчатках и шляпе из солом-
ки, в сопровождении не менее претензиозно одетой  супруги  пе-
реступил порог  мастерской и как он,  Гислер,  представлял ему
генеральный план развития Мюнхена, пока Лей не прервал его:
     - Вот  тут  я  застрою весь блок.  Что будет это строить?
Несколько сотен миллионов? Да, это будем строить мы...
     - А что Вы хотели бы здесь построить?
     - Огромный дом моды ...  Вся мода создается мной! Эти за-
нимается моя жена!  Для этого нам нужно большое здание. Да, мы
создаем. Моя жена и я,  мы определяем направление немецкой мо-
ды...И... И...  И  девки  нам тоже нужны.  Много,  полный дом,
по-современному оборудованный.  Мы все возьмем  в  свои  руки,
несколько миллионов  на  строительство - это не играет никакой
роли.
     Гитлер, уже к неудовольствию Гислера,  заставлял его пов-
торять эту сцену бесчетное количество раз и  смеялся  до  слез
над умонастроением своего распустившегося рабочего вождя.
     Гитлер непрестанно и не одного меня подгонял в строитель-
ных хлопотах. Он постоянно занимался утверждением проектов фо-
румов для столиц гау,  он поощрял партийный  руководящий  слой
активно выступать  в  роли  инициаторов строительства парадных
сооружений. При этом меня часто раздражало его стремление раз-
жечь среди  них  беспощадную конкуренцию.  Он верил,что только
таким образом можно добиться высоких результатов.  Он не хотел
понимать, что наши возможности были небезграничны. На мое воз-
ражение, что скоро начнут срываться все сроки, так как гауляй-
торы израсходуют  все находящиеся у них строительные материалы
на собственные объекты, он никак не отреагировал.
     На помощь  Гитлеру пришел Гиммлер.  Прослышав о надвигаю-
щемся дефиците кирпича и гранита,  он предложил привлечь к  их
производству заключенных.  Он предложил Гитлеру построить мощ-
ный кирпичный завод под Берлином,  в Заксенхаузене,  под руко-
водством и  в  собственности СС.  Гиммлера всегда интересовали
разного рода рационализаторские идеи, так что очень скоро объ-
явился некий  изобретатель со своей оригинальной установкой по
производству кирпича.  Но поначалу обещанная продукция не пош-
ла, так как изобретение не сработало.
     Подобным же образом кончилось дело и со вторым обещанием,
которое дал  неутомимый  охотник до новых проектов Гиммлер.  С
помощью заключенных в концлагерях он собирался наладить произ-
водство гранитных блоков для строек в Нюрнберге и Берлине.  Он
тотчас же организовал фирму с непритязательным названием и на-
чал вырубать  блоки.  Как  результат  немыслимого  дилетанства
предприятия СС блоки оказывались со сколами и трещинами,  и СС
пришлось, наконец,  признать,  что  они могут поставить только
лишь небольшую часть обещанных гранитных  плит.  Остальную  же
продукцию забрала  себе дорожно-строительная фирма д-ра Тодта.
Гитлер. который возлагал большие надежды на обещания Гиммлера,
все больше огорчался, пока в конце-концов не заметил саркасти-
чески, что уж лучше бы СС удовольствовалось изготовлением вой-
лочных тапочек  и  пакетов,  как  это  традиционно  делалось в
местах заключения.
     Из большого  числа  запланированных  строек  я по желанию
Гитлера должен был сам разработать проект площадки перед Боль-
шим дворцом  конгрессов.  Помимо  этого  я взял под свое кура-
торство стройку Геринга и Южного вокзала.  Это было более, чем
достаточно. Тем более, что я же должен был работать и над про-
ектом форму для партийных съездов в Нюрнберге.  Поскольку реа-
лизация этих  проектов должна была растянуться примерно лет на
десять, я мог после сдачи технического обоснования, обходиться
небольшой мастерской с восьмью-десятью сотрудниками. Мое част-
ное бюро располагалось на Линденалле в  Вестенде,  недалеко  о
площади А.Гитлера,   бывшей   площади  рейхсканцлера.  Однако,
вплоть до позднего вечера я систематически занимался  градост-
роительной работой на своем служебном месте у Парижской площа-
ди. Здесь я распределял самые ответственные заказы  среди,  по
моему мнению,  лучших  архитекторов  Германии.  Пауль  Бонатц,
после целой серии эскизов мостов,  получил свой первый надзем-
ный строительный объект (заказчик - Главное командование воен-
но-морского флота),  его талантливый проект был удостоен апло-
дисментов Гитлера. Бестельмайер получил работу над проектом но-
вой ратуши, Вильгельм Крайс - над зданием Верховгного командо-
вания сухопутных   сил,  над  Мемориалом  солдатской  славы  и
несколькими музеями;  Петеру Беренсу,  учителю Гропиуса и Миса
ван дер Роэ, были по предложению концерна АЭГ, его традицион-
ного заказчика,  поручена работа  над  новым  административным
зданием фирмы на Великой улице. Само собой разумеется, что эта
работа вызвала протест Розенберга и его блюстителей  культуры,
считавших недопустимым,  что  такой застрельщик архитектурного
радикализма увековечивает себя на "улице фюрера".  Однако Гит-
лер, высоко ценивший здание немецкого посольства в Петербурге,
оставил все же этот заказ за ним.
     Не раз приглашал я к участию в конкурсах и своего учителя
Тессенова. Но он не хотел изменить своему скромному  ремеслен-
но-провинциальному стилю  и упорно уклонялся от искуса крупно-
масштабного зодчества.
     Для скульптурных  произведений я приглашал чаще всего Йо-
зефа Торака, работам которого генеральный директор музеев Бер-
лина Вильгельм  фон  Боде посвятил целую книгу,  также ученика
Майоля Арно Брекера. В 1943 г. он от моего имени передал свое-
му учителю  предложение  изваять  скульптуру  для памятника на
месте Грюнвальдской битвы.
     У историков сложилось мнение, что я в частной своей жизни
держался несколько в стороне от партии (14); надо сказать, что
крупные партийные функционеры сами сторонились меня; в их гла-
зах я был посторонний выскочка. Меня мало заботили чувства ру-
ководителей гауляйторского  или даже имперского ранга,  ведь я
пользовался доверием Гитлера.  За исключением Карла Ханке, ко-
торый меня  "открыл",  я  ни с кем не сошелся ближе и никто из
них не бывал у меня в доме.  У меня был свой  круг  друзей  из
творческих людей, с которыми я сотрудничал, а также из их дру-
зей. В Берлине я ,  насколько это вообще позволяло время,  об-
щался с Брекером и Крайсом,  к которым частенько присоединялся
пианист Вильгельм  Кемпф.  В Мюнхене я  поддерживал  дружеские
связи с Йозефом Тораком и художником Германом Каспаром,  кото-
рого поздними вечерами с трудом удавалось удерживать  от  гро-
могласных изъявлений своих чувств к баварской монархии.
     Близким для меня человеком остался  мой  первый  заказчик
д-р Роберт Франк,  которому я еще в 1933 г., до работы на Гит-
лера и Геббельса, я перестраивал имение в Зигрене под Вильсна-
ком. Всей  семьей мы нередко проводили конец недели у него,  в
130 км от Берлина.  До 1933 г. Франк занимал пост генерального
директора Прусских  электростанций,  но после прихода к власти
НСДАП был с него отстранен и с тех пор жил уединенно как част-
ное лицо.  Подвергаясь  притеснениям со стороны партии,  он как
мой друг был все же огражден от прямого преследования.  В 1945
г. я  доверил ему свою семью,  когда я отправил ее подальше от
эпицентра катастрофы, в Шлезвиг.
     Вскоре после  моего  назначения  на высокий пост я убедил
Гитлера в том,  что бы поскольку ревностные партейгеноссен уже
все давно  заняли  прочное  положение  -  я  мог иметь в своем
распоряжении членов партии невысокого  уровня.  Не  колеблясь,
Гитлер дал мне свободу в подборе кадров.  Постепенно стали по-
говаривать, что в моей конторе можно найти надежное и  спокой-
ное пристанище, и к нам повалили архитекторы.
     Как-то один из моих сотрудников попросил меня о  рекомен-
дации для вступления в партию.  Мой ответ обошел в Генеральной
инспекции по  делам  строительства  все  закоулки:  "А  зачем?
Достаточно того,  что в партии я сам".  Мы хотя и относились к
градостроительным планам Гитлера со всей серьезностью, но - не
к бьющей  на  эффект помпезности гитлеровского Рейха,  как все
прочие. В последующие годы я почти не ходил на партийные  соб-
рания и почти не поддерживал контактов с партийными инстанция-
ми, например, с руководством берлинского гау (и весьма халатно
относился ко всякого рода порученным мне партийным должностям,
хотя я мог бы без труда превратить их в позиции  власти.  Даже
руководство Управлением "Эстетика труда" я из-за нехватки вре-
мени постепенно передал своему постоянному представителю. Этой
сдержанности способствовало, впрочем, мои нелюбовь к публичным
выступлениям.
     В марте 1939 г.  я в компании моих ближайших друзей (Виль-
гельм Крайс,  Йозеф Торак,  Герман Каспар, Арно Брекер, Роберт
Франк, Карл  Бранд с женами) предпринял путешествие по Сицилии
и Южной Италии.  К нам присоединилась по нашему приглашению  и
супруга министра  пропаганды Магда Геббельс с паспортом на чу-
жое имя.
     В ближайшем окружении Гитлера не было недостатка в любов-
ных приключениях,  на которые он закрывал  глаза.  Так  Борман
нагло,  наплевав на всех (что, впрочем не могло быть неожидан-
ностью у столь безнравственной личности) пригласил в свой  дом
в  Оберзальцберге одну киноактрису,  где она провела несколько
дней в кругу его семьи. Скандал удалось замять только благода-
ря непостижимой для меня мягкой терпимости фрау Борман.
     Бесконечные любовные истории числились и  за  Геббельсом.
Статс-секретарь его  министерства  Ханке,  полу-забавляясь,по-
лу-возмущаясь, рассказывал,  как его шеф  обычно  шантажировал
киноактрис. Чем-то  гораздо  большим,  чем  любовная интрижка,
оказалась его связь  с  чешской  кинозвездой  Лидой  Бааровой.
Госпожа Геббельс  отреклась тогда от своего мужа и потребовала
от министра,  чтобы он оставил ее и их детей.  Ханке и я  были
всецело на  ее  стороне.  Но Ханке еще более обострил семейный
кризис, влюбившись в жену министра, на много лет старше его. Я
пригласил ее в путешествие на юг,  чтобы помочь ей в столь не-
ловком положении.  Ханке готов был последовать за нею, засыпал
ее в  поездке любовными письмами,  но она решительно отклонила
все.
     Госпожа Геббельс  оказалась  в поездке любезной уравнове-
шенной дамой.  Вообще жены высокопоставленных лиц режима  были
не в  пример  их мужьям куда более устойчивы к искусу властью.
Они не заносились в мир фантазий, наблюдали за иногда прямота-
ки гротескным  взлетом  своих  мужей  с  некоторой  внутренней
настороженностью, не были в такой мере  захвачены  политическим
вихрем, высоко  и  круто возносившим их мужей.  Госпожа Борман
оставалась скромной,  даже несколько запуганной  домохозяйкой,
впрочем в  равной мере слепо преданной своему мужу и партийной
идеологии. Фрау Геринг, казалось, была способна и поиронизиро-
вать над  болезненной  склонностью  своего мужа к пышности.  В
конце-концов, Ева Браун также доказала  свое  внутреннее  пре-
восходство; во  всяком  случае  она  никогда не использовала в
личных целях власть, которая прямо просилась в руки.
      Сицилия с  руинами дорических храмов в Сегесте,  Сираку-
зах, Селинунте и Агригенте очень обогатила и дополнила впечат-
ления нашей первой поездки в Грецию.  При осмотре храмов в Се-
линунте и в Агригенте я снова, и не без внутреннего удовлетво-
рения, отметил, что и античность не была свободна от приступов
гигантомании; греческое население колоний  определенно  отошло
от столь высоко ценимых на родине принципов меры.
     В сравнении с этими храмовыми сооружениями  бледнели  все
известные нам  образцы  мавританско-норманского зодчества,  за
исключением великолепного охотничьего замка Фридриха П и  Ото-
гона в  Кастель-дель-Монте.  Пестум я воспринял как нечто вер-
шинное. Помпейя же,  напротив,  показалась мне гораздо  дальше
отстоящей от  чистых форм Пестума,  чем наши постройки от мира
дорийцев.
     На обратном  пути  мы еще на несколько дней задержались в
Риме. Фашистское правительство раскрыло псевдоним нашей знаме-
нитой спутницы,  и  итальянский  министр  пропаганды  Альфиери
пригласил нас всех в оперу.  Никто из нас был не  в  состоянии
внятно объяснить,  почему вторая дама Рейха одна разъезжает по
заграницам и поэтому мы, как можно скорее, отправились домой.
     Пока мы  как  в  полусне  странствовали  в мире греческой
истории Гитлер повелел оккупировать Чехословакию и присоеднить
ее к Рейху. В Германии мы застали довольно подавленное настро-
ение. Всеобщая неуверенность в ближайшем  будущем  переполняла
нас. Странным образом и сегодня меня волнует мысль о том,  ка-
ким точным предчувствием надвигающегося может обладать  народ,
не поддающийся влиянию официальной пропаганды.
     Несколько успокаивающе,  впрочем,  подействовало то,  как
Гитлер возразил  Геббельсу,  когда  последний во время обеда в
Рейхсканцелярии отозвался о бывшем  министре  иностранных  дел
Константине фон Нейрате несколькими неделями ранее назначенном
Имперским протектором Богемии  и  Моравии  следующим  образом:
"Фон Нейрат известен как тихоня.  А в протекторате нужна жест-
кая рука, обеспечивающая порядок. Этот господин не имеет ниче-
го общего с нами,  он совсем из другого мира". Гитлер поправил
его: "Только фон Нейрат мог быть подходящей  фигурой.  В  анг-
ло-саксонском мире у него репутация благородного человека. Его
назначение будет иметь успокаивающее международную  обществен-
ность воздействие,  так  как в нем просматривается мое желание
не лишать чехов их народной самобытности".
     Гитлер потребовал  у  меня  отчета о моих впечатлениях об
Италии. Там мне бросилось в глаза,  что все стены,  вплоть  до
маленьких деревень,  были  размалеваны воинственными пропаган-
дистскими призывами.  "Нам это ни к чему,  - заметил Гитлер. -
Если дойдет до войны,  немецкий народ достаточно для этого за-
кален. Для Италии,  может,  такой вид  пропаганды  и  уместен.
Только поможет ли это чему, вот вопрос". (15)
     Гитлер уже не раз предлагал мне  произнести  вместо  него
речь при  открытии ежегодной архитектурной выставки в Мюнхене.
До сих пор мне всегда удавалось под тем или иным предлогом ук-
лониться от  этого.  Весной 1938 г.  дошло даже до своего рода
торга: я заявил о готовности нарисовать эскизы  для  картинной
галереи и  стадиона в Линце,  если мне не вменят в обязанность
речь на выставке.
     А тут  как  раз накануне 50-летия Гитлера открывалась для
движения часть "оси Восток-Запад", и он согласился лично пере-
резать ленточку. Дебюта в качестве оратора было не избегнуть -
и сразу же в присутствии главы государства,  на весь  мир.  За
обеденным столом Гитлер провозгласил:  "Большое событие. Шпеер
будет держать речь! Любопытно, что он скажет".
     У Бранденбургских ворот,  посредине магистрали, на специ-
ально возведенной трибуне возвышались почетные лица,  я на  их
правом фланге; теснилась в отдалении, на тротуарах, за каната-
ми густая толпа.  Издалека доносилось, нарастало, как шквал, -
по мере  приближения  машины  с Гитлером - народное ликование,
вылившееся в оглушительный рев. Машина остановилась прямо про-
тив меня.  Гитлер вышел, пожал мне руку, ответив коротким под-
нятием руки на приветствия высокопоставленных лиц. Передвижные
киносъемочные камеры  начали  съемки чуть не в упор,  Гитлер в
двух метрах от меня смотрел с ожиданием.  Я  набрал  в  легкие
воздуха и затем произнес буквально следующее: "Мой фюрер, док-
ладываю о завершении строительных  работ  "оси  Восток-Запад".
Пусть дело говорит само за себя!" Тут возникла затяжная пауза,
прежде чем Гитлер произнес несколько фраз. Затем я был пригла-
шен в  его  автомобиль и вместе с ним объехал семикилометровую
щпалеру берлинцев,  чествовавших Гитлера по случаю его  50-ле-
тия. Это было, вероятно, одно из самых крупных массовых мероп-
риятий министерства пропаганды.  Но аплодисменты казались  мне
искренними.
     Уже в Рейхсканцелярии,  в ожидании обеда,  Гитлер заметил
вполне дружески: "Своими двумя предложениями Вы поставили меня
в довольно неловкое положение.  Я ожидал более длинной речи, я
привык, пока говорят,  обдумывать свой ответ. А Вы кончили, не
начав, и я не знал, чем ответить. Но я Вам это прощаю: это бы-
ла хорошая речь,  одна из лучших, которые я когда-либо в своей
жизни слышал".  В последующие годы этот эпизод прочно вошел  в
его репертуар, и он часто рассказывал его.
     В полночь собравшиеся за  столом  поздравили  Гитлера.  А
когда я  сказал,  что  по случаю этого дня в одном из соседних
залов я выставил почти четырехметровый макет Триумфальной  ар-
ки, он немедленно предложил гостям подняться и устремился впе-
ред. Долно,  заметно растроганный, обозревал он макет, в кото-
ром обрели  материальный облик мечты его молодых лет.  Глубоко
взволнованный, он молча протянул мне руку, чтобы затем в эйфо-
рических тонах высоко поднять значение этого произведения зод-
чества в будущей истории Рейха. На протяжении этой ночи он еще
несколько раз подходил к своему макету. На пути туда и обратно
мы каждый раз проходили мимо зала заседания,  в котором в 1878
г. Бисмарк возглавлял Берлинский конгресс.  Сейчас на длинных
столах громоздились подарки ко дню рождения фюрера - по  боль-
шей части  огромное собрание китча,  поднесенного ег