.  Вы знаете, он был в таком от-
чаянии, что за день до открытия пустил себе  пулю  в  лоб.  А
открытие превратилось в его величайший триумф, весь мир апло-
дировал архитектору!" Такие рассказы потом нередко переходили
в рассуждения,  в каких тяжелых положениях и сам он уже нахо-
дился и как тем не менее  всегда  выходил  из  них  благодаря
счастливому повороту судьбы. Никогда нельзя сходить с дистан-
ции.
     Особое пристрастие  он  питал к многочисленным позднеба-
рочным театральным зданиям  Германа  Гельмера  (1849-1919)  и
Фердинанда Фельнера (1847-1916), застраивавших ими по одной и
той же схеме не только Австро-Венгрию,  но и  Германию  конца
XIX века. Он знал, в каких городах есть их сооружения и позд-
нее приказал привести в порядок запущенный театр в Аугсбурге.
     Но он  также ценил более строгих зодчих XIX века,  таких
как Готфрид Гемпер (1803-1879),  построивший в Дрездене оперу
и картинную галерею,  а в Вене Хафбург и ??? и Теофиль Хансен
(1803-1883), воздвигнувший несколько значительных  построек в
стиле классицизм в Афинах и Вене.  Как только немецкие войска
в 1940 г.  заняли Брюссель,  мне пришлось поехать туда, чтобы
ознакомиться с огромным дворцом юстиции,  построенным Пелером
(1817-1879), бывшим предметом его мечтаний, хотя он знал его,
как и Парижскую оперу,  лишь по чертежам. После моего возвра-
щения он заставил рассказать все до мельчайших подробностей.
     Это был архитектурный мир Гитлера. Но в конце концов его
всегда тянуло на вычурное необарокко, которое кулитивировал и
Вильгельм II со своим придворным архитектором Ине:  в принци-
пе, всего-навсего  "упадочное  барокко",  аналогичное  стилю,
сопровождавшему распад римской империи.  Так Гитлер в области
архитектуры, точно также как и живописи и  скульптуры застрял
в мире своей молодости: это был мир 1880-1910 г.г., придавший
особые черты его художественному вкусу,  как и его политичес-
ким и идеологическим представлениям.
     Для Гитлера были характерны  противоречивые  склонности.
Так, хотя  он  открыто  восторгался своими венскими кумирами,
которые произвели на него большое впечатление в  его  молодые
годы, тут же заявлял:  "Только благодаря Троосту я понял, что
такое архитектура. Как только у меня появились деньги, я стал
покупать у него один предмет обстановки за другим, осматривал
его сооружения,  интерьеры "Европы" и всегда  был  благодарен
судьбе, явившейся  мне в образе фрау Брукман и сведшей меня с
этим мастером.  Когда у партии появились значительные  средс-
тва, я  заказал ему перестройку и отделку "Коричневого дома".
Вы его видели.  Какие у меня из-за этого были трудности!  Эти
мещане в  партии сочли это расточительством.  А чему я только
не научился у профессора в ходе этой перестройки!"
     Пауль Людвиг  Троост  был  вестфальцем  высокого  роста,
стройным, с наголо обритой головой.  Сдержанный в разговорах,
без жестов,  он принадлежал к той же группе архитекторов, что
и Петер Беренс,  Йозеф М. Ольбрих, Бруно Пауль и Вальтер Гро-
пиус, которая  в  качестве  реакции  на  богатый  орнаментами
югендштиль создали  почти  лишенное  орнаментов  направление,
экономно использующее  архитектурные  средства,  и сочетающее
спартанский традиционализм с  элементами  модернизма. Троост,
хотя и добивался время от времени успехов на конкурсах, но до
1939 г. ему никогда не удавалось войти в число лидеров.
     Какого-то "стиля  фюрера" не было,  сколько бы партийная
печать ни распространялась на эту тему. То, что было объявле-
но официальной архитектурой рейха,  было всего-навсего троос-
товой трактовкой неоклассицизма, который потом был размножен,
видоизменен, преувеличен или даже искажен до смешного. Гитлер
ценил в классицизме его преувеличенный характер,  тем  более,
что он  считал,  что  нашел в дорическом роде некоторые точки
соприкосновения с его германским миром. Несмотря на это, было
бы неверно  искать у Гитлера идеологически обоснованный архи-
тектурный стиль.  Это не соответствовало его  прагматическому
мышлению.
     Без сомнения,  у Гитлера  были  определенные  намерения,
когда он  регулярно брал меня с собой в Мюнхен на свои строи-
тельные совещания. Очевидно, он хотел сделать и меня учеником
Трооста. Я был готов учиться и,  действительно,  многому нау-
чился у Трооста.  Богатая, но из-за ограничения простыми эле-
ментами формы  все  же  сдержанная  архитектура моего второго
учителя оказала на меня решающее воздействие.
     Затянувшаяся застольная  беседа в "Остерии" закончилась:
"Профессор сказал мне сегодня, что в доме фюрера сегодня рас-
палубят лестницу.  Я едва могу этого дождаться. Брюкнер, при-
кажите подать машину,  мы сейчас же поедем туда. Вы, конечно,
поеде с нами?"
     Он поспешно вбежал на лестницу Дома фюрера,  осмотрел ее
снизу, с галереи, с лестницы, опять поднялся наверх, он был в
упоении. Наконец, были осмотрены все углы стройки, Гитлер еще
раз доказал,  что  точно  знает  каждую мелочь и размеры всех
комнат и как следует ошеломил всех  участников строительства.
Довольный тем,  как продвинулось дело, довольный самим собой,
потому что он был причиной и двигателем этих строек,  он дви-
нулся к следующей цели:  вилле своего фотографа в районе Мюн-
хена Богенхаузен.
     При хорошей  погоде  там подавали кофе в маленьком саду,
окруженном садами других вилл, площадь которого была не боль-
ше двухсот метров. Гитлер пытался противостоять искушению съ-
есть кусок пирога,  но под конец, отпуская комплименты хозяй-
ке, разрешал  положить себе немного на тарелку.  Если светило
солнце, случалось, что фюрер и рейхсканцлер снимал пиджак и в
одном жилете ложился на газон. У Гофманов он чувствовал себя,
как дома,  однажды он попросил принести томик  Людвига  Тома,
выбрал пьесу и читал ее вслух.
     Особенную радость доставили Гитлеру картины, которые фо-
тограф прислал  ему на выбор домой.  Вначале я просто онемел,
когда увидел,  что Гофман демонстрировал Гитлеру  и  что  ему
нравилось, позднее я к этому привык,  но не отказался от кол-
лекционирования ранних  романтических  ландшафтов,  например,
Ротмана, Фриза или Кобеля.
     Одним из любимых художников Гитлера был  Эдуард Грюнцер,
который со  своими  пьющими  монахами  и управляющими винными
погребами вообще-то больше подходил к образу жизни фотографа,
чем аскета  Гитлера.  Но Гитлер рассматривал картины с "худо-
жественной" точки зрения:  "Как, это стоит всего 5000 марок?"
Продажная стоимость  картины  составляла никак не больше 2000
марок. "Знаете,  Гофман, это даром! Посмотрите на эти детали!
Грюцнера сильно  недооценивают".  Следующая картина этого ху-
дожника обошлась ему значительно дороже.  "Его просто еще  не
открыли. Рембрандт тоже ничего не значил даже много десятиле-
тий спустя после своей смерти.  Его  картины  тогда  отдавали
почти бесплатно.  Поверьте мне, этот Грюцнер когда-нибудь бу-
дет цениться так же,  как и Рембрандт.  Сам Рембрандт не смог
бы изобразить это лучше".
     Во всех областях искусства Гитлер считал конец  XIX века
одной из  величайших  эпох  человеческой культуры.  Он только
считал, что из-за малой удаленности во времени она еще не по-
нята. Но это почитание кончалось там, где начинался импресси-
онизм, в то время как натурализм Ляйбла или Тома соответство-
вал практичному  вкусу.  Выше всех он ставил Макарта,  высоко
ценил и Шпицвега. В этом случае я мог понять его пристрастие,
несмотря на то,  что его восхищала не столько широкая и часто
импрессионистская манера,  сколько скорее  жанр,  изображение
жизни добропорядочных немцев,  мягкий юмор, с которым Шпицвег
посмеивался над мюнхенскими мещанами своего времени.
     Позднее обнаружилось, что эту любовь к Шпицвегу эксплуа-
тировал фальсификатор, это было неприятной неожиданностью для
фотографа. Гитлер вначале забеспокоился, какие из его Шпицве-
гов настоящие,  но очень скоро подавил эти сомнения и  сказал
со злорадством:  "Знаете, те Шпицвеги, которые висят у Гофма-
на, частично являются подделками.  Мне это бросается в глаза.
Но пусть  уж себе радуется".  В Мюнхене Гитлер любил подделы-
ваться под баварскую мелодику.
     Он часто посещал "Чайную Карлтона",  заведение,  обстав-
ленное с поддельной роскошью,  с имитированной  стильной  ме-
белью и  ненастоящими  хрустальными  люстрами.  Он любил его,
потому что во время таких посещений жители Мюнхена не  беспо-
коили его,  не докучали аплодисментами или просьбами дать ав-
тограф, как обычно бывало в других местах. Часто поздно вече-
ром мне  звонили  из  квартиры  Гитлера:  "Фюрер  едет в кафе
"Хекк" и просит Вас  тоже  приехать  туда".  Мне  приходилось
вставать с постели без перспективы вернуться туда раньше, чем
в 2-3 часа ночи.
     В таких  случаях Гитлер извинялся:  "Я привык долго быть
на ногах в годы борьбы.  После собраний мне  приходилось  еще
присаживаться с моими ветеранами,  и, кроме того, мои выступ-
ления так взвинчивали меня, что я все равно не мог бы заснуть
до раннего утра".
     В противоположность "Чайной Карлтона" в кафе "Хекк" сто-
яли простые деревянные стулья и металлические столы. Это было
старое партийное кафе,  в котором Гитлер раньше встречался со
своими соратниками.  Однако,  во время своих визитов в Мюнхен
после 1933 г.  он больше не встречался с ними,  хотя они были
преданы ему в течение стольких лет. Я ожидал встретить тесный
круг мюнхенских друзей,  но ничего подобного не было.  Напро-
тив, Гитлер бывал скорее недоволен, когда кто-нибудь из вете-
ранов хотел поговорить с ним и почти всегда умел найти  пред-
лог,   чтобы   отклонить   такие   просьбы  или  оттянуть  их
исполнение.  Старые товарищи по партии, безусловно, не всегда
умели  держать  дистанцию,  которую Гитлер,  несмотря на свою
внешнюю приветливость,  все же считал  приличной.  Часто  они
придавали  беседе  неподобающе доверительный характер,  якобы
заслуженное право на интимность больше не сочеталось с  исто-
рической ролью, которую Гитлер уже признавал за собой.
     Лишь очень редко он посещал кого-нибудь из  них.  Они  к
тому времени вступили во владение господскими виллами,  боль-
шинство из них занимало важные посты.  Они встречались только
один раз, в годовщину путча 9 ноября 1923 г., которая отмеча-
лась в "Бюргерской пивной".  Удивительно, но Гитлер ничуть не
радовался таким встречам, а, как правило, выражал свое неудо-
вольствие в связи с этой обязанностью.
     После 1933  г.  довольно  быстро  образовались различные
круги, далекие друг от друга,  но одновременно  подсиживавшие
друг друга, соперничавшие и презиравшие друг друга. Распрост-
ранялась смесь пренебрежения и недоброжелательства.  Это было
связано с тем, что вокруг каждого нового сановника быстро об-
разовывался тесный круг людей. Так, Гиммлер общался почти ис-
ключительно со своими подчиненными из СС,  где он мог рассчи-
тывать на  безоговорочное  преклонение,  Геринг  сгруппировал
вокруг себя когорту некритичных почитателей, частично из чис-
ла своих ближайших родственников,  частично из ближайших сот-
рудников и адъютантов;  Геббельс хорошо чувствовал себя в ок-
ружении поклонников  из  литературных  и  кинематографических
кругов; Гесс  занимался  проблемами гомеопатического лечения,
любил камерную музыку и имел чудаковатых,  но в то  же  время
интересных знакомых.
     В качестве интеллектуала Геббельс смотрел свысока на не-
образованных мещан  из  мюнхенской  верхушки,  которые в свою
очередь потешались  над  литературным  честолюбием  спесивого
доктора. Геринг считал, что ни мюнхенские мещане, ни Геббельс
не соответствуют его уровню и потому избегал любых обществен-
ных контактов с ними, в то время как Гиммлер, с его элитарны-
ми представлениями об особой миссии СС, что временами выража-
лось в  предоставлении  привилегий  отпрыскам  королевских  и
графских семей,  чувствовал себя намного выше всех остальных.
Да и  сам Гитлер имел свой собственный узкий круг, состоявший
из шоферов,  фотографа,  пилота и секретарей, с которым он не
расставался и состав которого не менялся.
     Правда, Гитлер объединял эти центробежные  силы  полити-
чески. Но  за  его обеденным столом или на просмотрах фильмов
после года пребывания у власти ни Гиммлер, ни Геринг, ни Гесс
не появлялись  настолько часто,  чтобы можно было говорить об
обществе нового режима.  А если уж они приходили, то их инте-
рес был  настолько сосредоточен на Гитлере и его милости, что
горизонтальным связям с прочими группировками не было места.
     Впрочем, Гитлер  и  сам не поддерживал общественные кон-
такты между представителями высшего эшелона власти. Чем более
критическим становилось позднее положение,  тем с большим не-
доверием он наблюдал за взаимными попытками сближения. Только
когда все  было кончено,  впервые встретились,  и не по своей
воле, еще оставшиеся в живых главы этих  замкнутых микромиров
в мелкобуржуазной гостинице.
     Гитлер в эти мюнхенские дни мало занимался государствен-
ными и  партийными делами,  еще меньше,  чем в Берлине или на
Оберзальцберге. Чаще всего для обсуждений оставались один-два
часа в  день.  Основное  время он проводил в бродяжничестве и
фланировании по стройкам, ателье, кафе и реторанам, сопровож-
дая все это длинными монологами,  обращенными всегда к одному
и тому же окружению,  которое уже по горло было сыто повторе-
нием одних и тех же тем и с трудом пыталось скрыть скуку.
     После двух-трех дней в Мюнхене Гитлер чаще всего  прика-
зывал готовиться к поездке на "гору".  На нескольких открытых
автомобилях мы ехали по пыльным проселочным дорогам; автобана
до Зальцбурга тогда еще не было,  но его уже строили как пер-
воочередной объект. В деревенской гостинице в Ламбахе на Хим-
зее в  большинстве  случаев  устраивали полдник с питательным
пирогом, перед которым Гитлер едва ли мог устоять. Затем пас-
сажиры второго  и третьего автомобилей снова два часа глотали
пыль, потому что автомобили в колонне шли плотно один за дру-
гим. После Берхтесгаден начиналась крутая горная дорога вся в
выбоинах, пока мы не попадали в ожидавший  нас  на  Оберзаль-
цберге маленький  уютный  дом  Гитлера  с  высокой  кровлей и
скромными комнатами:  столовой,  маленькой  гостиной,   тремя
спальнями. Мебель  была  периода  вертико  в духе идеализации
старонемецкого быта. Она сообщала квартире ноту уютной мелко-
буржуазности. Позолоченная клетка с канарейкой,  кактус и фи-
кус еще более усиливали это впечатление.  Свастики  виднелись
на фарфоровых  безделушках  и вышитых поклонницами подушках в
комбинации с чем-то вроде восходящего  солнца  или  клятвы  в
вечной верности.  Гитлер смущенно заметил мне:  "Я знаю,  это
некрасивые вещи,  и многие из них - подарки.  Мне не хотелось
бы расстаться с ними".
     Вскоре он выходил из своей  спальни,  сменив  пиджак  на
легкую баварскую  куртку  из голубого полотна и повязав к ней
желтый галстук.  Чаще всего тут же начинали  обсуждать строи-
тельные планы.
     Через несколько часов прибывал маленький закрытый  "мер-
седес" с обеими секретаршами; фройлен Вольф и фройлен Шродер;
они обычно сопровождали простую мюнхенскую девушку.  Она была
скорее мила и свежа, чем красива, и имела скромный вид. Ничто
не указывало на то,  что она была любовницей властелина:  Ева
Браун.
     Этот закрытый автомобиль никогда не должен  был  идти  в
официальной колонне,  потому что его не должны были связывать
с Гитлером.  Секретарши должны были одновременно  маскировать
поездку любовницы. Меня удивило то, что Гитлер и она избегали
всего, что указывало юы на интимную дружбу, для  того,  чтобы
поздно вечером все же подняться в спальни.  Я так и не понял,
к чему держали эту ненужную,  натужную дистанцию даже в таком
тесном кругу, где эту связь невозможно было скрыть.
     Ева Браун держалась на расстоянии со всеми,  кто окружал
Гитлера. И  по  отношению  ко мне это изменилось лишь по про-
шествии нескольких лет. Когда мы познакомились поближе, я за-
метил, что  ее сдержанность,  казавшаяся многим высокомерием,
была всего лишь смущением: она понимала двусмысленность свое-
го положения при дворе Гитлера.
     В эти первые годы нашего знакомства Гитлер  жил  с  Евой
Браун, адъютантом и слугой один в маленьком доме.  Мы, пятеро
или шестеро гостей,  среди них и Мартин Борман,  и заведующий
Дитрих, а  также  те две секретарши размещались в находящемся
поблизости пансионате.
     То, что  выбор  Гитлера  пал  на Оберзальцберг как место
своей резиденции,  казалось,  говорило о его любви к природе.
Однако, тут я ошибся.  Он, конечно, любовался красивым видом,
но его больше привлекало величие пропастей,  чем  симпатичная
гармония ландшафта. Может быть, он чувствовал больше, чем по-
казывал. Я заметил, что он не очень радовался цветам и больше
ценил их  как  украшение.  Когда депутация Берлинской женской
организации где-то в 1934 г.  хотела встретить Гитлера на Ан-
гальтском вокзале и приподнести ему цветы, их руководительни-
ца позвонила Ханке,  секретарю министра пропаганды, чтобы уз-
нать любимый  цветок Гитлера.  Ханке мне:  "Я повсюду звонил,
спрашивал адъютантов,  но все без успеха. Нет у него!" Пораз-
мыслив немного:  "Как  Вы  думаете,  Шпеер?  Давайте  скажем,
эдельвейс? Я думаю,  эдельвейс был бы лучше всего. Во-первых,
это что-то редкое, и потом, он к тому же с баварских гор. Да-
вайте скажем, просто эдельвейс?" С этой минуты эдельвейс офи-
циально сделался  "цветком  фюрера".  Этот эпизад показывает,
насколько самостоятельно партийная пропаганда иногда создава-
ла образ Гитлера.
     Часто Гитлер рассказывал о больших походах в горы, кото-
рые он  раньше совершал.  С точки зрения альпиниста они были,
впрочем, незначительными.  Альпинизм или горнолыжный спорт он
отвергал: "Как  можно находить удовольствие в том,  чтобы еще
искусственно продлевать ужасную зиму  пребыванием  на  верши-
нах?" Его нелюбовь к снегу проявлялась вновь и вновь, задолго
до катастрофической зимней кампании 1941/1942 г.г. "Я охотнее
всего запретил  бы  эти  виды спорта,  потому что в них велик
травматизм. Но горнопехотные войска все же набирают  пополне-
ние из этих идиотов".
     В годы между 1934 и 1936 Гитлер еще  совершал длительные
прогулки  по открытым лесным тропинкам в сопровождении гостей
и трех-четырех сотрудников уголовной полиции  в  штатском  из
числа группы телохранителей лейбштандарта. При этом его могла
сопровождать и Ева Браун, хотя и только в обществе обеих сек-
ретарш в конце колонны. Считалось привилегией, если он подзы-
вал кого-либо во главу колонны,  хотя разговор с ним  тянулся
вяло.
     Через примерно полчаса Гитлер менял  партнера: "Позовите
мне заведующего  пресс-бюро!" и попутчик возвращался к свите.
Шли в быстром темпе,  нам часто встречались другие  пешеходы,
останавливались сбоку,  благоговейно  приветствовали нас или,
чаще всего женщины и девушки,  отваживались заговорить с ним.
Он реагировал на это несколькими приветливыми словами.
     Целью этих прогулок иногда был  "Хохленцлер",  маленькая
горная гостиница,  или находившийся в одном часе пути "Шариц-
кель", где за простыми деревянными столами на открытом возду-
хе выпивали по стакану молока или пива. Изредка совершали бо-
лее длительное    путешествие;     так     один     раз     с
генерал-полковником фон Бломбергом, главнокомандующим вермах-
та. Нам казалось, что обсуждались серьезные военные проблемы,
потому что все должны были держаться вне пределов слышимости.
И когда мы устроили привал на  лесной  поляне,  Гитлер  велел
слуге расстелить одеяла довольно далеко,  чтобы расположиться
там с генерал-полковником - внешне мирная и не вызывающая по-
дозрений картина.
     В другой раз мы отправились на автомобиле к озеру Кениг-
зе, а  оттуда на моторной лодке к полуострову Бартоломэ;  или
мы совершали трехчасовую пешую прогулку  через  Шарицкель  до
Кенигзе. На последнем отрезке нам приходилось пробираться че-
рез многочисленных гуляющих,  привлеченных  хорошей  погодой.
Интересно, что эт