и люди вначале не узнавали Гитлера в его на-
циональном баварском костюме,  потому что едва ли  кто-нибудь
ожидал увидеть Гитлера среди пешеходов.  Только неподалеку от
нашей цели, гостиницы "Шиффмайстер" возникал вал поклонников,
до которых только потом доходило,  кого они только что встре-
тили. Они взволнованно следовали за нашей группой.  Мы с тру-
дом добирались до двери,  впереди всех быстрым шагом шел Гит-
лер, прежде чем бывали зажаты в быстро растущей толпе.  И вот
мы сидели  там  за кофе и пирогом,  а снаружи большая площадь
заполнялась народом. Только когда прибывал дополнительный на-
ряд охраны,  Гитлер занимал место в открытом автомобиле. Его,
стоящего на откинутом переднем сиденье рядом с водителем, ле-
вая рука на ветровом стекле,  можно было видеть издали. В та-
кие моменты восторг становилсся неистовым,  многочасовое ожи-
дание наконец  бывало вознаграждено.  Два человека из эскорта
шли перед машиной,  еще по три с каждой стороны,  в то  время
как автомобиль со скоростью пешехода протискивался сквозь на-
пиравшую толпу.  Я, как и в большинстве случаев, сидел на от-
кидном сиденье непосредственно за Гитлером и никогда не забу-
ду этот взрыв торжества,  это  упоение,  бывшее  на  стольких
лицах. Где  бы  ни появился Гитлер,  где бы ни остановился на
короткое время его автомобиль,  везде в эти первые  годы  его
правления повторялись подобные сцены. Они были вызваны не его
ораторским искусством или даром внушения, а исключительно эф-
фектом присутствия Гитлера. В то время как каждый в толпе ис-
пытывал это воздействие чаще всего лишь несколько секунд, сам
Гитлер подвергался длительному воздействию. Я тогда восхищал-
ся тем, что он, несмотря на это,  сохранил непринужденность в
личной жизни.
     Может быть,  это и понятно:  я был тогда захвачен  этими
бурями преклонения.  Но  еще  более  невероятно было для меня
несколько минут или часов спустя обсуждать планы строительст-
ва, сидеть в театре или есть в "Остерии" равиоли с божеством,
на которое молился народ.  Именно этот контраст подчинял меня
его воле.
     Если всего  несколько  месяцев  назад  меня  вдохновляла
перспектива создавать  проекты  зданий и осуществлять их,  то
теперь я был полностью втянут в его орбиту, я безоговорочно и
бездумно сдался на его милость,  я был готов ходить за ним по
пятам. При этом он, по всей видимости, хотел лишь подготовить
меня к блистательной карьере архитектора.  Десятилетия спустя
я прочитал в Шпандау у Кассирера его замечание о людях, кото-
рые по  собственному побуждению отбрасывают высшую привилегию
людей быть суверенной личностью. 1 < >
     Теперь я был одним из них.
     Две смерти в 1934 г. стали для Гитлера заметными событи-
ями в личной и государственной сферах. После тяжелой болезни,
длившейся несколько недель, 21 января умер архитектор Гитлера
Троост; а  2 августа скончался рейхспрезидент фон Гинденбург,
смерть которого открыла ему путь к неограниченной власти.
     15 октября  1933  г.  Гитлер  участвовал в торжественной
закладке "Дома Немецкого Искусства" в Мюнхене. Он забивал па-
мятный кирпич изящным серебряным молоточком, эскиз к которому
специально к этому дню сделал Троост.  Но молоток  разлетелся
на куски.  И  вот,  четыре месяца спустя,  Гитлер сказал нам:
"Когда молоток сломался,  я тут же подумал: это плохая приме-
та! Что-нибудь случится! Теперь мы знаем, почему молоток сло-
мался: архитектор должен был умереть".  Я был свидетелем мно-
гих примеров суеверности Гитлера.
     Для меня смерть Трооста тоже  означала  тяжелую  утрату.
Между нами  как раз начали складываться более близкие отноше-
ния, много обещавшие мне в человеческом и одновременно в про-
фессиональном смысле. Функ, бывший в то время госсекретарем у
Геббельса, имел другую точку зрения:  в день смерти Троста  я
встретил его  в  приемной  его  министра  с длинной сигарой и
круглым лицом: "Поздравляю! Теперь Вы первый!"
     Мне было двадцать восемь лет.

                           Глава 5
                 Архитектурная гигантомания
     Какое-то время было похоже, что Гитлер сам хочет руково-
дить бюро Трооста.  Его беспокоило, что дальнейшая работа над
планами будет осуществляться без должного проникновения в за-
мыслы покойного. "Лучше всего мне взять в свои руки", - гово-
рил он.  В конце концов это намерение было не более странным,
чем когда  он  позднее решил взять на себя командование сухо-
путными войсками.
     Без сомнения,  он  в  течение недель играл мыслью о том,
чтобы стать руководителем слаженно работающего ателье. Уже по
дороге в Мюнхен он иногда начинал готовиться к этому,  обсуж-
дая строительные проекты или делая  эскизы,  чтобы  несколько
часов спустя  сесть  за  стол  настоящего руководителя бюро и
поправлять чертежи.  Но заведующий бюро, простой честный мюн-
хенец с  неожиданным  упорством встал на защиту дела Трооста,
не обращал внимания на поначалу очень  подробные  предложения
Гитлера и сам делал лучше.
     Гитлер проникся доверием к нему и вскоре молча отказался
от своего намерения;  он признал компетентность этого челове-
ка. Через какое-то время он доверил ему и  руководство ателье
и дал ему дополнительные задания.
     Он сохранил и свою привязанность к вдове умершего  архи-
тектора, с которой его издавна связывали узы дружбы. Она была
женщиной со вкусом и характером, часто отстаивавшая свои сво-
евольные взгляды с большим упорством,  чем некоторые мужчины,
обладающие властью и окруженные почетом. В защиту дела своего
покойного мужа  она  выступала с ожесточением и порой слишком
резко, и поэтому многие ее боялись. Она боролась против Бона-
ца, имевшего  неосторожность выступить против троостовой кон-
цепции мюнхенской площади Кенигсплатц;  она резко напустилась
на современных архитекторов,  Форхельцера и Абельц, и во всех
этих случаях была заодно с Гитлером. С  другой  стороны,  она
способствовала его  сближению с импонировавшими ей архитекто-
рами,высказывалась отрицательно или одобрительно о людях  ис-
кусства и событиях в мире искусства и, поскольку Гитлер часто
слушался ее,  вскоре стала в Мюнхене кем-то вроде арбитра  по
вопросам искусства.  К сожалению, не в живописи. Здесь Гитлер
поручил своему фотографу Гофману первичный отбор картин, при-
сылаемых на  ежегодную Большую художественную выставку.  Фрау
Троост часто критиковала однобокость его выбора,  но  в  этой
области Гитлер  не  уступал,  и вскоре она перестала посещать
эти выставки.  Если я сам хотел подарить картину  кому-нибудь
из моих сотрудников, я поручал своему агенту присмотреть что-
нибудь в подвале Дома Немецкого Искусства,  где лежали отбра-
кованные картины.  Когда  я сегодня время от времени встречаю
свои подарки в квартирах знакомых, мне бросается в глаза, что
они мало чем отличаются от тех, что тогда попадали на выстав-
ки. Различия, вокруг которых кипели когда-то такие страсти, с
течением времени исчезли сами по себе.
     Ремовский путч застал меня в Берлине. Обстановка в горо-
де была  напряженной.  В Тиргартене стояли солдаты в походном
снаряжении, полиция, вооруженная автоматами, ездила по городу
на грузовиках. Атмосфера была тяжелой, как и 20 июля 1944 г.,
которое мне также суждено было пережить в Берлине.
     На следующий  день Геринга представили как спасителя по-
ложения в Берлине. Ближе к полудню Гитлер возвратился из Мюн-
хена, где он производил аресты,  и мне позвонил его адъютант:
"У Вас есть какие-нибудь новые чертежи?  Тогда несите их  сю-
да!" Это  указывало  на то,  что окружение Гитлера собиралось
переключить его внимание на архитектуру.
     Гитлер был  крайне возбужден и,  как я и сейчас полагаю,
внутренне убежден, что счастливо избежал большой опасности. В
эти дни он снова и снова рассказывал, как он в Визее ворвался
в гостиницу "Ханзельмайер", не забывая при этом продемонстри-
ровать свое мужество: "Подумайте только, мы были без оружия и
не знали,  не выставили ли эти свиньи против нас  вооруженную
охрану!" Атмосфера гомосексуализма вызвала у него отвращение.
"В одной комнате мы захватили врасплох двоих голых молодцов".
Он, по всей видимости,  был уверен, что благодаря его личному
участию в самый последний момент  удалось  предотвратить  ка-
тастрофу: "Потому что только я мог это решить. Никто больше!"
     Его окружение всеми силами старалось усилить неприязнь к
растрелянным руководителям СА, рьяно  сообщая  ему  как можно
больше подробностей из интимной жизни Рема и его свиты. Брюк-
нер положил  Гитлеру  на стол меню оргий,  которые устраивала
развратная компания.  Они якобы были обнаружены в  берлинской
штаб-квартире СА и содержали множество блюд, полученные из-за
границы деликатесы,  лягушачьи окорочка, птичьи языки, акульи
плавники, яйца  чаек;  к ним старые французские вина и лучшее
шампанское. Гитлер иронически заметил:  "Ну вот вам и револю-
ционеры! И такким-то наша революция казалась слишком вялой!"
     После визита к рейхспрезиденту он вернулся очень обрадо-
ванный. Как он рассказывал,  Гинденбург одобрил его действия,
сказав что-то вроде:  "В нужный момент нельзя останавливаться
и перед крайними мерами. Нужно уметь проливать кровь". Однов-
ременно в газетах можно было прочесть, что рейхспрезидент фон
Гинденбург официально  поздравил с этим событием своего рейх-
сканцлера Гитлера и прусского премьер-министра Геринга. 1 < >
     Руководство партии развернуло почти лихорадочно деятель-
ность, направленную на оправдание этой акции.  Она  продолжа-
лась несколько   дней   и  закончилась  речью  Гитлера  перед
специально созванным рейхстагом, которая так изобиловала уве-
рениями в невиновности, что в ней проглядывало сознание вины.
Защищающийся Гитлер:  ничего подобного мы не встретим в буду-
щем, даже  в 1939 г.,  при вступлении в войну.  К оправданиям
был привлечен и министр юстиции  Гюртнер.  Поскольку  он  был
беспартийным и  поэтому  казался независимым от Гитлера,  его
выступление имело особый вес для всех сомневающихся.  То, что
вермахт молча  принял смерть своего генерала Шлейхера,  прив-
лекло внимание многих.
     Фельдмаршал первой  мировой войны для буржуазии того по-
коления был достойным уважения авторитетом.  Еще в мои школь-
ные годы  он  олицетворял собой несгибаемого,  стойкого героя
новейшей истории;  его нимб делал его для нас,  детей, чем-то
овеянным легендами,  неосязаемым; вместе со взрослыми мы вби-
вали в последний год войны железные гвозди,  по цене 1  марка
штука, в огромные статуи Гинденбурга. С моей школьной поры он
для меня был воплощением всякой власти. Мысль о том, что Гит-
лера покрывает эта высшая инстанция, успокаивала.
     Не случайно после ремовского путча правая в  лице  рейх-
спрезидента, министра юстиции и генералитета примкнула к Гит-
леру. Правда,   она    была    свободна    от    радикального
антисемитизма, носителем которого был Гитлер,  она прямо-таки
презирала этот взрыв плебейского чувства ненависти. У ее кон-
серватизма не было общей основы с расовым бредом. Открыто вы-
ражавшаяся симпатия принятию Гитлером решительных  мер  имела
иные причины: убийства 30 июня 1934 г. уничтожили сильное ле-
вое крыло партии, состоявшее преимущственно из представителей
СА. Они считали, что их обделили при распределении плодов ре-
волюции. И не без оснований. Потому что они были воспитаны до
1933 г. в духе ожидания революции и большинство из них всерь-
ез приняло псевдосоциалистическую программу Гитлера. Во время
своей непродолжительной  деятельности в Ванзее я имел возмож-
ность наблюдать на низшем уровне,  как  какой-нибудь  простой
член СА с готовностью и самопожертвованием переносил лишения,
тратил свое время,  шел на риск,  надеясь получить за это ре-
альные блага. Когда эти блага заставили себя ждать, стало ко-
питься недовольство и раздражение, которое легко могло приоб-
рести взрывную    силу.   Возможно,   вмешательство   Гитлера
действительно предотвратило  "вторую  революцию",  о  которой
разглагольствовал Рем.
     При помощи таких аргументов мы успокаивали нашу совесть.
Я и многие другие жадно искали оправданий и делали нормой на-
шей новой жизни то,  что еще два года назад приводило  нас  в
замешательство. Оглядываясь назад, десятилетия спустя я пора-
жаюсь необдуманности наших поступков в те годы.
     В результате  этих событий я буквально на следующий день
получил задание: "Вы должны как можно скорее перестроить дво-
рец  Борзига.  Я  хочу перевести сюда из Мюнхена высшее руко-
водство СА,  чтобы в будущем оно находилось поблизости от ме-
ня.  Идите  туда и немедленно начинайте".  На мои возражения,
что там находится служба вице-канцлера,  Гитлер только  отве-
тил:  "Пусть  они  немедленно убираются!  Не обращайте на это
внимание!"
     С таким  заданием  я  немедленно отправился в резиденцию
фон Папена, понятно, что директор бюро ничего не знал об этих
намерениях. Мне  предложили подождать несколько месяцев, пока
подыщут и подготовят новые помещения. Когда я вернулся к Гит-
леру, он  пришел в бешенство и не только велел немедленно ос-
вободить помещение, но и приказал мне начинать работы, не об-
ращая внимания на служащих.
     Папен был неуловим,  его чиновники медлили,  но  обещали
через одну-две  недели  перенести все бумаги в соответствии с
правилами во временную резиденцию. В ответ на это я, не долго
думая, послал рабочих в еще неосвобожденный дворец и велел им
сбивать богатую лепнину с потолков и стен залов  и  передних,
производя при этом как можно больше шума и пыли.  Пыль проса-
чивалась через щели в дверях в рабочие помещения,  из-за шума
стало невозможно работать.  Гитлер счел это великолепным. Его
одобрение сопровождалось остротами в адрес "запыленных чинов-
ников".
     Через 24 часа они съехали.  В одной комнате я увидел  на
полу большую  засохшую лужу крови.  Там 30 июня был застрелен
Герберт фон Бозе,  один из сотрудников Папена. Я отвернулся и
с тех пор избегал заходить в эту комнату. Больше я об этом не
думал.
     2 августа умер Гинденбург.  В тот же день Гитлер поручил
мне лично заняться подготовкой к похоронам в  восточно-прусс-
ком мемориале битвы при Танненберге.
     Во внутреннем дворе я соорудил трибуну с деревянными си-
деньями, ограничившись  траурным крепом,  вместо знамен спус-
кавшимся с  высоких  трибун,   расположенных   по   периметру
внутреннего двора.  Гиммлер  появился  на  несколько часов со
штабом руководителей СС,  холодно выслушал объяснения  своего
порученца о  том,  какие  меры безопасности были приняты,  со
столь же неприступным видом позволил мне дать пояснения к мо-
ему проекту. Он произвел на меня впечатление дистанцированной
официальности. Казалось, что люди его совершенно не интересо-
вали, он скорее общался с ними по необходимости.
     Сиденья из светлых свежеоструганных  досок диссонировали
с задуманным мной мрачным обрамлением.  Была прекрасная пого-
да, и я велел окрасить их в черный цвет. К несчастью, вечером
начался затяжной  дождь,  продолжавшийся и в последующие дни;
краска не высохла.  Спецрейсом нам привезли из Берлина рулоны
ткани и  обтянули  ею  скамьи,  но сырая черная краска все же
проходила сквозь ткань,  и одежда кого-нибудь из приглашенных
наверняка была испорчена.
     Ночью накануне панихиды гроб на орудийном лафете был пе-
ревезен из  восточно-прусского имения Гинденбурга Гут Нойдекк
и помещен в одной из башен мемориала. Его сопровождали знаме-
носцы, по традиции несшие знамена немецких полков первой  ми-
ровой войны, и факельщики, не прозвучало ни единого слова, не
была подана ни одна команда.  Эта благоговейная тишина произ-
водила большее впечатление, чем организованные церемонии пос-
ледующих дней.
     Гроб с телом Гинденбурга был установлен утром  в  центре
двора, непосредственно рядом с ним, без приличествующего слу-
чаю удаления, сооружена трибуна оратора. Гитлер подошел, Шауб
достал из папки рукопись, положил ее на трибуну. Гитлер начал
говорить, помедлил сердито и совсем не  торжественно  покачал
головой - адъютант перепутал рукопись. Когда ошибка была уст-
ранена, Гитлер зачитал неожиданно прохладную, формальную тра-
урную речь.
     Гинденбург долго,  для проявлявшего  нетерпение  Гитлера
слишком долго создавал ему трудности из-за своей трудноподда-
ющейся воздействию косности;  часто приходилось  прибегать  к
хитрости, шутке или интриге, чтобы сделать понятными аргумен-
ты. Один из шахматных ходов Гитлера состоял в том,  чтобы по-
сылать уроженца Восточной Пруссии Функа, в то время госсекре-
таря у Геббельса,  к  рейхспрезиденту  для  утреннего  обзора
прессы. Функ  действительно умел благодаря особой доверитель-
ности, имевшей место между земляками,  сгладить остроту неко-
торых неприятных  для  Гинденбурга  политических новостей или
подать их так, чтобы не вызвать противодействие.
     О восстановлении монархии,  как бы ни ожидали этого Гин-
денбург и многочисленные из его политических  друзей,  Гитлер
никогда всерьез  не  думал.  Нередко от него можно было услы-
шать: "Я продолжаю платить  пенсии  министрам-социал-демокра-
там, вроде Северинга.  Можно думать о них все, что угодно, но
одну заслугу за ними следует признать:  они упразднили монар-
хию. Это  был  большой шаг вперед.  Именно они расчистили нам
путь. И чтобы мы теперь опять ввели эту монархию? Чтобы я де-
лил власть?  Посмотрите на Италию!  Вы что же думаете, я нас-
только глуп?  Монархи всегда были неблагодарны по отношению к
своим первым помощникам.  Достаточно вспомнить Бисмарка. Нет,
на эту удочку я не попадусь. Даже хотя Гогенцоллерны теперь и
держатся так любезно".
     В начале 1934 г.  Гитлер неожиданно дал мне  мой  первый
крупный заказ.  В Нюрнберге на Цеппелинфельде решили заменить
временную деревянную трибуну каменной. Я долго чеснто мучился
над первыми эскизами,  пока в добрый час меня не осенила убе-
дительная идея: большое ступенчатое сооружение, поднимающееся
вверх и заканчивающееся длинным залом с колоннами с массивны-
ми павильонами из камня по бокам.  Без сомнения, это было на-
веяно мыслями о Пергамском алтаре. Мешала необходимая трибуна
для почетных гостей, которую я постарался как можно более не-
заметно вписать в центр ступенчатой части.
     Я чувствовал себя  неуверенно,  когда  попросил  Гитлера
посмотреть макет,  я медлил, потому что проект выходил далеко
за пределы задания. Большое сооружение из камня было 390 мет-
ров в длину и 24 метра в высоту. Оно превосходило термы Кара-
каллы в Риме в длину на 180 метров, т.е. почти вдвое.
     Гитлер спокойно  оглядел  гипсовый макет со всех сторон,
профессионально приседая и наклоняясь,  чтобы получить  общее
представление с точки зрения посетителя, молча изучал чертежи
и не проявлял никакой реакции. Я уже считал, что он забракует
мою работу.  И тут,  точно как во время нашей первой встречи,
он коротко сказал:  "Согласен" и простился. Мне до сих пор не
ясно, почему он,  обычно любивший подолгу разглагольствовать,
был так краток, когда принимал такие решения.
     У других  архитекторов Гитлер чаще всего отклонял первый
вариант,  любил заставлять по  нескольку  раз  перерабатывать
проект и, даже когда уже шло строительство, требовал внесения
детальных изменений.  Мои работы он с этого первого испытания
профессионального  мастерства  пропускал беспрепятственно;  с
этого момента он проникся уважением к моим идеям  и обращался
со мной как с архитектором примерного равного ему уровня.
     Гитлер любил объяснять, что он строит, чтобы запечатлеть
для потомства свое время и его дух. В конце концов, о великих
исторических эпохах будет напоминать только их монументальная
архитектура, говорил он.  Что осталось от императоров Великой
Римской империи?  Что свидетельствовало об их  существовании,
если бы  не  их зодчество?  В истории народа время от времени
случаются периоды слабости,  и тогда здания начинают говорить
о былом  могуществе.  Конечно,  одним этим не разбудишь новое
национальное сознание.  Но  если  после