ния  политзаключенных. Поэтому я
один  имел моральное право предъявить счет компартии  за  ее  преступления и
потребовать Нового Нюрнберга над преступным коммунистическим государством.
     Я один имел право и потому считал себя обязанным им воспользоваться.
     Опять,  как  в  1990  году, я увидел, что во всех своих работах я  куда
меньше спорю  с коммунистами  (эта идеология  уже отходит и отойдет), чем  с
демократами, думаю, что это правильно: надо спорить с и поправлять, в первую
очередь,  правящую  идеологию,  как  правоохранительным  органам,  в  первую
очередь, надо поправлять себя самих.
     Я понимаю, что главное в моей работе  -- критика российской демократии,
я  понимаю, что моему  опыту расхождения  с нынешней  демократией время быть
собрану и стать достоянием гласности.
     В 1977-м году И.Шафаревич (в ходе первого и последнего  моего разговора
с ним) обратил мое внимание на  то, что человечество  умалчивает и покрывает
преступления  левых, тогда  как по поводу  в тысячу раз меньших преступлений
правых поднимает страшный  крик. На мой взгляд, причина этого явления в том,
что  левые мостят  дорогу в  ад благими  намерениями,  и  слабая часть  рода
человеческого,   не  допуская  самой  возможности  обмана,  уступает,  левые
обольщают добром, правые  обольщают  злом, культом силы и насилия -- в  этом
случае  зло  не стесняется,  и картинами  такой  жизни  обольщается  намного
меньшая часть  человечества.  Под левыми в разговоре понимались большевики и
полпотовцы, под  правыми  --  Пиночет.  Я  отвечал Шафаревичу идеей  мировой
свободы слова, которая позволит исправлять ошибки человечества.
     Я и сегодня  считаю эту идею  верной,  но  сегодня я  вижу,  что не все
просто   с  установлением  мировой  свободы  слова:  сегодня   больше  всего
препятствуют свободе  слова демократы,  они обманывают мировое  общественное
мнение  точно  так же,  как  его обманывали большевики  --  добром,  благом,
интересами народа, демократии,  свободы, человечества. Во  имя  этих высоких
целей  можно позволять брать в заложники  женщин,  детей, больных, да просто
мирных  жителей,  можно  позволять  создавать  освободительные  армии, можно
позволять войной перекраивать границы.
     Новые  большевики,  новые  учителя  человечества  --  боннэр, ковалевы,
григорьянцы,  новодворские,  старовойтовы,  юшенковы,   гинзбурги,  шустеры,
тольцы  сегодня  разрушают  свободу слова, не  давая слышать  своих  идейных
противников. На  время чеченской  войны демократы захватили почту, телеграф,
типографии, газеты,  радио:  российское радио,  парижская  "Русская  мысль",
радио "Свобода", газеты  "Известия", "Комсомольская правда", "Общая газета",
"Новая газета"... вся демократическая печать, все программы телевидения были
за чеченцев-дудаевцев. Противнику блока демократов, дудаевцев и  коммунистов
печататься,  как в  70-е годы,  было  негде.  Такую  мировую  свободу  слова
устроили борцы за свободу слова.
     Нынешние  демократы  дискутируют  только  с  теми,  с  кем  полегче  --
макашовыми-зюгановыми, а с теми, кто выше их, действуют по-сталински: в чьих
руках свобода слова, тот и... это самое... и прав.
     4 декабря 1989 года я послал в "Русскую мысль" полемизирующую с работой
Шафаревича "Две дороги  к  обрыву" статью "Дороги И.Р.Шафаревича  к обрыву".
Эта статья, поначалу, было, поставленная в номер, была отвергнута, как через
силу признался мне  В.А.Сендеров,  из-за критики позиции только что умершего
А.Сахарова. Но статья-то лежала в "Русской мысли" уже 10 декабря, до кончины
Сахарова.  Что  же:  демократы, вроде бы выступавшие против культа личности,
творят новый, демократический культ личности Сахарова?  Безусловно. Так и не
напечатали. Статью,  запрещенную к публикации  свободной  парижской "Русской
мыслью"  (а где  я  еще  в  1989-м мог  ее  напечатать?), так  и  оставшуюся
неопубликованной, читатель может прочесть в этой книге.
     Поправлять надо всех, особое внимание обращая  на тех,  кого поправлять
не разрешают.
     Ленина, выходит по Гинзбургу, Маркса мне поправлять  можно,  потому что
это "наших" не обидит, а вот Сахарова --  никак нет, потому что это  "наших"
обидит, потому что обидит влиятельную Боннэр и ее окружение.
     В  газете  "Известия"  за  31.12.1997г.  помещено   ценное   признание:
"Цивилизованный мир, ужаснувшись (речь идет о публичной казни, совершенной в
Грозном  на  площади Дружбы народов.  -- Вазиф Мейланов), задумался  о  том,
какой же  режим утвердился там  после  завершившейся войны, в  ходе  которой
прогрессивная общественность выступала на стороне чеченского сопротивления".
     "Прогрессивная общественность"? А что  это такое? Это  что ли сословие?
Или как-то иначе  выделенная часть  человечества, которая всегда права? или,
хотя бы, всегда прогрессивна? А может "прогрессивная общественность" в одних
вопросах быть правой, а в других ошибаться, и уже потому представлять угрозу
для человечества? А из кого состоит "прогрессивная общественность"?  Из тех,
кто  заявляет,  что  из них  и  состоит  "прогрессивная  общественность"?  С
"прогрессивной общественностью" та же история, что с  известной  партией  --
авангардом всего  прогрессивного  человечества:  нет  никакой "прогрессивной
общественности",  правильно  отвечая на одни  вопросы, любая  общественность
опасно-неправильно отвечает на другие. Спасение только  в одном -- слушать и
тех, кто против.
     Цивилизованному миру  грозит стать  нецивилизованным, если он и  дальше
будет   слушать   одних    только    боннэр-сендеровых-гинзбургов-ковалевых,
присвоивших себе монополию на прогрессивность и демократию.
     В августе  1989 года г-н  Гинзбург отказался печатать мое  обращение  к
съезду  депутатов  Советского  Союза  с  требованием   проведения  Суда  над
компартией  и  коммунистической  идеологией  (оно  напечатано  в   настоящем
издании).  Сегодня  г-жа  Боннэр жалуется-вздыхает:  мы  не провели суда над
компартией... Так  я же  предлагал!  А  Валерий Сендеров  мне возражал: "Нас
мало,  а  коммунистов  20  миллионов. Общество  не готово".  -- "То  же  мне
говорили   в  1980-м  году:  вы  один,  общество  не  готово.  Так  я  своим
выступлением его  и подготовил к сегодняшнему, 1989-го года, дню. Публикация
моего  обращения  и  будет  подготовкой  и нашего  общества и человечества к
Новому Нюрнбергу".  -- "Я, конечно,  пошлю твое обращение,  а  там  как  они
решат". -- "А они не имеют права решать! Они обязаны публиковать".
     "Ваши" (сендеровы-гинзбурги, сванидзе-попцовы), "ваши" виноваты.
     "Себе во благо обращу дурное".
     Но  дурное  не  просто  позволяет обращать  себя во  благо: меня лишили
работы  "в связи с прекращением финансирования"  моих  работ:  дурное  велит
финансировать  преступников,   "ученых",   коммунистов,   демократов,  ловко
устроившихся в сегодняшнем  уголовно-демократическом обществе,  но только не
меня.
     Кстати, сообщаю дагестанцам, наивно  полагающим,  что  я депутат  то ли
народного собрания, то ли Госдумы, что  правительство создало специально для
меня некий институт,  директором которого  я все  эти  годы  являюсь, что  я
занимаю  некий  пост то  ли в Совмине, то  ли в администрации города:  после
возвращения  в  Дагестан  из  ссылки  25  декабря  1988 года  я  работал  на
оплачиваемой  должности  только три  года  -- 94-й,  95-й,  96-й  -- старшим
научным    сотрудником    Института   социально-экономических   исследований
дагестанского  отделения Российской  Академии  наук.  Из чего следует, что в
течение семи  лет: в годы  1989, 90-й,  91-й, 92-й,  93-й,  97-й, 98-й Вазиф
Мейланов дарил своими объяснениями, предостережениями и предложениями народы
Дагестана и России бесплатно.
     В 94-м году я сообразил, что долго мне  платить  не  будут, и решил сам
себя профинансировать, 3 июля 1995 года  я подал в  Верховный суд  Дагестана
иск   к  Российской   федерации  по   возмещению  вреда,   причиненного  мне
коммунистическим советским союзом -- содержанием в тюремной камере в течение
семи с половиной  лет. Пятнадцатого апреля 1997 года  Верховный суд  выносит
решение  возместить  мне  ущерб суммой  в  377 миллионов  рублей.  Пока я не
получил ни рубля.
     Я  тогда  решаю  по-другому  себя  финансировать  --  продаю  квартиру,
рассчитывая, что государство исполнит решение суда -- заплатит  мне, и тогда
я  опять куплю квартиру. Но дурное не дремлет  -- оно уже неплохо проникло в
государство: государство мне не платит (уже более 1,5 лет) денег, на которые
я рассчитывал. Сегодня, 11 ноября 1998-го года, я получил извещение Верхсуда
России об  отмене решения Верхсуда  Дагестана по моему иску  и о направлении
дела на новое рассмотрение. Я остаюсь без  квартиры и без денег. Меня это не
удивляет. Мою семью тоже.
     С согласия жены я начинаю издавать книгу.
     Она пред вами.

     ------------

     Тексты,  собранные  в этой книжке не просто слова, а действия, ценность
которых еще  и в том, что они совершались в то время. Они и должны сохранить
отпечаток того времени, потому я привожу их, практически, без изменений.
     Время  превратило  тексты  моих  выступлений  в  документы.  Их  особая
доказательная сила в том, что все в них сказанное сказано до событий .

     Чтобы  дать понять  читателю каковы моральные принципы,  на  которых  я
стоял  и стою, я помещаю  в  конце этой  книги некоторые материалы из  моего
Личного  дела заключенного, Следственного дела, несколько моих писем и писем
ко мне.

     Выражаю  благодарность всем,  кто  помогал  мне в издании  этой  книги:
Абдуразаку  Мирзабекову,  Багомеду  Багомедову,  Ахияду   Идрисову,   Давуду
Зулумханову, Татьяне Курбановой, Юлии Халиловой.


     14 ноября 1998 года.


        ПРЕДИСЛОВИЕ К РАБОТЕ
     "РАЗОРУЖЕНИЕ И УГОЛОВНЫЕ КОДЕКСЫ"*
     Работа "Разоружение и уголовные кодексы" -- первая из написанных мною в
Чистопольской тюрьме, я написал ее в марте 1983-го.
     Моей философии истории неприемлема сама идея объективного политического
прогноза  --  я  не  угадываю,  а  способствую. "Разоружением  и  уголовными
кодексами" я не угадал, а способствовал тому повороту истории, свидетелями и
участниками  которого  мы  являемся.  Эту  работу  читали  не  только узники
Чистопольской  тюрьмы (на  прогулках  я  перекинул ее  Щаранскому и  Порешу,
Никлусу  и  Калиниченко,  а  в  камере  давал  читать  Ельчину,  Некипелову,
Новосельцеву,  Ривкину,  Цалитису) -- ее читала  и правящая верхушка страны.
Владимир Ельчин говорил  мне: "Вазиф, зачем  Вы даете понять, как Вы  опасны
им?  Ведь они Вас  уничтожат!" Зачем? Из тюрьмы, из камеры я  возвращал миру
его истинное  мерило -- человека, я лишал  их уверенности  в себе, моральной
силы,  волевого настроя:  на  десяти  страничках  повергались  уже  и  новые
псевдообоснования их внешней и внутренней политик, всей советской жизни.
     Через всю работу я провожу одну мысль: главным источником напряженности
в мире  является  внутренняя жизнь советского  союза. Доводя мысль до  числа
(как я это называю),  я формулирую -"Бороться  за мир -- значит бороться  за
отмену статей 70, 190-1  и 64  УК РСФСР  и  соответствующих статей уголовных
кодексов союзных республик".
     Центральное рассуждение  работы  применимо  и к  сегодняшним проблемам,
например, к  вопросу о суверенитете:  ситуация в стране  (или  в республике)
определяется  ее  внутренним устройством,  ее внутренними  законами, образом
мыслей  народа, уровнем душ, уровнем  отношений между  людьми.  Если внешние
условия мешают нам становиться лучше, то есть смысл думать о внешнем статусе
общества. Но, как  советскому союзу не внешний  мир мешал становиться  лучше
(наоборот, чем  только  мог подвигал  его  в сторону человеческого),  так  и
сегодня не  Россия  мешает Дагестану устроиться по-человечески, а внутреннее
устройство  Дагестана, ложные  моральные установки  людей, порочные понятия,
порочные подходы...
     Нужно  мужество,  чтобы  политические  проблемы  решать  в политической
плоскости,  а не  уходить от опасностей  политической  борьбы в национальную
плоскость.
     Большевики,   взяв   за   основу  понятие  класса,   укоренили  сначала
отчуждение,  а затем  и  сословную (классовую) ненависть. Националисты, беря
основным понятием нацию, порождают отчуждение наций  друг от друга, за этим,
неизбежно, придут и ненависть, и кровь.
     Что   же  спасет,  что  может  спасти?  Только  идея  человека,  только
личностный  (а  не  классовый,  а  не  национальный)  подход к  человеку,  к
личности. Только создание в обществе демократических  структур, безразличных
к  национальному  признаку.  Только  повышение  уровня  души,  благородства,
человечности.
     До  недавнего времени  я ставил  главной задачей преодоление партийного
мышления,  сегодня  я  отдаю  приоритет   задаче  преодоления  национального
мышления. Только решение этой последней не даст нам из болезни социальной --
социализма -- впасть в болезнь национальную -- нацизм.
     Центральным, основным, главным  и единственным  понятием  человеческого
общества может и должно быть только понятие человека, личности -- не класса,
не нации, не народа, не коллектива.
     Мне дорог человек  любой нации, я не о его национальности думаю, говоря
с ним, а о его личных достоинствах.

     11 ноября 1990 года.












        ЛОЖНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
     К чИТАТЕЛЯМ
     "Другое небо", No1, 20 августа 1991 года.

     Я назвал газету "Другое небо": считаю я, что нам мало сменить экономику
и политику:  нам надо сменить мораль, другими глазами увидеть мир, мы должны
начать жить под другим небом, в другом  мире. Демократия --  это умение, это
правила жизни с не такими, как  ты, с не по-твоему думающими, с не по-твоему
верящими. Тоталитаризм -- это умение, это правила жизни только с такими, как
ты, в то же, во что и ты, верящими,  так же, как и ты, думающими. Демократия
-- человечный, честный, глубокий, ненасильственный мир, другое небо.
     Сила в  демократических государствах применяется  только против людей и
организаций применяющих насилие. Эта  правая сила, поддерживаемая обществом,
и обеспечивает устойчивость демократии.
     Союз жил во лжи и насилии 74 года. Сейчас государственное насилие снято
--  так  на  смену ему  идет  насилие людей  и  организаций, которых 70  лет
убеждали  насилием  и  страхом  и  которые сегодня  сами  пытаются  убеждать
насилием и страхом  (потому  что никак  иначе они убеждать не умеют). Против
людей и  организаций, сегодня действующих насилием и страхом, нужно вставать
всем обществом, нужно выходить на массовые демонстрации протеста и осуждения
этих  людей.  Если бы  насильственные  методы  большевиков  были  отвергнуты
народом в самом  начале, то не было бы позора  жизни  в империи страха. Надо
глядеть не на провозглашаемые цели (большевики тоже обещали рай на земле), а
на средства их достижения: если новые учителя опять строят "самый правильный
и самый нравственный  мир" насилием и страхом,  то долой таких учителей, они
не учителя, а уголовники, как не учителями, а уголовниками были вдохновенные
и  бескорыстные большевики. Сила должна применяться только против насилия, и
против насилия она обязана применяться. Иначе разрушится общество.
     В "Другом  небе" я собираюсь осуществить  программу,  намеченную мною в
обращении к читателям в 1-м номере "Взгляда", но в своей газете у меня будет
еще и возможность  публикации моих статей,  вышедших за рубежом и материалов
из моего архива.

        ЗАМЕТКИ ОБ УКАЗЕ ОТ 8 АПРЕЛЯ 1989 ГОДА
     "Другое небо", No1, 20 августа 1991 года.

     Эта статья была  написана  18 мая 1989 года, через пять  месяцев  после
моего  возвращения  в Дагестан  из якутской ссылки, напечатана  в  парижской
газете "Русская мысль" и передана по радио "Свобода".

     В  то время компартия  пыталась удушить свободу  слова статьями 7  и 11
указа  от 8 апреля 1989 года -- по содержанию равными статьям 70 и 190-1  УК
РСФСР.  Угроза  нового  витка несвободы была более  чем  реальна.  Да,  пока
компартия была в  силе,  пока  она  насильственно  удерживала в своих  руках
четыре власти,  я главным  направлением  своей  деятельности  считал идейную
борьбу с коммунистической идеей,  с  коммунистической  организацией. Сегодня
коммунистическая  идея  рухнула,  обком  доживает   последние  дни,  месяцы,
недалеко время,  когда компартия сменит свое название (нелепость его уже для
всех  очевидна).  "Дагправда" и  обком, пытающиеся делать вид,  что твердыня
партии  неколебима,  уже  никого  не  обманут, ибо  не  обманываются и  сами
относительно своего будущего.
     Я не отказываюсь ни от  одной буковки своей статьи, но сегодня ситуация
изменилась -- и  благодаря этой статье  тоже. Противник побежден  -- и  я не
ставлю целью его унизить, оскорбить, тем паче, уничтожить. Этим, наверное, и
отличаюсь от большевиков-ленинцев.  Я  ценю  китайскую  мудрость  --  "самая
прочная победа та, в которой нет  побежденных": давайте считать, что не одни
люди   победили   других,  а  что   победила   истина,  победили  честность,
благородство, человеческое достоинство --  все  то, что ни в грош не ставила
мораль "нового мира".
     В этом  смысле побежденных  нет,  ибо быть  побежденным  истиной,  т е.
обретшим  истину  --  не  поражение,  а  победа.  Прозрение  не  может  быть
поражением.  Я  воевал  против ложной, расчеловечивающей  идеи, а  не против
людей. Сегодняшним и вчерашним коммунистам необходимо помочь сойти с позиции
всемирных  учителей  (а сходить  не  хочется  --  вчерашние наши  коммунисты
непререкаемым  тоном  учат,  опять  учат  нас...  демократии),  вернуться  в
человечество, обрести новый смысл жизни.
     Да, я  считаю,  что суд над компартией, над коммунистической идеологией
необходим. Но я  призываю к суду, а не к расправе. Закон только тогда закон,
когда  он  применим  и применяем  ко  всем.  Суд над коммунистической  идеей
очистит   страну  от  болезни   коммунизма,  предотвратит  попытки  создания
тоталитарных  режимов  с другой  идеологической начинкой, станет исполнением
закона над уголовно  преступными иерархами компартии. Людям,  не совершавшим
уголовных преступлений, нечего бояться Нового Нюрнберга.
     Главная идея  статьи  --  ограниченность прав любого  коллектива, любой
общины.  Фатхула  Джамалов любит  разглагольствовать об  охлократии  (власти
толпы),  выставляя  себя  чуть ли  не борцом  с  охлократией. На деле  ж, Ф.
Джамалов --  охлократ,  по-большевистски прикидывающий за кем  сегодня сила,
по-большевистски  разжигающий  низменные  инстинкты толпы,  по-большевистски
цинично ставящий  под удар  не  понимающую своего  интереса  толпу, льстящий
толпе,  угодничающий  перед толпой,  говорящий  не истину, а  желаемое  быть
услышанным.  Сегодня большевик Ф.  Джамалов разжигает  у  толпы  ненависть к
коммунистам  точно  так  же,  как коммунисты  разжигали  ненависть  толпы  к
предпринимателям, дворянам, интеллигенции. Большевики ведь обманывали народ,
помимо  всего  прочего,  еще  и тем,  что льстили  толпе,  льстили "рабочему
классу" и "крестьянству" -- нарекали их авангардом общества, гегемонами его.
Задуренное  коммунистической  ложью  и  уверениями  в  том,  что оно  "самое
передовое",  общество до  недавнего  времени  не слушало голоса тех,  кто не
льстил ему, а говорил правду. С большевизмом потерпела крах идея примитивной
афинской демократии, власти толпы, власти низов. Вывод из 2,5 тысячелетней и
74-летней истории:  толпу превращает в  гражданское  общество умение слушать
всех -- умение оценить правоту одного -- идущего против всех. 

     ***

     Афинская  демократия не знала границ. Русское народопоклонство не знало
границ. Пресмыкательство интеллектуалов мира перед большевистским  принципом
большинства не знало границ.
     А  давайте  зад