ю кехлеровых. Не месть движет и двигала мною до  ареста и в тюрьме,
а страсть вернуть эту страну и этот народ в человечество. Месть не созидает.
А вот  суд,  имеющий  целью разобраться в происшедшем, быть  человечным  и с
преступниками,  выслушать, понять и  воздать им за преступления против самой
идеи человека, -- такой суд созидает. Такой суд создал Новую Германию.
     Да, во мне нет чувства мести, но это не значит, что я прощаю. Это всего
лишь значит, что  Я НЕ ПРОЩАЮ НЕ ИЗ ЧУВСТВА МЕСТИ. Народ состоит не из одних
кехлеровых,   тельпизовых,  ибрагимовых,   джарулаевых,  григорьевых.  Народ
состоит  и из терпящих  бедствие рабочих, землепашцев, из  стариков, юношей,
девушек.  Этому  народу я хочу  не отомстить, а помочь.  Я  не  прощаю и  из
желания  не  допустить  новых  преступлений  государства  --  против  только
начавших жить, против тех, что  начнут. Я стремлюсь продолжить  человеческую
историю на бесконечность ("Из первых рук").
     Это коммунисты  на всех политзанятиях внушали дагестанцам: Мейланов нас
ненавидит из  чувства  мести. Это  Д. Халидов и  М.-Р.  Магомедов  год назад
говорили мне,  что  моя  непримиримость -- "синдром  большевизма";  т.  е. я
непримирим, потому что, как большевики, долго  сидел в тюрьме  и оттого всех
ненавижу.  Это обыватели говорили  (и говорят еще): "Мейланов?  Но  ведь его
взгляды, наверное, деформированы  обидой на общество, несправедливо с
ним обошедшееся?". Неверно все это. А бедный Гисцев упрекает меня за то, что
это неверно, за то, что коммунисты оказались неправы.
     Я и в тюрьме, я и голодая, не думал о мести -- читайте "Из первых рук".
     О моем требовании Нюрнбергского Суда над советским государством. Больше
года тому назад Гаджи Абашилов,  не называя прямо моего имени, обвинил  меня
чуть ли не в том, что я хочу повесить членов политбюро и развеять над землей
прах Горбачева. Уже тогда в дискуссии, завязавшейся после одного из митингов
в Вейнеровском парке, я объяснил Абашилову, что ничего подобного я не только
не предлагал, но и, по логике, не мог предлагать.  Я сказал ему: "На будущем
процессе  я буду обвинителем -- не судьей. Не  я буду  выносить приговоры, и
уж, наверное,  среди них не будет  смертных приговоров. Я изложу факты, а уж
судить... я согласен, чтобы в судьях был даже кто-нибудь из рядовых, честных
коммунистов.  Мне важно, чтобы был сам  суд.  Чтобы  преступления партийного
государства перед  личностью были осуждены  юридическим,  а  не литературным
судом. В исследовании и осуждении, а не в жестокости приговоров, моя идея".
     Гисцев пишет: "Механизм нового (перестройка) в нашей стране  состоял не
в том,  что вначале  некто (Мейланов, Цалитис, Сахаров) шли в ногу, а в том,
что три генсека шагнули  в гроб в  течение трех лет". Прекрасно! То есть, не
диссиденты инициаторы изменений в  обществе,  не то, что я  в  восьмидесятом
вышел на площадь и  пять лет  до Горбачева, и  два с половиной  года при нем
отказывался исправляться принудительный трудом, несмотря на перевод в тюрьму
и  морение  голодом,  а просто  три  старца  умерли  подряд,  открыв  дорогу
генсеку-преобразователю,  это  он, генсек, инициатор изменений, это  он,  по
доброй воле, заговорил о демократии,  это "партия и ее генеральный секретарь
инициаторы перестройки". А Вы напишите, "А. Г.", все это в "Правду", там Вас
поймут  (и  "диалектику природы",  и  Ваше коммунистическое принижение "роли
личности  в  истории").  Ну, а  у  меня иной взгляд на историю -- далекий от
взглядов газеты "Правда" и совпавшего с нею Гисцева.
     Гисцев  пишет,  что  я  не  победитель,  потому  что  "до  сих  пор  не
реабилитирован". Я  знаю,  что  Вы,  А.Г., добивались  и  добились  от  КПСС
реабилитации. И  эти Ваши  домогательства я считаю Вашим поражением: чего Вы
без конца просите  их оправдать Вас?  Это унизительно  и  обессмысливает все
Ваши филиппики против КПСС.
     Моя  позиция  иная:  я  требую  суда  над  судом,   над  компартией   и
государством.  Мне -- компенсацией  за  девять лет заключения  --  не  нужна
бумажка о том, что я был прав.  Я и без  них  это знаю. А вот  они,  похоже,
сами, без моего  на  то согласия, собираются меня реабилитировать. С чего бы
это?  Да с того, что  эта бумажка  не мне, а им  нужна: они  ею  себя  хотят
реабилитировать. Я не помогаю им в этом, и в этой своей неуступчивости  тоже
вижу одну из своих побед.
     Ослепленный   ненавистью   тем   большей,  чем  на   большие  моральные
компромиссы  он  идет,  личной обидой, желанием отомстить всем и вся, Гисцев
допускает знаменательную (по  Фрейду) ошибку  в цитировании меня: "Я  устоял
против мести и тем изменил мир".  Перечтите мое Предисловие, бедный человек,
там вместо слова "мести" стоит  слово "насилия": "Я  устоял против насилия и
тем изменил мир". Но теперь, смеясь над Вашим текстом,  я говорю: "Вы правы,
правы: я устоял и против мести".
     Гисцев  пишет: "Так  и  хочется  охладить "победителя"-всепрощенца:  не
победил он (Вазиф). Его тюремщики из КПСС--КГБ остались на  своих местах". Я
сказал в "Из первых рук" в чем  я вижу  свою  победу:  я не уступил насилию.
Семь с половиной лет государство пыталось заставить меня работать ("стать на
путь исправления"). Как пыталось? Морило  голодом. Не месяц, не два, не год,
не два -- семь с половиной лет. В бесчисленных постановлениях на помещение в
карцер одна и та же фраза: "Мейланов сознательно  не желает исправляться". Я
выстоял, внешнее воздействие  оказалось  не  властно  над моей  душой. Это я
считаю победой.
     Однако Вы  знаменательно  проговорились:  "Так и  хочется  охладить..."
"Мейланова  надо  охладить",  -- решали в 80-м  прокурор  Кехлеров  и  судья
Тельпизов, "Мейланова надо охладить", --  приказывали прапорщикам майор Осин
в лагере и капитан Чурбанов в тюрьме, "Так и хочется охладить победителя  --
Мейланова", --  выскакивает у пособника тюремщиков необольшевика Гисцева. Вы
с  осиными,  чурбановыми, кехлеровыми  не  случайно  совпали.  У вас  эмоция
большевистская,  мышление   большевистское,  ВЫ  ПРОТИВ  БОЛЬШЕВИЗМА  ВОЮЕТЕ
ПО-БОЛЬШЕВИСТСКИ И, ТЕМ  САМЫМ,  ВОЮЕТЕ  НЕ  ПРОТИВ,  А ЗА.  Гисцев,  как  я
понимаю, указывает мне еще одно поле для побед: кехлеровы еще не заменены...
кем? Гисцевыми, что ли? Чтобы было кем заменять и чтобы было кому голосовать
за  замену  их  другими  людьми,  надо  изменить  общественное  сознание,  а
изменение  общественного сознания идет непросто  еще и  потому, что  гисцевы
своей ненавистью укрепляют  большевистские структуры сознания. Антикоммунист
еще не значит -- человек. И об этом тоже написано в "Из  первых рук". Гитлер
тоже был антикоммунистом, Гамсахурдиа тоже антикоммунист. Это не сегодняшняя
мысль: я писал об этом в тюрьме. Навиделся я и там бесплодных ненавидетелей,
подобных Вам. Они ненавидели и работали, а я не ненавидел и не работал.
     Да, Нюрнбергский Суд необходим, он необходим  для суда  над внесенной в
мир большевиками философией ненависти, философии, исповедуемой и Кехлеровым,
и  Гисцевым, и  Лениным, и  Гитлером, и  Гамсахурдиа, и Васильевым.  Я  хочу
пустить на слом машину, штампующую не только кехлеровых, но и гисцевых.
     Вы сходитесь с большевиками  в одной важной,  глубинной черте:  и Вы, и
они ставите  целью понижение уровня мысли и души до  своего  уровня.  Так  и
хочется и Вам, и коммунистам охладить  тех, кто выше  Вас и душой, и умом. Я
указал на эту  глубинную сущность коммунизма  еще в 1977 году в своей работе
"Заметки  на  полях  советских  газет".  Я писал,  что глубинным  источником
коммунистической  (гисцевской) психологии является всегда  присутствующее  в
низменных  душах стремление  к  равенству, стремление, над которым издевался
еще Гераклит: "Дураки эфесцы,  изгоняющие своих лучших  из  города,  говоря:
"Пусть  не  будет среди  нас  лучших!"  Таким  же  понизителем  уровня мысли
являетесь и Вы. Это Вы, Гисцев, говорили мне, что мои тексты  слишком трудны
для  дагестанцев и что это Вы,  Гисцев, должны давать их  Дагестану в  своем
упрощенно-сниженном переложении. Я  объяснял  Вам: среди  жителей  Дагестана
найдется  много  людей  глубже Вас поймущих мои тексты  -- себе же я  ставлю
задачу писать так, чтобы  написанное нравилось мне. Подчеркну  еще раз  свою
мысль: гисцевы,  стремящиеся понизить уровень морали до своего уровня, будут
всегда,  надо  только   их   правильно   квалифицировать:  это   завистники,
ненавидящие  лучших  большевистской  ненавистью  низов,  это низы,  желающие
сегодня повторить программу  большевиков: "низы сделать верхами",  это низы,
пытающиеся превзойти талант и культуру верхов большевистским психологическим
соблазнением обывателя  ненавистью:  обывателю ненависть доставляет  чувство
превосходства:  "тот,  кого я ругаю, значит,  уже так  плох, что,  вот, даже
ненависти моей заслуживает,  а я, выходит,  много лучше него". Вы большевик,
Гисцев,  никуда Вам от этого не деться: Вы до кости отравлены большевистской
моралью ненависти, большевистской моралью усреднения, большевистской эмоцией
разрушения.  ВАША КАРТА БИТА, ИБО БИТА  БОЛЬШЕВИСТСКАЯ  КАРТА. Провидя таких
как  Вы,  я писал в "Говорю с коммунистами" ("Из  первых  рук"): "Откуда  же
взялись инстинкты? От многовекового насилия над народом, от приучения народа
к насилию, как к аргументу -- с  одной стороны, и  к  тлеющей, ждущей своего
часа  животной  ненависти  -- с  другой.  Ненависти, ждущей в  свою  очередь
применить тот же аргумент насилия к самим насильникам". Это про Вас, Гисцев,
я писал в тюрьме 8  лет назад. Как  видите,  мои восьмилетней давности мысли
двумя  годами  задержки  в  публикации  не  потеряли  ни  в свежести,  ни  в
актуальности. Нюрнбергский Суд мне нужен для суда над машиной, воспитывающей
и  кехлеровых, и рвущихся их заменить  собою,  расчеловеченных  кехлеровыми,
гисцевых.
     "И  потому-то нужен "Нюрнберг", а  не христианские постулаты", -- пишет
Гисцев.  Но   Нюрнберг  был   не  личной   местью  пострадавших,  а  защитой
общечеловеческих  моральных,  в  том  числе   и  христианских,   постулатов.
Отступников  от  моральных  заповедей  человечества судили --  без  гнева  и
пристрастия -- люди, сами от фашизма не пострадавшие. Присяга приносилась на
Библии  и  Евангелии,  а могла бы приноситься  и  на  Коране.  Нюрнберг  был
торжеством божественной морали над мстительными ничтожествами, готовыми весь
мир спалить из-за обиды на собственную ничтожность.
     Нюрнберг  весь пронизан христианством.  Вы противопоставляете  Нюрнберг
христианству,  а  они  неразделимы.  И дело даже не  в  том,  что судьи были
верующими христианами, с самим христианством все не так просто, как Вы себе,
понаслышке, представляете. Не такое уж оно и  всепрощающее. Вы-то материалов
Нюрнбергского процесса не читали  (как не читали вообще ничего  и ни над чем
самостоятельно   не  думали:  кормитесь  услышанными  с  пятое   на  десятое
радиопередачами "Свободы",  как  коммунисты  кормятся из  газет  "Правда"  и
"Советская  Россия"  --  модус жизни у  Вас одинаков:  собственные мозги  не
включены). А на Нюрнбергском процессе  главные военные  преступники пытались
взывать к христианскому милосердию, но ни одна религия мира не  отказывается
от суда, от деления жизни  на светскую и духовную, от деления  на Кесарево и
Богово. Земной суд  им и воздал, ничуть не противореча  ни  христианству, ни
иудаизму, ни исламу, ни Возрожденческой философии гуманизма.
     Я  прочитал семитомник материалов  Нюрнбергского процесса лет  двадцать
тому  назад.  Речи  главных обвинителей от  США,  Англии, Франции  и реплики
Председательствующего     поразили    меня     спокойствием,    вежливостью,
жизнерадостностью, глубоким проникновением в самую суть фашизма.  Рассказы о
чудовищных преступлениях выслушивались с волнением, но без гнева,  отношение
к обвиняемым было неизменно вежливым, без тени предопределенности приговора.
Суд  удовлетворил   все  просьбы  обвиняемых.  Эта   высокая  мягкость,  это
соблюдение  судьями самим  себе назначенных  моральных  норм демонстрировали
бесконечную   уверенность  в  торжестве   человечности  над   бесчеловечием.
Нюрнбергский  Суд   был   явленным  всему   миру   торжеством  культуры  над
бескультурьем, цивилизованности над  дикостью, воспитанности над хамством. Я
думаю, что уже  эта приподнято-ренессансная атмосфера  Суда,  в каждом слове
судей и обвинителей которого сквозила  вера в  человека и в торжество правил
доброжелательности,  порядочности,  честности,  благородства,  --  уже   эта
атмосфера сломила  обвиняемых: в человечности международного  трибунала  они
увидели всю  меру своей расчеловеченности. И своей обреченности. Думаю,  они
поняли,  что  этот суд  был  воистину  Высоким  Судом,  их  судили  Шекспир,
Сервантес,  Толстой,  Достоевский, Лермонтов...  их судила  вся человеческая
история, вся человеческая культура. И, пожалуй, поскольку они были в детстве
верующими христианами,  они восприняли этот суд  и Божьим Судом над  ними. Я
думаю,  что в зале  Нюрнбергского  Суда  они увидели тот добрый, человечный,
полный  улыбок  и человеческого  расположения, СВОБОДНЫЙ  человеческий  мир,
который они у себя в стране  разрушили, и поняли, что нет, не должно быть им
прощения. Я думаю, что в сердце своем они осудили и приговорили себя сами.
       К такому-то  Нюрнбергскому  Суду  я и  зову:  к суду человечности над
бесчеловечием.
     Вы  зовете  к  суду  ненависти  над  ненавистниками.  Вы  зовете  не  к
Нюрнбергскому Суду, а к судам 1938-го года. Вы разжигаете ту  же ненависть в
толпе, какую  в ней разжигали большевики. И тут, как и во всем остальном, мы
с Вами  не сходимся. Вы зря думаете, что мои взгляды Вам хоть чем-то близки.
Они не могут быть Вам близки, ибо Вы  их не понимаете. Вы человек  иной,  не
культуры  даже,  а  большевистской  субкультуры  ненависти.  Вы хотите  быть
самым-самым ненавидетелем большевиков, и Вы  никогда  не  поймете,  что  эта
ненависть делает Вас человеком той же, что и большевики, природы. Это Ленин,
это  Троцкий,  это  Сталин  говорили  и писали: "Тот не  большевик,  кто  не
ненавидит тех-то и тех-то и тех-то..." То же большевистское слово  ненависти
несет нам  Гисцев:  "Тот не демократ, кто  не мстит  коммунистам,  гэбистам,
тюремщикам".
     Гисцев выражает свое презрение к Иисусу, к "Иисусу". И опять попадает в
одну  компанию  с  фашистами  и  коммунистами:  и те,  и  другие  выказывали
презрение к христианской морали.
     У  меня есть расхождения  с Христом, но есть и постулаты, на которых мы
сходимся: я никогда не отзовусь пренебрежительно о человеке, который за идею
"зло не победить злом" пошел на смерть.
     Исповедующие философию  ненависти фашисты,  коммунисты  и  необольшевик
Гисцев -- логикой вещей сошлись в ненависти к Иисусу.
     Читаю бессвязный  бред обиженного  человека и  смеюсь:  Иисус,  Платон,
Мейланов,  Цветаева, Ахматова --  Гисцев  в ужасе от компании,  в которую  я
попал. Ладно, пусть мне будет хуже, но от этих моих приятелей не откажусь ни
за что.  Гисцев  и  тут совпал с большевиками-гэбистами.  Вспоминаю, как  во
время одного из допросов кровавый шут полковник КГБ Зайдиев спрашивает меня:
"Мейланов! Ведь  Вы один! Ну, кто,  кто Ваши единомышленники?"  -- "Как  это
кто? -- отвечаю я, -- Бунин, Ходасевич, Короленко, Пастернак..." --  "Бунин?
Ходасевич?  Так  они же осуждены  народом!" -- в ужасе вскрикивает  клоун  в
мундире, я хохочу  в ответ.  Гисцев... --  трагическое  дитя  неустоявшегося
времени.

     Февраль 1991 года.


        ПОДРОБНОСТИ ДЕЛА ГИСЦЕВА
     "Новое дело", No38, 21 октября 1994 года.

     В настоящей  заметке  я излагаю  точку зрения  только  одной стороны --
обвиняемого, поскольку сам ом изложить ее не может -- сидит тюрьме.
     12 октября этого  года  нарядом милиции Ленинского РОВД Махачкалы  была
взломана  дверь  офиса  общественной  организации  "Русская  община"  (а  не
квартиры  Гисцева,  как  сообщалось  в  предыдущем  номере  "Нового дела") и
арестован  находившийся  в  этом  помещении сопредседатель  "Русской общины"
Александр Гисцев.
     Обвинение,  ему  предъявленное,  как  это  часто  делалось  при прежнем
режиме,  формально никак не  связано с его  общественной  деятельностью,  он
обвиняется  в   нанесении   телесных   повреждений   председателю   садового
товарищества "Монтажник" Т. Т. Алигишиеву (часть 1 ст. 109 УК РФ).
     Суть дела в изложении жены  арестованного, Евдокии Васильевны  Туровой,
такова. Председатель садового  товарищества  был избран председателем  на  1
год, но вот уже 3 года не отчитывается ни о проделанной работе, ни о расходе
денежных средств,  у  членов садового  товарищества масса претензий к  нему.
Группа садоводов решилась провести собрание товарищества "Монтажник" с целью
переизбрания председателя и попросила Гисцева напечатать объявление о созыве
собрания,  Гисцев  поручение  выполнил   и  объявления  расклеил.  Расклейка
объявлений о собрании садоводов и послужила причиной нападения Т. Алигишиева
на  Гисцева 25  мая  нынешнего  года,  "Алигишиев  кинулся драться  и душить
Гисцева, грозился его убить". Гисцев написал о происшедшем в Ленинский РОВД,
милиция   проявила  выдержку   и  хладнокровие,   26   мая  Алигишиев  вновь
спровоцировал  драку  и  грозился  убить Гисцева, а 27  мая он, вооружившись
металлической трубой, подкараулил Гисцева у его дачи и напал на него. Гисцев
защищался шваброй  и  детской садовой  лопаточкой.  Оба получили  травмы, но
Алигишиев первым подал в суд, и  объект нападения -- Гисцев -- превратился в
преступника, а Алигишиев в пострадавшего (судя по  актам судмедэкспертизы, у
него сломана ключица).
     Назначенный на 19 июня  суд  не  состоялся, т. к. на суд  не явились ни
истец  (Алигишиев),  ни  ответчик (Гисцев). Гисцев в заявлении суду объяснил
свой отказ от  участия  в  суде  уверенностью в том,  что  дагестанский  суд
подойдет  к  его делу предвзято  (ибо уже подошел  предвзято,  выставив  его
обвиняемым). Судья Ш. Гаджиев отреагировал на заявление Гисцева эмоционально
--  вынес решение  об  изменении  меры пресечения  с подписки о  невыезде на
заключение под стражу. Более трех месяцев арест не производился, наконец, 12
октября арест со взломом состоялся.
     Жена  Гисцева  связывает этот шаг  дремлющего  правосудия  с  недавними
заявлениями "Русской  общины" правительству  Дагестана,  в которых  "Русская
община"  предлагает заключать  договоры о продаже квартир  одиноких  русских
стариков с санкции "Русской общины",  как  некой гарантии того, что одинокие
старики не будут обобраны.
     18 октября  я, по совету и.о. Прокурора Ленинского района Махачкалы  М.
Оруджева, обратился к председателю Верховного суда Дагестана А. С. Омарову с
предложением  изменить  Гисцеву  меру  пресечения  с  ареста  на подписку  о
невыезде. Омаров заявления  не  принял: "Ни Верховный  суд,  ни  Прокуратура
Дагестана не имеют права принимать решения об изменении меры пресечения," --
"Почему ж  тогда Прокуратура  России и Мосгорсуд  рассматривали заявления об
изменении меры пресечения  для Мавроди (хотя и направили их в конечном счете
в  райнарсуд Москвы)?"  --  "Понимаете, не  все  то, что делают  они, должны
делать мы", --"Понимаю. Вот вы возьмите заявление и сделайте не как они".
     Не  взял  Омаров  заявления.  Судебная  система  эпохи  реформ:  высшая
судебная власть бежит от ответственности, низшая творит произвол.
     Однако  Омаров при  мне позвонил  председателю  Ленинского  райнарсуда:
"Ибрам Зейдуллаевич, что ж вы Гисцева арестовали до суда? Ведь обвиняется он
не по тяжелой статье. У вас ведь люди,  обвиняемые  по 145-й (грабеж), 146-й
(разбой), отпускаются  с  подпиской  о  невыезде  и  бегают,  скрываются  от
правосудия,  а  пожилого  человека,  имеющего  в  городе   постоянное  место
жительства, семью,  вы  арестовываете.  Я  бы  на вашем  месте  ни за что не
допустил досудебного ареста Гисцева..." и т.д.