х,  характерные  для   популярной  научной   литературы.   Это
изложение утверждений и  доказательств в  терминах обыденного  сознания не в
ущерб ясности утверждений и строгости доказательств.

        СчИТАЕТСЯ УНИЗИТЕЛЬНЫМ СОТРУДНИчАТЬ
     С ВЛАСТЯМИ
     Считается  унизительным  сотрудничать с  властями,  особенно с органами
правопорядка.  В  одной из  передач  радио "Свобода" писатель Войнович, а  в
других  передачах  журналисты  Никитинский,  Сараскина  и  т.д.  говорили  о
невозможности  для  интеллигенции   сотрудничества   с  какой-либо  властью.
Вспоминается известный рассказ Достоевского о  том, как на его вопрос своему
знакомому: "Если бы вы знали, что в известном вам доме готовят  бомбы, вы бы
заявили в  полицию?" -- тот ответил: "Нет..."  -- "Вот и я бы не  заявил. Но
ведь это  ужасно!" Достоевский ситуацию считал  ужасной, а нынешние идеологи
демократии  считают  ее  единственно-возможной  для  интеллигента-демократа.
Положение губительное для  общества, ибо если  общество не поддерживает тех,
кто  сегодня в России обеспечивает порядок, то  и демократического порядка и
демократической законности не будет, а значит не будет и демократии.
     Трудность  сегодня  еще и  в том,  что режим был тоталитарным.  А total
значит всеобщий, т.е. развращение  народа было всеобщим,  развращена была  и
духовная  элита общества  (т.е.  то,  что  общество  считало своей  духовной
элитой):  несостоятельны   оказались  советские   академики,  несостоятельны
оказались   советские   писатели  и   поэты,   несостоятельны   оказались  и
политические  проходимцы  называвшие и называющие  себя демократами.  Ничего
страшного:  демократия  --  это не статика, а динамика.  Плохие демократы не
уничтожают идею демократии, ибо  идея  демократии в  смене плохих демократов
лучшими.

        КТО ЛУчШИЕ?
     И здесь я перехожу к другой  идее связанной с предыдущей: а кто лучшие?
Достоевский считал, что нация создается, определяется теми, кого она считает
лучшими.  Мысль  абсолютно верная, хотя сам Достоесский определял  лучших до
смешного неверно. У нас -- и в Дагестане и в России -- беда, на мой  взгляд,
в  том,  что зависимые, запуганные или  искренне заблуждающиеся  журналисты,
писатели и  музыканты  неверно определяют лучших и губят общество  тем,  что
дают ему неверные ориентиры.
     Сегодня не работает важнейший для общества институт выделения лучших.

        ИДЕЯ НЕ ПОПАЛА НА УЛИЦУ
     Достоевский  говорил о  бедах  того,  что он  называл  "идея попала  на
улицу". А у нас сегодня, на мой взгляд, беда в том, что идея  не попала и не
попадает на улицу.

        ВСЕ УПИРАЕТСЯ В СОЗНАНИЕ
     Ведь уже сегодня Жириновский получил возможность говорить  от имени  12
миллионов  избирателей.  Значит, дело не в  сильной президентской власти, не
только, а сегодня и не столько в ней, сколько в  умах миллионов растерянных,
напуганных, потерявших жизненные ориентиры людей.  Думали: прежний верховный
совет только то и делал, что дрался с президентом за власть, за три  года не
принял  ни конституции,  ни кодексов,  ничего. Надо  провести новые выборы в
профессиональный  парламент,  уж  он-то будет  лучше  позорного  верхсовета.
Провели  выборы. Получили  Думу позорнее верхсовета. В чем дело? В людях,  в
головах избирателей. Тяжело было при Гайдаре? Тяжело! Но  вы ведь 12 декабря
выбрали тех, кто не может и не хочет спасать страну.


        ИНВЕСТИЦИИ И СИЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО
     Сегодня сильного демократического  государства  у нас  нет.  Построение
сильного  демократического  государства  я  и  ставлю  сегодня  приоритетной
задачей. То,  что  одновременно  и  сильное  и  демократическое  государство
возможно,   доказывается  существованием   таких   государств.   В   Америке
полицейский -- хозяин улицы. Он -- власть,  готовая, в случае необходимости,
к  решительному применению  силы. То  же во  Франции, Англии, Германии.  Там
порядок, потому что там порядок ставят целью.
     Плодотворно, на мой  взгляд, сопоставление нынешнего состояния страны с
эпохой  21-24 годов. Новая экономическая  политика  (возвращения  к частному
капиталу)  обеспечивалась  сильным   государством.   Парадокс:  ненавидевшие
нэпманов  коммунисты защищали и защитили мелких капиталистов от разрушающего
действия  уголовного пресса. Сильное  государство обеспечивало  и обеспечило
какой-никакой приток иностранного капитала: если Ленин  предоставлял Хаммеру
концессию  --  это гарантировало  возможность работать  и получать  прибыль.
Павлы Нилины из уголовного розыска  работали не за  страх,  а за совесть, за
идею. Самое нерыночное государство в  мире обеспечивало условия для рыночной
экономики.

        ИДЕАЛИЗМ КОММУНИСТОВ И ПРАГМАТИЗМ ДЕМОКРАТОВ
      Розыскники работали  на комсомольском антраците первых лет  революции,
на ложной,  преступной, но  идее!  Они были идеалистами!  Их  вдохновляла не
шахраевская  польза, профит, ближняя  выгода  (как следует переводить  слово
прагматизм),  а дальняя  выгода --  построение общества, в котором  не будет
зла. Я  расхожусь с  модной сегодня  у демократов  и недемократов философией
прагматизма.  Шахраевский  ползучий   прагматизм  неизбежно  ведет  нынешнее
босоногое  чиновничество  в коррупцию. Раз  во  всем надо  думать о  ближней
выгоде,   я  и  буду  думать  о  ближней  выгоде:  возьму  взятку  и  продам
госсобственность по устраивающей  директора-покупателя  цене. Самого  Шахрая
прагматизм довел до амнистии  уголовникам, виновным  в  смерти  тысяч людей.
Шахраи-абдулатиповы  пали   ниже   Ленина,   требовавшего   от   государства
обеспечения неотвратимости наказания.

        СОЛЬ НЕСОЛЕНАЯ
     Чего  было бояться Хасбулатовым, Руцким, Константиновым et cetera? Ведь
суд  был  бы гласным. Суда испугались. Ибо виновны.  Преступников спасли  от
правосудия шахраи-прагматики. Penny wise, pound silly.  На копейку умные, на
рубль глупые. И эти-то шахраи  числятся в демократах, в  лидерах  российской
демократии. Э-э, а не в том ли систематическая, как  говорят физики,  ошибка
российской демократии,  что соль несоленая, что нынешние демократы никогда и
не  стояли   на  демократии.  Они   клялись   демократией,   но  действовали
применительно к прагме.

        ПРАГМАТИЗМ ИХ ВЕСЬМА ОТНОСИТЕЛЕН
     Прагма,  говорите?  Но  прагма,  на  древнегреческом,  практика.  Итак,
прагматичная политика  --  это  практичная политика.  Но  "самая  практичная
политика  -- это политика принципиальная".  Выходит,  что  по большому счету
политика  шахраев   и  шумеек  и  не  прагматична?  --  Безусловно.  Сегодня
принципиальной политики в России  нет.  И  принципиальных политиков  наверху
нет. Потому прагматичная политика демократов оборачивается чередой провалов.

        КОММУНИСТЫ БЕЗ ПРИНЦИПОВ
     Коммунисты  беспринципны, ибо  от  коммунизма  отказались,  а  название
сохранили. Для чего? Чтобы проэксплуатировать отсталость  широких трудящихся
масс, ленящихся приспосабливаться к некоммунистической жизни.  С  компартией
случилась беда -- рухнула идея коммунизма. Что же осталось? Дисциплина. Идеи
нет,  а  дисциплина,  а организация остались.  Какая  же  неоглашаемая  идея
скрепляет эту  прагматичную  организацию? Идея  дорваться  до  власти  и  ею
попользоваться. Немалый  кус власти  они уже  получили и весьма практично на
первом же заседании думы ею попользовались.

     Не-а, я не прагматик, я идеалист. И только потому добиваюсь результата.

        АРИСТОКРАТИЯ И ДЕМОКРАТИЯ
     Принято  противопоставлять  аристократию   (власть  лучших)  демократии
(власти  народа). Мне же представляется,  что эти категории находятся в ином
отношении  друг  к  другу.  Я  считаю,  что  в  государстве  должна   царить
аристо-кратия   (власть  "лучших":  лучше  других   умеющих  справляться   с
должностью, на которую они претендуют), а демо-кратия (власть народа) должна
быть механизмом достижения аристо-кратии. Демо-кратия не должна сводиться  к
прямой   демократии  --  принятию  бюджета,   налогового   законодательства,
экономической стратегии прямым голосованием  всего демоса. Это было бы такой
же  бессмыслицей,  как если  бы  теоремы  из высшей  математики  принимались
всенародным  голосованием.  Демократия  -- это механизм нахождения "лучших",
исключающий дискриминацию:  никто из  народа не должен быть заранее исключен
из   числа  претендентов  на  занятие   властных   должностей  по  родовому,
национальному,  религиозному признакам. Этим демократия должна отличаться от
обществ  Древнего   Египта,  Индии,  феодального   и  раннебуржуазного,  где
преградой  на пути  к властным  полномочиям стояли  либо  рождение не  в той
касте, либо не  в той  нации, либо не в том сословии, либо не в той религии,
либо имущественный  ценз,  либо  (как  в  сегодняшней Америке) не  то  место
рождения, либо (как в коммунистическом советском союзе) невхождение в  самую
передовую партию  в мире. Но это  все отрицательные  определения демократии.
Это все перечисление  того, чем демократия не должна быть.  А  вот  чем  она
должна  быть?  Каким  должен   быть  этот  механизм  отбора  "лучших"?  Есть
соображения и на этот счет.



        А МЫ РАЗВЕ НЕ ГОСУДАРСТВЕННИКИ?
     А мы  разве  не государственники? А кто,  кроме  П.А.Кропоткина, против
государства?  Вот  только   государства  бывают   разные.   Коммунистическое
государство предписывает (лишая, тем  самым, человека свободы,  а  значит  и
жизни),  а  демократическое государство запрещает конечным  списком запретов
(оставляя, тем самым, за человеком бесконечную свободу действий).

     ТЕОРИЯ СВОБОДЫ
     Почему демократическое государство запрещает? Что оно запрещает? -- Оно
запрещает потому,  или, вернее, для того, чтобы обеспечить личности свободу.
--  Как  так? Что за  бессмыслица? --  Свобода  живущего в обществе стоит на
принципе  "свобода одного кончается там, где начинается свобода  другого". Я
обозначаю  это пространство индивидуальной свободы  кружком (в  кружке точек
очень много,  больше, чем  всех целых чисел вместе взятых, так что свободы в
кружке хватает).  Но эта свобода  будет моей свободой, пока на нее не  налез
чужой  кружок,  чужая свобода.  Вот и ответ на  вопрос, что  запрещает,  что
должно запрещать демократическое государство. Оно должно запрещать  налезать
на область чужой свободы.
     (Лариса  Богораз в передаче  "Пресс-клуб" вдруг решила порассуждать  на
тему свободы: "Вот говорят, что свобода одного кончается там, где начинается
свобода другого. Да, но как я  могу знать  где начинается свобода другого?!"
Простите,  вам этого и нельзя и  незачем  знать. Я  (законодатель) определяю
границы конкретных свобод "другого": скажем, свободу движения автомобилиста.
Она  определяется  правилами   движения,  которые   составлены   так,  чтобы
максимизировать свободу и безопасность передвижения всех  автомобилистов. То
же в общем случае: я  должен общее пространство  конкретной свободы поделить
на число ее возможных пользователей -- частное даст границы свободы: и моей,
и  "другого".  Свобода  личности  в  обществе,  свобода  даруемая   законом,
определяется не столько тем, что "другой" хочет, сколько тем сколько и каких
прав и свобод я могу ему дать без устроения своими законами гоббсовой "войны
всех против всех", или: размер кружков определяется условием  неналожения их
друг  на друга. Одно только это  условие и породило все  правовые  институты
демократии, одно оно и ведет к их пересмотру и совершенствованию.)














     У нас в стране 150  миллионов кружков свободы,  и государство (законы и
их исполнители) должно обеспечивать неналезание кружков друг на друга  и тем
самым  свободу  личности,  а значит и  просто  свободу.  Чтобы исключить это
наложение  кружков  друг  на  друга  (а  хозяева  многих  кружков  стремятся
расширить свои кружки  и на  территорию  чужих  кружков) нужно очень сильное
государство.  Понимают ли это нынешние демократы? Ну конечно,  нет.  Шумейко
заявляет, что парламент намерен дать больше прав  правоохранительным органам
и  добавляет извиняющимся  тоном: "но  не за  счет прав  и свобод  граждан".
Извинительный тон г.Шумейко здесь неуместен: права государственным органам в
демократическом  обществе  даются для  обеспечения  прав и  свобод  граждан.
Вывод: демократ обязан  быть  государственником. Держать  действия  и  самые
права государства под контролем, но быть поборником  сильной государственной
власти.  И  только  тем  отличаться  от  руцких,  алкснисов,  станкевичей  и
традиционной   русской  идеи   государственности,  что   для  идеи   русской
государственности государство первично, а человек вторичен, а для демократа,
для новой российской государственности человек, его права и свободы -- цель,
а  государство  инструмент  ее достижения. Но инструмент сильный и обязанный
быть сильным.


     БЕДА ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕМОКРАТОВ
     Я   сказал,   что    коммунистическое   государство   предписывает,   а
демократическое запрещает конечным перечнем запретов.  Беда нынешнего нашего
государства  в том, что  оно стесняется  запрещать (не  дай Бог какой-нибудь
Леонид  Никитинский  или  Александр  Кабаков,  или  Людмила  Сараскина,  или
Анатолий  Стреляный заголосит,  что  запрет  этот знаменует конец российской
демократии), а предписывать отказывается принципиально  (и  это  правильно).
Государственные демократы  никак не могут  понять, что демократия  и сильное
государство не только не противоречат друг другу, но что сильное государство
необходимое  условие  демократии. Так как  у нас нет сильного государства, у
нас  нет  и демократии.  Сегодня у  нас государство  не  предписывает  и  не
запрещает, и  потому мы  живем в асоциальной, гоббсовой среде.  И по-дурному
уступаем идею государственности жириновским, аксючицам,бабуриным, алкснисам,
руцким, станкевичам, шахраям.

     К ВОПРОСУ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ
     Гражданская  война,  в  общепринятом  понимании  этого  термина,  вещь,
безусловно,  нежелательная.  Но...  ведь  в  здоровых  обществах  непрерывно
ведется и должна вестись гражданская война:  война людей, желающих  жить  по
правилам,   с  людьми,  не   желающими   жить   по  правилам,   а  желающими
паразитировать на том, что другие живут по  правилам. Это именно гражданская
война  -- внутренняя, одной части общества с другой его частью. И это война,
которая должна вестись, чтобы общество оставалось здоровым.
     Эта гражданская война велась  (и ведется в  здоровых обществах) во всех
социумах, во  все  времена, при всех  формациях.  А у нас эта  очистительная
гражданская война --  тонкая, адресная, правовая -- не  ведется, и потому  в
обществе накапливается отрицательный заряд,  необходимый и  достаточный  для
обыкновенной гражданской войны.
     Войны, по Питириму Сорокину, понижающей уровень и качество общества,  а
то и ведущей его к гибели.


     РЫНОК ПОЛИТИКОВ
     "Другое небо", No3, 1994 год.

     В  рыночной  экономике много рынков: рынок  недвижимости,  рынок земли,
рынок валюты, рынок денег, рынок ценных бумаг и т.п.
     Одним из важнейших рынков, на мой взгляд, должен быть рынок политиков и
политик, в том числе и экономических политик.
     Этот  последний  рынок  не чета всем  остальным рынкам, это рынок самих
устроителей  рынка.  Мне  представляется крайне необходимым,  первоочередным
создание этого рынка. Россия и ее регионы, быть может, больше всего страдают
из-за отсутствия рынка политиков и политик. Нет правильно налаженных каналов
от продавцов новых  политик  к покупателям политик --  народу. Нет рыночного
механизма выведения нового политического товара на политический рынок.
     Нет  в  сегодняшней России  и рынка демократов. Кого сегодня предлагают
российскому потребителю в качестве демократов? Кто отбирает  для выставления
на   рынок,   для   ознакомления    покупателя   (избирателя)    с   товаром
(демократическим  общественным деятелем)  сам этот товар? Светлана Сорокина?
Олег  Попцов? Александр  Любимов? Леонид Никитинский? Андрей  Караулов? Наша
Ольга Мамедова? А кто их самих выбирал? И как  их теперь переизбрать -- этих
людей,  неведомо  на  каком   основании  получившим  власть  вещать  на  сто
миллионов?
     Каков  механизм  общественного  сопоставления   номенклатурной   обоймы
демократов  --  всех  этих  якуниных,   пономаревых,  ковалевых,  филатовых,
макаровых, калугиных, старовойтовых, боннэр, григорьянцев  и тому подобных с
людьми им не подобными, но считающими себя демократами?
     Если  бы  у  нас  был   телевизионный   рынок,  а  не   государственное
телевидение,  тогда,   может   быть,  он  мог   стать  инструментом   такого
сопоставления.  Сейчас  власть  отбирать  "демократов   для  народа"  отдана
случайным  людям. А такую  власть, наверное, вообще никому  нельзя отдавать.
Сегодня, как во многих других сферах, "рынок" политиков и "рынок" демократов
формируется государственными служащими.
     Для меня  примером  того,  как в  России  формируется рынок демократов,
служит история  моего участия в  съезде российских демократов  в  марте 1993
года.
     Я  было  начал  по  свежим следам  даже писать на  эту  тему,  тогда  я
озаглавил этот набросок "Как мы  с Эдиком Гаджиевым  ездили в Москву спасать
российскую демократию". Вот текст этого наброска:
     Вечером 20 марта мне позвонил Эдик Гаджиев,  активный участник движения
"Демроссия":  "B.C.!  только что получены  телеграмма  и  телефонограмма  из
Москвы -- 22 марта  состоится всероссийское совещание  представителей земель
по спасению  российской демократии, положение отчаянное, Москва умоляет,  вы
должны ехать."
     ---А в чем дело? Ездили же вы без меня все четыре года.
     -- Нет, на  этот раз без Вас никак  нельзя.  Говорят, будет обсуждаться
стратегия демократического движения, нужны только Вы.
     -- Я не совсем здоров и ребенок еще не в норме...
     --- Но Вы же сами говорили, что Россию надо спасать провинциями.
     --- Пусть Эдик Уразаев едет.
     ---Нет, демократическому Дагестану пора крупно заявить о себе.
     --  Да нужны ли мы этой "Демроссии" и этой команде правителей? Дадут ли
мне слово, мне ведь абсолютно неинтересно калякать с Якуниными-Пономаревыми,
нового  они мне  сказать не  могут, новое говорю я, и мне  нет смысла ездить
слушать политическую чернь.
     ---  Нет!  Россия  должна  Вас  узнать!  Там ведь  будут  представители
регионов -- им  очень  нужно услышать Вас. А слово  Вам  дадут. Я специально
оговорил это с Татьяной Юрьевной и Марьей Алексевной.
     ---А, ну тогда...
     Звонил Эдик в  субботу, а совещание начиналось в понедельник в 5 вечера
в зале кинотеатра "Октябрь".  Билетов на  самолет у нас  нет, надо  ждать до
понедельника, а  там, в день  вылета,  я обращусь к  одному из моих знакомых
помочь нам с билетами.
     Выходим  утром с вещами,  иду к знакомому, получаю записку к начальнику
авиаотряда,  говорю  с ним,  покупаем  билеты,  вылет задерживается, наконец
вылетаем, прилетаем за  час до начала совещания, решаем ехать не в гостиницу
"Россия",  где  нам  должен быть  забронирован  номер,  а сразу в "Октябрь".
Толком не-емши-не-пимши летим  в "Октябрь" спасать российскую демократию.  У
"Октября" скопление падкой  на  хэппенинги московской  публики.  Пробираемся
через толпу к кассам кинотеатра,  в которых сидят  функционеры "Демроссии" и
аппарата президента. Выясняется, что пригласительных билетов для нас нет и в
зал мы попасть не сможем. Картина Ильи Репина "Не ждали".  Я гляжу на Эдика.
Эдик растерян. Однако  находит Татьяну Юрьевну. Теперь  ее очередь теряться.
Она  теряется и  говорит, что, понимаете...  не все  пригласительные  билеты
подвезли. Узнаю тебя, Москва!
     -- Что же делать?
     --  А делать что ж...  делать нечего. Без пригласительного б