а, и я солдат.  Этот  поступок
был бы справедливо расценен как дезертирство...
   - Нет-нет! Владимир Зенонович послал бы вас  в  длительную  служебную
командировку... Прикомандировал к русской военной миссии в Париже. Стоит
только вам сказать "да", и я умолю его!..
   Несколько мгновений Кольцов молчал, потом взял  Таню  за  руку,  тихо
сказал:
   - Вы были предельно откровенны со мною, Татьяна Николаевна!  Я  хотел
бы ответить вам тем же! Я благодарю вас за те чувства, которые вы выска-
зали мне. Вы мне тоже нравитесь. Очень. Но сказать "да" я не  вправе.  Я
не могу поступиться своей совестью и честью солдата. Родина в опасности,
и я не смогу издали, в тепле и сытости, наблюдать за тем, что происходит
здесь. Я не смогу так жить! Не обижайтесь на меня!
   - Я знала, что вы так скажете, - грустно обронила она. -  Простите!..
И прощайте... - Однако она не торопилась уходить - долго, словно стреми-
лась запомнить его лицо, смотрела на него. Сказала: - Позвольте, я поце-
лую вас.
   Молча прошли они в вестибюль, молча простились. Кольцов спустился  по
ступеням, а эхо относило звук его шагов назад, к Тане...
   В смятенном настроении, еще не зная,  как  ему  поступить  со  своими
чувствами, Кольцов, повременив немного, отправился на  Николаевскую.  Он
явственно отдавал себе отчет в том, что столь  внезапный  и  рискованный
приход Фролова к штабу мог  быть  вызван  только  чрезвычайными  обстоя-
тельствами. Он понял: чтото случилось с Красильниковым.
   - Ты меня прости, что пришлось прибегнуть к такому способу  связаться
с тобой, - невозмутимо встретил его Фролов, когда Кольцов пришел к Стар-
цевым. - Но есть дела безотлагательные.
   Они прошли через знакомую комнату, уставленную шкафами. Фролов  толк-
нул дверь в маленькую комнату, пропустил Кольцова впереди себя. В комна-
те тускло горела подвешенная к потолку керосиновая лампа, окна были  за-
вешаны одеялами.
   - Узнаешь? - спросил Фролов.
   Кольцов присмотрелся и в полутьме комнаты увидел лукаво  улыбающегося
Красильникова.
   - Семен Алексеевич? - радостно пожал ему руку Кольцов, - как же  тебе
удалось вырваться?
   - Сам господин градоначальник собственноручно выпустил,  даже,  можно
сказать, выгнал. Довольно грубо! По ошибке, конечно.
   - Ты что, тоже сошел за железнодорожника? - с доброй лукавинкой спро-
сил Кольцов, польщенный тем, что его психологический экспромт с градона-
чальником так удался.
   - В той ситуации я и за циркового артиста готов был сойти! -  веселый
оттого, что видит своих друзей, пошутил Красильников.
   Фролов стоял в проеме двери в своем широкополом купеческом сюртуке, и
на лице его расплылось выражение довольства.
   - Кособродов и Николай тоже бежали, - сообщил он Кольцову. - Но оста-
ваться им в городе нельзя. Гарнизон поднят  на  ноги.  Производятся  по-
вальные обыски.
   Кольцову не хотелось сейчас рассказывать о том, как он  способствовал
этому, и он присел к столу, вынул из кармана мундира несколько  исписан-
ных листков, передал их Фролову.
   - Что это? - посмотрел Фролов на бумагу.
   - Отчет о переговорах Ковалевского с союзниками. И  тактико-техничес-
кие данные танков, которые уже доставлены в Новороссийск, - обстоятельно
стал докладывать Кольцов. - Выгрузка танков начнется  в  ближайшие  дни.
Двенадцатого сентября начнется наступление на Орел и дальше - на Москву,
Вероятнее всего, танки будут доставлены сюда к началу наступления.
   Несколько минут все молчали. Фролов поправил фитиль у  лампы,  прику-
рил. Лампа качнулась - зыбкий свет заколебался на стенах. Повернувшись к
Красильникову, Фролов решительно произнес:
   - Что ж, Семен! Нечего тебе сидеть здесь, испытывать судьбу.  Сегодня
же ночью выедешь в Новороссийск.
   - Ясно, - сказал Семен Алексеевич.
   - С тобой поедут Кособродов и Николай. Оба - железнодорожники. Прове-
ренные товарищи... Кособродов работал в  Новороссийске  в  депо,  хорошо
знает местные условия.
   - Взрывчатки бы достать! -  пыхнув  цигаркой,  деловито  сказал  Кра-
сильников, и вокруг его озабоченных глаз тонкими сетками собрались  мор-
щинки.
   - Там неподалеку каменные карьеры, - ответил Фролов.  -  Рвут  камень
для цементных заводов. Местные подпольщики помогут вам со взрывчаткой.
   - Ясно, - тихо повторил Красильников и, тщательно  загасив  о  каблук
окурок, посмеиваясь, спросил: - А скажи-ка мне, купец первой гильдии, на
гроши ты не богат?
   - Если тебе миллион, то не найду, - в тон ему, играя под скотопромыш-
ленника, ответил Фролов.
   - Дай хоть на робу какую приличную. Не могу же я  в  этом  офицерском
френче красоваться. - Красильников начертил в воздухе вокруг своего лица
круг и сказал: - Не соответствует...
   Кольцов, который уже несколько раз бросал изучающие взгляды на френч,
подошел ближе к Красильникову и поднял  клапан  нагрудного  кармана.  На
внутренней его стороне чернильным карандашом были начерчены  две  буквы:
"П" и "К".
   - Что ты там ищешь? - недоуменно спросил Красильников.
   - Нет-нет, ничего! - И добрая, задумчивая улыбка озарила лицо Кольцо-
ва. - А ведь хороший парнишка растет... Определенно, хороший! Правда же?
   - Ты про кого это? - не понял сразу Красильников.
   - Про одного нашего знакомого.
   ...Домой Кольцов вернулся поздно, но Юра еще не спал.
   Он лежал в кровати, и глаза его были открыты. Лунная дорожка протяну-
лась через комнату и нависла над самой головой мальчика. На потолке выс-
тупили трещины, сплелись в какую-то причудливую сеть.
   Тихо проскрипела дверь - осторожно заглянул Павел Андреевич.
   - Юра! - шепнул он.
   Юра не откликнулся, но и не сделал вида, что  спит.  Павел  Андреевич
увидел это, вошел, присел на краешек кровати.
   - Сердишься? - спросил он.
   - Нет, - несмело пошевелился мальчик на кровати.
   - Так чего же ты?.. - ласково щурясь на лунный свет, спросил Кольцов.
   - Думаю. - Юра перевел взгляд на Кольцова, долго смотрел  на  него  и
затем тихо спросил: - Павел Андреевич, вы - красный разведчик?
   В интонации мальчика почти не было вопроса. Кольцов сразу уловил это.
Долго молчал, не слишком удивляясь  проницательности  своего  маленького
друга и вместе с тем избегая прямого ответа.
   Имеет ли он право открыться? Но другого выхода ведь все равно  нет  -
мальчик догадывается о многом.
   - Я все знаю, - снова сказал Юра. - И про Семена Алексеевича,  и  про
Фролова... Он сегодня приходил... к вам...
   Кольцов положил руку Юре на голову, ласково взъерошил ему волосы.
   - Нат Пинкертон, - задумчиво, по-доброму, сказал он, и это  было  как
бы ответом на Юрин вопрос.
   - Но почему вы, офицер, адъютант командующего, - вдруг... - Юра  при-
поднялся на локоть. - Или вы вовсе и не офицер?
   - Что? Тогда было бы все понятно? Захотел отнять у  других  то,  чего
сам не имел?.. Нет, Юра, я действительно офицер, хотя и не  дворянин.  И
награды мои заработаны в бою кровью и риском. И передо мною  открывалась
дорога в дворянское общество... Но я не мог  быть  сытым,  когда  вокруг
столько голодных. Я не мог быть счастливым среди несчастных...  Я  хочу,
чтобы все были сыты и все были счастливы... Понимаешь? Все! Я  хочу  по-
мочь... нет, не Владимиру Зеноновичу, хотя он, вероятно, и неплохой  че-
ловек!.. - растолковывал он Юре свою правду. Правде  дети  больше  всего
верят, потому что для них правда - это жизнь.
   - Он очень хороший! - восторженно произнес Юра.
   - Мне он тоже нравится. И я вовсе не против него. Но я  против  того,
что он хочет сделать! - старался быть понятным Юре Кольцов.
   - А что он хочет сделать? - встрепенулся Юра, испытывая  непередавае-
мую благодарность к Кольцову за то, что тот ведет с ним прямой,  мужской
разговор.
   - Он хочет, чтоб все осталось так, как было тысячи и тысячи лет. Чтоб
одни трудились, обреченные на убогое существование,  а  другие  пожинали
плоды чужого труда... Вот я и хочу помочь не Владимиру Зеноновичу  и  не
Николаю Григорьевичу, а, скажем, тому садовнику, который  выращивал  ваш
сад...
   - Да-да! Вы ему помогите! Этот садовник вместе с  другими  такими  же
спалил наш дом. Помогите, помогите ему! - взорвался Юра, несколько уязв-
ленный последней фразой.
   - Ты должен его простить, - негромко сказал Кольцов, внимательно пог-
лядев на Юру.
   - Простить?
   - Да, простить. Они это сделали от гнева. Но поверь, они  не  злобные
люди.
   - Мы им никогда ничего плохого не сделали.
   - А хорошего?
   Юра промолчал.
   - Вот видишь, тоже ничего. Зато они - вам только хорошее делали.  Вот
дом построили. Хороший, должно быть, дом. А сами  жили  ты  знаешь  где.
Хлеб вам растили. А сами голодали. И так из года  в  год...  из  века  в
век... Несправедливо? Несправедливо. Вот они и озлобились. На папу твое-
го. На Владимира Зеноновича...
   - И вы хотите...
   - Хочу... как бы тебе объяснить... чтоб кто-то строил дом...
   - Для кого?
   - Для тебя, для меня, для всех. А кто-то ухаживал бы за садом...
   - За чьим садом? - переспросил, внезапно успокаиваясь, Юра.
   - Ну... сад тоже будет принадлежать всем, - популярно объяснял  Павел
Андреевич - он был доволен, что Юра задает вопросы.
   - А если я захочу иметь свой сад?
   - Но он ведь и будет твой. И сад, и дом, и земля...
   - Так не бывает.
   - Да, так не было... И тогда, понимаешь, никто не будет  ни  на  кого
злобу копить. Не из-за чего будет. То есть будут, конечно, люди друг  на
друга обижаться... и обижать друг друга будут... - Здесь голос  Кольцова
приобрел истинную силу - ведь он рассказывал о самом заветном. - Но при-
чины будут другие... мелкие... Ты вот полежи и подумай немного... может,
и поймешь того садовника, который спалил ваш дом. Поймешь и простишь.
   Юра молчал. Даже при лунном свете была видна  тоненькая,  не  детская
морщинка, появившаяся у него на лбу.
   - И быть может, тогда поймешь и меня... Мне очень важно, чтобы ты ме-
ня понял... Я дорожу нашей дружбой.
   - Я подумаю, Павел Андреевич, - задумчиво сказал Юра. - Я... постара-
юсь...
   Он еще долго лежал с открытыми глазами.  Ему  предстояло  решить  тот
главный вопрос, - с кем быть? - который разрешала вся Россия, и  он  ду-
мал: "И Фролов хочет этого, и Семен Алексеевич. И сражаются они на  сто-
роне красных, на стороне тех, кого я считал врагами... Если я останусь с
деникинцами, значит, буду против Павла Андреевича, против Фролова и  Се-
мена Алексеевича. Но зато буду на стороне Ковалевского и Щукина..."
   Юра склонил голову к Кольцову и тихо и сбивчиво заговорил:
   - Я не все понимаю, Павел Андреевич!.. Но я не хочу быть со Щукиным и
с тем бандитом Мироном, из-за которого умерла моя мама... А он служит  у
них. Я видел его в Киеве. А на днях видел здесь... со  Щукиным...  -  Он
помолчал и добавил: - Я не хочу с ними... Я хочу с вами... Вы мне  самый
близкий после папы... - и умолк, по-мальчишески сердито устыдившись сво-
его признания.
   Кольцов прижал к себе Юрину голову.
   - Мы - взрослые люди, Юра! И давно дружим! Я хочу  получить  от  тебя
ответ на крайне важный вопрос не только для меня, -  серьезно  продолжал
Кольцов. - Я могу рассчитывать на твое молчание?.. Могу ничего  не  опа-
саться?..
   - Да, - твердо сказал Юра. - Я обещаю!..
   И они еще долго сидели рядом, молча, на Юриной  кровати  -  взрослый,
живущий все время, как сжатая пружина, и мальчик, который  хотел  и  мог
верить только сильному и правому. Кольцов первым прервал молчание,  нег-
ромко попросил:
   - Расскажи мне об этом человеке... о Мироне... подробно...
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
 
   Кассу вокзала осаждала возбужденная, нетерпеливая толпа.
   Обвешанные узлами и торбами мешочники, юркие, с чемоданами  в  руках,
потертые спекулянты, озлобленные солдаты со скатками на плечах совали  в
окошко мятые деньги и умоляюще просили или  грозно  требовали  билет.  И
слышали в ответ бесстрастно-категоричное:
   - Билетов нет и не будет!
   Мирон Осадчий, с распаренным от спешки лицом, усердно работая  локтя-
ми, с трудом протиснулся к кассе и  с  видом  нагловатого  превосходства
просунул в окошко полученную от Щукина записку и деньги.
   Толпа замерла. Толпа ждала, уставясь в непроницаемое окошко.
   В ответ на записку рука из кассы торопливо выложила  Мирону  билет  и
выплеснулся подобострастный, почти елейный голос:
   - Пожалуйте-с!
   Толпа негодующе зашумела не то на Мирона, не то на  кассира  и  снова
начала приступом, гудя и переругиваясь, брать кассу. Мирон едва выбрался
из этой свалки.
   Времени до прихода поезда оставалось еще много, и он скучающей поход-
кой прошелся по перрону. Свернул к пивнушке. Рукавом смахнул  со  стойки
рыбьи кости и застарелую шелуху от обглоданных раков, угрюмо потребовал:
   - Налей-ка!
   Расстегнув поддевку, Мирон огляделся вокруг, радуясь хорошему  дню  и
удачливой своей жизни. Все сложилось у него как нельзя лучше - не  погиб
тогда, в банде у Ангела, и своевременно нашел других хозяев...  "Ну  чем
не житуха, - думал Осадчий, с  удовольствием  ощущая  в  кармане  внуши-
тельную пачку денег. - Они - тьфу-тьфу, не сглазить бы! - хорошо платят.
Чистоганом. А риск-то по нынешним временам невеликий. Чего греха  таить,
разве это риск? Вот у кого рисковая жизнь - так это у солдат".
   Мысли у Мирона были приятные, сытые - круглые! - сами катятся в  моз-
гу. Мысли-самокаты. И хорошо ему от них, от спокойного предосеннего сол-
нышка, оттого что скоро уезжает. Плохо, не с кем словом перемолвиться...
   Но и тут повезло Мирону - появился человек в брезентовом  пыльнике  и
купеческом картузе. Остановился рядом с Мироном с  кружкой  вздыбленного
пеной пива. "Из спекулянтов, должно! - наметанным глазом определил Осад-
чий. - Вон и таранку загодя приготовленную достал из кармана". А человек
постучал таранкой по стойке и принялся за пиво. Десятки глаз с  вожделе-
нием посмотрели на таранку. Но человек в пыльнике  выделил  только  его,
Мирона, и великодушно протянул половину жирной, красновато светящейся на
солнце рыбины.
   - Мне? - несказанно удивился обрадованный Мирон и с  уважением  доба-
вил: - Премного благодарен.
   Они стояли за стойкой, неторопливо грызли таранку, лениво тянули  пи-
во, добродушно поглядывая друг на друга. И Мирон даже начал испытывать к
этому человеку какое-то свойское расположение.
   - Смотрю, вы вроде бы местный? - отдувая от края кружки пену, полюбо-
пытствовал сосед.
   - А что? - со сразу проснувшейся настороженностью отозвался Осадчий.
   - Да нет, ничего... поиздержался малость в дороге...  Хотел  бы...  -
Наклонившись к самому уху Мирона и оглядевшись по сторонам, человек  до-
верительно прошептал: - Хотел бы кое-что продать...
   - Что?
   - Вещь...
   Незнакомец в свою очередь насторожился и даже чуть отодвинулся от Ми-
рона. Похоже было, что он уже пожалел о своем предложении. И это успоко-
ило Мирона: перед чужим испугом его собственный  страх  всегда  проходил
быстро. Он наклонился к соседу, солидным шепотком сказал:
   - Сами мы не местные, но свободный капиталец имеем.  Так  что,  ежели
ваша вещь...
   - Кой-какое золотишко у меня... - едва слышно признался незнакомец.
   - Золотишко?! - захлебываясь от восторга, повторил Мирон.
   Едва ли не с нежностью подумал: "Ах ты, рожа твоя  спекулянтская!  Да
не томи душу, злодей!.." Видать, день сегодня такой выдался - прибыток к
прибытку шел... - И добавил нетерпеливо: - А ну покажь товар!
   - Вы уж, пожалуйста, потише. Здесь ведь разные люди,  -  выразительно
повел глазами по сторонам сосед. Он насупился и, казалось,  уже  оконча-
тельно раскаивался в своей откровенности перед случайным человеком.  Еще
раз оглядел Мирона и с сомнением покачал головой: - Да и боюсь, мой  то-
вар будет вам не по карману...
   "Взад пятит, - огорчился Мирон, - спугнул купца!" И, тоже перейдя  на
полушепот, внушительно сказал:
   - Мы ваш товар не видели, вы наш карман не щупали.
   Людей в деле опасливых я, конечно, уважаю, только и кота покупать  не
приучен. К тому же у вас даже мешка - нет! - Он коротко и нервно рассме-
ялся собственной шутке.
   - Похоже было, что шутка эта разозлила чересчур осторожного  собесед-
ника.
   - Мешка нет! - сердито сказал он. - Не каждый товар  в  мешке  носит-
ся!.. Часы у меня золотые с двумя крышками, боем и при золотой цепочке!
   - Пока-ажь!..
   - Шпана кругом. А ты: "покажь" да "покажь"! А потом не купишь, а  они
увяжутся, украдут.
   - Ну, не хочешь здесь - давай отойдем, - тихим, примирительным  тоном
предложил Мирон, боясь неосторожным словом  или  даже  взглядом  оконча-
тельно расстроить заманчивую сделку.
   Они перешли через железнодорожные пути, сразу за  которыми  начинался
пустырь с остатками каких-то сараюшек, а еще дальше густо вставал  невы-
сокий, подпаленный осенним багрянцем кустарник.
   - Значит, с двумя крышками, - не выдержав, переспросил Мирон. - И при
цепочке?
   - Фирма "Лонжин", - внушительно ответил спутник.
   Мирон искоса осмотрел сухощавую, не так чтобы сильную фигуру шагавше-
го рядом человека, и шалая, взвеселившая  сразу  мысль  пришла  к  нему.
"Лонжин", - повторил он про себя незнакомое слово.  И  еще  раз  с  удо-
вольствием: - "Лон-жин"!
   В кустарнике, вблизи речки, виднелась  заброшенная  полуразвалившаяся
часовенка. Вокруг царила легкая недвижная тишина.
   - Пройдем к часовне, - предложил Мирон каким-то свистящим от волнения
голосом, - чтоб, значит, для полной уверенности. - Теперь он  сам  искал
безлюдного места.
   - Пройдем... - Мужчина согласился не задумываясь, легко, и Мирон уви-
дел в его сговорчивости добрый знак.
   Столько раз выручала Мирона Осадчего  врожденная  подозрительность  к
людям, столько раз отводила от него беду в самый распоследний момент,  а
вот жадность подвела, столь же глубоко в нем  сидящая,  как  и  подозри-
тельность!..
   Они вошли в часовню, и мужчина сразу же достал из кармана что-то  за-
вернутое в белую материю. Не замечая ничего вокруг, Мирон  жадно  впился
взглядом в сверток, будто надеялся увидеть сквозь тряпицу желанный блеск
золота.
   Но все получилось иначе, чем он предполагал: в руках у человека блес-
нула не мягкая желтизна золота, а черно-вороненая сталь нагана...
   - Не шевелись... Мирон Осадчий! - негромко, но властно произнес  Фро-
лов.
   Мирон загипнотизированно смотрел на ствол пистолета и лихорадочно ду-
мал: "Это конец! Черт возьми, что же делать?  Господи  помоги,  лишь  бы
увернуться от выстрела. А там - во весь дух наутек!" Не меняя недвижного
выражения лица, Мирон резко швырнул в лицо Фролову свою котомку  и  отп-
рыгнул в сторону... "Теперь бежать! - молнией пронеслось у него в мозгу.
Но на пути его встал еще кто-то. И прежде чем  Мирон  успел  рассмотреть
этого человека, он почувствовал сильный удар. Яркий солнечный  день  по-
мерк в глазах Мирона, и всего его окутала противная, душно-клейкая тьма.
   Очнулся он на выщербленном, густо покрытом птичьим пометом  полу  ча-
совни. Под высоким потолком зияли  отверстия,  через  которые  виднелось
нестерпимо синее небо и разбитый крест на маковке купола. В часовню вле-
тали и вылетали голуби, наполняя гулкую тишину шорохом крыльев и  ворко-
ванием. Лики строгих святых  неотступными  печальными  глазами  смотрели
прямо на Мирона. Он замычал и попытался языком вытолкнуть изо рта кляп.
   Фролов склонился над ним, ослабил веревки, вынул кляп. Мирон  припод-
нялся, очумело сел на куче штукатурки и, поводя затекшими руками,  спро-
сил:
   - Ты кто?
   - Чекист, - спокойно и снисходительно-насмешливо ответил Фролов.
   Мирон перевел затравленный взгляд на Кольцова, долго  всматривался  в
его лицо.
   - А твоя личность мне вроде как знакома...
   - Встречались. У батьки Ангела. Ты еще тогда грозил  расправиться  со
мной, - спокойно ответил  Кольцов,  пугая  Мирона  именно  этим,  веющим
смертью спокойствием.
   - Помню. Ты белым офицером был, - бесцветным голосом обронил Мирон. -
А теперь, выходит, тоже в Чеку перешел?
   - Выходит, так.
   Мирон подумал немного, почесал на