ишенными приподнятой оживленности, которая  от-
личает праздники.
   Юра добрался до цели. Еще неделю назад этот город казался  ему  таким
далеким, словно лежал за семью морями, но наконец  Юра  -  один,  совсем
один, самостоятельно - одолел все, и вот он - Киев. А еще жило в мальчи-
ке воспоминание о прошлых приездах в этот город с отцом и  мамой;  тогда
папина сестра, Ксения Аристарховна, с мужем встречали их на  вокзале,  и
начинался для Юры длинный, нарядный праздник с шумным катанием по Днепру
на лодках, и конные прогулки по лесу, и чудесные вечера на дате в Свято-
шино, и самые любимые его лакомства, и еще многое, многое другое.
   Он, конечно, понимал, что сейчас будет иначе. И все равно при  мысли,
что лишь несколько улиц отделяют его от родных, Юру охватило  такое  не-
терпение, что ноги сами понесли по городу: скорей! скорей? И внутри  его
что-то пело, словно он спешил на праздник. Правда, он подзабыл, где  эта
Никольская, но знал, что обязательно отыщет ее, люди подскажут...
   Минуя стороной знаменитый в те дни Еврейский базар, именуемый в наро-
де Евбаз, Юра вышел на Бибиковский бульвар.  Там,  на  углу,  огляделся,
спросил пожилую женщину:
   - Скажите, пожалуйста, как пройти на Никольскую улицу?
   Женщина очень долго объясняла мальчику, как попасть  к  Бессарабке  и
затем на Никольскую. Короткой дорогой - по Собачьей тропе - идти не  по-
советовала, предостерегла:
   - Там такая шантрапа - обворуют, а то, чего доброго, и прибьют... Иди
лучше другим путем - через Крещатик, потом по Банковой.
   На Бессарабке Юра немного постоял в раздумье и решительно свернул  на
Собачью тропу. Прошел Александровскую больницу.  И  сразу  же  за  садом
больницы открылся ему до неправдоподобности странный поселок.  Приземис-
тые лачуги, больше похожие на собачьи будки, нежели на жилища людей, бы-
ли кое-как слеплены из ломаной фанеры, старого железа, разбитых  ящиков.
Около них копошились какие-то люди в лохмотьях - это были нищие,  мелкие
воры и беспризорники.
   Юра благополучно дошел почти до конца Собачьей тропы. Иногда  быстрые
любопытные глаза то воровато-цепко, то нагло, с вызовом, а то  равнодуш-
но-сонно ощупывали его самого, потрепанную курточку  и  добитые,  слегка
скособоченные ботинки и, видимо, считали их не заслуживающими внимания.
   Но вот из-за одной развалюшки вынырнула костлявая фигура в  развеваю-
щейся на ветру рвани. Беспризорник быстро пересек дорогу Юре  и  остано-
вился, вызывающе отставив ногу. Это был мальчишка приблизительно  Юриных
лет с наглыми, по-кошачьи рыжими глазами. Сквозь прореху рубашки на пле-
че виднелась острая ключица. Мальчишка, оттопырив нижнюю губу, насвисты-
вал что-то бойкое. Юра, чтобы не показать виду, что ему не по себе, сме-
ло направился к беспризорнику и спросил вежливо и спокойно:
   - Вы не скажете, как пройти на Никольскую?
   Беспризорник высокомерно осмотрел Юру сверху вниз, задержал взгляд на
ботинках и так же высокомерно бросил:
   - Давай махнем!
   - Чего? - не понял Юра.
   - Поменяемся, говорю. Штиблеты на штиблеты. - И он выразительно  пок-
рутил носком почти развалившегося башмака, из которого вылезали пальцы.
   Юра улыбнулся такой шутке и хотел направиться дальше, но беспризорник
снова преградил ему путь.
   - Пропустите, пожалуйста! - тихо, но твердо сказал Юра,  безбоязненно
глядя в глаза обидчика.
   - Ого! - хохотнул беспризорник и фасонно, в знак своей  неодолимости,
выставил ногу. - Ну а ежели не пущу!
   - Ударю!
   - Чего-о? - угрожающе протянул мальчишка и, для еще большего устраше-
ния, замысловато сплюнул через зубы.
   - Ударю, говорю! - твердо повторил Юра, пристально  следя  за  каждым
движением противника. - Я изучал бокс и джиуджитсу...
   Беспризорник подбросил и поймал на лету увесистый камень, зажал его в
руке. И замахнулся...
   Если бы Юрины гимназические наставники могли увидеть своего  питомца,
они бы несомненно остались довольны. Заученным движением Юра  перехватил
руку обидчика, но не удержался на ногах, и они вместе упали в пыль и по-
катились по земле, осыпая друг друга крепкими тумаками.  Но  вскоре  оба
запыхались, устали.
   - Ну, может, хватит? - тяжело дыша, наконец запросил  пощады  беспри-
зорник.
   - А приставать больше не будете? - сидя верхом на противнике, велико-
душно осведомился Юра.
   - Не-е. - И с тенью уважения в голосе мальчишка  добавил:  -  Здорово
дерешься!
   - То-то же! - вставая, сказал Юра. - Я же вас честно предупреждал!..
   - Вот только губу, жандарм такой, разбил! - Беспризорник стер с  под-
бородка кровь.
   Юра, не оборачиваясь, двинулся дальше, однако прислушивался,  нет  ли
погони. Но его никто не преследовал.
   Оборванный, с кровоподтеками и царапинами, подошел он  в  сумерках  к
двухэтажному особняку, обнесенному глухим забором. Несколько раз потянул
ручку звонка, не замечая, что через "глазок" в калитке за ним наблюдают.
Наконец недовольный женский голос неприязненно спросил:
   - Вы к кому?
   - К Сперанским.
   Калитка нехотя растворилась. Пышнотелая женщина, в толстом домотканом
фартуке, провела Юру в дом, оставила в передней.
   Через минуту в переднюю быстро вошла, шурша платьем, невысокая  моло-
дая женщина. Чертами лица она напоминала Юриного папу; у Юры дрогнуло  и
громко-громко забилось сердце.
   - Тебе что нужно, мальчик? - спросила она.
   - Ксения Аристарховна, тетя Ксеня! Не узнали меня?
   Женщина серыми блестящими глазами долго удивленно всматривалась в ли-
цо мальчика и вдруг вскрикнула:
   - Юра! Бож-же мой, Юра? Как ты очутился здесь? Где мама?.. Ой, госпо-
ди, что у тебя за вид?
   Она нервно схватила Юру за руку,  ввела  в  просторную,  обставленную
старинной мебелью комнату и, нежно и заботливо  оглядывая  его  со  всех
сторон, позвала:
   - Викентий!.. Викентий, иди скорей сюда!
   В гостиную вошел высокий полный мужчина с капризным,  холеным  лицом,
на котором лежала печать уверенного спокойствия. Он  торопливо  взбросил
на переносье пенсне.
   - Юра? - изумленно вскинув тяжелые брови, воскликнул он. - Что случи-
лось, Юра? Где мама?
   Юра в бессилии потупил голову, и слезы потекли по его щекам...
   Потом, вымытый и одетый во все чистое, успокоенный той заботой, с ко-
торой его встретили, Юра сидел на широком диване рядом с  Ксенией  Арис-
тарховной. Он все время старался быть ближе к ней, к ее надежному,  уют-
ному, почти материнскому теплу, к рукам, таким же ласковым, как у мамы.
   Сидя здесь, в  теплой  и  чистой  квартире,  Юра  испытывал  странное
чувство раздвоенности. Оно возникло у него еще в дороге, когда он  доби-
рался до Киева, когда ехал в тамбурах, на подножках и даже  в  "собачьем
ящике" классного вагона. В "собачий ящик" он забрался  в  Екатеринославе
и, измученный всем пережитым, проспал почти до Киева. Проснувшись,  стал
взбалмошно вспоминать - и не мог поверить, что все происшедшее случилось
именно с ним. Тот, прежний, Юра Львов -  книжник  и  неуемный  фантазер,
беспомощный в обычной жизни, - словно бы остался навсегда там, в пустын-
ной степи, у маленького земляного холмика. С ним просто не  могло  прои-
зойти ничего такого,  что  произошло  с  другим  Юрой  Львовым,  который
бесстрашно шел через ночную степь, блуждал  по  безлюдному  лесу,  сумел
убежать из Чека, научился на ходу цепляться за поручни уходящих вагонов,
прятаться от железнодорожной охраны... Но ведь все это было. Было!
   Первый Юра со слезами рассказывал Ксении Аристарховне и Викентию Пав-
ловичу об их жизни под Таганрогом, о поезде, о болезни  и  смерти  мамы.
Другой же не удержался, стал громко и даже немного  хвастливо  рассказы-
вать о своих приключениях после того, как он остался один.
   Выслушав рассказ Юры о драке на  Собачьей  тропе,  Викентий  Павлович
обернулся к жене:
   - Я так понимаю, Юрий принял сегодня боевое крещение!
   Все правильно, мужичье надо бить!.. Надеюсь, ты не посрамил фамилию?!
- патетически воскликнул он.
   - Я ему сильно надавал! - засветился от похвалы Юра и добавил: - При-
емом джиу-джитсу... вот этим... знаете...
   - Молодец! Хвалю! Начинай с малого, с малых большевиков! - заулыбался
собственной остроте Викентий Павлович.
   - А я и в Чека был. У красных. - Юра хотел преподнести  это  особенно
эффектно, как самое сенсационное в пережитом, но вдруг вспомнилось  буд-
нично-усталое лицо Фролова, красные от бессонницы глаза -  и  голос  его
помимо воли упал чуть ли не до шепота: - Правда, был в Чека...
   Ксения Аристарховна всплеснула руками, брови  страдальчески  надломи-
лись, а Сперанский близко заглянул Юре в лицо и укоризненно покачал  го-
ловой:
   - Ну, это уж ты, братец, сочиняешь! - А сам горестно подумал:  "Такое
ныне время, должно быть, когда и мальчишки гордятся тем, что в меру  сил
своих принимают участие в борьбе. Слишком быстро взрослеют сердца".
   Юра же, задетый тем, что ему не верят, стал запальчиво рассказывать:
   - Схватили они меня и - к самому главному. А тот и говорит: ты шпион!
   - А ты? - скептически спросил Викентий Павлович.
   - А я?.. А я ка-ак прыгну! И - на улицу! И - через  забор!  -  Теперь
Юра опять рассказывал громко, даже залихватски и, чувствуя себя  необык-
новенно смелым и ловким, суматошно размахивал руками. - А потом по  ули-
це... по огородам... Стрельба подняла-ась!..
   И тут Юра запнулся, вспомнив, что ниоткуда он не прыгал, что из  Чека
его выпустили и никто за ним не гнался. А еще он вспомнил Семена Алексе-
евича и то, как заботливо он отнесся к нему и на батарее, и позже, когда
они ехали в Очеретино. Ему стало немного стыдно за свое  хвастовство,  и
он смущенно поправился:
   - Нет, стрельбы, кажется, не было... потому что... никто за  мной  не
гнался.
   - Это уже детали. - Сперанский по-отечески взъерошил  Юре  волосы.  -
Главное, что ты достойно выдержал экзамен на мужество. -  И  затем  тор-
жественно добавил: - Отменнейший молодец! Гвардия! Весь в отца!
   Несколько мгновений они сидели молча, постепенно привыкая друг к дру-
гу. Потом Юра поднял глаза на дядю:
   - А вы, Викентий Павлович?
   - Что - я?
   - Вы ведь тоже, как и папа, офицер. Почему вы не воюете?
   Сперанский как-то со значением рассмеялся, потрепал Юру по щеке.
   - Резонно... резонный вопрос! - Он поколебался, словно советуясь  сам
с собою о чем-то таинственном и важном, и наконец произнес: - Потом  уз-
наешь... Позже!.. Да-да, несколько позже! - Викентий  Павлович  прошелся
раз-другой по комнате, снова присел возле Юры, положил ему руку на плечо
и наигранно-виноватым голосом продолжил: - Время... трудное и сложное  в
данный момент время, Юрий. И ты должен нам с тетей Ксеней помогать.  До-
говорились? Мне сейчас ходить по городу, так сказать, не  безопасно.  Ну
знаешь, облавы там, проверки документов, да мало ли  что...  Поэтому  за
продуктами и по разным хозяйственным делам будешь ходить ты!
   - Я? Я с удовольствием, Викентий Павлович! - с готовностью согласился
Юра.
   - Ну, зачем же... - попыталась было вмешаться в этот разговор  Ксения
Аристарховна, но не договорила - Сперанский пресек ее попытку  взглядом,
многозначительным и строгим.
 
 
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
   В обитом желтым шелком салон-вагоне командующего Добровольческой  ар-
мией находились трое: сам хозяин, полковник  Щукин  и  полковник  Львов,
тщательно выбритый, в хорошо подогнанной армейской форме.
   - Я про себя уже крестное  знамение  сотворил,  думал,  как  достойно
смерть принять, - рассказывал Львов о недавно пережитом. - И право же, о
таких избавлениях от смерти я в юности читал в плохих романах...
   - Судьба, - улыбнулся Ковалевский.
   - Случай, Владимир Зенонович. А может, и судьба, которая  явилась  на
этот раз в облике капитана Кольцова. Если бы не он, не его  хладнокровие
и отчаянная храбрость... все было бы совсем иначе!
   - Н-да, не перевелись еще на Руси отважные офицеры, - задумчиво  ска-
зал Ковалевский и поднял на Львова глаза, - Вам не доводилось знать  его
раньше?
   - Несколько раз встречался с его отцом. В Сызрани был уездным предво-
дителем дворянства. Очень славный человек! - обстоятельно объяснял  пол-
ковник Львов.
   - О! Значит, капитан из порядочной  семьи!  -  Ковалевский  медленно,
чуть сгорбившись и заложив руки за спину, несколько раз прошелся по  ва-
гону, затем остановился напротив полковника Львова. - В минуты горечи  и
отчаяния я думаю о том, что армия, которая имеет таких воинов, не  может
быть побеждена. По крайней мере, пока они живы... Ну что ж,  представьте
мне капитана. Хочу взглянуть на него, поблагодарить.
   Щукин предупредительно встал, пошел к двери. Походка у него была лег-
кая и беззвучная, как будто он был обут в мягкие чувяки.
   Кольцов вошел в салон-вагон следом за Щукиным. Он, как и  Львов,  был
уже в новой форме. Прямая фигура, гордо  вскинутая  голова,  решительная
походка, четкость и некоторая подчеркнутая лихость движений - все  гово-
рило о том, что это кадровый офицер.
   Щелкнув каблуками, Кольцов доложил:
   -  Ваше  превосходительство!  Честь  имею  представиться  -   капитан
Кольцов.
   Командующий с интересом посмотрел на капитана,  лицо  его  смягчилось
еще больше, и он двинулся навстречу офицеру, невольно любуясь  его  вып-
равкой.
   - Здравствуйте, капитан! Здравствуйте! - Командующий совсем не по-ус-
тавному, как-то по-домашнему пожал Кольцову руку. - Где служили?
   - В первой пластунской бригаде, командир-генерал  Казанцев,  -  четко
отрапортовал Павел, прямым, открытым взглядом встречая  благожелательный
взгляд командующего.
   - Знаю генерала Казанцева, весьма уважаемый командир.
   Садитесь, капитан! Наслышан о вашем достойном... очень достойном  по-
ведении в плену. Хочу поблагодарить!
   Кольцов склонил голову:
   - К этому меня обязывал долг офицера, ваше превосходительство!
   - К сожалению, в наше время далеко не все помнят о долге! - Командую-
щий присел к столу, снял пенсне, отчего усталые глаза его  с  припухшими
веками словно погасли. - А кто и помнит, не проявляет должного дерзнове-
ния в его исполнении. - Немного подумав, командующий спросил: - Если  не
ошибаюсь, в дни Брусиловского прорыва ваша бригада сражалась  на  ЮгоЗа-
падном фронте? Имеете награды?
   - Так точно! Награжден орденами Анны и Владимира с мечами! - не очень
громко, чтобы не выглядело похвальбой, отрапортовал Кольцов.
   Командующий бросил многозначительный взгляд на Щукина:  значит,  сме-
лость капитана не случайна. Чтобы получить в окопах столь высокие награ-
ды, надо обладать воистину настоящей храбростью - это Ковалевский хорошо
знал.
   Складывал свое мнение о командующем и Кольцов. Он был немало наслышан
о военном умении и высоком авторитете Ковалевского. Сейчас же видел  пе-
ред собой человека умного и доброго - сочетание этих качеств он так  це-
нил в людях! Ковалевский был ему определенно симпатичен, и Кольцов  ощу-
тил сожаление, что такие люди, несмотря на ум,  волю,  проницательность,
не сумели сделать правильный выбор и оказались в стане врагов...
   Эти мысли, проскальзывая как бы вторым планом, не нарушали внутренней
настороженности Кольцова, его предельной мобилизованности. После  побега
от ангеловцев все для него складывалось очень удачно,  и  это  обязывало
Кольцова к еще большей собранности: он знал, что в момент удачи человеку
свойственно расслабляться, а он не имел на это права.
   Вызов к командующему не был для Павла неожиданным, в сложившейся  си-
туации все должно было идти именно так, как шло. Вполне естественной бы-
ла и приглядка Ковалевского к  отличившемуся  офицеру,  хотя  Кольцов  и
чувствовал в ней какуюто пока не понятную ему пристальность.
   - Скажите, капитан, где бы вы хотели служить? - доверительно  спросил
командующий.
   - Я слышал, ваше превосходительство, генерал Казанцев в Ростове  фор-
мирует бригаду. Хотел бы выехать туда.
   - Так-так... - Что-то неуловимое в лице Ковалевского,  какое-то  про-
должительное раздумье насторожило Кольцова. По логике,  в  их  разговоре
можно было поставить точку. Интуиция же  подсказывала,  что  командующий
делать этого не собирается.
   - А если я предложу вам остаться у меня при штабе?  -  вдруг  спросил
он.
   Первая обжигающая сердце радостью мысль: "Удача, какая необыкновенная
удача! - И тотчас же, вслед: - Но и удесятеренный риск". Здесь, в штабе,
он будет все время на виду, под прожекторами.  Будет  постоянно  подвер-
гаться контролям и проверкам... Выдержит ли легенда?.. Однако риск  того
стоит. Такой второй возможности, может, никогда не  представится...  Эти
противоречивые мысли промелькнули одна за одной, как волны. Если в  раз-
говоре и возникла пауза, то очень незначительная и  вполне  оправданная,
когда человеку неожиданно предлагают изменить уже  сложившееся  решение.
Лицо Ковалевского сохраняло прежнее доброжелательство,  Кольцов  отметил
это. Теперь нужно было согласиться, но сделать это осторожно, сдержанно.
   - Я - офицер-окопник, ваше превосходительство, - с сомнением в голосе
сказал Кольцов, - и совсем не знаком со штабной работой!
   - Полноте, капитан! - едва заметно нахмурился генерал, не любящий  ни
резкости, ни торопливости в людях. - Все мы тоже  не  на  паркете  Гене-
рального штаба постигали войну. Но поверьте старому солдату,  храбрость,
самообладание и выдержка нужны не только на поле брани.  В  штабах  тоже
стреляют, капитан, правда перьями и бумагой.  Но  голову,  смею  уверить
вас, сохранить не намного легче, нежели в окопах...
   Кольцов с покорным достоинством склонил голову:
   - Благодарю за доверие, ваше превосходительство! Почту за честь  слу-
жить под вашим командованием!
   - Вы меня знаете? - Ковалевский внимательно посмотрел на Кольцова.
   Кольцов снова сдержанно поклонился. Теперь его полупоклон должен  был
означать уважение и почтительность:
   - Кто не знает имени генерала, который первым  на  германском  фронте
получил за храбрость золотое оружие! Имени генерала, который под  Тарно-
полем вышел под пули и увлек за собой солдат в штыковую атаку!
   - На войне как на войне, капитан! - Ковалевский задумчиво оперся  ще-
кою о ладонь, глаза у него стали отстраненными, словно мысленно он  вер-
нулся в те дни, когда честолюбивый, полный сил, он ждал от жизни  только
удач, когда неудачи и жестокие поражения, отступления перед  противником
были у других, а не у него, Ковалевского. Ему было  трудно  сейчас  вер-
нуться из того далека в салон-вагон, где были его товарищи  по  войне  -
Львов, Щукин и этот храбрый и тоже, как когда-то он сам, удачливый капи-
тан. Но он пересилил себя. И тихо сказал в прежней доброжелательной  то-
нальности: - Вы свободны, капитан.
   Когда Кольцов вышел, Львов спросил:
   - Предполагаете - адъютантом, Владимир Зенонович? - В голосе  полков-
ника явственно звучало одобрение.
   - Возможно, - кратко отозвался Ковалевский тем тоном, который  обычно
исключает необходимость продолжать начатый разговор.
   Поднялся Щукин, который до сих пор молча сидел в  углу  салон-вагона,
внимательно следя за разговором командующего и Кольцова.
   - Владимир Зенонович, ротмистр Волин прежде служил в жандармском кор-
пусе. С вашего разрешения, я хотел бы взять его к себе.
   Ковалевский готовно кивнул, соглашаясь со Щукиным и отпуская его  од-
новременно.
   Оставшись наедине со Львовым, командующий пригласил его сесть  побли-
же.
   - Я понимаю, Михаил Аристархович! После всего пережитого вы, конечно,
хотели бы получить кратковременный отпуск?
   Полковник Львов недоуменно посмотрел на командующего и почти не заду-
мываясь тотчас же решительно ответил:
   - Напротив, Владимир Зенонович! Я сегодня же намерен выехать  в  вве-
ренный мне полк.
   - Нет. В полк вы не вернетесь... Вам известна фронтовая обстановка?
   - Да, Владимир Зенонович, - со скорбью  в  голосе  ответил  полковник
Львов. - Падение Луганска крайне огорчило меня...
   - Генерал Белобородов сдал город, проявив нераспорядительность,  без-
дарность и личную трусость, -  раздраженно  с