и мгновенно - одна за одной. Паузы не последова-
ло - Ковалевский тотчас же сказал:
   - Рад быть полезным, Антон Иванович.
   Деникин пытливо посмотрел на Ковалевского, пощипал седую -  клинышком
- бородку и удовлетворенно кивнул:
   - Я признателен вам, Владимир Зенонович. - И, словно зная, о чем  ми-
нуту назад думал его собеседник, добавил с горечью: -  В  штабе  у  меня
много советчиков! И все - по-разному! Одни уже договорились до того, что
советуют сдать красным Донбасс, а вашу армию перебросить под  Царицын  в
подчинение Врангеля...
   Пухлой рукой Деникин сжал остро оточенный карандаш, и  в  наступившей
тишине Ковалевский явственно услышал сухой деревянный треск - трудно бы-
ло ожидать такую силу в маленькой руке. Отброшенный  карандаш  скользнул
по столу, кроша грифель.
   Для Ковалевского не было секретом, что командующий Кавказской  армией
барон Врангель настаивал на том, чтобы главным стратегическим  направле-
нием стало царицынское. Только объединившись с армией Колчака, категори-
чески заявлял он, можно добиться решающего успеха в кампании.
   Деникин же отстаивал иную точку зрения. Разногласия между Деникиным и
Врангелем были затяжные, резкие, с многочисленными язвительными  намека-
ми, мелочными придирками, уколами исподтишка. Телеграммы от Врангеля шли
потоком - то  насмешливые,  то  терпеливо-выжидательные,  то  откровенно
злобные и желчные. Даже сейчас, когда наметились первые успехи в наступ-
лении, барон стремился доказать  превосходство  своих  стратегических  и
тактических замыслов.
   Деникин, сдерживая охватившее его раздражение, резко встал и  подошел
к Ковалевскому, который не поспел за ним встать сразу. Главковерх, поло-
жив ему на плечо руку, попросил остаться в кресле.  Пожалуй,  жест  этот
продиктовала не только любезность старшего по чину, но и привычный  рас-
чет человека невысокого роста, не любящего смотреть на рослых собеседни-
ков снизу вверх.
   - А того не понимают господа генералы, что время для споров  и  прид-
ворной дипломатии прошло! -  продолжал  Деникин.  -  Ответственность  за
судьбу России отметила всех нас  своей  печатью,  всем  нам  нести  один
крест! - Он прошелся по кабинету, мягко ставя на ковер  ноги,  обутые  в
генеральские, без шнурков, ботинки, и опять остановился возле  Ковалевс-
кого. - Настала пора решительных действий, Владимир Зенонович. Я готовлю
сейчас директиву, в которой хочу досконально  определить  стратегические
пути нашего наступления. И его конечную цель...
   Ага, вот в чем дело!..
   Ковалевский знал, что своим высоким положением главнокомандующего во-
оруженными силами Юга России Деникин  обязан  отнюдь  не  личным  досто-
инством или выдающимся военным дарованиям и  уж,  конечно,  не  популяр-
ностью в русской армии, где не любили черствых людей. О нем много  гово-
рили среди офицеров как о человеке беспринципном, бестактном  и  недале-
ком. Однако Корнилов в канун своей гибели, как бы предчувствуя свою  об-
реченность, назвал, имея в виду какие-то свои веские соображения, преем-
ником именно его, Деникина.
   Неожиданный выбор Корниловым малопримечательного, сухого,  непопуляр-
ного Деникина вызвал удивление и породил недоуменные толки - все знали о
посредственных дарованиях преемника, но никто не решился открыто оспари-
вать его: после гибели Корнилова над его именем засиял венец великомуче-
ника.
   Теперь Деникин владел Северным Кавказом, Тереком, богатейшей  Кубанью
и Донской областью. И все же... противники Деникина, хотя и приняли мол-
ча его главенство, скрупулезно вели счет его ошибкам, ими объясняя любую
неудачу. И Ковалевский понял, как важно для главнокомандующего не допус-
тить просчета в разработке предстоящей директивы и  конечно,  заполучить
себе опытных союзников при ее выполнении.
   Однако почему выбор пал именно на него, Ковалевского? Он знал Деники-
на давно, но они всегда были холодны друг с другом.
   Владимира Зеноновича, любящего разговор по душам, атмосферу домашнос-
ти, раздражало самоуверенное высокомерие Деникина.
   Антипатии своей к нынешнему  главнокомандующему  Ковалевский  никогда
особенно не скрывал. Так что же заставило  самолюбивого,  не  привыкшего
ничего прощать Деникина откровенничать сейчас именно с ним?
   А у Деникина, знавшего вкус к штабному политиканству, были на то свои
основания. Прошлой их отчужденности он, конечно, не забыл и особых  сим-
патий к Ковалевскому не испытывал, считая его баловнем судьбы. Но сейчас
об этом не следовало вспоминать, сейчас важно было другое  -  военные  и
человеческие качества, личность самого командующего Добровольческой  ар-
мией. Деникину нужен был человек, которому бы верили  офицеры,  которого
знали бы солдаты.
   А у Ковалевского была прочно, неоспоримо  сложившаяся  репутация  та-
лантливого военачальника, незаурядного тактика. Всю войну, с первых дней
четырнадцатого года, он командовал корпусом и кроме умения военачальника
проявил еще и редкую храбрость. Нравилось солдатам, что он часто бывал в
окопах, любил поговорить с ними по душам, ободрить шуткой, не допуская в
то же время панибратства. Он не завоевывал авторитет, а имел его. Корпус
Ковалевского считался одним из лучших на Юго-Западном фронте, а во время
знаменитого Брусиловского прорыва особо отличился, за что и получил наи-
менование гвардейского.
   Немаловажно для Деникина было и то, что начисто лишенный  честолюбия,
Ковалевский не лез в диктаторы, следовательно, тут можно  было  не  опа-
саться соперничества. Деникин даже подумывал о  назначении  Ковалевского
на пост военного министра, если, конечно, наступление увенчается оконча-
тельным успехом. Именно в беседе с Ковалевским Деникин решил  опробовать
директиву на слух - в такой крупной игре он готов был поступиться  само-
любием, выслушать и советы, и возражения.
   - Я мыслю наступать широким фронтом на Харьков, Курск, Орел  и  далее
на Москву, одновременно очищая от войск красных Украину, - уверенно  го-
ворил Деникин. - Вдоль Волги, в обход Москвы,  пойдет  Кавказская  армия
генерала Врангеля; генерал Сидорин со своими донцами будет  наступать  в
направлении Воронежа... - Деникин присел к столу, продолжил: -  Вам  же,
Владимир Зеноновнч, по моему плану отводится решающее направление. Овла-
деете Харьковом, и перед вами откроется кратчайший путь на Москву!  -  и
ожидающе посмотрел на Ковалевского - ему важно, очень важно было  знать,
как тот отнесется к его плану.
   Ковалевский помедлил с ответом, взглянул на карту России.  Смогут  ли
сравнительно малочисленные армии преодолеть путь, предначертанный планом
главнокомандующего? Не растворятся ли они на огромных просторах  Украины
и России? И тут возникло другое сомнение. По мере продвижения белой  ар-
мии на занятых территориях будет устанавливаться дореволюционый режим  с
губернаторами, уездными начальниками, помещиками.  Земельный  вопрос  до
сих пор никак не решен, значит, у крестьян станут отнимать  обработанную
землю, инвертарь, скот. В результате умножатся случаи крестьянских  бун-
тов, вооруженного сопротивления. Это тоже вряд ли  будет  способствовать
быстрому продвижению войск...
   - Предполагается проведение мобилизации? - осторожно осведомился  Ко-
валевский.
   - Конечно. Приказ о всеобщей мобилизации уже подготовлен.
   - Без земельной реформы поголовная мобилизация  вызовет  крестьянские
волнения, Антон Иванович, - не сдержавшись, сказал Ковалевский.
   Деникин раздраженно передернул плечами, нахмурился.
   - Знаю... Лучшие наши умы, такие, как Колокольцев И Билимович, бьются
над этим вопросом уже который месяц - ничего дельного пока не  предложи-
ли. Не ко времени, не ко времени заниматься этим. Вот  образуется  госу-
дарственность, и тогда... - Он вынул платеж и старательно  вытер  лоб  -
так вытирают деревянные столы перед праздником. - Но мы не об этом гово-
рим. Вернемся к директиве... На главном, я имею в виду ваше направление,
Владимир Зенонович, я намерен собрать в один мощный кулак все лучшие си-
лы. Помимо цвета армии - корниловской, марковской,  алексеевской,  дроз-
довской дивизий - у вас будут конные корпуса Юзефовича  и  Шкуро.  Кроме
того, я даю вам дополнительно пять артиллерийских полков  и  заберу  для
вас у генерала Шиллинга три дивизиона броневых машин. В вооруженяи и бо-
еприпасах недостатка не возникнет. В Новороссийском  порту  с  пароходов
союзников круглые сутки выгружается необходимое  для  армии,  -  Деникин
чуть усмехнулся, - и можно не сомневаться: чем энергичней мы будем  нас-
тупать, тем лучше будет снабжение.
   Деникин говорил уверенно. Было видно, что все им давно продумано,  но
Ковалевский продолжал уточнять:
   - Антон Иванович, а почему вы не подключаете к наступлению на  Москву
группу войск генерала Шиллинга?
   - После взятия Крыма Шиллинг выступит в направлении Херсон, Николаев,
Одесса, Мне нужны черноморские порты. И  опять  Ковалевский  отметил  ту
уверенность и четкость, с которой Деникин говорил о наступлении. И план,
им предлагаемый, стал казаться заманчивым.
   А Деникин продолжал:
   - Хочу обратить ваше внимание, Владимир Зенонович, еще  на  некоторые
важные обстоятельства, они, на мои взгляд, будут  способствовать  успеху
наступлению. - Он взял из стола папку, открыл ее и прочитал: - "Установ-
лены прочные связи с антибольшевистскими  подпольными  организациями  на
Украине и в ряде городов России. Саботаж, диверсии, террор  и,  по  мере
приближения наших армий, вооруженные выступления -  таковы  задачи  этих
организаций. Наиболее значимой из них  является  Тактический  центр.  Ой
имеет отделения во всех крупных городах России, но руководство находится
в Москве. В решающий момент нашего наступления на  Москву  военные  силы
Центра захватят Кремль, правительственные учреждения, Ходынскую  радиос-
танцию, по которой будет объявлено о свержении Советской власти..."
   "Вот даже как! - с удовлетворением подумал Ковалевский. - Серьезно, в
высшей степени серьезно!"
   Деникин продолжал еще что-то читать, а Ковалевский явственно предста-
вил себе весь размах работы по подготовке к летне-осенней военной компа-
нии, участвовать в которой ему казалось теперь не только необходимым, то
и почетным. И он был искренним, когда в завершение разговора сказал  то,
чего так ожидал от него, так добивался Деникин:
   - Постараюсь  оправдать  доверие,  мне  оказанное,  ваше  превосходи-
тельство!..
   Два дня спустя Ковалевский добрался наконец из Ехатеринодара  в  Хар-
цизск и из одного вагона переселился в другой - в штабной салон-вагон. С
раздражением подумал о том, что полжизни провел в вагонной  скученности:
диван, кресла, письменный стол и еще стол с ворохом карт занимали  почти
все пространство. Но до сих пор он просто не замечал эту тесноту, отвык-
нув за годы войны от просторных кабинетов.
   Штабной поезд стоял в тупике. Изредка тяжело вздыхал паровоз - прика-
зано было держать его под парами. С часу на час здесь ждали добрых  вес-
тей от генерала Бедобородова, дивизия которого  неделю  назад  двинулась
из-под Луганска на Бахмут. Однако наступление развивалось совсем не так,
как первоначально предполагал командующий, и оттого он нервничал.
   Унылые станционные постройки Харнизска, затянутые завесой знойной пы-
ли, навевали тоску. Бархатные шторки на зеркальных окнах вагона были за-
дернуты до половины, и выше их видно было медленно расхаживающего  часо-
вого. От пота и пыли лицо солдата потемнело, казалось заплаканным,  гим-
настерка топорщилась, фуражка потеряла форму. Но вдруг он заметил в окне
генерала - и перешел на чеканный строевой шаг.
   Ковалевский отошел от окна, подумал: "Пустое это -  вышагивать  перед
вагоном, а вот от окопа к окопу сколько еще шагать придется?"
   Опять представилось огромное пространство до Москвы, которое придется
преодолевать с упорными каждодневными боями. Он уже убедился: легких по-
бед в схватке с большевиками не предвидится - и был не в  силах  постичь
природу упорства наспех  собранного,  необученного,  плохо  вооруженного
войска.
   Чутье опытного тактика подсказывало  генералу  Ковалевскому:  медлить
нельзя; Деникин хоть и выскочка, но прав, настаивая на  незамедлительном
походе на Москву. Отчетливо проявилась мысль: прав прежде всего  потому,
что всему белому движению надо дать конкретную, наиважнейшую цель.
   Но он знал и другое: его армии противостоят те самые солдаты, которые
шли на штурм Карпат, те самые, что мечтали о земле и, получив ее в руки,
никому теперь не отдадут.
   Владимир Зенонович Ковалевский был военным до мозга костей, более то-
го, он принадлежал к потомственным военным. Предки его по мужской  линии
воевали под Нарвой и Полтавой, у стен Кунесдорфа и Кольберга, форсирова-
ли Ларгу и Кагул, брали штурмом Измаил и Сен-Готардский перевал,  бились
на Бородинском поле и на бастионах Севастополя, гибли, обороняя Порт-Ар-
тур. В семье Ковалевского не было своего летописца, иначе историю  русс-
кой армии он мог бы изучать не по трудам ученых,  а  прослеживая  судьбы
своих дедов и прадедов.
   Ратному делу Ковалевский был предан всей душой, гордился своей  прос-
лавленной родословной и уже в кадетском корпусе стремился изучить доско-
нально военные науки - вот почему он вполне заслуженно считался в  среде
офицерства авторитетом. И в то же время он, как и многие, равные ему  по
положению, являл собой полное  политическое  невежество,  совершенно  не
разбираясь в программах существующих и сражающихся  партий,  сознательно
отстраняясь от этого понимания, считая всю эту возню пустопорожней  бол-
товней, одной из досаднейших постоянных слабостей русской интеллигенции.
Ее болезнью. Ее бедой.
   Значения происходящих в России после февраля событий  Ковалевский  не
понимал, лишь смотрел с ужасом, как отразились эти события на сражающей-
ся на германском фронте армии. Весь ее огромный организм, хоть и имевший
неполадки, но все же действующий и повинующийся, вдруг  стал  на  глазах
разваливаться.
   Уставшая до предела армия рвалась домой. Толпы  дезертиров.  Митинги.
Солдатские комитеты. Он жил тогда с ощущением  неотвратимой  катастрофы,
ибо то, на что он потратил всю свою жизнь, становилось  бесцельным,  не-
нужным.
   Потом, после октября семнадцатого года, когда  открылась  возможность
снова действовать, он сделал выбор и до сих пор  считал  его  правильным
хотя  бы  потому,  что  этот  выбор  являлся,  по  мнению  Ковалевского,
единственным, ради чего стоило еще жить и бороться...
   Задрожали зеркальные стекла салон-вагона. Два паровоза, почти скрыва-
ясь в облаке пара, протащили мимо тяжелый воинский состав.  С  тормозных
площадок с любопытством смотрели на окна часовые.
   Расстегнув воротник мягкого кителя, Ковалевский сел за стол  и  начал
просматривать бумаги. Чем больше он вчитывался в  них,  тем  еще  больше
раздражался: в приемной опять напутали, подсунув командующему  вместе  с
безусловно важными документами какую-то малозначимую чепуху. Вначале  он
с привычной тщательностью военного человека пытался вдумываться в ненуж-
ные письма и рапорты, но вскоре отбросил карандаш и позвонил.
   Бесшумной тенью возник в салоне молодой  подпоручик  с  адъютантскими
аксельбантами. Светло-зеленого офицерского сукна китель ладно  охватывал
его фигуру. Поблескивали сапоги с модными острыми носками. Смешливое ли-
цо было по-юношески свежим.
   - Слушаю, ваше превосходительство!
   - Что вы принесли мне, Микки? - спросил Ковалевский, с трудом сдержи-
вая гнев. - Или полагаете, что дело командующего заниматься этим  бумаж-
ным ворохом? - Он оттолкнул на край стола толстую папку с бумагами.
   Покраснев от волнения, младший адъютант смотрел  на  своего  генерала
глазами столь преданными и незамутненными  раздумьем,  что  Ковалевскому
тут же и расхотелось продолжать разнос: как настойчивость  дрессировщика
не превратит болонку в бульдога, так и начальственный гнев бессилен  пе-
ред бестолковщиной младших адъютантов. За долгие годы своей военной жиз-
ни Ковалевский свыкся, что такие не в меру  жизнерадостные,  розовощекие
адъютанты являются неотъемлемой частью любого штаба,  как  мебель...  "И
прозвища у них всегда какие-то уменьшительные,  -  подумал  Ковалевский,
глядя на младшего адъютанта. - Микки... - И повторил про себя еще раз: -
Мик-ки!.. Черт знает что!"
   И произнес вслух уже не грозно, а скорее ворчливо:
   - Потрудитесь унести эти бумаги. Передайте их в штаб...
   Еще четыре дня назад Ковалевский меньше всего задумывался о значимос-
ти хорошего адъютанта в своей работе. Он был  доволен  исполнительностью
неназойливого и умелого капитана Ростовцева. Но  достаточно  было  этому
винтику выпасть из отлаженного штабного механизма,  как  отсутствие  его
нарушило весь ход работы командующего.
   Несколько дней назад Ростовцев и приезжавший в штаб  полковник  Львов
выехали за тридцать - верст в полк. С тех пор о них не было никаких  из-
вестий.
   Если отсутствие адъютанта причиняло  Ковалевскому  ряд  видимых  неу-
добств, то исчезновение полковника Львова тревожило его совсем  по  иной
причине. Ковалевский прикрыл глаза, и тут же встал  пред  ним,  юноша  с
тонкими чертами худощавого лица - надежный товарищ по юнкерскому училищу
Михаил Львов... Служебные дороги у них разошлись, жизнь, правда, сталки-
вала их иногда в своей круговерти, по тут же разбрасывала опять - до но-
вой встречи. Но независимо от этого они считали  себя  друзьями  и,  чем
дальше, тем охотнее встречались: наверное, это воспоминания о  юношеских
днях - пусть наивные, но обязательно дорогие - тянули их друг  к  другу.
Но так было до тех пор, пока в восемнадцатом они не встретились в  одной
армии. Постоянная близость притупила радость встреч. В  суматохе  будней
Ковалевский все реже и реже думал о нем... И вот  теперь,  когда  угроза
потери товарища своей юности нависла со всей неотвратимостью, он  понял,
как необходима была ему эта светлая дружба. Вдруг вспомнил, что  никогда
не задумывался о причинах, изза которых отстал от него в чинах безуслов-
но одаренный Львов, и с запоздалым возмущением  увидел  в  том  огромную
несправедливость. Продолжая вспоминать о Львове, он, с великодушием  ис-
тинно сильного человека, наделял друга теми многочисленными достоинства-
ми, какими тот, быть может, никогда и не обладал...
   Нерешительное покашливание у двери прервало раздумья Ковалевского. Он
поднял глаза и увидел младшего адъютанта.
   Забыл отпустить?..
   - Идите, Микки! И вот что...
   Стук в дверь прервал его.
   - Разрешите, ваше превосходительство? - В салон, твердо ступая, вошел
подтянутый, выше среднего роста, с коротко подстриженной острой бородкой
на желтоватом лице, полковник Щукин.
   - А я, представьте, только хотел просить  вас.  Проходите,  садитесь,
Николай Григорьевич. - Ковалевский показал на кресло возле стола.
   Неслышно притворив за собой дверь, исчез Микки. Проводив  его  взгля-
дом, Щукин неторопливо уселся на предложенное ему место.
   - Что-нибудь узнали? - нетерпеливо спросил Ковалевский.
   Щукин понял командующего.
   - К сожалению, Владимир Зенонович, ничего нового  сообщить  не  могу.
Последний раз полковника Львова и капитана Ростовцева видели возле Заре-
ченских хуторов. А после этого... - Щукин развел руками.
   В жесте полковника Ковалевскому почудилось безразличие к судьбе  про-
павших без вести, и он в сердцах сказал:
   - Странное происшествие! О каком порядке вообще  можем  мы  говорить,
если в ближайших наших тылах люди теряются, как иголка в стоге сена?!
   - Ничего странного, Владимир Зенонович, - с  прежней  невозмутимостью
ответил Щукин. - Вашего адъютанта и полковника Львова предупреждали, что
нельзя ехать к линии фронта в сопровождении всего лишь двух ординарцев.
   Ковалевский сидел за столом, сгорбившись, утомленный, повидимому,  не
только жарой, но и этим разговором.
   - Что же все-таки случилось? - спросил он, не адресуя уже свой вопрос
Щукину, а будто сам пытаясь разобраться в непонятном п