методично  обдирая  кусты,  но  ягодная
"плантация" резко оборвалась. Триша вышла из кустов и оказалась лицом к лицу
с крупной оленихой. Ее темно-коричневые  глаза  не  отрывались  от  девочки.
Триша выронила горсть ягод, что держала в руке, и пронзительно закричала.
   Пока Триша ломилась через кусты, олениха не обращала на нее ни  малейшего
внимания. Не очень-то испугал ее и крик девочки.  Уже  гораздо  позже  Триша
подумала, что в осенний охотничий сезон такая вот непугливость может  стоить
оленихе жизни. Олениха лишь дернула ушами да отступила на пару шагов в глубь
небольшой полянки, на которой тут и там  пересекались  полоски  пробившегося
сквозь листву солнечного света.
   За спиной оленихи, взирая на Тришу с  куда  большим  испугом,  стояли  на
тоненьких ножках два олененка. Олениха развернулась,  через  плечо  еще  раз
посмотрела на Тришу и  неторопливо  направилась  к  своим  детенышам.  Триша
провожала ее восхищенным, полным изумления взглядом. Точно так  же,  во  все
глаза, Триша смотрела и на бобров, которые сначала сидели на своих хатках, а
потом уплыли по своим делам.
   Троица оленей постояла на краю полянки у буковой рощицы,  словно  позируя
для семейного портрета. Потом олениха мордой ткнулась  одному  из  оленят  в
бок, может, подтолкнула его, и втроем они ретировались в лес. Триша  увидела
их  белые  хвостики,  а  мгновением  позже  полянка  осталась  в  ее  полном
распоряжении.
   - До свидания! - крикнула им вслед Триша. - Спасибо, что загляну...
   Она  замолчала  на  полуслове,  потому  что  поняла,  с  чего  это  олени
облюбовали эту полянку: ее всю  усыпали  буковые  орешки.  О  том,  что  они
съедобные, Триша узнала не от матери, а на уроках ботаники. Пятнадцать минут
назад она умирала от голода. Теперь же ее радовали роскошным обедом,  совсем
как на День благодарения <Национальный праздник США, отмечаемый в  четвертый
четверг ноября. Посвящен первому урожаю, собранному в Плимутской  колонии  в
1621 году после голодной  зимы  в  Новом  Свете.  Тогда  колонисты  устроили
трехдневное  празднество  с  благодарственными   молебнами   и   пиршеством.
Считается  семейным  праздником   и   отмечается   традиционным   обедом   с
индейкой.>.., пусть и вегетарианским, но кому это мешало?
   Триша  присела,  подобрала  орешек,  попыталась  раскрыть  его  остатками
ногтей. К ее удивлению, проблем не возникло. Буковый орешек раскрылся легко,
совсем как орешек арахиса. Скорлупа была размером с костяшку пальца,  а  вот
зернышко оказалось чуть больше семечка подсолнуха. Триша раскусила зернышко,
еще сомневаясь, сможет ли она их есть. Вкус ей понравился, да и ее  организм
ничего не имел против. Более того, зернышек  буковых  орешков  ему  хотелось
никак не меньше, чем ягод митчеллы.
   Голод она в основном утолила ягодами. Триша не могла сказать, сколько она
съела (не упоминая о листьях: зубы ее, наверное, стали такими  же  зелеными,
как у Артура Родоса, отвратительного мальчишки, который  жил  неподалеку  от
Пепси), но скорее всего много. Да и желудок у нее сжался, А потому орешки ей
следовало...
   - Их надо взять с собой, - пробормотала Триша.  -  Да,  крошка,  орешками
надо запастись на будущее.
   Триша   скинула   с   плеч   рюкзак,   удивившись   тому,   как    быстро
восстанавливаются силы:  только  что  она  едва  волочила  ноги,  а  теперь,
казалось, могла летать, расстегнула пряжки, откинула карман. И, нагибаясь  и
приседая, закружила по  полянке,  грязными  руками  собирая  орешки.  Волосы
падали ей на глаза, свитер болтался как на вешалке, ей приходилось то и дело
подтягивать джинсы. Они были ей впору тысячу лет назад, когда  она  надевала
их, но теперь так и норовили соскользнуть с бедер. Собирая орешки,  она  раз
за разом бубнила себе под нос рекламную фразу о том,  что  положено  делать,
если разобьется ветровое стекло, -  позвонить  по  телефону  1-800-54-GIANT.
Когда Триша набрала столько орешков, что они полностью закрыли дно  рюкзака,
она вернулась на ягодную "плантацию", начала укладывать ягоды  (те,  что  не
попадали в рот) на орешки.
   Когда же Триша вынырнула из кустов в том месте, где и входила в них,  где
едва заставила себя дотронуться до первой ягоды, настроение  у  нее  заметно
улучшилось. Будущее уже не представлялось ей исключительно в  черном  цвете.
Все будет хорошо, подумала она, и мысль эта  так  ей  понравилась,  что  она
произнесла эти три слова вслух. И не один раз, а два.
   Она подошла к ручью, таща за собой  рюкзак,  села  под  деревом.  В  воде
(добрый  знак!)  увидела  маленькую  серебристую  рыбку,  которая  плыла  по
течению: возможно, малька форели.
   Триша повернулась лицом к солнцу и какое-то время сидела закрыв глаза.
   Потом поставила рюкзак себе на колени, запустила в него руку,  перемешала
ягоды и орешки. Ей вспомнился дядюшка Скрудж  Макдак,  пересыпающий  золотые
монеты в хранилище-сейфе, и  она  весело  рассмеялась.  Абсурдный,  конечно,
образ, но очень уж похоже на ее теперешнее занятие.
   Она очистила с дюжину буковых орешков, добавила на ладонь столько же ягод
(теперь она уже снимала их с грозди)  и  тремя  порциями  отправила  в  рот:
десерт. Вкус был божественный, прямо как у мюслей, которые иногда они ели на
завтрак вместо корнфлекса.  После  третьей  порции  Триша  поняла,  что  она
наелась до отвала. Впрочем, она не знала, сколь долго сохранится это чувство
сытости. Может, орешки с ягодами  ничем  не  отличались  от  блюд  китайской
кухни: поел и вроде бы сыт, а через час вновь начинает разбирать голод. Но в
тот момент ее желудок напоминал наполненный подарками рождественский  чулок.
И как же это здорово - набить желудок. Она прожила девять лет, не зная,  как
мало надо человеку для счастья, но уж теперь не сомневалась, что полученного
урока (набить желудок - это здорово) не забудет до конца жизни.
   Триша откинулась к стволу дерева,  заглянула  в  рюкзак.  С  ее  лица  не
сходила счастливая улыбка. Если бы она так не наелась (нажралась, как  удав,
подумала Триша), она могла бы засунуть голову  в  рюкзак,  как  лошадь  сует
голову в торбу с овсом, лишь для того, чтобы вдохнуть тот нежный аромат, что
шел от ягод митчеллы, смешанных с буковыми орешками.
   - Друзья мои, вы спасли мне жизнь, - сказала она. - Спасли мою несчастную
жизнь.
   На другой стороне ручья она видела полянку, усыпанную сосновыми иголками.
Солнечный свет падал на нее длинными золотыми полосами. Над полянкой порхали
бабочки. Сложив руки на животе, в  котором  уже  ничего  не  бурлило,  Триша
наблюдала за ними. В тот момент она  не  могла  сказать,  что  ей  недостает
матери, отца, брата, лучшей подруги. В тот момент она не хотела возвращаться
домой, хотя у нее болело и зудело от комариных и  осиных  укусов  все  тело.
Никогда ранее не испытывала она  такой  умиротворенности.  Если  я  выберусь
отсюда, то никому не смогу об этом рассказать, подумала Триша. Она наблюдала
за бабочками, а веки ее опускались все ниже и ниже. Две бабочки были  белые,
а одна черная или темно-коричневая.
   И что ты не сможешь рассказать, сладенькая? Опять  эта  наглая  паршивка,
только голос уже не такой ледяной, в нем слышалось лишь любопытство.
   О том, что чувствую. О том, как мало человеку надо  для  счастья.  Просто
поесть.., да, наесться досыта, а потом отвалиться...
   - Неслышимый. - Это слово Триша произнесла вслух, по-прежнему наблюдая за
бабочками. Две белые и одна черная, они  танцевали  в  лучах  клонящегося  к
горизонту солнца. Она подумала о Маленьком Черном Самбо, сидящем на  дереве,
тиграх, бегающих внизу и рвущих на куски его новую одежду, а потом убегающих
в саванну. Ее правая рука отцепилась от левой, скатилась с колен,  легла  на
землю. Для того чтобы вернуть ее  обратно,  пришлось  бы  затратить  слишком
много сил, поэтому Триша оставила руку там, куда она легла.
   Чего ты вспомнила Неслышимого, сладенькая? Что ты хотела о нем сказать?
   - Ну... - медленно, сонно ответила Триша. - Что-то в этом  есть,  не  так
ли?
   Наглая паршивка не соизволила ответить. Тришу это только порадовало.  Она
была такая сонная, такая  наетая,  ей  было  так  хорошо.  Впрочем,  она  не
заснула; даже потом, когда поняла, что не  могла  не  заснуть,  ей  все-таки
казалось, что она не заснула. Она помнила, как подумала о дворике за  новым,
меньших размеров домом отца, о том, что траву давно  следовало  покосить,  о
том, что у гномов хитрые улыбки, словно они знали что-то такое, о  чем  было
неведомо ей, о том, что отец заметно погрустнел и постарел и теперь от  него
всегда пахло пивом. Жизнь могла быть очень грустной, она в  этом  убедилась,
так что отца она понимала. Взрослых, однако, всеми силами заставляли  верить
в обратное, и они лгали своим детям (к  примеру,  ни  один  фильм,  ни  одна
телепередача не готовили ее к тому, что  она  может  потерять  равновесие  и
плюхнуться задницей в собственное дерьмо), чтобы не пугать их, не вызывать у
них стресса, но истина  заключалась  в  том,  что  жизнь  могла  быть  очень
грустной. Люди жили в жестоком мире, который в любой удобный ему момент  мог
показать  зубы  и  ухватить  ими  ничего  не  подозревающего  человека.  Она
убедилась в этом на собственном опыте. Ей было всего девять лет, но она  уже
знала, что это так. И поняла, что случай это не единичный, так  уж  устроена
жизнь. В конце концов, ей скоро исполнится десять, и для своего возраста она
- высокая девочка.
   Я не знаю, почему мы должны расплачиваться за совершенные  вами  ошибки?!
Последние слова Пита, которые донеслись до нее с Тропы. И теперь  она  знала
ответ. Простой, грубый, но, наверное, единственно правильный: потому что.  А
если тебе он не нравится, утрись и не вякай.
   Триша догадывалась, что во многом она стала куда взрослее своего старшего
брата.
   Она посмотрела на ручей и увидела, что чуть дальше, ярдах в  сорока  вниз
по течению от того места, где она  сейчас  сидела,  он  сливается  с  другим
ручьем, который маленьким водопадом скатывался с  высокого  берега.  Хороший
признак, подумала Триша. На это она и  рассчитывала  с  самого  начала.  Два
ручья вместе больше одного, они приведут ее  к  третьему,  четвертому,  и  в
итоге она выйдет к реке, которая и выведет ее к людям.
   Взгляд ее переместился на маленькую полянку на другом берегу ручья, и она
увидела троих людей, которые стояли там и смотрели на нее. По  крайней  мере
она решила, что смотрели. Потому что не могла разглядеть  их  лица.  И  ноги
тоже. Все трое были одеты в длинные сутаны, совсем как священники в  фильмах
о далеком прошлом ("В стародавние дни,  когда  рыцари  были  смелы,  а  дамы
крутили задом", - иной раз пела Пепси Робишо, прыгая через скакалку). Подолы
сутан мели ковер из сосновых иголок, устилавший полянку.  Капюшоны  скрывали
лица. Тришу  их  появление  удивило,  но  не  испугало,  во  всяком  случае,
поначалу. Двое были в белых сутанах. Третий, тот, что стоял посередине, -  в
черной.
   - Кто вы? - спросила Триша. Попыталась выпрямиться, сесть повыше,  но  не
смогла. Слишком много съела,  и  еда  придавливала  ее  к  земле.  Наверное,
впервые она осознала, что это значит - осоловеть от еды.
   - Вы мне поможете? Я заблудилась. Я  заблудилась...  -  Она  не  помнила,
сколько блуждала в лесу. Два дня? Три? -  Уже  давно.  Пожалуйста,  помогите
мне.
   Они  не  ответили,  лишь  стояли,  глядя  на  нее   (она   могла   только
предположить, что они смотрят на нее, потому что лица по-прежнему  полностью
скрывали капюшоны), и вот  тогда  Триша  почувствовала  страх.  Они  стояли,
скрестив руки на груди, но кистей она не видела:  они  прятались  в  длинных
рукавах сутан.
   - Кто вы? Скажите мне, кто вы? Тот, что  стоял  слева,  выступил  вперед,
поднял руки к капюшону,  и  над  белыми  рукавами  появились  длинные  белые
пальцы.  Он  откинул  капюшон  и  открыл  Трише  интеллигентное   (пусть   и
грубоватое) лицо со срезанным подбородком. Он напомнил Трише мистера  Борка,
учителя биологии из Сэнфордской начальной школы, который  рассказывал  им  о
растениях и животных Новой Англии.., в том числе, разумеется, и  о  всемирно
знаменитых  буковых  орешках.  Большинство  мальчишек  и  некоторые  девочки
(скажем, Пепси Робишо) называли его Борк-Киборк. Он смотрел на  Тришу  через
ручей, сквозь маленькие, в золотой оправе очки.
   - Я пришел от Бога Тома Гордона, - ответил он. - Того самого, которого он
благодарит, завершая игру победой.
   - Правда? - вежливо спросила Триша. Она не знала, можно ли  верить  этому
парню. Если бы он представился Богом Тома  Гордона,  она  бы  точно  ему  не
поверила. Она могла поверить многому,  то  только  не  тому,  что  этот  Бог
выглядит как учитель, преподающий биологию четвертому классу. - Это.., очень
интересно.
   - Он не может помочь тебе, - продолжил  Борк-Киборк.  -  Сегодня  у  него
много других дел. К примеру, в Японии землетрясение, и  очень  сильное.  Как
правило, он не вмешивается в дела людей, но, должен признать, он  спортивный
болельщик. Хотя и не всегда болеет за "Бостон Ред сокс".
   Он отступил на шаг, вновь накинул на  голову  капюшон.  Мгновение  спустя
вперед выступил второй мужчина в белой  сутане,  тот,  что  стоял  справа...
Триша знала, что так оно и будет. Не зря же у взрослых есть  поговорка:  Бог
троицу любит. Три желания, три зернышка, три царских сына,  три  сестры,  на
счет "три". Не упоминая уже о  трех  оленях,  которые  ели  в  лесу  буковые
орешки.
   Мне это снится,  спросила  себя  Триша,  подняла  руку,  чтобы  коснуться
осиного укуса на левой скуле. Опухоль спала, но при прикосновении  укус  все
еще отдавался болью. Нет, это не сон. Когда второй человек  в  белой  сутане
откинул капюшон, Триша увидела, что он похож на ее отца.  Не  вылитый  Ларри
Макфарленд, но человек, похожий на него, точно так же как первый  мужчина  в
белой сутане  походил  на  мистера  Борка.  Трише  так,  во  всяком  случае,
показалось. Если это и был сон, то раньше она таких снов не видела.
   - Только не говори мне, что ты пришел от Неслышимого, хорошо?
   - Дело в том, что я и есть Неслышимый. - В голосе мужчины, похожего на ее
отца, слышались извиняющиеся нотки. - Мне пришлось принять  образ  человека,
который тебе знаком, потому что я очень слабый Бог. Я  ничего  не  могу  для
тебя сделать, Триша. Сожалею, но это так.
   - Ты выпил? - Триша внезапно разозлилась. - Выпил, не так ли? Даже отсюда
я чувствую запах спиртного. Фу!
   Неслышимый печально улыбнулся, ничего не ответил, отступил назад, накинул
капюшон.
   Наконец, вперед выступил третий, в черной сутане. Тришу охватил ужас.
   - Нет, Не хочу тебя видеть. - Она попыталась встать, но вновь не смогла и
шевельнуться. - Не хочу тебя видеть, уходи, оставь меня в покое.
   Но руки поднялись,  черные  рукава  откинулись,  обнажая  желтовато-белые
когти, те самые когти, которые оторвали лосенку голову, разобрали  его  тушу
на две половинки.
   - Нет, - прошептала Триша. - Нет, пожалуйста, нет. Я не хочу тебя видеть.
   Существо в черной сутане не обратило ни малейшего внимания на  ее  слова.
Сбросило  капюшон.  Лица  под  ним  не  было.  Только  бесформенная  голова,
образованная осами. Они ползали друг по другу и угрожающе жужжали. В  осиной
круговерти  Триша  разглядела  некие  человеческие   черты:   пустой   глаз,
ухмыляющийся рот. Голова, жужжала, как жужжали мириады мух  над  отгрызенной
(или оторванной) головой лосенка. Жужжала, словно у существа в  черной  робе
вместо мозга стоял моторчик.
   - Я пришел от Зверя  из  леса.  -  Глуховатый,  жужжащий,  нечеловеческий
голос. Точно такой Триша слышала по радио. Мужчина предостерегал от курения.
Сам он докурился до рака горла, ему вырезали голосовые связки, и говорить он
мог с помощью специального устройства, вживленного в шею. - Я пришел от Бога
Заблудившихся. Он следит за тобой. Он ждет тебя. Ты принадлежишь ему.
   - Уходи! - Триша хотела выкрикнуть это слово, но с ее губ  сорвался  лишь
чуть слышный шепоток.
   - Мир - это жуткое место, и, к  сожалению,  все,  что  ты  чувствуешь,  -
правда. - Какой же противный этот жужжащий голос. Когти медленно прошлись по
голове, продираясь сквозь  месиво  ос.  Под  ними  взору  Триши  открывалась
сверкающая кость. - Кожа мира - ткань, сплетенная из  жал,  в  этом  ты  уже
убедилась.  А  под  ней  нет  ничего,  кроме  кости  и  Бога,  которому   мы
поклоняемся. Звучит убедительно, ты согласна?
   В ужасе, плача, Триша отвернулась, посмотрела на ручей.  И  выяснила  для
себя, что может шевелиться,  если  не  смотрит  на  осоголового  священника.
Немного, но может. Она подняла руки,  вытерла  слезы,  вновь  посмотрела  на
полянку:
   - Я тебе не верю!  Я  тебе...  Осоголовый  священник  исчез.  И  два  его
спутника в белых сутанах тоже. Лишь бабочки танцевали над полянкой на другом
берегу ручья, восемь или девять вместо прежних трех, все  разноцветные:  две
белые и черная куда-то улетели. И  свет  изменился,  окрасился  в  оранжевые
тона. Прошло, как минимум, два часа. Может, и три. Значит, она  спала.  "Так
это был сон", -  как  говорилось  во  многих  сказках..,  но  Триша  хоть  и
пыталась, не могла вспомнить, как она засыпала, не могла вспомнить разрыва в
потоке сознания. Да и по ощущениям это был не сон.
   И тут в  голову  Трише  пришла  новая  мысль,  пугающая  и  успокаивающая
одновременно: может,  от  орешков  и  ягод  она  не  только  наелась,  но  и
заторчала? Она же знала,  что  от  некоторых  грибов  можно  заторчать,  что
некоторые ее знакомые именно для этого их и ели. А если можно  заторчать  от
грибов, почему ягоды митчеллы не могут дать того же эффекта?
   - Или листья, - добавила Триша вслух. - Может, все дело в листьях. Готова
спорить, что так оно и есть. Ладно, больше никаких листьев,  пусть  и  очень
вкусных.
   Триша поднялась, скривилась от боли, вызванной спазмами в  животе.  Потом
громко пукнула, и боль сразу отпустила. Девочка подошла к ручью, нашла  пару
больших камней, бросила в воду, по ним перебралась на противоположный берег.
Самочувствие у нее разительно изменилось. Сил заметно прибавилось, усталость
не туманила голову. Однако воспоминания об осоголовом священнике  не  давали
ей покоя, и она знала, что к ночи ее тревога только усилится.  Если  она  не
возьмет себя в руки, подумала Триша, то под каждым кустом ей будут  чудиться
всякие ужасы. А вот если  она  докажет  себе,  что  это  была  галлюцинация,
вызванная съеденными листьями митчеллы  или  непривычной  для  ее  организма
водой...
   Ступив на  маленькую  полянку,  Триша  занервничала,  совсем  как  глупая
девочка в каком-то фильме, которая вошла в дом психопата и спросила:
   "Есть  тут  кто-нибудь?"  Она  посмотрела  на  другой   берег,   тут   же
почувствовала, что за ней наблюдают с этой стороны, так быстро  повернулась,
что едва не упала. Никого не увидела. Естественно, кого она могла увидеть  в
глухом лесу?
   - До чего же ты бестолковая, - сказала себе Триша, но  ощущение,  что  за
ней наблюдают, вернулось, более  того,  усилилось.  Бог  Заблудившихся,  как
сказал осоголовый священник. Он следит за тобой, он  ждет  тебя.  Осоголовый
священник говорил что-то еще, но запомнила она только это: следит за  тобой,
ждет тебя.
   Триша подошла к тому месту, где, по ее разумению, стояли трое в  сутанах,
поискала хоть какие-то следы.  Ничего  не  обнаружила.  Опустилась  на  одно
колено, пригляделась повнимательнее. Тот же  результат:  ничего.  Разве  что
чуть взбитые в одном месте сосновые иголки. След? Едва ли, Триша  поднялась,
повернулась к ручью, и тут ее взгляд ухватил в  чаще  леса  справа  от  себя
что-то необычное.
   Она вошла в лес,  в  полумрак,  где  тоненькие  стволы  молодых  деревьев
тянулись вверх, борясь друг с другом за  пространство  и  свет.  Тут  и  там
белели стволы берез. На одном  темнело  пятно,  которое  и  заметила  Триша.
Девочка  испуганно   оглянулась,   не   заметила   ничего   подозрительного,
направилась к берез