далее.
   Теперь следовало найти тропу или дорогу. Пожалуйста, Господи, помоги  мне
найти тропу, подумала Триша и закрыла глаза. Молилась она Богу Тома Гордона,
а не Неслышимому, о котором  говорил  ее  отец.  Она  не  в  Молдене,  не  в
Сэнфорде, поэтому и обращалась к Богу, который  здесь,  рядом,  на  которого
можно указать,  когда..,  если..,  ты  доводишь  игру  до  победного  конца.
Пожалуйста, Господи, пожалуйста. Помоги мне в заключительных иннингах.
   Она раскрыла глаза, как только могла широко, и смотрела, ничего не  видя.
Прошло пять секунд, пятнадцать,  тридцать.  И  внезапно  все  стало  ясно  и
понятно. Триша не смогла бы объяснить, что она увидела,  сектор,  в  котором
было меньше деревьев и чуть больше света, может, несколько иное  соотношение
света и тени, но она поняла: тропа там.
   И я больше не сойду с нее,  если  доверюсь  интуиции,  если  буду  меньше
думать о ней, сказала себе Триша и зашагала в выбранном  направлении.  Нашла
еще один столб, так сильно наклонившийся, что стоять ему  осталось  недолго:
еще одна морозная зима, еще одна дождливая весна -  и  столб  проглотила  бы
летняя трава. Если я буду думать только о тропе и только ее искать  глазами,
то обязательно собьюсь с пути.
   Держа в голове эту мысль, Триша нашла еще  несколько  столбов,  врытых  в
1905 году  фермером  Элиасом  Маккорклом:  они  маркировали  лесную  дорогу,
которую он прорубил к пастбищу еще молодым, прежде чем запил и  расстался  с
честолюбивыми помыслами. Триша шагала, широко раскрыв глаза, не  задумываясь
надолго, если возникала необходимость принять решения (понимала, что  логика
в такой ситуации - не лучший советчик). Иногда столба не было, но девочка не
останавливалась, чтобы искать его остатки в густых кустах: она  исходила  из
того, как падает свет, как ложится тень, что  говорит  интуиция.  До  самого
вечера она шла и шла, петляя меж  высоких  деревьев,  ломясь  сквозь  густые
заросли. И семь часов спустя, уже подумывая о том, а не пора ли устраиваться
на ночлег, где-нибудь под кустом, укрывшись  лохмотьями  пончо  от  комаров,
Триша вышла на опушку еще одной большой поляны.  Три  столба,  наклонившиеся
под  разными  углами,  торчали  посередине.  На  одном  висела  долусгнившая
воротина. А за ней уходили на юг две колеи, заросшие травой и  маргаритками:
заброшенная дорога, по которой вывозили лес.
   Триша медленно прошла мимо ворот, к тому  месту,  где  начиналась  дорога
(или заканчивалась, все зависело от того, в какую сторону идешь).  Постояла,
потом  опустилась  на  землю,  поползла  по  одной  колее.  По  щекам  вновь
покатились слезы. Через высокую траву девочка  переползла  в  другую  колею.
Поползла по ней, словно слепая, ничего не видя  перед  собой,  крича  сквозь
слезы: "Дорога! Дорога! Я нашла дорогу! Спасибо Тебе, Господи! Спасибо Тебе,
Господи! Спасибо Тебе за эту дорогу!"
   Наконец остановилась, сняла  рюкзак,  улеглась  в  колею.  Она  выдавлена
колесами, думала Триша и смеялась сквозь  слезы.  А  какое-то  время  спустя
перевернулась на спину и посмотрела на небо.

ВОСЬМОЙ ИННИНГ

   Несколько минут спустя Триша поднялась. Еще час шла по  дороге,  пока  не
сгустились сумерки. С запада, впервые  с  того  дня,  как  она  заблудилась,
докатился раскат грома: В первые дни Триша постаралась  бы  найти  дерево  с
очень густой кроной, чтобы под ним переждать дождь. Тогда  она  промокла  бы
только при ливне. Но в ее нынешнем состоянии о  таких  пустяках  девочка  не
задумывалась.
   Она остановилась между двумя колеями, уже начала  снимать  рюкзак,  когда
увидела впереди что-то большое. Что-то из  мира  людей.  С  прямыми  углами.
Вернула рюкзак за спину,  перешла  на  правую  сторону  дороги  и  крадучись
двинулась дальше, щурясь, словно близорукий человек, которому  тщеславие  не
позволяет носить очки. На западе вновь громыхнуло, чуть громче.
   Это был грузовик, вернее, кабина грузовика,  колесами  вросшая  в  землю.
Длинный капот заплел лесной плющ. Одно  крыло  капота  отвалилось,  и  Триша
увидела, что двигателя нет. Его место заняли папоротники. Кабина  покраснела
от  ржавчины,  накренилась  набок.  Лобовое  стекло  сняли,  а  вот  сиденье
осталось. Хотя большая часть обивки сгнила или ее изгрызли мыши.
   Опять гром, на этот раз его  сопровождала  молния,  подсветившая  облака,
фронт которых быстро накатывал на Тришу, поедая первые звезды.
   Девочка отломила ветку, всунулась в кабину через  проем  из-под  лобового
стекла и несколько раз резко ударила  по  сиденью.  Поднялось  облако  пыли,
заполнив кабину, словно туманом. Полчища бурундуков  обратились  в  бегство,
негодующе вереща. Они скатывались с подножек и ретировались через  окошко  в
задней стенке кабины.
   - Всем покинуть  корабль!  -  скомандовала  Триша.  -  Мы  столкнулись  с
айсбергом. Женщины и бурун... - Она вдохнула пылью и  закашлялась.  Затяжной
приступ кашля заставил ее сесть на землю, жадно  ловя  ртом  чистый  воздух.
Триша решила, что не будет спать в кабине.  Она  не  боялась  ни  оставшихся
бурундуков, ни змей (если бы в кабине поселились змеи, бурундуков не было бы
и в помине), но ей не хотелось восемь часов  дышать  пылью  и  заходиться  в
кашле. Хорошо, конечно, провести  ночь  под  настоящей  крышей,  но  за  это
просили слишком высокую цену.
   Сквозь кусты Триша чуть углубилась в лес, села под  большой  елью,  съела
несколько орешков, выпила воды. Запасы и  первого,  и  второго  подходили  к
концу, но она слишком устала, чтобы волноваться об этом. Она нашла дорогу, и
это главное. Старую, заброшенную, но  эта  дорога  должна  была  куда-то  ее
вывести. Конечно, она могла и исчезнуть, как это уже случалось с ручьями, но
на ночь глядя не хотелось думать и об этом. На ночь  глядя  Триша  позволила
себе надеяться, что дорога, в отличие от ручьев, ее не подведет.
   Ночь выдалась жаркой и душной, предвестница той влажной жары, что несло с
собой короткое лето Новой Англии. Триша вытерла пот с грязной шеи,  выпятила
нижнюю губу, чтобы сдуть волосы  со  лба,  надела  бейсболку  и  привалилась
спиной к рюкзаку. Подумала о том, чтобы достать "Уокмен", отказалась от этой
мысли: если она будет слушать репортаж с Западного побережья,  то  наверняка
заснет (очень уж устала) и посадит батарейки.
   Она сместилась ниже, так, чтобы  рюкзак  оказался  под  головой,  заменяя
подушку.  Чувство  глубокой  удовлетворенности  охватило  Тришу.   "Спасибо,
Господи", - прошептала она и через три минуты уже крепко спала.
   Проснулась она часа через два, когда первые холодные капли ночного  ливня
просочились сквозь игольчатую "кровлю" и упали  ей  на  лицо.  Тут  же  гром
расколол мир надвое,  и  Триша  села.  Деревья  трещали  и  постанывали  под
порывами сильного, чуть ли не ураганного ветра. Вспышки молнии на  мгновения
выхватывали их из темноты, словно на черно-белом газетном снимке.
   Триша  поднялась,  откинула  волосы  со  лба,  вздрогнула  от  очередного
громового раската, прогремевшего прямо над головой  и  на  несколько  секунд
оглушившего ее. Ей  уже  стало  ясно,  что  при  таком  ливне  она  вымокнет
насквозь, не спасут никакие деревья. Подхватив рюкзак,  Триша  вновь  начала
продираться сквозь кусты, на этот раз к кабине грузовика. Но  не  сделала  и
трех шагов, как зашлась в приступе  кашля,  не  чувствуя  листьев  и  мелких
веток, которые хлестали ее по рукам и лицу. Где-то в лесу с громким  треском
повалилось дерево.
   Зверь направлялся к ней,  расстояние  между  ними  сокращалось  с  каждой
секундой.
   Ветер переменил направление, плеснул в лицо водой, и Триша  почувствовала
запах зверя, резкий, неприятный, напомнивший ей о клетках в зоопарке. Только
на этот раз никакой клетки не было и в помине.
   Триша вновь двинулась к кабине, выставив перед собой  одну  руку-,  чтобы
ветки не били по лицу, а второй придерживая фирменную бейсболку "Ред  сокс".
Трава заплеталась за щиколотки и колени, а когда Триша вышла из леса на свою
дорогу (девочка думала о ней, как о своей дороге), ее тут же окатило, как из
ведра.
   Триша добралась до раскрытой дверцы кабины со стороны водителя (плющ увил
ее, заменив своими листочками стекло) и тут полыхнула  молния,  окрасив  все
вокруг в лиловые тона. Вспышка эта позволила Трише увидеть что-то  огромное,
стоящее на границе леса по другую  сторону  дороги.  Покатые  плечи,  черные
глаза, большие уши, торчащие словно рога. Может, это и были рога. То был  не
человек. И, как решила Триша, не животное. У дороги, под  проливным  дождем,
стоял ее бог. Бог, которого представлял осоголовый священник.
   - НЕТ! - закричала Триша, нырнув в кабину, не  замечая  пыльного  облака,
поднявшегося с сиденья, не замечая тошнотворного запаха сгнившей  обивки.  -
НЕТ! УХОДИ! УХОДИ И ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!
   Ей ответил гром. Ответил дождь, барабаня по ржавой крыше.  Триша  закрыла
лицо руками, свернулась калачиком, кашляя и дрожа. И пока  не  заснула,  все
ждала, что он влезет в кабину.
   Спала Триша крепко и, насколько она  могла  помнить,  без  сновидений.  А
открыла глаза уже ясным днем. Воздух прогрелся, в чистом небе  ярко  светило
солнце, деревья сверкали свежевымытой  листвой,  трава  прибавила  в  росте,
радостно щебетали птички. Листья и ветки сбрасывали последние  капли.  Когда
Триша выглянула через проем из-под лобового стекла, первым делом ее чуть  не
ослепил солнечный свет, отражающийся от лужи, набравшейся в одной колее. Она
прикрыла глаза рукой, прищурилась. Зеленая трава, зеленый лес,  синее  небо,
никаких богов.
   Кабина грузовика, пусть и без стекол, уберегла ее от дождя. Лужа  натекла
на полу, около педалей, промок левый рукав, но не более  того.  Если  она  и
кашляла во сне, то не очень и сильно, потому что не  просыпалась.  В  горле,
правда, першило, заложило нос, но Триша полагала, что все это  пройдет,  как
только она избавится от этой чертовой пыли.
   Прошлой ночью он был здесь. Ты его видела.
   Но видела ли? Действительно ли видела?
   Он пришел за тобой, он хотел тебя забрать. Потом ты забралась в кабину, и
он решил оставить тебя в покое. Не понятно почему, но так вот получилось.
   А может, и не приходил. Может, ей все почудилось. Такое бывает, когда  ты
уже не спишь, но окончательно еще проснулся. Мало ли что могло привидеться в
полусне,  когда  над  головой  гремит  гром,  небо  рассекают  молнии,  дует
ураганный ветер, а дождь льет как из ведра. В такой ситуации чего только  не
увидишь.
   Триша схватила рюкзак за лямку и поползла к водительской дверце, поднимая
новые клубы пыли и стараясь не дышать. Вылезла  на  подножку,  спрыгнула  за
землю, отступила  от  кабины  на  шаг  (мокрая,  покрытая  ржавчиной  кабина
приобрела цвет спелых слив), собралась уже закинуть рюкзак за плечи.  Но  не
закинула. Ярко светило солнце, дождь  закончился,  она  нашла  дорогу..,  но
внезапно ее охватило полная безысходность. Словно  невероятно  тяжелая  ноша
легла на ее хрупкие  плечи.  Человеку  многое  может  привидеться,  если  он
внезапно просыпается, а вокруг бушует гроза. Разумеется, может. Но то, что в
тот  миг  открылось  ее  глазам,  подвести  под  видение  не  представлялось
возможным.
   Пока она спала, кто-то  очертил  широкий  круг,  взрывая  траву,  иголки,
кусты. В центре этого круга находилась брошенная кабина грузовика. Круг этот
она ясно видела перед собой, полоса влажной черной земли, прорезающая зелень
травы и кустов. Кусты и молодые деревца,  растущие  ранее  на  этой  полосе,
валялись рядом, вырванные с корнем. Бог Заблудившихся приходил этой ночью  и
нарисовал вокруг нее круг, как бы говоря: "Держитесь от нее подальше, она  -
моя, она принадлежит мне".

ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ДЕВЯТОГО ИННИНГА

   Все  воскресенье  Триша  прошагала  под  жгущими  лучами  солнца,   щедро
льющимися на нее с синего неба. Утром мокрые леса исходили паром, к  полудню
все высохло. Солнце жарило нещадно. Триша  все  еще  радовалась,  что  нашла
дорогу, но куда больше ей хотелось идти под сенью деревьев. Она чувствовала,
что у нее опять поднялась температура, усталость с  новой  силой  давила  на
плечи, превращая каждый шаг в подвиг. Зверь наблюдал  за  ней,  следовал  за
ней, не показываясь из лесу, и наблюдал. Чувство, что  на  нее  смотрят,  не
покидало Тришу ни на минуту, потому что  зверь  никуда  от  нее  не  уходил.
Оставался в лесу по правую сторону дороги. Пару раз девочке показалось,  что
она увидела его, но, возможно, она  приняла  за  зверя  тень,  отбрасываемую
ветками. Ей не хотелось его видеть. В вспышке молнии она увидела  более  чем
достаточно. Мех, огромные торчащие уши, массивное туловище.
   И глаза. Черные глаза, большие и нечеловеческие. Остекленевшие, но ничего
не упускающие. Глаза, которые знали о ее присутствии.
   Зверь не уйдет, пока не убедится, что мне отсюда не выбраться, в отчаянии
думала Триша. Он этого не допустит. Он не позволит мне выбраться отсюда.
   Уже после полудня она заметила, что лужи  в  колеях  быстро  высыхают,  и
пополнила запас воды. Воду она фильтровала через материю бейсболки. Выливала
сначала в капюшон,  а  уж  потом  в  пластиковые  бутылки.  Вода  все  равно
оставалась мутновато-грязной, но Триша уже не придавала этому значения. Если
б лесная вода могла убить ее, она умерла бы в тот день, когда ее  вырвало  и
пронесло. Гораздо больше ее волновало отсутствие еды. Наполнив бутылки,  она
подъела все свои запасы, оставив несколько орешков и ягод.  Так  что  утром,
подумала Триша, придется отскребать от дна рюкзака раздавленные  ягоды,  как
когда-то, давным-давно, она отскребала крошки картофельных чипсов.  Конечно,
она  могла  найти  что-то  съедобное  по  пути,  но  не  очень-то   на   это
рассчитывала.
   Дорога все вилась между деревьями, иногда колеи практически  сравнивались
с землей, иногда, наоборот, глубоко в нее вдавливались.  Кое-где  на  полосе
между колеями росли невысокие кустики.  Триша  подумала,  что  это  черника.
Выглядели они точно так же, как и те кустики, с которых она и мамик во время
прогулок по игрушечным лесам  Сэнфорда  собирали  полные  корзинки  сладких,
сочных ягод. Но черника созревала только через месяц. Видела Триша и  грибы,
но не решилась их есть. Мать ничего о грибах не  говорила,  не  изучали  они
грибы и в школе. В школе ей рассказывали об  орехах  и  о  том,  что  нельзя
садиться в автомобиль к незнакомым мужчинам (потому что некоторые незнакомцы
могли оказаться психами), но не  о  грибах.  Она  только  знала,  что,  съев
ядовитый гриб, человек не просто умирает, а  умирает  в  страшных  мучениях.
Впрочем, она не приносила большую жертву, отказываясь от грибов. Аппетита  у
нее не было, вновь разболелось горло.
   Около четырех часов дня Триша споткнулась о сук, упала на бок, попыталась
встать и не смогла. Ноги дрожали, стали ватными, не хотели держать тело. Она
сняла рюкзак (ужасно много времени ушло на то, чтобы выпутаться  из  лямок).
Съела последние два или три буковых орешка, едва не  подавившись  последним.
Но вступила в борьбу с приступом тошноты и победила, вытянув, как могла, шею
и дважды сглотнув. А чтобы орешки точно  остались  в  желудке  (хотя  бы  на
время), запила их глотком теплой, мутной воды.
   - Время "Ред сокс", - пробормотала Триша и вытащила из рюкзака  "Уокмен".
Она сомневалась, что сможет поймать репортаж с матча, но попытка - не пытка.
На Западном побережье час пополудни, то есть игра только  началась.  А  день
точно игровой.
   В диапазоне FM она не поймала ничего, даже музыки. На AM сразу наткнулась
на человека, тараторящего на французском (он  еще  похохатывал  чуть  ли  не
после каждой фразы). Наконец, на волне 1600, у самой границы  диапазона,  ей
улыбнулось счастье: из наушников донесся слабый, но достаточно внятный голос
Джо Кастильоне.
   - Итак, Валентин готовится к подаче... Гарчапарра бьет... Отменный  удар!
Мяч летит к дальнему концу поля! Круговая пробежка! "Ред сокс" впереди два -
ноль.
   - Отличное начало, Номар, - прохрипела  Триша,  не  узнавая  собственного
голоса, и вскинула к небу сжатый кулак.
   О'Лири не сумел добавить очков в копилку "Ред сокс", иннинг закончился  с
тем же результатом.
   "Куда вы позвоните, если у вас разбилось лобовое стекло?"  -  проворковал
знакомый голос из далекого мира, который  во  всех  направлениях  пересекали
дороги, в котором все боги предпочитали оставаться за кулисами, не выходя на
авансцену.
   - 1-800, - начала Триша. - 54... И задремала, не успев  закончить  фразы.
Заснула  крепко,  время  от  времени  покашливая.  Кашель  начинался  где-то
глубоко-глубоко. Во время пятого  иннинга  кто-то  подошел  к  кромке  леса,
посмотрел на нее. Мухи и мокрецы вились то ли над мордой, то ли над  грубым,
словно вырубленным топором лицом.  Блестели  ничего  не  выражающие,  пустые
глаза. Долго, долго стояло существо у кромки леса. Наконец вытянуло к  Трише
лапу (руку?) с острыми как бритва когтями: она - моя, она принадлежит мне, и
ретировалось в лесную чащу.

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДЕВЯТОГО ИННИНГА

   В какой-то момент, к  концу  игры,  Триша  подумала,  что  проснулась  на
несколько минут. Джерри Трупано вещал (во всяком случае, ей показалось,  что
это Джерри Трупано), что "Сиэтлские монстры" заполнили  все  базы  и  Гордон
пытается спасти игру.
   - Этот бэттер просто убивец, - говорил Трупано, - и впервые за этот сезон
Гордон, похоже, боится. Где же Бог, Джо? Сейчас Он нужен Тому, как никогда.
   - В Дэнвиззе, - ответил Джо Кастильоне. - Где ж ему еще быть?
   Конечно же ей это приснилось, по-другому и быть не могло, но в  этот  сон
вплелась крупица реального репортажа. И когда Триша окончательно проснулась,
выяснилось следующее: солнце почти зашло, у нее температура, глотать  ужасно
больно, а радио зловеще молчит.
   - Ты заснула с включенным радио, идиотка, - прохрипела Триша. -  Надо  же
быть такой дурой. - Она посмотрела  на  верхний  торец  корпуса  плейера,  в
надежде увидеть крохотный  красный  огонек,  в  надежде,  что  она  случайно
передвинула колесико настройки, когда начала валиться  набок  (а  проснулась
она с головой, улегшейся на  одно  плечо,  отчего  теперь  болела  шея),  но
заранее зная, что надежды тщетны. И точно, красная лампочка погасла.
   Она попыталась успокоить себя тем, что батарейки все равно скоро бы сели,
но все равно не удержалась от слез. Радио больше не работало, и Трише  стало
грустно, очень грустно. Словно она осталась без лучшей подруги. Медлен-, но,
едва шевеля руками, она убрала плейер в рюкзак, застегнула пряжки,  закинула
рюкзак за плечи. В нем ничего не было, но весил он с тонну. Как такое  могло
быть?
   Зато я на дороге, напомнила себе Триша. Я на  дороге.  Но  теперь,  когда
угасал еще один день, даже эта приятная мысль не могла  подбодрить  девочку.
Дорога, шмолога, подумала  она.  Судьба  словно  насмехалась  над  ней.  Так
бывает, когда команда находится в шаге от победы, но глупая, нелепая  ошибка
одного сводит на нет все усилия остальных. Эта глупая дорога могла виться по
лесам еще сто сорок миль, и Триша не  знала,  что  ждет  ее  в  конце  пути.
Возможно, заросли кустов или еще одно болото.
   Однако она вновь зашагала  между  колеями,  с  трудом  переставляя  ноги,
понурив голову, опустив плечи - лямки рюкзака так и норовили соскользнуть  с
них. Но все-таки держались. Непонятно на чем.
   Однако за полчаса до наступления темноты одна лямка таки соскользнула,  и
рюкзак повис на одном плече. Триша даже подумала о том, чтобы  сбросить  эту
фиговину и идти дальше без нее. Возможно, она бы так и поступила, если бы не
последняя пригоршня ягод, оставшаяся на дне. И вода, пусть мутная, но  вода.
Каждый глоток которой успокаивал боль в горле. Поэтому,  вместо  того  чтобы
избавиться от рюкзака, Триша решила остановиться на ночь.
   Опустилась на колени между колеями, со вздохом облегчения  скинула  лямку
со второго плеча. Улеглась головой на рюкзак. Посмотрела на темную  массу  в
лесу, по правую руку от себя. - А ты держ