рая образовалась в "кочке" после  того,  как  она  выдернула
ногу.
   - Не могу я без нее! - яростно закричала Триша. - Она моя, и  мне..,  без
нее... НИКАК!
   Она пошарила в холодной жиже, разрывая какие-то  мелкие  корешки,  обходя
крупные. Что-то живое на мгновение коснулось ее ладони, потом исчезло. И тут
же ее пальцы нащупали кроссовку, которую Триша и  вытащила  на  свет  божий.
Посмотрела на нее -  черная,  извалянная  в  грязи  обувка,  самое  оно  для
извалянной в грязи девочки, - круто, как сказала бы Пепси Робишо. И из  глаз
Триши брызнули слезы. Она подняла  кроссовку,  перевернула,  из  нее  хлынул
поток черной жижи. Зрелище это вызвало у Триши приступ смеха. С минуту, а то
и дольше она сидела на кочке, положив ногу на ногу, со спасенной  кроссовкой
на коленях и смеялась, окруженная черной тучей  мошкары.  А  вокруг,  словно
часовые, стояли мертвые деревья и стрекотали цикады.
   Наконец слезы подсохли, а  смех  поутих.  Триша  нарвала  травы,  обтерла
кроссовку снаружи. Потом раскрыла  рюкзак,  достала  бумажный  пакет  из-под
ленча, разорвала на кусочки, которыми и протерла кроссовку изнутри.  Грязные
клочки бумаги она сминала в шарики и бросала на мох.  Да,  она  мусорила  на
этом отвратительном, вонючем болоте. Да, это правонарушение.  Если  появится
полиция и арестует ее, она не будет иметь ничего против.
   Девочка встала, с вызволенной из болота кроссовкой в руках, огляделась.
   - Твою мать, - вырвалось у нее.
   Впервые в жизни она выругалась вслух (с Пепси такое иногда случалось,  но
Пепси - это Пепси).  Теперь  она  более  отчетливо  видела  зелень,  которую
приняла за склон холма. То  были  поросшие  травкой  островки-кочки,  ничего
больше. Островки, маленькие и не очень. А разделяла их стоячая черная вода и
деревья.  В  большинстве  своем  мертвые,  но  некоторые  на  самой  вершине
кучерявились листвой. Она слышала,  как  квакали  лягушки.  Никакого  холма.
Сплошное болото.
   Триша повернулась, посмотрела назад, но  уже  не  могла  сказать,  откуда
вошла в это гиблое место. Если б она догадалась метить свой путь  чем-нибудь
ярким, теми же лоскутами пончо, то могла  бы  вернуться.  Но  не  метила,  а
потому пути назад для нее не было.
   Ты все-таки можешь  вернуться  назад:  для  того,  чтобы  определиться  с
направлением, ориентиры не нужны.
   Наверное, она смогла бы, но один раз она уже попала впросак, решив,  что,
определившись с направлением, сумеет попасть на  главную  тропу  через  лес.
Второй раз наступать на те же грабли не хотелось.
   И Триша повернулась к травянистым островкам и поблескивающей под  солнцем
стоячей воде. Деревьев, за которые она могла при случае ухватиться, хватало,
а где-то болото должно было кончиться, не так ли?
   Только безумцу могут прийти в голову такие мысли.
   Безусловно. Но ситуация-то безумная.
   Триша постояла еще с минуту, думая о Томе Гордоне, об его умении замирать
перед броском. О том, как он стоял в круге питчера, не сводя глаз  с  одного
из кэтчеров "Бостон Ред сокс", Хаттеберга или Веритека,  подавая  только  им
ведомые сигналы. А  потом,  в  мгновение  ока,  все  его  тело  приходило  в
движение, и следовал разящий бросок.
   Не человек - айсберг, говаривал ее отец. Кровь у него - ледяная.
   Триша хотела выбраться отсюда.  Первым  делом  из  этого  мерзопакостного
болота, а потом и из леса, вернуться к людям, магазинам,  торговым  центрам,
телефонам и полисменам, которые помогут тебе,  если  ты  заблудился.  И  она
подумала, что сможет выбраться. Сможет, если не даст  слабину,  не  струсит.
Сможет, если у нее в жилах есть хоть немного ледяной крови.
   Тут и Триша вышла из  ступора,  сняла  вторую  кроссовку,  связала  узлом
шнурки обеих. Повесила на шею, словно  грузы  часов-кукушки,  посмотрела  на
носки, решила оставить их на ногах (мало ли на что можно  наступить  в  этой
черной  воде),  до  колен  закатала  штанины  джинсов,   глубоко   вдохнула,
выдохнула.
   - Макфарленд готовится к броску, Макфарленд  бросает,  -  изрекла  Триша.
Повернула бейсболку козырьком назад (потому что козырьком назад - это круто)
и сделала первый шаг.
   Триша осторожно передвигалась с кочки на кочку,  часто  поднимая  голову,
устанавливая все новые ориентиры, совсем как днем раньше. Только  сегодня  я
не собираюсь поддаваться панике и бежать, думала она. Сегодня у меня в жилах
течет ледяная вода.
   Миновал час, потом два. Вместо того  чтобы  твердеть,  почва  становилась
все, более топкой. Наконец, земли не стало вовсе: над водой возвышались лишь
поросшие травой  островки-кочки.  Триша  переходила  от  одного  к  другому,
держась за ветви и кусты, если была такая возможность, если нет - балансируя
руками, словно канатоходец. Наконец, наступил момент, когда она не могла  не
только переступить на очередную кочку, но даже допрыгнуть до  нее.  Какое-то
время ей пришлось настраиваться, а уж потом она ступила в  черную  воду.  Ее
окатило гнилостным запахом. Вода чуть-чуть не  доходила  до  колена.  Ступня
погрузилась в холодный желеобразный ил. Со дна поднялись желтоватые пузыри.
   - Ну и гадость. - Триша скорчила гримаску, взяв курс на ближайшую  кочку.
- Гадость. Гадость-гадость-гадость. Так можно и задохнуться.
   При каждом шаге ей приходилось прилагать немало усилий, чтобы с чавканием
вырвать из ила ногу. Триша старалась не думать о том, что  произойдет,  если
ногу вытащить не удастся, если она застрянет намертво и начнет тонуть.
   - Гадость-гадость-гадость, - повторяла Триша. Пот теплыми каплями  стекал
по лицу, от него щипало в глазах.  Цикады,  казалось,  стрекотали  на  одной
ноте: ре-е-е-е-е. С кочки, к которой она держала путь, три лягушки спрыгнули
в воду: плюх-плюх-плюх.
   - Буд-Вай-Зер. - И Триша кисло улыбнулась.
   В  желтовато-черной  взвеси  тысячами  шныряли  головастики.  Когда   она
разглядывала их, одна нога наткнулась на что-то твердое и  склизкое,  должно
быть, толстую ветку. До кочки Трише  удалось  добрести,  ни  разу  не  упав.
Хватая ртом воздух, девочка выбралась на нее, озабоченно оглядела вымазанные
в иле ступни и икры, ожидая, что их  облепили  пиявки,  а  может,  и  что-то
похуже. Но  не  обнаружила  ничего  ужасного  (во  всяком  случае,  видимого
глазом). Ил, правда, покрывал  ноги  до  колен.  Триша  села,  сняла  носки,
ставшие черными, и словно осталась в белых носках: их роль  отлично  сыграла
кожа. Сам вид этих "носочков" - смех. Она откинулась назад, уперлась в кочку
локтями и хохотала, уставившись в небо. Ей не  хотелось  так  смеяться,  так
смеются только полные идиоты, но она  ничего  не  могла  с  собой  поделать.
Отсмеявшись, она выжала носки, натянула их на ноги  и  поднялась.  Постояла,
прикрыв глаза ладонью, остановила свой выбор на дереве с  толстой  сломанной
нижней ветвью, конец  которой  прятался  в  воде.  Это  дерево  и  стало  ее
ближайшей целью.
   - Макфарленд готовится к броску, Макфарленд бросает, -  устало  выдохнула
Триша и двинулась дальше.
   Она больше не думала о  ягодах.  Теперь  ее  заботило  другое:  выбраться
отсюда живой и невредимой.
   В ситуациях, когда люди вынуждены полагаться только на себя, всегда  есть
момент, когда они перестают жить и мобилизуют все  внутренние  резервы  ради
того, чтобы выжить. Тело, не получающее новых калорий, начинает  расходовать
калории, запасенные ранее. Голова туманится. Что-то происходит  со  зрением:
сокращается его поле, цвета становятся более яркими. Триша  перешла  границу
между жизнью и  выживанием,  когда  минула  большая  часть  второго  дня  ее
пребывания в лесу.
   Девочку совершенно не волновало  то  обстоятельство,  что  двигалась  она
строго на запад; она полагала (возможно, не без оснований), что  она  должна
придерживаться одного направления, выбранного раз и  навсегда.  Ей  хотелось
есть, но большую часть времени этого не осознавала; все  свое  внимание  она
сосредоточила на одном: идти по прямой. Отклонение вправо  или  влево  могло
привести к тому, что ночь она могла встретить в этом болоте. От  одной  этой
мысли ей становилось дурно. Один раз она остановилась. Чтобы  глотнуть  воды
из бутылки. А около четырех часов допила остатки "Сэдж".
   Мертвые деревья  все  больше  напоминали  молчаливых  часовых,  застывших
навытяжку над черной стоячей водой. Еще немного, и я начну  разглядывать  их
лица, подумала Триша. Проходя мимо одного из этих деревьев (ни  одной  кочки
не было в радиусе тридцати футов), она споткнулась о  скрытый  водой  корень
или ветвь и во весь рост шлепнулась в  воду.  Набрала  полный  рот  грязной,
вонючей воды, с криком выплюнула ее. Сквозь слой воды она могла видеть  свои
руки. Желтоватые и распухшие,  как  у  утопленника.  Вытащила  их  из  воды,
подняла.
   - Я в полном порядке,  -  вырвалось  у  Триши.  Она  словно  поняла,  что
Пересекла некую очень важную границу. Оказалась в чужой стране,  где  совсем
другой язык и странные деньги. Все переменилось. Но... - Я в полном порядке.
Да, я в полном порядке. - И рюкзак остался сухим. А это главное, потому  что
в нем лежал ее "Уокмен". Он, и только он, связывал ее миром людей.
   Грязная, в промокшем спереди свитере, Триша  продолжала  путь.  Следующим
ориентиром стало сухое дерево  с  расщепленным  посередине  стволом,  черная
буква У на, фоне заходящего солнца. Триша направилась к дереву. Поравнявшись
с кочкой-островком, искоса глянула на нее  и  прошла  мимо,  по  воде.  Чего
забираться на  нее?  По  воде  быстрее.  Отвращение,  которое  она  поначалу
испытывала, когда ее ступня погружалась в  холодный  ил,  притупилось.  Если
другого выхода нет, привыкнуть можно ко всему. Она уже уяснила для себя  эту
истину.
   Вскоре после того, как Триша плюхнулась  в  воду,  она  начала  проводить
часть времени с Томом Гордоном. Поначалу  это  казалось  странным,  что  там
странным, невероятным, но по  мере  того,  как  час  уходил  за  часом,  она
перестала задумываться над такими мелочами и болтала с ним, как с закадычной
подругой.  Показывала  ему   свой   следующий   ориентир,   объясняла,   что
первопричиной появления этого болота стал пожар, заверяла его, что скоро они
отсюда выберутся, потому что не может болото тянуться до бесконечности.  Она
как раз говорила ему, что в сегодняшней игре "Бостон Ред  сокс"  создадут  к
последним иннингам приличный запас прочности и он без труда доведет матч  до
победы, когда замолчала на полуслове.
   - Ты что-нибудь слышишь? - спросила она.
   За Тома Триша отвечать не могла, но она  определенно  слышала  устойчивое
стрекотание лопастей вертолета. Доносилось оно издалека,  но  сомнений,  что
над лесом кружит вертолет, быть не могло. Триша  отдыхала  на  кочке,  когда
услышала  этот  стрекот.  Вскочила,  повернулась  на  звук,  прикрыла  глаза
ладонью, всмотрелась в небо. Ничего не увидела, а вскоре пропал и стрекот.
   - Напрасные хлопоты, - вздохнула она. Но по крайней мере ее  разыскивали.
Она убила комара, цапнувшего ее в шею, и двинулась дальше.
   Десять или пятнадцать минут спустя она  стояла  на  полузатонувшем  корне
дерева и смотрела прямо перед собой, гадая, что же ей теперь  делать.  Строй
деревьев-часовых резко обрывался, уступая место большому пруду. Его середину
занимали  островки-кочки,  но  не  зеленые,  а  коричнево-бурые,   казалось,
сложенные из пеньков и веток. На этих кочках, уставившись на нее,  сидело  с
полдюжины толстых коричневых зверьков.
   Глаза Триши широко раскрылись, когда она поняла,  кого  она  видит  перед
собой. Она забыла о том, что  находится  посреди  болота,  забыла  о  грязи,
комарах, усталости, забыла о том, что заблудилась в лесу.
   - Том, - восторженно прошептала она. - Это же бобры!  Бобры,  сидящие  на
бобровых домиках или бобровых хатках, или как там их называют. Это же бобры,
правда?
   Она привстала на цыпочки, держась одной рукой за ствол, чтобы не  упасть,
и во все глаза  смотрела,  смотрела  и  смотрела.  Бобры,  настоящие  бобры,
сидящие на крышах своих хаток.., они смотрят на нее? Триша подумала, что да,
один-то наверняка, тот, что по центру. Размерами побольше остальных,  и  его
черные глазки, как показалось Трише, не отрывались от ее лица. Вроде бы  она
различала, как подергивались усики. И какой роскошный мех. Темно-коричневый,
у задних лап чуть светлее. Прямо-таки иллюстрация из книжки "Ветер в ивах".
   Наконец Триша сошла с корня в воду  и  продолжила  путь,  ведя  за  собой
длинную тень. И тут же Главный  Бобер  (так  она  его  назвала)  поднялся  и
попятился, пока его задние лапы не оказались в воде. А потом шлепнул по воде
хвостом. Шлепок вышел на удивление громким. Как по сигналу, нырнули в воду и
остальные бобры. Словно хорошо сыгранная  команда.  Триша  смотрела  на  них
раскрыв рот, прижав руки к груди. Никогда в жизни не видела она ничего более
удивительного, а Главный Бобер казался ей мудрым старым учителем, хоть она и
понимала, что не сможет объяснить, откуда у нее возникли такие ассоциации.
   - Том. Посмотри! - Смеясь, она указала на бобров. - Посмотри на воду! Они
плывут! Какая прелесть!
   Полдюжины букв V образовались на гладкой поверхности пруда,  и  с  каждым
мгновением расстояние между бобрами и девочкой  увеличивалось.  Пошла  своим
путем и Триша. Теперь она держала  курс  на  большую  кочку,  целый  остров,
заросший темно-зелеными папоротниками,  торчащими  во  все  стороны,  словно
взъерошенные волосы. На этот раз она двигалась не по прямой,  а  по  широкой
дуге. Увидеть бобров - это здорово (полный отпад, как сказала бы Пепси),  но
у нее не было ни малейшего желания столкнуться с плывущим под водой  бобром.
Она видела достаточно картинок бобров, чтобы  знать,  какие  у  них  большие
зубы. И какое-то время Триша вскрикивала всякий раз, когда ее ноги  касалась
водоросль или затонувшая ветка, в уверенности, что это  Главный  Бобер  (или
один  из  его  верноподданных).   Конечно   же   они   хотели,   чтобы   она
незамедлительно покинула их владения.
   Оставив хатки бобров по правую руку, она с каждым  шагом  приближалась  к
зеленому острову, и в какой-то момент сердце у нее учащенно забилось: а ведь
на нем росли не просто  папоротники.  Три  весны  подряд  она  с  матерью  и
бабушкой собирала молодые листья орляка, еще закрученные в тугие  "завитки".
И в ней крепла уверенность, что на  острове-кочке  растет  именно  орляк.  В
окрестностях Сэнфорда орляк начали собирать чуть ли не месяц  назад,  но  ее
мать говорила, что на северо-западе сезон сбора орляка начинается  позже,  а
на болотах чуть ли не в середине  июля.  Конечно,  с  трудом  верилось,  что
судьба одарила ее таким подарком, но чем ближе подходила  Триша  к  острову,
тем больше крепла ее уверенность в  том,  что  она  не  ошиблась.  "Завитки"
орляка были не просто съедобными, их отличал восхитительный вкус. Даже  Пит,
который на дух не переваривал  овощи  (разве  что  ел  замороженный  зеленый
горошек после разогрева в микроволновой печи),  никогда  не  отказывался  от
орляка.
   Она убеждала себя, что нельзя ожидать невозможного, но пять минут  спустя
отпали последние сомнения. Перед ней лежала не кочка, а Остров орляка! Разве
что, думала она, медленно продвигаясь к нему уже почти по пояс в  воде,  его
следовало назвать Остров насекомых. Над болотом их везде хватало,  но  Триша
время от времени подновляла грязевой защитный слой на лице, шее и  руках,  а
потому они ей  давно  уже  не  досаждали.  Но  над  Островом  орляка  воздух
буквально кишел  насекомыми.  Причем  компанию  комарам,  мокрецам  и  мошке
составили мириады мух. Триша уже слышала их назойливое жужжание.
   От ближайших стрелок орляка Тришу отделяли каких-то десять  футов,  когда
она остановилась, позабыв об иле, в  который  погрузились  ее  ноги.  Кто-то
буйствовал на этой стороне острова, вырывая с корнем орляк. Несколько пучков
стрелок плавали по черной  воде.  А  чуть  дальше,  на  зелени,  она  видела
ярко-красные пятна.
   - Мне это не нравится, - пробормотала Триша и взяла  левее,  вместо  того
чтобы идти к острову. Стрелки орляка - это  хорошо,  но  вдруг  ее  поджидал
убитый или смертельно раненный зверь. Может,  бобры  подрались  между  собой
из-за самки? Она еще не настолько проголодалась, чтобы, собирая еду на ужин,
наткнуться на раненого бобра. Так можно остаться без руки или глаза.
   Миновав чуть ли не половину периметра Острова орляка, Триша остановилась.
Смотреть не хотелось, но она не могла отвести глаз.
   - Эй, Том. - Голос ее дрожал. - Это же ужасно, не правда ли?
   Отгрызенная голова лосенка скатилась  по  пологому  склону,  оставляя  за
собой кровавый след и примятые стрелки орляка. Теперь  она  лежала  у  самой
воды. Мухи облепили глаза и обрубок шеи. Громкостью их жужжание не  уступало
небольшому лодочному мотору.
   - Я вижу его язык. - Собственный голос долетел до Триши  со  стороны,  из
далекого далека. Золотая солнечная дорожка на воде  вдруг  стала  нестерпимо
яркой, девочка почувствовала, что ее качает, поняла, что она вот-вот лишится
чувств.
   - Нет, - прошептала она. - Нет, не разрешай мне. Нельзя этого допустить.
   На этот раз голос заметно приблизился. И яркость  золотой  дорожки  стала
прежней. И слава Богу! Не хватало ей потерять сознание, стоя почти по пояс в
затхлой, вонючей воде. Не будет ей  орляка,  не  будет  и  обморока.  Баланс
сохранялся. Одно уравновешивалось другим. Триша двинулась  дальше,  прибавив
шагу, уже не думая о том, куда ставит ногу. Шла,  вращая  бедрами,  ее  руки
описывали короткие дуги. Будь на ней трико, подумала Триша, она выглядела бы
совсем как гость передачи  "Зарядка  с  Уэнди".  Итак,  друзья,  сегодня  мы
предлагаем вам новый комплекс упражнений. Я назвала его "Как быстрее уйти от
отгрызенной головы лосенка". Активно  вращайте  бедрами,  помогайте  себе  и
руками, и плечами.
   Она смотрела прямо перед собой, но не могла ничего поделать с  лезущим  в
уши удовлетворенным жужжанием мух. Почему не пожужжать после такого  сытного
обеда? Кто это сделал? Не бобр, тут двух мнений быть  не  могло.  Ни  одному
бобру не удалось бы отгрызть голову лосенку, какими бы  острыми  ни  были  у
него зубы.
   Ты знаешь, кто это сделал, дал о себе знать ледяной голос. Это зверь. Тот
самый особенный зверь. И сейчас он наблюдает за тобой.
   - Никто за мной не наблюдает, это все враки, - выдохнула Триша.  Рискнула
оглянуться и увидела, что Остров орляка  остался  позади.  Голову  она  едва
различила: что-то коричневое с живой черной лентой по краю. - Это враки,  не
так ли. Том?
   Но Том ей не ответил. Том не мог ответить. Том, вероятно, уже приехал  на
стадион в фенуэй-парк, перешучивался с другими игроками "Ред сокс",  надевая
белую униформу. А по болоту, бесконечному  болоту  шагал  не  настоящий  Том
Гордон,  а  вымышленный,  придуманный  ею,  гомеопатическое   лекарство   от
одиночества. В лесу она была одна.
   Да нет же, сладенькая. Вовсе ты и не одна.
   Триша ужасно боялась, что ледяной голос, хотя она и не могла отнести  его
к числу своих друзей, говорит правду. Ощущение, что  за  ней  следит  чей-то
взгляд, вернулось, более того, усилилось. Она пыталась списать все на  нервы
(кто бы не заволновался, увидев отгрызенную голову), и  ей  это  практически
удалось, когда она подошла к дереву, на засохшем стволе которого  увидела  с
полдюжины диагональных царапин. Словно  кто-то,  пребывая  в  отвратительном
настроении, походя цапнул дерево.
   - Боже мой, - ахнула Триша. - Это же следы от когтей.
   Зверь впереди, Триша. Впереди, поджидает тебя, с когтями и всем прочим.
   Триша видела перед собой стоячую воду, новые  острова-кочки,  похожие  на
зеленый, поднимающийся склон холма (но она уже знала,  что  никакой  это  не
холм, второй раз на одну и ту же уловку она не покупалась).  Никакого  зверя
она не видела.., но, естественно, и не могла увидеть, не так ли?  Зверь  вел
себя так, как и положено зверю, который высмотрел добычу  и  теперь  выжидал
удобного момента для того, чтобы напасть на не