е. Было даже  какое-то  слово,
которым определялось поведение зверя в такие вот моменты, но  оно  никак  не
приходило на ум, потому что девочка очень устала, испугалась...
   Они таятся, подсказал ледяной голос. Вот  что  они  делают,  таятся.  Да,
крошка. Особенно такие звери, как твой новый приятель.
   - Таятся, - прохрипела Триша, горло сжал страх. - Да, именно это слово  я
и позабыла. Спасибо тебе. - А  потом  двинулась  вперед,  потому  что  зашла
слишком далеко, чтобы повернуть назад. Даже если кто-то и затаился  впереди,
чтобы убить ее, она зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад.
   На этот раз то, что выглядело  твердой  землей,  -  землей  и  оказалось.
Поначалу Триша не позволяла себе в это поверить, но по мере  того,  как  она
подходила все ближе и ближе и видела перед  собой  только  зеленые  кусты  и
деревья,  в  ней  проснулась  надежда.  И  болото,  по  которому  она   шла,
становилось все мельче. Вода едва достигала середины голени, хотя раньше  ей
случалось брести и по пояс в воде. Она  наткнулась  еще  на  две  кочки,  на
которых рос орляк. Его было гораздо меньше, чем на Острове орляка, но  Триша
сорвала и съела те стрелки, что встретились ей. Сладкие, оставляющие во  рту
привкус горечи. У них зеленый вкус, подумала девочка. Она бы набрала  больше
орляка и положила в рюкзак, но в других местах он ей не встретился. Триша об
этом не грустила. Детям  свойственна  беззаботность:  орляк  утолил  чувство
голода, а подумать о том, что она  будет  есть  в  следующий  раз,  она  еще
успеет. Триша шла к берегу, срывая на ходу молодые  побеги  орляка.  Сначала
отправляла в рот лист, закрученный в тугие "завитки", потом  приходил  черед
стебля. Ил, в который  по-прежнему  погружались  ноги,  ее  не  смущал.  Она
привыкла к болоту, не испытывала к нему никакого отвращения.
   Потянувшись к нескольких оставшимся  стрелкам  орляка  на  второй  кочке,
Триша вдруг замерла. Потому что вновь услышала жужжание мух. И на  этот  раз
звучало оно куда как громче. Если бы была такая возможность, Триша ушла бы в
сторону, сделала бы крюк, но болото в  этом  месте  заканчивалось  кладбищем
утонувших веток и кустов. В этом месиве дерева и воды  оставался  лишь  один
более-менее свободный проход, по которому и могла пройти Триша, если  только
она не хотела еще два  часа  бороться  с  подводными  заграждениями,  рискуя
застрять в них или серьезно поранить ногу.
   Но и в этом проходе ей пришлось перелезать через упавшее в  воду  дерево.
Упало оно недавно. Пожалуй и не упало, а его свалили.  Триша  увидела  следы
когтей на коре; а разлом у самого комля, был совсем  свежим.  Словно  дерево
это попалось кому-то на пути и этот кто-то походя пнул его,  переломив,  как
спичку.
   Жужжание все набирало силу. Туловище лосенка, вернее,  то,  что  от  него
осталось, лежало рядом с зарослями орляка, аккурат у того места,  где  Триша
наконец-то выбралась из болота. Лежало двумя  частями,  соединенными  змеями
кишок. Одну ногу отгрызли, и она стояла у дерева, словно костыль.
   Триша прижала ко рту тыльную сторону  ладони  и  торопливо  прошла  мимо.
Тошнота подкатывала к горлу, и она прилагала все силы, чтобы не дать желудку
вывернуться наизнанку. Зверь, который убил лосенка, хотел, чтобы ее вырвало.
Неужели такое возможно? Рациональная часть ее  сознания  (а  она  никуда  не
делась) утверждала, что нет, но Триша уже  не  могла  отрицать,  что  кто-то
сознательно изгадил останками  лося  две  самые  большие  плантации  орляка,
которые встретились ей на этом болоте. А если кто-то такое сделал, почему не
поверить в то, что этот кто-то хотел, чтобы она рассталась с  теми  крохами,
которые ей удалось отправить в рот?
   Да. Хотел. Почему нет? А теперь забудь об этом. И, ради Бога, не  вздумай
блевать.
   Постепенно, по мере того как она все дальше  уходила  на  запад  (теперь,
когда солнце опустилась к самому горизонту, выдержать нужное направление  не
составляло труда), приступы  тошноты  ослабели,  а  жужжание  мух  поутихло.
Окончательно справившись с тошнотой, Триша остановилась, сняла носки, надела
кроссовки. Выжала носки, расправила, посмотрела на  них.  Она  помнила,  как
прошлым утром надевала носки в своей сэнфордской спальне, сидела на  краешке
кровати и надевала, напевая себе под нос "Покрепче  обними  меня..,  чтоб  я
почувствовал тебя". То была песня группы "Бойз то да  Максе";  она  и  Пепси
тащились от "Бойз то да Максе",  особенно  от  Адама.  Она  помнила  полоску
солнечного  света  на  полу.  Она  помнила  постер  "Титаника"   на   стене.
Воспоминания о том, как она надевала носки, были очень четкие,  но  и  очень
давние. Триша предположила, что точно так же старики, вроде бабушки,  помнят
эпизоды своей молодости. Теперь же носки  более  напоминали  решето:  дырки,
соединенные нитками, и ей захотелось плакать (возможно, потому, что  и  себе
она казалась таким  же  решетом).  Но  Триша  сдержалась.  Скатала  носки  и
положила в рюкзак.
   Она застегивала пряжки,  когда  вновь  услышала  стрекотание  вертолетных
лопастей. На этот раз гораздо ближе. Триша вскочила, завертелась  на  месте.
Вон они, два вертолета, далеко на востоке, черные на фоне синего неба.  Чуть
похожие на стрекоз, которые парили над Болотом мертвого лося. Махать  руками
и кричать смысла не было: вертолеты отделял от нее миллиард миль, но  она  и
махала, и кричала. Ничего не могла с собой  поделать.  И  угомонилась,  лишь
охрипнув.
   - Посмотри, Том. -  Теперь  она  лишь  взглядом  провожала  вертолеты.  -
Посмотри, они пытаются меня найти. Если б они подлетели чуть ближе...
   Но они не подлетели. Путь их лежал с севера на  юг,  и  они  скрылись  за
лесом. Триша стояла  не  шевелясь,  пока  шум  от  вертолетных  лопастей  не
растворился в стрекоте цикад. Тогда она глубоко вздохнула и  присела,  чтобы
завязать шнурки кроссовок. Она не чувствовала, что за ней наблюдают, хоть  в
этом ей...
   Ах ты, лгунья, возразил ей ледяной голос. В нем  слышалась  насмешка.  Ты
маленькая лгунья.
   Но она не лгала, во всяком случае, намеренно. Она так устала, в голове  у
нее все перемешалось, вот она уже и не и не  знала,  что  чувствовала..,  за
исключением голода и  жажды.  А  не  вернуться  ли,  чтобы  набрать  орляка,
мелькнула в голове мысль. Его ростки  занимали  немалую  территорию,  и  она
могла избежать тех мест, где лежала туша лосенка и пролилась его кровь.
   Она подумала о Пепси, которая иногда злилась на Тришу, если  та  царапала
коленку, когда они катались на роликах, или  падала,  когда  они  лазали  по
деревьям. Если Пепси видела слезы, наворачивающиеся  на  глазах  Триши,  она
говорила: "Хватит распускать слюни, Макфарленд". Видит  Бог,  она  не  могла
позволить себе распускать слюни из-за мертвого лося, определенно  не  могла,
но.., но она боялась, что зверь, убивший лосенка, все еще здесь, затаился  и
наблюдает. В надежде, что она вернется.
   А насчет того,  чтобы  пить  болотную  воду...  Во-первых,  она  грязная.
Во-вторых,  с  мертвыми  насекомыми  и  личинками  комаров.  Могут   личинки
развиваться в желудке человека? Наверное, нет. Хотела она проверить  это  на
себе? Ни в коем разе!
   - Наверное, я еще наткнусь на орляк, - решила она. - Правильно, Том? И на
ягоды тоже. - Том не ответил, и Триша двинулась дальше, прежде чем  сомнения
в принятом решении возьмут верх.
   Она шла на запад еще три часа, сначала медленно, потом, попав в  хвойный,
зрелый, практически без подлеска, лес, чуть  быстрее.  Гудели  ноги,  болела
спина, но Тришу эти болячки не допекали. И  голод  особо  не  беспокоил.  Но
после того, как солнце сменило золотые одежды на  багряные,  Тришу  замучила
жажда. В горле пересохло, язык превратился в терку. Она кляла  себя  за  то,
что не напилась из болота, благо такая возможность у нее была. Один раз даже
остановилась, подумав: к черту, возвращаюсь.
   И не пытайся, милая, остановил ее ледяной голос. Дороги  тебе  не  найти.
Даже если тебе повезет и ты сумеешь вернуться к болоту,  уже  стемнеет..,  и
как знать, кто может тебя там поджидать?
   - Заткнись, - устало бросила она  ледяному  голосу.  -  Просто  заткнись,
злобная, глупая тварь.
   Но, разумеется, злобная, глупая тварь говорила чистую правду. Триша вновь
повернулась лицом к солнцу, в тот момент уже оранжевому, и продолжила  путь.
Жажда пугала ее. Если она так донимает ее в восемь вечера, что  же  будет  в
полночь? И сколько времени человек может прожить без воды? Она  не  помнила,
хотя читала об этом, точно читала. Во всяком случае, меньше, чем без пищи. И
на что это похоже, смерть от жажды?
   - Я не умру от жажды в этом чертовом лесу, не так  ли.  Том?  -  спросила
она, но не получила ответа. Настоящий Том Гордон в  этот  момент  следил  за
игрой. Тим Уэйкфилд, опытнейший бэттер "Бостон Ред сокс" против Энди Петита,
левши, юной звезды "Янкиз". У Триши скребло  в  горле.  Каждое  глотательное
движение вызывало дикую боль. Она вспомнила о дожде, под который попала, уже
заблудившись в лесу (как же это было давно, примерно в те времена, когда она
надевала носки, сидя на краешке кровати в своей спальне).  Чего  бы  ему  не
пойти сейчас? Она бы вышла под него и  танцевала,  задрав  голову,  раскинув
руки, открыв рот. Она бы танцевала, как Снупи <Добрый,  мечтательный  песик,
персонаж комиксов "Орешки" художника Чарльза Шульца.  "Родился"  в  1950  г.
Снупи - популярная  собачья  кличка.  Очень  любит  песика  и  Стивен  Кинг.
Упоминает о нем едва ли не в каждом романе.> на своей конуре.
   Триша шагала  между  соснами  и  елями,  которые  становились  все  выше.
Увеличивалось и расстояние между соседними  деревьями.  В  лучах  заходящего
солнца  толстые  стволы  отбрасывали  длинные,  широкие  тени,  то  и   дело
накладывающиеся друг на друга. Она могла бы подумать - до чего это  красиво,
строевой лес, залитый предзакатным солнцем, если бы не  мучившая  ее  жажду.
Конечно, какая-то часть  ее  сознания  фиксировала  то  прекрасное  зрелище,
которое демонстрировала ей природа, но мысли Триши  занимало  другое.  Виски
пульсировали от головной боли, горло сжалось до размера игольного ушка.
   Пребывая в таком состоянии, поначалу она  приняла  шум  бегущей  воды  за
звуковую галлюцинацию. Не могла же она слышать  настоящую  воду.  Откуда  ей
взяться, словно по заказу? Тем не менее Триша повернула на этот шум и теперь
шагала на юго-запад, ныряя под ветки, перепрыгивая  через  упавшие  деревья.
Когда же шум стал таким громким, что ни о какой галлюцинации речи  уже  быть
не могло, Триша побежала.  Пару  раз  поскользнулась  на  ковре  из  иголок,
однажды угодила в крапиву, но не обратила ни малейшего  внимания  на  ожоги,
появившиеся на локтях и тыльной стороне ладони. И через десять  минут  после
того, как до ее ушей донесся шум бегущей воды, Триша  стояла  на  обрыве.  В
этом месте скалы прорывали тонкий слой почвы и торчали из нее  словно  серые
каменные костяшки  пальцев.  И  из-под  скал  вырывался  поток  воды,  такой
широкий, что в сравнении с ним первый ручей казался жалкой струйкой, текущей
из неплотно закрытого крана.
   Триша двинулась вдоль обрыва, даже не думая о том, что один неверный  шаг
может привести к падению с высоты двадцати  пяти  футов  и  скорее  всего  к
смерти. Пять минут спустя она обнаружила участок достаточно пологого склона,
ведущего от леса в долину, по которой  бежал  ручей.  Склон  этот  покрывали
десятилетиями скапливающиеся на нем иголки и листья.
   Триша села на край обрыва, поставила ноги на пологий  склон,  точь-в-точь
как ребенок, решившись скатиться с ледяной горки. И заскользила вниз,  сидя,
используя ноги вместо тормоза. На  полпути  ее  начало  сносить  в  сторону.
Вместо того чтобы попытаться остановиться - а такой маневр наверняка  привел
бы к тому, что она кубарем покатилась бы вниз, - Триша  улеглась  на  спину,
заложив руки под голову, и закрыла глаза, надеясь на лучшее.
   Оставшийся путь много времени не занял. Правым бедром она  наткнулась  на
торчащий камень, о другой она так сильно  стукнулась  сплетенными  пальцами,
что они онемели. Если бы она не подложила руки под голову, второй камень мог
бы содрать с нее полскальпа, чуть позже подумала Триша. И это еще  не  самое
худшее. "Не сломай свою глупую  шею",  -  еще  одна  знакомая  ей  присказка
взрослых, пожалуй, любимая у бабушки Макфарленд.
   В самом низу Тришу подбросило, она крепко приложилась попкой,  и  тут  же
почувствовала, что в ее кроссовки льется  ледяная  вода.  Девочка  отдернула
ноги, села, рыбкой нырнула к воде и пила, пила, пила, пока у нее не заломило
лоб: такое случалось, если в жару  она  слишком  быстро  съедала  мороженое.
Триша вскинула голову, блаженно улыбаясь, посмотрела в темнеющее небо.  Пила
ли она когда-нибудь такую вкусную воду?  Могло  хоть  что-то  сравниться  по
вкусу с этой водой? Конечно же нет. Эта вода не  знала  себе  равных.  Триша
вновь опустила лицо в воду. Наконец, поднялась  на  колени,  смачно  рыгнула
(оказывается, отрыжка бывает и от воды),  рассмеялась.  Живот  ее  раздулся,
стал твердым, как барабан. И голода она уже не чувствовала.
   Склон, по которому она попала в долину, показался  ей  слишком  крутым  и
скользким, чтобы подниматься на обрыв. Рисковать  не  хотелось.  Кому  охота
преодолеть половину пути, чтобы потом поскользнуться  и  снова  оказаться  в
самом  низу.  А  вот  другая  сторона  ручья  ей  приглянулась.  Склон  тоже
достаточно крутой, но поросший деревьями, без густого подлеска. И камней, из
которых можно построить переправу через ручей, хоть завались. Она  могла  бы
пройти еще немного, прежде чем остановиться на ночлег. Почему  нет?  Теперь,
наполнив желудок водой, она испытывала прилив  сил.  Не  только  сил,  но  и
уверенности. Болото осталось позади. И она нашла новый ручей. Хороший ручей.
   Ручей-то ты  нашла,  а  как  насчет  необычного  зверя,  полюбопытствовал
ледяной голос. И вновь перепугал Тришу. Если бы он только сообщал ей  всякие
гадости. Самое худшее заключалось в другом: благодаря  ему  Триша  узнала  о
существовании своей темной половины. Или ты забыла о нем?
   - Если он и был, - ответила Триша, - то давно  ушел.  Может,  вернулся  к
лосенку.
   По всему выходило, что она не ошиблась. Во всяком случае,  ощущение,  что
за ней наблюдают, следят, исчезло.  Ледяной  голос  это  знал  и  ничего  не
ответил.  Триша  внезапно   поняла,   что   может   представить   себе   его
обладательницу: злобная, маленькая, кривящая в усмешке рот паршивка,  внешне
чем-то  похожая  на  Тришу  (сходство  отдаленное,  как  между   троюродными
сестрами). А теперь она уходила, расправив плечики и сжав пальцы  в  кулаки,
являя собой негодование и обиду.
   - Уходи и держись от меня подальше, - бросила ей Триша. -  Тебе  меня  не
запугать. - А после паузы добавила:
   - Пошла на хер!
   И пусть с губ Триши слетело, как говорила Пепси, "ужасное  слово",  Триша
об этом нисколько не сожалела. Она даже представила себе, что повторит его и
своему братцу Питу, если по дороге из школы Пит  вновь  заведет  разговор  о
Моддене. В Молдене, мол, есть то, в Молдене есть это, у  отца  можно  то,  у
отца можно это. И тут она заявит ему:
   "Эй, Пит, а не пойти ли тебе на хер вместе со  своим  нытьем",  -  вместо
того чтобы помалкивать и сочувственно кивать. Как ему это  понравится:  "Эй,
Пит, а не пойти ли тебе на хер"? Триша  увидела  брата,  как  живого.  Глаза
вылезли из орбит, челюсть отвисла. Смех да и только. Вот Триша и захихикала.
   А потом встала, подошла к ручью, выбрала  четыре  камня,  бросила  их  по
одному в воду, сооружая переправу. Перебралась на другой берег и зашагала по
склону.
   Склон этот все круче уходил вниз, а вода  в  ручье  журчала  все  громче,
перекатываясь по каменистому руслу. Когда же Триша  попала  на  относительно
ровный участок, она решила, что пора останавливаться на ночлег. Сумерки  уже
сгущались, а она понимала, прогулка по  крутому  склону  в  темноте  чревата
падением. Да и место ей приглянулось: не поляна, но  и  не  чаща.  Небо,  во
всяком случае, она видела.
   - Комаров, правда, тьма. - Триша отмахнулась от целой  тучи,  что  висела
напротив лица, и пришлепнула нескольких, уже усевшихся на шею. Направилась к
ручью, чтобы добыть ила, но (ха-ха, шутить изволите, девочка?) никакого  ила
не нашла. Камней -  сколько  хочешь,  но  никакого  ила.  Триша  присела  на
корточки, не замечая вьющейся вокруг мошкары, задумалась, кивнула, довольная
найденным решением. Ребром ладони сгребла иголки с небольшого участка мягкой
земли, вырыла в ней ямку, затем достала из рюкзака пустую  бутылку  и  с  ее
помощью наполнила ямку водой. Потом замешала  воду  рыхлой  землей,  получив
немалое удовольствие от самого процесса  (думала  она  при  этом  о  бабушке
Андерсен, которая по субботам месила тесто  на  кухне).  Полученной  кашицей
намазала лицо и шею. К тому времени практически стемнело.
   Триша встала, размазывая остатки кашицы по  рукам,  огляделась.  Упавшего
дерева, привалившись к которому она могла бы провести ночь, не нашлось. Зато
в двадцати ярдах она заметила кучу сосновых веток. Отнесла  одну  к  высокой
ели, стоявшей у ручья, поставила на попа, под небольшим углом, хвоей  вверх.
Между стволом ели и веткой сосны образовалось пространство, куда  она  могла
заползти.., маленький шалаш. Если ветер не свалит ветви, подумала  Триша,  в
таком шалаше будет очень уютно.
   Когда она  несла  две  последние  ветви,  у  нее  схватило  живот.  Триша
остановилась, держа в каждой руке по ветке, ожидая, что за  этим  последует.
Живот успокоился, но какие-то неприятные ощущения остались.  Как  будто  там
трепыхалось. Триша чувствовала" что  с  ней  что-то  не  так,  но  не  могла
определить, в чем, собственно, проблема.
   Все дело в воде, разъяснил ей ледяной голос. В воде что-то растворено. Ты
отравилась, сладенькая. И к утру скорее всего умрешь.
   - Умру так умру, - огрызнулась Триша и добавила  две  последние  ветки  к
своему шалашу. - Меня мучила жажда. Я не могла не напиться.
   На это ответа она не получила. Может, обладательница ледяного голоса, эта
предательница хоть это да поняла: она не могла не напиться воды из ручья, не
могла, и все тут.
   Триша присела рядом с рюкзаком, открыла его, достала "Уокмен". Вставила в
уши наушники, включила. Трансляцию радиостанции WCAS она слышала, но  сигнал
заметно ослабел по сравнению в прошлым вечером. Триша улыбнулась, подумав  о
том, что она уходит из зоны устойчивого приема. Такое с ней  уже  случалось,
когда они отправлялись в дальние поездки на  автомобиле.  И  тут  же  у  нее
забулькало в животе.
   - Внимание, - услышала Триша слабенький голос Джо Кастильоне. - Он  занял
место бэттера, и мы готовы начать вторую половину четвертого иннинга.
   Внезапно к горлу подкатила тошнота, напала  икота.  Триша  выкатилась  из
шалаша, поднялась на колени, и ее тут же вырвало.  Левой  рукой  она  успела
опереться о дерево, правой - сжимала живот.
   Она еще стояла на коленях, жадно ловя  ртом  воздух,  выплевывая  остатки
пережеванного орляка, а Мо уже успел пропустить три мяча. И его место  занял
Трои О'Лири.
   - Да, у "Ред сокс" сегодня  не  самая  удачная  игра,  -  заметил  Джерри
Трупано. - Вторая половина четвертого иннинга, они проигрывают один -  семь,
а Энди Петит по-прежнему делает с ними, что хочет.
   - Говнюк, - выдохнула Триша, и ее  снова  вырвало.  Она  не  видела,  что
вылетает у нее изо рта, уже совсем стемнело, не могла этому не порадоваться,
но чувствовала, рвет ее водой, а не желчью. Стоило ей об этом подумать,  как
желудок скрутило вновь. Она подалась назад от деревьев, между  которыми  она
блевала, стоя на коленях, и тут взбунтовался кишечник.
   - О, ГОВНЮК! -  взвизгнула  Триша,  расстегивая  пуговицу,  потом  молнию
джинсов, в полной уверенности, что не успеет  их  снять,  не  успеет,  такое
абсолютно невозможно, но все-таки успела, сдернула джинсы и  трусики,  увела
и