тся, знает далеко не все. И это радует. Это митчелла, и в  ее  ягодах
нет никакого яда. По вкусу они напоминают жевательную резинку "Тиберри", ту,
что продается в розовых пачках". Мать Триши бросила несколько ягод в рот.  А
поскольку она не упала и не забилась в  конвульсиях,  Триша  последовала  ее
примеру. Ей показалось,  что  запахом  ягоды  похожи  на  таблетки,  которые
освежают дыхание. Такие зелененькие, от них еще  словно  покалывает  небо  и
десны.
   Триша подошла к кустам, подумала о том,  чтобы  сорвать  несколько  ягод,
хотя бы для того, чтобы еще больше поднять настроение, но в последний момент
передумала. Голода она не чувствовала, а насчет настроения... Триша вдохнула
пряный запах матовых зеленых листьев (также  съедобных,  по  словам  Куиллы,
хотя Триша никогда их не пробовала - она  же,  в  конце  концов,  не  лесной
сурок), затем посмотрела на сосну. Убедилась, что по-прежнему идет по прямой
линии, и наметила третий ориентир: на этот раз  валун,  чем-то  напоминающий
шляпу  из  старого  черно-белого  фильма.  Следующим  ориентиром  стали  три
растущие рядом  березы.  От  берез  она  медленно  направилась  к  роскошным
папоротникам, растущим на склоне.
   Триша  все  свое  внимание  концентрировала  на   ориентирах,   даже   не
оглядывалась, пока шла к следующему, поэтому, лишь  подойдя  к  папоротникам
она поняла, что смотрит на чащобу. Идти от  ориентира  к  ориентиру  -  дело
хорошее, и Триша полагала, что шла по прямой.., да только не уводила ли  эта
прямая от цели? Она, конечно, могла лишь ненамного  отклониться  от  нужного
направления, но в том, что отклонилась, Триша не сомневалась. Потому  что  в
противном случае она давно бы уже вышла на тропу. Еще бы, она отмахала...
   - Господи, - выдохнула Триша, и дрожь в собственном голосе  очень  ей  не
понравилась, - да я прошла милю. Как минимум, милю.
   Кровососы окружили ее  со  всех  сторон.  Мокрец  и  мошка  висели  перед
глазами, отвратительные комары облюбовали уши, и их надсадный писк сводил  с
ума.  Триша  попыталась  прихлопнуть  одного,  промахнулась,  только  больно
стукнула себя по уху. Она понимала, что должна сдерживаться. Рукоприкладство
ни к чему хорошему привести не могло. Она бы только наставила себе  синяков,
как один смешной персонаж в старом мультфильме.
   Триша скинула рюкзак, присела на корточки,  расстегнула  ремни,  откинула
клапан, раскрыла рюкзак. Синее пластиковое пончо; бумажный пакет  с  ленчем,
она собирала его  сама;  "гейм-бой"  и  крем  от  загара  (вот  он  оказался
совершенно ни к чему:  солнце  давно  скрылось  за  облаками,  меж  которыми
остались лишь редкие синие прогалины); бутылка с водой и бутылка  с  "Сэдж",
ее любимой газировкой; пачка "Туинкиз", печенья с кремовой начинкой, и пачка
картофельных чипсов. Но никакого спрея от насекомых. Как будто она этого  не
знала? Вот Триша и намазалась кремом от загара,  пусть  отпугивает  хотя  бы
мошку, и убрала все в  рюкзак.  Вновь  достала  пачку  "Туинкиз",  но  после
короткого колебания вернула в рюкзак. Она совершенно не чувствовала  голода.
Вообще-то она любила печенье с  кремом,  хотя  и  понимала,  что  не  должна
налегать на сладости, иначе к четырнадцати годам ее лицо превратится в  один
огромный прыщ.
   А ведь, ты можешь и не дожить до  четырнадцати  лет,  заметил  внутренний
голос. Такой ледяной  и  пугающий.  Такого  от  внутреннего  голоса  она  не
ожидала. Пригрела змею на груди. Ты можешь не выбраться из этих лесов.
   - Заткнись, заткнись, заткнись,  -  прошептала  Триша,  накинула  клапан,
затянула пряжки. Покончив  с  этим,  начала  подниматься..,  потом  замерла,
упершись одним коленом в мягкую землю у папоротника, вскинув голову,  словно
принюхиваясь к воздуху, как делает это  олененок,  впервые  оторвавшийся  от
материнского  бока.  Только  Триша  не  принюхивалась:   она   вслушивалась,
попытавшись отключить все остальные органы чувств.
   Легкий ветерок шелестел в верхушках  сосен.  Пронзительно  пищали  комары
(отвратительные, поганые насекомые).  Долбил  дерево  дятел.  Где-то  далеко
каркала ворона. А еще дальше, на границе слышимости, жужжал самолет. Никаких
голосов с тропы. Ни единого голоса. Словно  тропа,  ведущая  в  Норт-Конуэй,
провалилась сквозь землю. А когда жужжание  самолета  окончательно  затихло,
Триша смирилась с тем, что придется взглянуть правде в глаза.
   Она поднялась. На каждую  ногу  подвесили  по  гире,  неприятная  тяжесть
чувствовалась и в животе. Голова стала напоминать наполненный  легким  газом
шар, привязанный к свинцовой плите. Триша осознала, что находится  в  полном
одиночестве, начисто отрезанная  от  себе  подобных.  Каким-то  образом  она
перешла границу, покинула игровое  поле  и  очутилась  в  таком  месте,  где
правила, по которым она привыкла жить, больше не действовали.
   - Эй! - закричала Триша. - Эй,  кто-нибудь,  вы  меня  слышите?  Вы  меня
слышите? Эй! - Она замолчала, в надежде услышать  ответ,  не  услышала  и  в
отчаянии завопила:
   - Помогите мне, я заблудилась! Помогите, я заблудилась!
   Глаза наполнились слезами, и Триша больше  не  могла  их  сдерживать,  не
могла убеждать себя, что ситуация по-прежнему под контролем. Голос задрожал,
в нем появились плаксивые нотки ребенка, а  затем  он  превратился  в  вопль
забытого в колыбельке младенца. И  этот  вопль,  пожалуй,  нагнал  на  Тришу
больше страха, чем все случившееся за  это  неудачное  утро,  потому  что  о
присутствии  человека  в  окружающем  ее  лесу  свидетельствовал  только  ее
плачущий, пронзительно-вопящий голос, зовущий на помощь, зовущий на  помощь,
потому что она потерялась.

ТРЕТИЙ ИННИНГ

   Орала она минут пятнадцать, не меньше, иногда рупором складывая ладони  у
рта и поворачиваясь в ту сторону, где, по ее разумению,  находилась  главная
тропа, а по большей части просто стояла у папоротников и  кричала.  Наконец,
издала завершающий вопль - без единого слова,  отчаянный  выплеск  злости  и
страха, такой громкий, что заболело горло, а затем села  на  землю,  закрыла
лицо руками и разрыдалась. Рыдала Триша минут пять  (откуда  знать,  сколько
именно, если часы остались дома,  на  столике  у  кровати,  еще  одно  умное
решение Великой Триши), а когда перестала, ей стало полегче..,  если  бы  не
насекомые. Они осадили ее со всех сторон, ползали, пищали, жужжали, пытались
высосать ее кровь и выпить пот. Насекомые сводили  ее  с  ума.  Триша  вновь
поднялась, замахала фирменной бейсболкой "Ред  сокс",  напоминая  себе,  что
нельзя убивать на себе мошкару, иначе будешь вся в  синяках,  но  зная,  что
начнет убивать, и очень скоро, если ничего не переменится. Потому что ничего
не сможет с собой поделать.
   Идти  или  оставаться  на  месте?  Триша  не  знала,  что  лучше:   страх
парализовал ее, какая там логика,  в  таком  состоянии  она  уже  ничего  не
соображала.  Решение  приняли  ноги,  и  Триша  вновь   зашагала,   опасливо
оглядываясь по сторонам, на ходу вытирая руками опухшие глаза. Поднимая руку
к лицу второй раз, она увидела полдюжины комаров, сидящих на тыльной стороне
ладони, ударила по ней другой  рукой,  убила  трех.  Два  успели  насосаться
крови. Вид собственной крови обычно не вызывал у Триши неприятных  ощущений,
но на этот раз ноги у нее подкосились, она уселась  на  ковер  из  иголок  в
окружении старых сосен и вновь заплакала. У нее болела голова, ныл  желудок.
Я ведь совсем недавно сидела в "додже", эта  мысль  непрерывно  крутилась  в
голове. В "додже", на заднем сиденье, слушала, как они препираются. Потом ей
вспомнился голос брата, долетевший  из-за  деревьев:  "Не  знаю,  почему  мы
должны расплачиваться за совершенные вами ошибки!" Триша подумала, что в  ее
жизни это, возможно,  последние  слова,  произнесенные  Питом,  которые  она
слышала, и по ее телу пробежала дрожь, словно под сенью деревьев она увидела
приближающееся к ней чудище.
   На этот раз слезы высохли быстрее, да и рыдала она  не  так  отчаянно.  А
когда поднялась на ноги (при  этом  она  автоматически  повернула  бейсболку
козырьком на затылок), практически  совсем  успокоилась.  Уж  теперь-то  они
точно знают, что она пропала. Мамик поначалу подумает, что  Триша  обиделась
на них и пошла к "каравану". Сначала они  будут  ее  звать,  потом  двинутся
следом, спрашивая у идущих навстречу туристов, не видели ли  они  девочку  в
фирменной бейсболке "Ред сокс" (ей девять лет, но  она  высокая  и  выглядит
старше, буквально услышала Триша голос мамика). Когда  же  они  вернутся  на
автостоянку и увидят, что Триши около машины нет, они начнут волноваться.  А
мамик просто перепугается. При этой мысли Тришу  захлестнуло  чувство  вины.
Поднимется переполох, может, к поискам привлекут егерей и Службу охраны леса
<Подразделение министерства сельского хозяйства США, создано в 1905  году  с
целью координации  деятельности  по  рациональному  использованию  и  защите
лесных ресурсов страны. В ведении Службы находятся все  национальные  лесные
заповедники.>, а виновата в этом только она. Потому что сошла с тропы.
   Мысли эти подбросили дровишек в костер тревоги, что давно уже  полыхал  в
ее разгоряченном сознании, и Триша сорвалась с места, надеясь  вернуться  на
главную тропу до того, как сообщение о ее исчезновении поступит во  все  эти
организации и начнутся крупномасштабные поиски. Теперь она уже  не  обращала
внимания на  ориентиры,  не  старалась  идти  по  прямой,  и  в  результате,
незаметно для себя, забирала все больше  и  больше  к  западу,  удаляясь  от
Аппалачской тропы и большинства примыкающих к ней троп и  тропинок.  А  там,
куда направлялась Триша, ее ждали нехоженые леса, густой подлесок,  глубокие
ущелья, крутые склоны. Она звала на помощь и прислушивалась,  прислушивалась
и звала на помощь. И наверное, несказанно бы удивилась, узнав, что ее мать и
брат, по-прежнему поглощенные выяснением отношений,  еще  не  заметили,  что
Триши нет на тропе.
   Шла она все быстрее и быстрее, отмахиваясь  от  мошкары,  уже  не  огибая
кусты, а продираясь сквозь них. Она слушала и звала,  звала  и  слушала,  да
только, по большому счету, уже ничего не могла  услышать.  Она  не  замечала
комаров, которые слетелись к ней на шею, выстроились  в  ряд,  словно  стадо
коров на водопое, и сосали, сосали, сосали  ее  кровь.  Она  не  чувствовала
мокрецов, которые прилипли и трепыхались на полосках еще не высохших слез на
ее щеках.
   Она не поддалась панике мгновенно, как в прошлый раз, когда почувствовала
под рукой змею. Нет, паника поднималась как огромная волна, отсекая Тришу от
окружающего мира, пока не накрыла ее с головой. Она шагала, не замечая, куда
идет; она звала на помощь, не слыша себя; и уши ее не услышали бы  ответного
крика, раздайся он из-за соседнего дерева. А когда Триша побежала,  она  уже
не контролировала себя. Я должна сохранять спокойствие, подумала девочка, но
ее обутые в кроссовки ноги двигались все быстрее и быстрее. Я только недавно
сидела в автомобиле, подумала она, пустившись бежать. Я не знаю,  почему  мы
должны платить за ошибки родителей, подумала она, в самый  последний  момент
поднырнув под ветку, внезапно возникшую перед ней на уровне глаз. Лоб она не
расшибла, глаза не выколола, отделалась лишь царапиной  на  левой  щеке,  из
которой тут же потек кровавый ручеек.
   Ветерок приятно холодил кожу, когда она прокладывала путь  сквозь  густой
кустарник, не обращая ни малейшего внимания на шипы, которые рвали джинсы  и
царапали руки. Потом она бежала вверх по склону, с  развевающимися  волосами
(резинка, собравшая их в конский хвост, давно уже соскочила, зацепившись  за
какую-то  ветку),   перескакивая   через   маленькие   деревца,   поваленные
пронесшимся в этих местах ураганом. Триша взбежала на гребень.., и  внезапно
перед ней открылось длинное, серовато-голубое ущелье, в милях и милях от нее
оканчивающееся голыми гранитными утесами. А прямо  под  ней  зияла  пустота,
заполненная  летним  воздухом,  сквозь  который  она  бы  Падала  и  падала,
переворачиваясь и  переворачиваясь,  крича  и  крича,  навстречу  неминуемой
смерти.
   Голова у нее уже ничего не соображала, разум оцепенел от ужаса,  но  тело
само  определило,  как  в  нужный  момент  остановиться  на  краю  пропасти.
Оставалось только одно  -  изменить  направление  движения.  И  Триша  резко
метнулась влево, правой ногой  оттолкнувшись  от  самого  края  обрыва.  Она
услышала, как полетевшие вниз мелкие камни отлетают от гранитного склона.
   Теперь Триша бежала по полоске голого камня, протянувшейся вдоль  обрыва,
отделявшей его от леса. Она бежала, не очень-то понимая,  что  могло  с  ней
произойти минуту назад. Но при этом ей вспомнился  фантастический  фильм,  в
котором  герой  заманивает  к  обрыву  преследующего  его  динозавра  и  тот
перескакивает через край, чтобы найти погибель на дне пропасти.
   Упавший ясень перегородил  каменную  "дорожку".  Верхние  двадцать  футов
ствола зависли над пропастью,  словно  корабельная  мачта.  Триша  обхватила
ствол обеими руками, обняла, прижалась к нему поцарапанной  и  кровоточившей
щекой, при каждом вздохе воздух со свистом попадал в легкие, и  со  всхлипом
выходил обратно. Долго стояла Триша, дрожа всем телом,  прильнув  к  дереву.
Наконец открыла  глаза.  Стояла  она,  повернув  голову  направо.  А  потому
заглянула в пропасть, прежде чем успела вновь закрыть глаза.
   В этом месте  от  дна  девочку  отделяло  каких-то  пятьдесят  футов.  На
каменной осыпи росли какие-то ярко-зеленые кусты. Между ними валялись  сухие
стволы и ветки, сброшенные  с  обрыва  ветром.  И  внезапно,  с  невероятной
четкостью Трише привиделось, что она летит к этим кустам,  стволам,  веткам.
Летит, кричит, размахивает руками. А потом  сухая  ветвь  вонзается  ей  под
подбородок, пришпиливает язык к небу, проникает в мозг и убивает.
   - Нет! - вскрикнула Триша. Увиденное вызывало отвращение  и  одновременно
зачаровывало. Она глубоко вдохнула.
   - Со мной все в порядке, - медленно сказала она, чеканя  слова.  Царапины
на руках и щеке пульсировали болью, их щипало от пота, только  теперь  Триша
начала подсчитывать урон. - Со мной все в порядке. Я  в  норме.  Да,  да,  в
норме. - Она отцепилась от ясеня, ее  тут  же  качнуло.  Запаниковав,  Триша
вновь схватилась за ствол. Ей вдруг почудилось, что земля накренилась, чтобы
сбросить ее в пропасть.
   - Со мной все в порядке, - повторила она все так же размеренно.  Облизала
верхнюю губу. Пот испарился, соль осталась. - Со мной все в порядке,  все  в
порядке. - Она повторяла и повторяла эти слова, но прошли долгие три минуты,
прежде чем она сумела убедить руки ослабить хватку и второй  раз  отцепиться
от ствола ясеня. Когда же  ей  это  удалось,  Триша  попятилась  от  обрыва.
Повернула бейсболку козырьком к затылку, посмотрела поверх  ущелья.  Увидела
небо,  затянутое  тяжелыми  дождевыми  облаками,  увидела  шесть  миллиардов
деревьев, но не обнаружила ни  единого  признака  присутствия  человека,  ни
единого дымка, поднимающегося над костром.
   - У меня все в порядке, я в норме. - Она еще на шаг отступила от  обрыва,
вскрикнула, когда что-то (змеи, змеи) коснулось ее под коленками. Какие змеи
- обычные кусты. Все та же митчелла, в  здешних  лесах  ее  полным-полно.  А
потом ее вновь нашла мошкара. Целое  облако  окутало  голову,  черные  точки
заплясали перед глазами, потом начали увеличиваться в размерах,  превращаясь
в черные розы. Триша успела подумать: я теряю сознание, у  меня  обморок,  и
спиной повалилась на кусты. Глаза ее закатились, мошкара зависла над бледным
как полотно лицом. А мгновение спустя два первых комара спикировали на  веки
и принялись за дело.

ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ЧЕТВЕРТОГО ИННИНГА

   Мамик передвигает мебель - такой  была  первая  мысль  Триши,  когда  она
пришла в себя. Потом она подумала, что отец привез  ее  на  крытый  каток  в
Линне и она слышит, как  подростки  режут  коньками  лед,  отмеряя  круг  за
кругом. И тут что-то холодное плюхнулось ей на  переносицу,  и  она  открыла
глаза. Вторая капля упала ей на лоб. Яркая вспышка рассекла  небо,  заставив
Тришу зажмуриться. Секундой  позже  громовой  раскат  едва  не  разорвал  ей
барабанные перепонки. Инстинктивно Триша сжалась в комок, испуганный  вскрик
сорвался с губ. И тут же небеса разверзлись.
   Триша села, схватила бейсболку, свалившуюся с головы при падении,  надела
козырьком вперед, ахнула, как человек, которого  бросили  в  холодное  озеро
(такие, во всяком случае, у нее были ощущения), с  трудом  поднялась.  Вновь
полыхнула молния, грянул гром. Стоя под проливным дождем, Триша увидела, как
высокая  ель,  растущая  в  ущелье,  внезапно  вспыхнула  ярким  пламенем  и
развалилась на две части. А мгновение позже дождь еще больше усилился и  как
стеной отгородил ущелье.
   Триша попятилась, укрывшись от  дождя  под  деревьями.  Раскрыла  рюкзак,
достала синее пончо, надела (лучше поздно, чем никогда, прокомментировал  бы
ее отец), села на сваленное дерево. Голова соображала плохо, веки распухли и
чесались. Растущие вокруг деревья лишь в малой степени  защищали  от  дождя:
слишком уж много воды лилось с небес. Триша накинула на голову капюшон пончо
и слушала, как капли барабанят по пластику, совсем как по крыше  автомобиля.
Мошкара по-прежнему клубилась перед  лицом,  и  Триша  вяло  махнула  рукой,
отгоняя зловредных тварей. Ничто  не  заставит  их  улететь,  и  они  всегда
голодны. Они сосали кровь из моих век, пока я лежала без сознания, а если  я
умру, облепят все тело, подумала Триша и опять расплакалась. На этот раз  не
рыдала, не всхлипывала, а просто плакала. Не забывая при этом рукой отгонять
мошкару. Громовые раскаты следовали один за другим,  и  при  каждом  девочка
вздрагивала всем телом.
   Без солнца и часов время она  определить  не  могла.  Так  что  Трише  не
оставалось ничего другого, как  сидеть  на  сваленном  дереве.  И  маленькая
фигурка в синем пончо не шевелилась, пока гроза не уползла на восток, забрав
с собой громовые раскаты. Дождь, однако, продолжался,  никуда  не  делись  и
кровососы. Один комар залетел в зазор между  капюшоном  и  головой  Триши  и
надсадно пищал у самого уха. Триша вычислила местонахождение комара, большим
пальцем нажала на капюшон. Писк оборвался.
   - Вот так, - вздохнула она. - С тобой я разобралась. И осталось  от  тебя
только мокрое место. - Она хотела встать,  но  тут  заурчал  желудок.  Ранее
голода она не испытывала, а тут поняла, что очень хочется есть.  Подумала  о
том, какие еще не слишком приятные сюрпризы ждут ее впереди, и порадовалась,
что ничего такого она не знает, не может назвать ничего конкретного.  Может,
их и не будет, сказала она себе. Эй, девочка,  воспрянь  духом,  может,  все
самое страшное уже позади.
   Триша сняла пончо. Прежде чем убрать его в рюкзак, оглядела себя с головы
до ног. Зрелище грустное. Вся одежда мокрая, в  сосновых  иголках.  Потеряла
сознание - и вот результат.  Надо  будет  обо  всем  рассказать  Пепси,  при
условии, что ей доведется увидеть Пепси.
   - Ты это прекрати, - одернула себя Триша  и  отстегнула  клапан  рюкзака.
Достала всю еду и питье, выложила рядком. Стоило ей  взглянуть  на  бумажный
пакет с ленчем,  как  желудок  заурчал  еще  сильнее.  Сколько  же  времени?
Внутренние  часы,  напрямую  подключенные  к   ее   организму,   подсказали:
где-нибудь три пополудни. То есть минуло восемь часов с  того  момента,  как
она встала из-за стола, съев на завтрак тарелку кукурузных хлопьев,  залитых
молоком. И пять, - как она приняла идиотское решение срезать угол и выйти на
главную тропу через лес. Три часа пополудни. Может, даже четыре.
   В бумажном пакете лежали сваренное  вкрутую  яйцо,  сандвич  с  тунцом  и
несколько  корешков  сельдерея.  Еще  она  взяла  с  собой  пакетик   чипсов
(маленький), бутылку воды (довольно-таки большую), бутылку "Сэджа" (большую,
почти в три четверти литра, она любила "Сэдж") и пачку "Туинк